Текст книги "Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле"

Дин Ачесон был польщен и немного удивлен, когда после его критики в адрес действий Кеннеди в заливе Свиней президент вновь обратился к нему за советом. Насколько просты были вопросы президента, настолько же сложно было ответить на них. Как вести себя с Хрущевым после предъявления венского ультиматума? Насколько серьезно следует воспринимать угрозу советского лидера в отношении Берлина и какими должны быть его действия?

Отношение Ачесона к Кеннеди становилось все более и более сложным. Они познакомились в конце 1950-х, и в то время еще сенатор Кеннеди иногда после совещаний на Капитолийском холме подвозил домой Ачесона, который тоже жил в Джорджтауне. Молодой Кеннеди не знал, как сильно ненавидит Ачесон его отца не только за поддержку изоляционизма[54]54
  Изоляционизм в США понимался как направление во внешней политике по сокращению вмешательства в конфликты вне Американского континента.


[Закрыть] во внешней политике, но и за то, что свое богатство старший Кеннеди, по мнению Ачесона, добыл нечестным путем. Ачесон считал, что с помощью этих добытых нечестным путем денег он купил для своего сына Белый дом.

А вот для президента Кеннеди Ачесон был, скорее всего, человеком, способным давать ясные ответы на срочные вопросы. В тот день Ачесон сравнил свою работу с пробиванием сквозь мешанину решений, принимаемых Interdepartmental Coordinating Group on Berlin Contingency Planning (Межведомственная координационная группа по Берлину по планированию на случай непредвиденных ситуаций), более известной как Берлинская целевая группа. Ачесон заверил собравшихся, что его цель «состоит не в том, чтобы вмешиваться в какую-либо текущую операцию, а продумывать будущие шаги».

Он сказал, что целевая группа должна понимать буквально угрозы Хрущева, произнесенные в Вене, и, таким образом, их планирование на случай непредвиденных ситуаций в Берлине из теоретической задачи превратится в практическую. Пора принимать решения, отметил он. Слишком велика цена бездействия. Хрущев все больше утверждается во мнении о слабости США, и есть опасность, что не удастся заставить убедить его в обратном. От решения берлинской проблемы зависит «престиж Соединенных Штатов и, возможно, даже существование».

Ачесон сказал, что вопрос заключается в том, есть ли у них политическая воля, чтобы принять трудные решения «независимо от мнения наших союзников». Хрущев, пояснил Ачесон, «сейчас готов сделать то, что не был готов делать раньше, исключительно потому, что считает, что Соединенные Штаты не станут использовать ядерное оружие».

Если Соединенные Штаты не захотят этого делать, продолжил Ачесон, они не смогут сопротивляться атакам русских. Ачесон без особого интереса выслушал мнения присутствующих. Ему предстояло убедить их разделить его взгляды. По его мнению, правительство Кеннеди вступало в наихудший период истории. Чем сильнее Хрущев сомневался в готовности Соединенных Штатов использовать ядерное оружие, тем сильнее советскому лидеру хотелось проверить Кеннеди, и в этом случае у президента не оставалось иного выбора, как применить ядерное оружие. «Не следует рассматривать ядерное оружие как последнее и самое мощное средство устрашения и в качестве первого шага перейти к новой политике защиты Соединенных Штатов, отказавшись от политики сдерживания», – сказал Ачесон.

Многие противники жесткой политики Ачесона в Демократической партии и высшие чиновники, собравшиеся на совещание, склонились на его сторону. Ачесон объяснил, что теперь бездействие по Берлину отзовется далеко за пределами города, подвергнув опасности интересы Соединенных Штатов в мире. Берлин имеет жизненно важное значение для сохранения Соединенными Штатами господствующих позиций, объяснил Ачесон. Вывод войск лишит нас этих позиций. Таким образом, сказал он, «нам следует действовать так, чтобы не вызвать серию поражений и не ввергнуть себя в окончательную катастрофу».

Ачесон в общих чертах обрисовал то, что собирался предложить президенту Кеннеди. Отнестись с большим вниманием к подготовке резервистов; провести летние учения не формально, как обычно, а таким образом, чтобы привести резервистов в состояние боевой готовности. Он предложил направить в Европу «подразделения армейского корпуса стратегического резерва, провести там учения, а после учений оставить часть подразделений для усиления союзнических сил на границе». Ачесон хотел, чтобы Соединенные Штаты возобновили проведение ядерных испытаний и в нарушение обещания, данного Кеннеди Хрущеву, возобновили разведывательные полеты, которые в свое время привели к взятию в плен летчиков U-2 и RB-47 и ухудшению американо-советских отношений.

Выступление Ачесона потрясло присутствующих. Ачесон предлагал не что иное, как полную военную мобилизацию, то есть переход страны на военные рельсы. В любом случае они были свидетелями исторического поворотного момента в конфронтации с Москвой по Берлину.

Ачесон продолжил в том же духе. Он предложил значительно увеличить военный бюджет и объявить в стране чрезвычайное положение, чтобы американцы прониклись важностью момента. Для этого, конечно, требовалось психологически подготовить американский народ и конгресс. Ачесон предложил программу строительства бомбоубежищ как способ побудить население к действию.

Он хотел, чтобы в состояние боевой готовности был приведен флот Стратегического командования ВВС США. Если ни одно из предложенных мероприятий не произведет впечатления на Советы, тогда, считал Ачесон, надо усилить проверку контрольно-пропускных пунктов, увеличить интенсивность движения на дорогах; «переброска военной техники будет указывать на возможное использование тактического, а затем и стратегического ядерного оружия».

Ачесон предполагал, что союзники, особенно британцы, будут против. «Было бы важно добиться согласия наших союзников, – сказал Ачесон, – но мы должны быть готовы действовать самостоятельно». Ачесон был уверен, что его друг Аденауэр поддержит его план, и это было крайне важно, поскольку наибольшей опасности подвергались войска и интересы Германии. «Мы должны быть готовы идти до конца, если немцы согласятся с нами», – сказал Ачесон.

Хотя присутствующие на заседании не знали, насколько доверительными были отношения между Ачесоном и Кеннеди, ни у кого не вызывало сомнений, что Ачесон отражал испытываемое президентом растущее чувство безотлагательности. Президент приходил в отчаяние от того, каким вялым был процесс принятия решений в Государственном департаменте, который он сравнивал с размазыванием каши по тарелке, а Пентагон зачастую тратил дни и недели на то, чтобы ответить на его вопросы. Кеннеди хотел иметь в своем распоряжении аппарат, способный в считаные минуты решать вопросы, от которых зависели жизни миллионов людей.

Ачесон дал группе всего две недели на изучение своего плана. Он сказал, что через две недели должно быть принято решение, а затем начнется реализация его предложений. Оглядев удивленные лица собравшихся, Ачесон сказал, что понимает, насколько опасным является предложенный им курс, но он не безрассудный, если американское правительство действительно подготовится к тому, чтобы применить ядерное оружие для защиты Берлина. «Если мы не готовы идти до конца, то не стоит и начинать. Если мы начнем, то отступать будет уже невозможно. Если мы не готовы рисковать, то тогда должны попытаться уменьшить пагубные последствия отказа выполнить взятые на себя обязательства».

После того как Ачесон закончил свое выступление, в комнате повисла тишина. Ачесон знал, что те, кто вершит политику в Вашингтоне, полны решимости следовать именно этим курсом и никто из высших советников Кеннеди по внешней политике не высказал мнения, идущего вразрез с предложенным им курсом. Сотрудник Государственного департамента Фой Колер, союзник Ачесона и председатель собрания, нарушил молчание, сказав, что полностью поддерживает Ачесона. Однако, добавил он, Британия против предложения Ачесона относительно демонстративной отправки войск на автостраду для того, чтобы помешать коммунистам ограничить доступ в Берлин; Макмиллан утверждал, что Советы их «уничтожат».

Пол Нитце добавил, что сэр Эвелин Шакбург, глава британского отдела стратегического планирования по Берлину и Германии, сказал, что «важно до смерти не испугать народ нашим развертыванием сил».

Если союзники по НАТО против действий по защите Берлина, ответил Ачесон, Соединенные Штаты должны знать об этом. «Нам следует действовать, не спрашивая их, если они боятся, что мы скажем русским: «Фу!» Мы шикнем на них и посмотрим, как далеко они убегут».

«Нам не следует загонять Хрущева в угол», – высказал свое мнение посол Томпсон, противник Ачесона, прилетевший из Москвы на это совещание. Русские не должны знать, что США обособились от союзников, «наверное, лучше сначала договориться с британскими лидерами, а потом уже говорить «Фу!».

Ачесон ответил, что плохо представляет себе, как убедить Хрущева, что они настроены серьезно, но дать понять британцам, что это не так.

Томпсон, в отличие от Ачесона, был убежден, что советский лидер не стремится к военной конфронтации и постарается сделать все, чтобы избежать ее. Он считал, что куда эффективнее будет более сдержанная позиция, что не стоит провоцировать Хрущева, поскольку это может привести к войне, которую Соединенные Штаты тоже надеются избежать.

Нитце возразил, что едва ли подобная политика может быть эффективной. Трудно будет заниматься планированием на случай непредвиденных ситуаций, сказал он, не проявляя инициативы, которая требуется в связи с заявленной президентом непримиримой позицией.

Ачесон прервал его, заметив, что они в состоянии избежать особого шума, поскольку конгресс, возможно, удастся убедить согласиться с большинством мероприятий, основываясь на существующем чрезвычайном законодательстве.

Ачесон, казалось, продумал все.

На вопрос об отведенном президентом времени Ачесон ответил, что решение должно быть передано государственному секретарю и министру обороны к концу следующей недели. На все дается максимум десять дней. Ачесон обозначил предельный срок, и все дружно согласились с ним.

Нитце сказал, что рабочая группа через три дня приступит к работе, которая будет заключаться в перечислении всех необходимых шагов в отношении Берлина. Таким образом, к 26 июня будет готов полный перечень рекомендаций по военным акциям.

Для правительства это были неслыханно высокие темпы работы.

На собрании, посвященном двадцатой годовщине начала войны с Гитлером, закончившейся его поражением, Хрущев появился в форме генерал-лейтенанта, увешанный наградами. Во время Второй мировой войны он был членом военного совета Сталинградского фронта и не носил военной формы. С тех пор он располнел, и форма была ему мала.

В московских кинотеатрах как раз начался показ документального фильма о жизни Хрущева, героя войны и политика, под названием «Наш Никита Сергеевич». Газета «Известия» опубликовала статью об этом фильме, в которой, в частности, говорилось: «Всегда и во всем вместе с народом, в гуще событий – таким знают советские люди Никиту Сергеевича Хрущева».

Перед телекамерами космонавт Юрий Гагарин назвал Хрущева «первооткрывателем космической эры». Советский лидер был награжден орденом Ленина и третьей золотой медалью «Серп и Молот» «за выдающиеся заслуги в руководстве по созданию и развитию ракетной промышленности, науки и техники и успешном осуществлении первого в мире космического полета советского человека на корабле-спутнике «Восток», открывшего новую эру в освоении космоса». Хрущев наградил семь тысяч человек, принимавших участие в осуществлении первого полета человека в космос. Стремясь объединить союзников и соперников, Хрущев вручил ордена Ленина «за заслуги в развитии ракетной техники и обеспечение успешного полета советского человека в космическое пространство на корабле-спутнике «Восток» своему союзнику Леониду Брежневу и потенциальному противнику на октябрьском съезде партии Фролу Козлову. Прежде чем предпринять шаги по Берлину, Хрущев, будучи умелым и хитрым политиком, защищал свои фланги.

Хрущев преподнес отказ Запада пойти на компромисс по Берлину как угрозу не только Москве, но и всему коммунистическому миру. Запад, как нацисты двадцатью годами ранее, сказал он, потерпит поражение от вооруженных сил Советского Союза и социалистического лагеря.

Один за другим герои Советского Союза и командующие восхваляли Хрущева за руководство страной и предупреждали об опасности в связи с Берлином. Маршал Василий Чуйков, главнокомандующий сухопутными войсками, объяснил, что «историческая правда в том, что при взятии Берлина не было ни одного американского, британского и французского вооруженного солдата, а только военнопленные, которых мы освободили». Таким образом, сказал он, требования союзников относительно особых прав в Берлине на протяжении такого длительного времени после капитуляции «полностью необоснованны».

Его выступление было встречено аплодисментами. Народ торжествовал.

Генерал Андрей Сабуров, бывший командир партизанского соединения на Украине, свидетельствовал, что Хрущев – талантливый военный стратег, способный в исторический момент оценить главного врага и указать, как следует действовать для достижения намеченной цели. В своем выступлении министр обороны Родион Малиновский подчеркнул, что американцы и их союзники создали «гигантский военный аппарат и систему агрессивных союзов и блоков вблизи советских границ. Они запасают ядерное оружие и ракеты и создают напряженность в Алжире, Конго, Лаосе и на Кубе, сказал Малиновский. «Ослепленные классовой ненавистью», заявил маршал Советского Союза, они проводят ту же политику, которая привела ко Второй мировой войне.

Хрущев назвал причины, объясняющие его политику в отношении Берлина. Американцы – самый опасный враг Москвы. Берлин – поле боя, которое будет очищено. В этот исторический момент Хрущев, герой прошлого и настоящего, возглавит социалистов всего мира. Это был одновременно боевой клич и сообщение о кампании в преддверии октябрьского съезда партии. Будущее Берлина и Хрущева было неразрывно связано.

Затем Хрущев отблагодарил вооруженные силы за оказанную поддержку. С середины 1950-х годов он сократил оборонный бюджет и численность армии, переадресовав ресурсы обычных вооруженных сил ракетным войскам. Теперь он полностью изменил политику, заявив об обеспечении всех видов войск новым оружием и увеличении расходов для оказания равной помощи «всем родам наших вооруженных сил», поскольку у них «должно быть все необходимое, чтобы немедленно разбить любого противника… ради свободы нашей Родины».

Народ бурно приветствовал своего лидера.

Закончив отчет по Берлину, Дин Ачесон написал короткое личное письмо бывшему боссу, президенту Гарри Трумэну, относительно своего нынешнего босса. Кеннеди «взволновал и озадачил» его, сообщил Ачесон Трумэну. «Так или иначе, он справляется с обязанностями президента».

Спустя четыре дня, 28 июня, Ачесон представил на рассмотрение Кеннеди предварительный вариант плана по Берлину, когда президент был занят подготовкой к пресс-конференции, которая должна была состояться в этот день, и к решающей встрече с членами Совета по национальной безопасности, назначенной на следующий день.

Тринадцатая пресс-конференция за шесть месяцев президентства Кеннеди была результатом усиливающегося давления со стороны общественности и средств массовой информации. Нежелание президента на протяжении большей части июня обсуждать берлинский вопрос дало повод общественности и Пентагону, готовым противостоять Хрущеву, сделать вывод, что президент не испытывает уверенности в этом вопросе. 7 июля в журнале «Тайм», самом популярном американском еженедельнике, появилась статья, в которой говорилось, что создается ощущение, будто «правительство еще не обладает достаточным умением, чтобы повести за собой Соединенные Штаты по путям холодной войны». Статья призывала Кеннеди «уверенно и смело» взяться за решение берлинской проблемы.

Кеннеди выразил недовольство подобными статьями своему пресс-секретарю Пьеру Сэлинджеру. «Надо положить конец этому вздору», – сказал он. Но более всего президента раздражали нападки Никсона: «Никогда еще в американской истории не было человека, который бы говорил так много, а делал так мало».

Как часто случалось в период его президентства, риторика Кеннеди на пресс-конференциях была более жесткой, чем проводимая им политика. «Никто не в состоянии оценить серьезность этой угрозы. Она затрагивает спокойствие и безопасность западного мира», – сказал Кеннеди. Он заявил, что не рассматривал предложение по военной мобилизации, а будет рассматривать «весь спектр предложенных мер». Президент не обманул только в одном: на следующий день он должен был обсуждать с Ачесоном план действий на случай возникновения непредвиденных обстоятельств.

Первые три абзаца отчета Ачесона по Берлину содержали откровенный призыв к действию.

Проблема Берлина, которую теперь Хрущев стремится перевести в кризис, по его словам, к концу 1961 года, больше чем проблема этого города. Она намного шире и глубже даже чем германский вопрос в целом. Это конфликт между США И СССР, и по тому, как разрешится этот конфликт, станет ясно, будет ли Европа – а фактически мир – доверять Соединенным Штатам. Можно сказать, что Соединенные Штаты находятся в критическом положении.

Пока остается этот конфликт, попытка решить берлинский вопрос путем переговоров будет пустой тратой времени и сил. Это опасно по той причине, что результат переговоров зависит от настроения Хрущева и его коллег.

В настоящее время Хрущев показал, что, по его мнению, он добьется своего, поскольку Соединенные Штаты и их союзники не станут ничего делать, чтобы остановить его. Его нельзя убедить с помощью красноречия и логики и уговорить с помощью лести. Как пишет сэр Уильям Хейтер (бывший посол Великобритании в России), «единственный способ изменить намерения русских заключается в том, чтобы показать… что то, что они собираются сделать, не представляется возможным».

Далее Ачесон коротко изложил свои соображения. Берлин является проблемой только потому, что Советы решили сделать из него проблему. Для этого у них есть несколько причин: они хотят нейтрализовать Берлин, чтобы затем захватить его; ослабить и разрушить западный альянс: они хотят дискредитировать Соединенные Штаты. «На самом деле Хрущев вероломный опекун и поджигатель войны, и эту мысль следует довести до сознания каждого».

Ачесон преследовал цель изменить взгляды Хрущева, убедить его, что ответ Кеннеди на любое действие в Берлине будет настолько решительным, что Хрущеву не стоит рисковать. Ачесон хотел, чтобы президент объявил в стране чрезвычайное положение и отдал приказ о срочном наращивании ядерной и обычной военной мощи Соединенных Штатов. По его мнению, было необходимо в срочном порядке направить в Германию для усиления две-три дивизии. Если кто-то и должен уходить из Берлина, то безусловно Советы.

В отчете Ачесон перечислил три «основных момента», которые в случае, если будут нарушены, приведут к военному конфликту. Советы не могут угрожать гарнизонам Запада в Берлине, не могут закрывать доступ, воздушный и наземный, к городу и не могут угрожать жизнеспособности Западного Берлина и свободного мира. Ачесон подчеркнул, что ответом на любое запрещение доступа должен быть воздушный мост по типу моста 1948 года. Если Советы более эффективно, чем прошлый раз, заблокируют доступ к городу по воздуху, учитывая их возросшую военную мощь, то Кеннеди должен отправить две американские бронетанковые дивизии на автостраду, чтобы заставить открыть доступ к Западному Берлину.

Ачесон бросил вызов, но Кеннеди пока еще не был готов принять его. На совещании президент в основном молчал. Он сомневался, что американский народ готов к курсу, предлагаемому Ачесоном. Союзники хотят этого еще меньше. У де Голля проблемы в Алжире, а Макмиллану, как было известно Кеннеди, не нравится решение относительно штурмующих автостраду войск.

Томпсон привел аргументы против плана. Он не согласился с Ачесоном, что Хрущевым двигало желание оскорбить Соединенные Штаты, и сказал, что советский лидер хочет усилить свой восточноевропейский фланг. Он считал, что Западу не стоит особенно спешить с наращиванием военной мощи и после сентябрьских выборов в Западной Германии следовало выйти с инициативой относительно переговоров по Берлину. Томпсон был уверен, что если Кеннеди объявит в стране чрезвычайное положение, то покажет себя «истериком» и вполне может спровоцировать Хрущева пойти на опрометчивый шаг.

Адмирал Арли Берк, начальник штаба ВМС США, тоже выступил против плана Ачесона. Ветеран был против масштабного военного «зондирования», предложенного Ачесоном. Берк знал о нежелании Кеннеди оказывать военную помощь во время операции на Кубе и не собирался совать голову в петлю, выполняя берлинский план Ачесона.

Кеннеди видел, что его правительство разделилось на два лагеря. Одни, известные как сторонники жесткой линии, и другие, которых присутствующие на совещании «ястребы» пренебрежительно именовали «слюнтяями» (акроним SLOBs – в переводе с английского «недотепы, слюнтяи» от softliner on Berlin – сторонники «мягкой политики по Берлину») или сторонниками «мягкой» линии по Берлину, противниками применения силы при решении конфликтов. Среди противников компромиссов были Ачесон и заместитель государственного секретаря Фой Колер, весь германский отдел, заместитель министра обороны Пол Нитце, большинство из Объединенного комитета начальников штабов и вице-президент Линдон Джонсон.

Сторонникам мягкой политики не понравился акроним. Они увидели в этом попытку подвергнуть сомнению их готовность найти решение берлинского вопроса путем переговоров, несмотря на то что они поддерживали жесткость в отношении Советов и незначительное наращивание военной мощи. В состав этой группы входили люди, имевшие более тесные отношения с Кеннеди: посол Томпсон, советник по советским делам Чарльз Болен, специальный помощник президента Артур Шлезингер, консультант Белого дома и преподаватель Гарварда Генри Киссинджер и ближайший помощник президента Тед Соренсен. В эту группу входили также министр обороны Роберт Макнамара и советник президента по вопросам национальной безопасности Макджордж Банди.

Однако у Ачесона был детально разработанный план, в котором четко определялось место и действия всех участников процесса, вплоть до последнего солдата. У сторонников мягкой политики не было альтернативы.

После совещания Шлезингер вступил в идеологическую борьбу с Ачесоном. Сорокатрехлетний историк трижды принимал участие в президентской кампании Эдлая Стивенсона, прежде чем стал работать с Кеннеди. Он считал, что для достижения благородных целей генераторы идей должны сотрудничать с сильными мира сего. Он приводил примеры из истории, когда интеллектуалы своего времени – Тюрго, Вольтер, Струэнзе, Бенджамин Франклин, Джон Адамс, Томас Джефферсон – «считали сотрудничество с властью в порядке вещей». Шлезингер обратился к советнику по правовым вопросам Абрахаму Чейесу с предложением начать работу над альтернативным планом.

Ачесон предупредил своего давнего друга Чейеса, что рассматривал более мягкие варианты и они не сработают. «Эйб, вы, конечно, можете попробовать, но увидите, что у вас ничего не выйдет».