Текст книги "Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле"

Когда Сергей Королев, знаменитый ракетостроитель и руководитель советской космической программы, позвонил Хрущеву, тот нетерпеливо спросил: «Скажите мне только, он действительно жив?»

Жив, ответил Королев, и чувствует себя даже лучше, чем мы могли предположить. Юрий Гагарин благополучно возвратился на Землю и стал первым человеком, слетавшим в космос, и первым человеком, облетевшим вокруг Земли. Его космический корабль назвали «Восток», чтобы подчеркнуть, каких добились успехов. И они достигли цели. К восторгу Хрущева, во время 108-минутного полета Гагарин насвистывал мелодию, сочиненную в 1951 году Дмитрием Шостаковичем: «Родина слышит, Родина знает, где в облаках ее сын пролетает…» Несмотря на протесты военачальников, Хрущев, пребывая в состоянии эйфории, приказал повысить Гагарина в звании, и в тот же день старший лейтенант Гагарин стал майором.

Хрущев раздувался от радости и гордости. Он, как в случае с запуском спутника в 1957 году, опять победил американцев в космической гонке. Помимо этого, он продемонстрировал, каких успехов достигло советское ракетостроение. Но что самое важное, «Восток» обеспечил ему столь необходимую поддержку перед октябрьским съездом партии, успешно нейтрализовав его противников.

Заголовки в газете «Известия», целиком посвященной полету, кричали о «величайшей победе нашей страны, нашей науки, нашей техники, нашего народа».

Торжествующий Хрущев сказал сыну Сергею, что он организовал грандиозное событие, позволившее советскому народу прославлять настоящего героя. Сергей пытался отговорить отца от немедленного возвращения в Москву, поскольку напряженный год сильно подорвал его здоровье, но Хрущев не слушал никаких разумных доводов. Он не принял во внимание и доводы КГБ, который пришел в ужас от известия о всенародном празднике, поскольку не мог осуществлять полный контроль над толпой.

По приказу советского лидера был организован самый грандиозный парад и праздник с окончания Второй мировой войны 9 мая 1945 года. Хрущева обуревали столь сильные чувства, что он неожиданно сел в открытый лимузин вместе с Гагариным и его женой, который повез их по Ленинскому проспекту на Красную площадь. На освещенных солнцем улицах их приветствовали толпы людей – на тротуарах, в окнах, на балконах, крышах и деревьях.

С трибуны Мавзолея Хрущев заявил: «Пусть знают все, кто точит когти против нас. Пусть знают, что Юрка был в космосе, все видел, все знает». Он с насмешкой говорил о тех, кто принижал Советский Союз и считал, что русские ходят «голые и босые». Полет Гагарина, по мнению Хрущева, явился подтверждением правильности его руководства страной и сообщил миру о технических возможностях его страны. Крестьянский парень, неграмотный и босой, превзошел Кеннеди и его намного более развитую страну.

Спустя более трех недель Алан Шепард на «Меркурии» стал вторым человеком и первым американцем, побывавшим в космосе.

Аденауэр, похоже, не мог выбрать более неудачного времени.

Западногерманский канцлер приземлился в Вашингтоне спустя всего несколько часов после того, как Юрий Гагарин благополучно приземлился на парашюте в Казахстане. Аденауэр сидел в Овальном кабинете с президентом, которому не терпелось выпроводить его из города и продолжить подготовку к вторжению на Кубу.

Ситуация осложнялась еще и тем, что Аденауэр прибыл в Вашингтон примерно через месяц после визита Вилли Брандта, бургомистра Берлина, и лидера парламентской фракции социал-демократов Эгона Бара. Это был практически беспрецедентный случай, чтобы новоизбранный американский президент запланировал встречу с представителями оппозиции союзнической страны раньше, чем встретился с национальным лидером, но такова была суть напряженных отношений между Кеннеди и Аденауэром.

Кеннеди сказал Брандту, что «из всего, что Запад унаследовал после Второй мировой войны, Берлин был самой трудной проблемой». Президент сказал, что вообще сомневается в разрешении этой проблемы. «Нам придется жить в этой ситуации», – сказал Кеннеди.

Брандт вошел в число тех, кто сказал Кеннеди, что Хрущев, скорее всего, будет стараться изменить статус Берлина до октябрьского съезда партии. Брандт, желая проверить решительность намерений Запада, сказал, что восточные немцы и русские усилили активность между двумя частями Берлина. Если Советы опять заблокируют Западный Берлин, сказал Брандт, то запасов топлива и продовольствия хватит на шесть месяцев. Таким образом, у Кеннеди будет время, чтобы договориться о выходе из любой сложной ситуации, возникшей в Берлине.

Брандт попытался использовать сорок минут, проведенных в Овальном кабинете, на то, чтобы Кеннеди больше проникся идеей освобождения Берлина. Он назвал Западный Берлин окном в свободный мир, сохранявшим надежды восточных немцев на освобождение. «Эти надежды умрут без Западного Берлина», – сказал Брандт, а американское присутствие является «значительной гарантией» существования города. Брандт почувствовал облегчение, услышав, что Кеннеди впервые отклонил советское предложение об установлении статуса «вольного города» для Берлина, то, что президент, по слухам, поддерживал. Со своей стороны Брандт заверил Кеннеди, что заигрывания его социал-демократов с русскими относительно нейтралитета ушли в прошлое.

Прошел месяц, и переговоры Кеннеди с Аденауэром носили уже более напряженный характер. Кеннеди задал Аденауэру многие из тех вопросов, которые задавал Брандту, но некоторые ответы не удовлетворили президента. На вопрос, есть ли вероятность того, что Советы что-то предпримут в Берлине в 1961 году, Аденауэр ответил, что «может, предпримут, а может, и нет», заметив, что он не пророк. Когда в ноябре 1958 года Хрущев выдвинул шестимесячный ультиматум, сказал Аденауэр, никто не ожидал, что он будет настолько терпелив.

Кеннеди хотел узнать, какой, по мнению Аденауэра, должна быть реакция США, если Советский Союз все-таки подпишет сепаратный мирный договор с Восточной Германией, предположив, что Хрущев сделает это без блокады Берлина.

Пожилой Аденауэр прочел лекцию молодому президенту о том, почему создалась такая сложная ситуация с Берлином. Знает ли президент, спросил Аденауэр, что до сих пор не подписан мирный договор между четырьмя державами и Германией? Известен ли президенту такой «малоизвестный факт», задал он следующий вопрос, что Советский Союз до сих пор сохраняет военные миссии в Западной Германии? Западные союзники просили Аденауэра не слишком распространяться об этом, сказал канцлер, поскольку они тоже оставили миссии в Восточной Германии, которые помогают им собирать информацию.

Министр иностранных дел Генрих фон Брентано оценил шаги, которые может предпринять Советский Союз, поскольку Аденауэр не смог ответить на прямой вопрос Кеннеди. По его мнению, Советский Союз едва ли повторит блокаду Берлина. Вероятнее всего, сказал Брентано, Советы передадут контроль над Берлином руководству Восточной Германии, которое будет всеми силами препятствовать доступу в город. Исходя из этого Брентано предложил разработать план на случай возникновения непредвиденных ситуаций с учетом такой возможности.

В случае нападения Советского Союза, сказал Аденауэр, Западная Германия выполнит свои обязательства и вмешается, чтобы поддержать западные войска. «Падение Берлина станет смертным приговором для Европы и западного мира», – сказал Брентано.

Далее началось обсуждение, какие права имеет каждая из сторон в случае возникновения непредвиденных ситуаций в Берлине. Какие права в соответствии с международным правом имела Западная Германия на Берлин? Какие права хотела иметь? Какие права имели четыре державы, чтобы обеспечивать и защищать жителей Берлина? В чем суть натовских гарантий в отношении Берлина?

Все эти вопросы требуется тщательно проработать, сказал Аденауэр.

Кеннеди с трудом сдерживал раздражение, слушая перевод.

Для Аденауэра решение Берлинского кризиса состояло в том, чтобы не было деления города на восточный и западный и была единая Германия. По его замыслу, интеграция Западной Германии в сообщество западных стран являлось предпосылкой для возможного объединения, поскольку давала больше шансов вести переговоры с позиции силы. Аденауэр объяснил Кеннеди, что Западная Германия не испытывает никакого интереса к двусторонним переговорам с Советами. В большой игре, сказал Аденауэр, Западная Германия «всего лишь маленькая фигура». Он нуждался в помощи со стороны американцев и не скрывал этого.

Кеннеди сказал, что обеспокоен ежегодной «утечкой золота», порядка 350 миллионов долларов, которые идут на содержание американских войск в Германии. Он назвал эту ситуацию «одним из основных факторов в наших счетах платежного баланса». Он хотел, чтобы канцлер помог ему уменьшить расходы США в Германии и увеличил закупки военных и других товаров в Соединенных Штатах. Президент не стремился к прямому бюджетному облегчению за счет Аденауэра. Он хотел, чтобы более богатая Западная Германия оказывала больше помощи менее развитым странам, тем самым сняв часть этого бремени с Соединенных Штатов. Аденауэр согласился с этим и другими экономическими требованиями, которые могли облегчить бремя Соединенных Штатов.

Кеннеди меньше связывал себя обязательствами с Германией, чем его предшественники, и, кроме того, он считал, что преуспевающая Германия должна взять на себя часть расходов Соединенных Штатов.

По результатам встречи было опубликовано совместное заявление, в котором не было ни слова о проблемах, по которым стороны не пришли к соглашению. Корреспондент немецкого журнала «Шпигель» сообщил, что Аденауэр сильно разочарован визитом, в ходе которого не удалось обсудить основные проблемы, интересующие Бонн. По словам журналиста, три продолжительных совещания за два дня «лишили западногерманского канцлера физических сил и уничтожили его политические планы». Аденауэр, говорилось в статье, после окончания переговоров спускался по ступеням Белого дома «явно усталый, а его загорелое лицо казалось пепельно-желтым».

«Шпигель» сообщил, что правительство Кеннеди не удовлетворило просьбу Аденауэра по окончании переговоров в Белом доме провести выходные с другом, президентом Эйзенхауэром, в Пенсильвании. Вместо этого, по сообщению журнала, ему было «разрешено» полететь в Техас на «ранчо вице-президента Джонсона».

Аденауэр, несмотря на высокие темпы экономического роста страны, страдал от уменьшения собственного влияния в Вашингтоне. С американскими союзниками он выполнил план Маршалла, восстановил свою страну, вошел в НАТО, а теперь должен освободить место Советам. Его ближайший друг и советник, Джон Фостер Даллес, умер два года назад. Пара немецких журналистов, крутившихся у Белого дома, рассказали, что у Аденауэра и Кеннеди установились тесные личные отношения, но этому не было никаких доказательств.

По окончании визита западногерманского канцлера Кеннеди вышел на лужайку у Белого дома в сырой и холодный вашингтонский апрель. История оценит его по заслугам, сказал он об Аденауэре, за его невероятные «успехи по соединению народов Западной Европы и укреплению связей между Соединенными Штатами и Федеративной Республикой».

Аденауэр, в свою очередь, назвал человека, в котором сильно сомневался, «великим лидером», несущим «огромную ответственность за судьбу свободного мира».

Почти незамеченным остался ответ Аденауэра на вопрос репортера в Национальном пресс-клубе относительно слуха о возможном строительстве бетонной стены. «В ракетный век, – немного помолчав, сказал Аденауэр, – бетонные стены не имеют большего значения».

В воскресный солнечный полдень Аденауэр с дочерью Либет и министром иностранных дел Брентано вылетел из Вашингтона в Остин, штат Техас. Оттуда на вертолете их доставили в Стоунволл, расположенный примерно в ста километрах от Остина с населением около пятисот человек, места рождения вице-президента Джонсона, рядом с которым находилось его ранчо.

Аденауэр обменял мир реальных проблем на то, что для немцев обладало невероятной притягательностью, – открытые пространства Америки и Среднего Запада, ставшие популярными благодаря романам немецкого писателя Карла Фридриха Мая[33]33
  В 1893 году Май опубликовал свой самый знаменитый цикл романов о благородном индейце Виннету. С 1895 года ежегодно продавалось более 60 тысяч экземпляров его романов. Только в 1908 году Май побывал в Америке, причем западнее Буффало не ездил. В 1960-х годах многие его романы были экранизированы совместно кинематографистами ФРГ и Югославии. Считается, что романы Карла Мая были любимыми книгами Адольфа Гитлера во время его учебы в школе. По этой причине после Второй мировой войны его произведения не изучались ни в ГДР, ни в СССР.


[Закрыть] (который, между прочим, никогда не был в Америке).

В центральной части Техаса, где находилось ранчо Джонсона, столетием раньше обосновались немецкие переселенцы, и их предки тепло приветствовали бундесканцлера. Отец Вунибальд Шнайдер специально для Аденауэра отслужил дневную мессу на немецком языке в церкви Святого Франсиска Хавьера в Стоунволле.

Во время посещения расположенного по соседству города Фредериксберга, где до сих пор был широко распространен немецкий язык, Аденауэр сказал на родном языке, что «за свою жизнь понял две вещи. Человек может стать техасцем, но не может перестать быть человеком. И второе, что в мире есть только одна вещь больше Техаса, и это Тихий океан». Его высказывание понравилось и народу, и Джонсону. Сопровождаемый известными немецкими репортерами Аденауэр использовал Техас как противоядие от вашингтонских разочарований и паузу перед выборами. Джонсон не пришел в восторг от порученной ему Кеннеди миссии; вице-президент предпочел бы находиться в Вашингтоне, чтобы настаивать на своей более жесткой линии в отношении Кубы, однако он, следуя указанию президента, «грубо льстил» Аденауэру.

В гигантском шатре, установленном на берегу реки Педерналес, протекавшей через ранчо Джонсона, Аденауэр наслаждался сосисками барбекю, а примерно в то же время бригада 2506 находилась в шестидесяти четырех километрах к югу от Кубы. Джонсон надел на голову канцлера широкополую ковбойскую шляпу; незабываемая фотография Аденауэра в заломленной ковбойской шляпе появилась во всех основных немецких газетах. Джонсон подарил канцлеру седло и шпоры и похвалил за то, как смело он скачет на коне свободы через холодную войну. Аденауэр был в восторге: он чувствовал себя в Техасе как дома.

В понедельник 17 апреля, когда Джонсон провожал Аденауэра в аэропорт, раздался звонок от Кеннеди. Президент попросил Джонсона передать канцлеру привет и сказать, что он считает Западную Германию «великой державой». Затем Джонсон шепнул Аденауэру, что президент информировал его о том, что на Кубе началось восстание, вызванное вторжением эмигрантов.

Теперь надо ждать развития событий, сказал Джонсон Аденауэру.

Вместе с благополучно вернувшимся в Бонн Аденауэром президент Кеннеди в белом фраке и галстуке-бабочке отдыхал от разворачивавшегося на Кубе кризиса и пил шампанское с членами конгресса и их женами в Белом доме. Все присутствующие наслаждались ощущением роскоши, изысканности и шарма, которое супруги Кеннеди принесли в Вашингтон.

Гости Кеннеди по большей части не знали, что накануне утром началось десантирование в заливе Свиней 1400 кубинских эмигрантов, вооруженных и обученных в Гватемале ЦРУ, и что операция уже движется к провалу.

Двумя днями ранее восемь бомбардировщиков B-26 с опознавательными знаками кубинских ВВС вылетели с секретной базы ЦРУ Пуэрто-Кабесас, Никарагуа, и нанесли удары по трем аэродромам с целью уничтожить кубинскую авиацию. Однако им удалось уничтожить только пять из трех дюжин боевых самолетов Кастро.

Истребители Кастро потопили два грузовых судна, одно из которых перевозило продовольствие, снаряжение и средства связи для бригады 2506. Утром того дня, когда состоялся прием в Белом доме, советник по вопросам национальной безопасности Макджордж Банди принес Кеннеди дурные вести: «Ситуацию на Кубе нельзя считать хорошей. Кубинские вооруженные силы сильны, реакция населения вялая, а наши тактические позиции слабее ожидаемых».

Несмотря на это, в тот вечер в Белом доме играл оркестр морской пехоты, начав выступление с Mr. Wonderful («Мистер Чудо»). Под музыку этого бродвейского мюзикла, под громкие аплодисменты по лестнице, покрытой красной дорожкой, спускалась прекрасная пара с ослепительными улыбками, президент и первая леди.

Джеки танцевала с сенаторами. Президент, рейтинги которого превышали по-прежнему 70 процентов, был возбужден и словоохотлив.

В 23:45 президента оторвали от гостей ради совещания, которое давало последний шанс спасти провальную попытку операции на Кубе. Это был словно кадр из голливудского фильма: президент и члены его правительства во фраках обсуждали планы ведения боевых действий с военным руководством в парадной форме одежды и увешанные медалями. Тем временем на Кубе людей, которых они отправили воевать, становилось все меньше. Хотя Кеннеди всячески пытался избежать использования в операции американских солдат и самолетов, он оставил свой след на всем в этой развернувшейся катастрофе.

Большинство военных, собравшихся в комнате, занимали свои должности при Эйзенхауэре, когда в январе 1960 года он одобрил план свержения Кастро. Аллен Даллес, шестидесятивосьмилетний директор ЦРУ, оставленный Кеннеди в этой должности, осуществлял общее руководство операцией. Он разработал первый план вторжения на Кубу, взяв за образец успешную операцию в Гватемале в 1954 году, в результате которой было свергнуто прогрессивное правительство с помощью 150 эмигрантов и американских летчиков на нескольких истребителях Второй мировой войны. Сотрудники ЦРУ, принимавшие участие в операции в Гватемале, также были привлечены к реализации новой операции на Кубе.

Самой значительной фигурой на совещании был Ричард Биссел, высокоинтеллектуальная, высококлассная, в высшей степени таинственная фигура, олицетворявшая для братьев Кеннеди увлекательный шпионский мир. Бывший профессор экономики Йельского университета был заместителем директора ЦРУ по планированию и отвечал за проведение кубинской операции. Этот высокий, сутуловатый, с изысканными манерами человек насмешил Кеннеди, когда они впервые встретились на обеде, устроенном сотрудниками ЦРУ для новоизбранного президента в мужском клубе «Алиби», назвав себя «акулой, питающейся людьми».

Работая теперь на Кеннеди, Даллес и Биссел добавили последние штрихи в план по высадке десанта, состоявшего приблизительно из 1400 кубинских солдат, эмигрировавших с Кубы. Расчет делался на то, что успешная атака десантников вызовет восстание противников Кастро, которые, по оценке американской разведки, составляли 25 процентов населения – их будут подстрекать к восстанию 2500 членов организации сопротивления и 20 тысяч сочувствующих.

Кеннеди не подвергал сомнению эти цифры, однако приказал внести изменения в план, которые уменьшили шансы на успех. Он отказался от первоначально запланированного места высадки морского десанта в районе города Тринидад, расположенного в центре южного побережья, и в результате было принято решение десантироваться в заливе Свиней. Свое решение он мотивировал стремлением провести десантирование скрытно, в темное время суток и в районе, удаленном от населенных пунктов. Кеннеди настоял на том, чтобы не было никакой поддержки, ни с воздуха, ни какой-либо другой, и на уменьшении количества самолетов, которые должны были нанести бомбовые удары по аэродромам ВВС Кубы, с шестнадцати до восьми – все с той же целью, чтобы «уменьшить масштаб вторжения». Берлин так рассудил действия президента: он всеми силами стремился не дать Хрущеву повода для военных действий в разделенном городе слишком откровенной причастностью Соединенных Штатов к вторжению на Кубу.

Изменения, внесенные Кеннеди в последнюю минуту, требовалось настолько быстро отработать, что в результате был допущен ряд оплошностей. Никто не ожидал, что в заливе Свиней окажется такое количество предательских рифов. Согласно первоначальному плану кубинские беженцы могли скрыться в горах и поддержать местных антикастровских повстанцев, а по новому плану сотни людей были переброшены на побережье, и никто не подумал о путях отступления в горы. Кроме того, не обошлось без утечки информации. 10 января на первой полосе «Нью-Йорк таймс» появилась статья под заголовком: «США помогают тренировать антикастровские силы на секретной базе в Гватемале». Затем за несколько часов до вторжения Кеннеди через своего помощника Артура Шлезингера был вынужден вмешаться, чтобы запретить журналу «Нью рипаблик» напечатать материал, в котором в красках и довольно точно описывались планы вторжения на Кубу.

«Кастро не нужны агенты в Америке, – сетовал Кеннеди. – Ему достаточно просто читать наши газеты».

Вторжение 17 апреля вызвало резкий обмен посланиями между Кеннеди и Хрущевым. Советский лидер, который еще не знал, насколько неважно идет операция, 18 апреля в 14:00 по московскому времени сделал предупредительный выстрел на языке угроз, который он уже использовал в общении с Кеннеди. «Военная техника и мировая политическая обстановка теперь таковы, что любая так называемая «малая война» может вызвать цепную реакцию во всех частях земного шара».

Хрущев не купился на заверения Кеннеди, заявив, что ни для кого не секрет, что США подготовили, снабдили и вооружили вторгшуюся на Кубу армию и что самолеты, которые подвергают бомбардировке Кубу, как и бомбы, принадлежат Соединенным Штатам. Хрущев счел нужным предупредить американского президента, чтобы не было заблуждений насчет позиции Советского Союза, что «мы окажем кубинскому народу и его правительству всю необходимую помощь в отражении вооруженного нападения на Кубу».

Кеннеди ответил Хрущеву в тот же день приблизительно в 18:00 по вашингтонскому времени. «Вы серьезно заблуждаетесь», – заявил президент советскому лидеру. Он объяснил, по каким причинам кубинцы сочли «невыносимой» потерю своих демократических свобод и как это привело к тому, что более 100 тысяч беженцев решили оказать сопротивление режиму Кастро. Одним словом, он упорно настаивал на версии невмешательства США и посоветовал Хрущеву тоже держаться подальше. Вооруженные силы США не намерены вторгаться на Кубу, сказал президент, но в случае вмешательства Советского Союза Соединенные Штаты выполнят свои обязательства «по защите этой части земли от внешней агрессии».

Кеннеди всячески сопротивлялся всем требованиям о вмешательстве Америки. Он отверг предложение Биссела о срочном предоставлении эмигрантам прикрытия с воздуха. По мнению Биссела, в этом случае еще можно было рассчитывать на успех операции. Все, что требуется, заявил Биссел, – это два истребителя с авианосца «Эссекс», чтобы сбить вражеский самолет и оказать помощь попавшей в затруднительное положение армии.

Президент ответил категорическим отказом.

Всего шестью днями ранее Кеннеди был недоволен тем, что помощники выражали сомнение относительно разумности проведения операции. Никто не хочет брать на себя ответственность, сказал президент. Теперь он точно так же раздражался, когда люди, втянувшие его в эти неприятности, заявляли, что успех операции невозможен без увеличения вмешательства в том виде, при котором сразу станет ясно, что Соединенные Штаты принимают в этом участие.

«Стоит мне высадить одного морского пехотинца, и мы увязнем по горло, – сказал президент Бисселу. – Я не могу ввязать Соединенные Штаты в войну и проиграть ее, вне зависимости от причин». Кроме того, Кеннеди не хотел повторения «американской Венгрии», ситуации, в которой Соединенные Штаты, как считалось, поддерживали восстание, но в конечном итоге не предприняли никаких усилий, чтобы оказать помощь. Это может привести только к массовому кровопролитию, сказал президент. «Вам это понятно, господа?»

Если президент не хочет использовать военные самолеты, сказал адмирал военно-морских сил США Арли Берк, герой Второй мировой и корейской войн, он может оказать помощь кубинской бригаде, используя американские эсминцы. Адмирал, получивший прозвище «31 узел», после того, как однажды в сражении на одном из эсминцев его эскадры произошел разрыв котла, ограничивший скорость движения всей эскадры 31 узлом, теперь хотел, чтобы Кеннеди проделал подобный трюк. Он заявил, что Кеннеди может изменить ход сражения, если всего один эсминец «пробьет чертовы котлы Кастро», что, по его мнению, было относительно легкой задачей.

«Я не хочу вовлекать в это Соединенные Штаты», – возмущенно ответил Берку президент. «Черт побери, господин президент, но мы и так уже вовлечены», – резко ответил адмирал, словно разговаривал с молодым капитаном торпедного катера, а не с президентом. Он слишком часто видел, как нерешительность стоила жизни многим и влияла на исход сражений.

В 2:45 Кеннеди закончил трехчасовое совещание, согласившись на небольшой компромисс. Он одобрил ограниченную операцию. Утром шесть реактивных самолетов без опознавательных знаков должны были облететь побережье «для защиты кубинского экспедиционного корпуса от воздушной атаки». Эта утренняя ограниченная операция провалилась из-за неправильного расчета времени: бомбардировщики появились на час раньше американских самолетов сопровождения, и кубинцы сбили два самолета.

В целом потери кубинской бригады 2506 составили 114 человек убитыми, и 1189 были взяты в плен. После трехдневных боев противники Кастро признали поражение и сдались в плен.

Ачесон мгновенно понял, какие негативные последствия для Кеннеди будет иметь провал операции на Кубе, как он отразится на взглядах Хрущева и повлияет на уверенность союзников. По его мнению, это был «абсолютно непродуманный, безответственный шаг».

Выступая перед дипломатами в Foreign Service Institute (Институте дипломатической службы), Ачесон сказал, что, «по мнению европейцев, они наблюдали за игрой в бумеранг молодого одаренного любителя, когда увидели, к своему ужасу, что он поразил себя». Он объяснил слушателям, что европейцы «были поражены, как столь неопытный человек может играть с таким смертельным оружием».

После возвращения из поездки в Европу Ачесон с тревогой написал своему бывшему боссу Трумэну о беседе с Кеннеди в Розовом саду, но без упоминания имени президента. «Зачем мы приняли участие в этой глупой кубинской авантюре? Я даже не могу представить. До отъезда мне сказали об операции, и я объяснил своим информаторам, как Вы и я отклонили подобные предложения в отношения Ирана и Гватемалы и почему. Я считал, что от кубинского плана откажутся, как это следовало сделать».

Ачесон рассказал Трумэну, что провал операции на Кубе в значительной степени повлияет на мнение Европы о Кеннеди. «Это правительство кажется удивительно слабым. Насколько я понимаю, план Эйзенхауэра выполнялся чисто по инерции. Все, что сделало нынешнее правительство, так это лишило его тех деталей, которые были необходимы для успеха операции. Ум не может заменить здравый смысл. Кеннеди, по крайней мере в Европе, утратил большую часть того восхищения, которое вызывали его молодость и приятная внешность». Вашингтон, сообщил Ачесон Трумэну, «в подавленном состоянии», «в Государственном департаменте царит уныние».

Выступление Ачесона перед дипломатами достигло ушей Кеннеди, который попросил посмотреть полную расшифровку стенограммы выступления. С этого момента Ачесон заметил, что Кеннеди изменил свое отношение к нему; он утратил доверие президента, и тот уже не хотел видеть его так часто, как прежде.

Резкая критика Ачесона задела Кеннеди за живое.