Текст книги "Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле"

Аденауэр больше не мог скрывать раздражение, которое у него вызывал Кеннеди. Он заявил Полу Нитце, заместителю министра обороны США, который посетил его в Бонне, что если будут приняты предложения Кеннеди, то Западный Берлин не сможет ничего предложить тем, кто хочет сбежать из города. Он направил Кеннеди резкую записку, в которой, в частности, говорилось: «Я категорически возражаю против некоторых предложений. Я настоятельно прошу вас, мой дорогой мистер президент, приостановить слушание этих предложений…»

Утечка документа, почти наверняка с благословения Аденауэра, вызвала страшный шум. Комментаторы с обеих сторон Атлантики критиковали Кеннеди за то, что он сдал позиции, в то время как его противники продолжают расстреливать потенциальных беженцев, не давать покоя союзническим солдатам и укреплять стену. Кеннеди пришлось забрать свои предложения. Оскорбительнее всего был тот факт, что Хрущев, так или иначе, собирался отклонить предложения Кеннеди, поскольку американский президент ничего не говорил о полном выводе американских войск.

Хрущев играл по-крупному.

Уже приступив к выполнению кубинской операции, 5 июля 1962 года Хрущев выдвинул встречные подробнейшие предложения, чтобы покончить с тем, что он назвал «западноберлинским оккупационным режимом». В соответствии с его планом союзные войска должны быть заменены на войска ООН, в состав которых будут входить войска трех западных держав, нейтральных государств и двух стран Варшавского договора. Путем постепенного сокращения этого контингента, ежегодно на 25 процентов, через четыре года в Западном Берлине не останется иностранных войск. Спустя почти две недели, 17 июля, Кеннеди отклонил предложения Хрущева, но при каждом удобном случае Хрущев продолжал продвигать свою стратегию по Берлину, тайно проводя в жизнь кубинский план.

Кубинская операция была настолько крупномасштабной, что Хрущев наверняка считал, что это не укрылось от глаз Кеннеди и его разведывательных служб, но при этом президент не собирается препятствовать размещению ракет на Кубе.

4 сентября Кеннеди сообщил нескольким конгрессменам, что, по мнению ЦРУ, Советы помогают кубинцам в укреплении обороноспособности Кубы. Вечером того же дня Кеннеди сделал заявление для прессы, которое закончил обращением непосредственно к Хрущеву: «Самые серьезные проблемы возникнут, если будут обнаружены доказательства присутствия на Кубе советских боевых формирований, советских военных баз… наличие наступательных ракет класса «земля – земля», а также другого существенного наступательного потенциала». Заявление президента удивило Хрущева, не ожидавшего от Кеннеди такой решительности.

Спустя два дня, 6 сентября, Хрущев выразил желание встретиться с министром внутренних дел США Стюартом Юдаллом, совершавшим ознакомительную поездку по советским гидроэлектростанциям. Юдалл не рассчитывал на возможность встречи с советским премьером и был удивлен неожиданным приглашением в Пицунду. Хрущев хотел понять, контролирует ли президент ситуацию. Он в очередной раз подчеркнул, что, по его мнению, Кеннеди проявляет слабость и нерешительность. «Как президент, он обладает пониманием, но ему не хватает мужества», – сказал Хрущев, обрушившись с презрительными нападками на американскую политику по Берлину. Хрущев, памятуя о том, что кубинская операция уже шла полным ходом, заметил Юдаллу: «Если мы и президент сможем договориться, тогда откроются большие возможности для сотрудничества в области науки, техники и в космосе. Но если Белый дом добровольно не пойдет на разрешение проблемы, мы поставим его в такое положение, когда будет необходимо принять решение. Мы поставим его перед выбором воевать или подписывать мирный договор».

Хрущев сказал Юдаллу, что «из уважения к вашему президенту мы ничего не предпримем до ноября». Не упоминая Кубу, Хрущев заявил Юдаллу, что «давно миновали те времена, когда вы могли отшлепать нас, как мальчишку. Теперь мы можем сами наподдать вам… поэтому давайте не будем говорить о силе; мы одинаково сильны».

16 октября 1962 года, когда большая часть пусковых установок была уже доставлена на Кубу, Хрущев сказал новому послу США в СССР Фою Колеру, преемнику Томпсона, что он собирается посетить сессию Генеральной ассамблеи ООН в ноябре и обсудить с Кеннеди вопросы по Западному Берлину. К этому времени Москва уже могла бы представлять серьезную угрозу для США и, значит, оказывалась в лучшем положении. Хрущев решил использовать ракеты на Кубе не столько для защиты Кубы, сколько для того, чтобы добиться решения берлинского и германского вопросов так, как он этого хотел. Берлин остается «основной проблемой советско-американских отношений», заявил Хрущев новому послу в США Анатолию Добрынину.

Позже Хрущев вспоминал:

«Я пришел к выводу, что если мы все сделаем тайно и если американцы узнают про это, когда ракеты уже будут стоять на месте, готовыми к бою, то перед тем, как принять решение ликвидировать их военными средствами, они должны будут призадуматься. Эти средства могут быть уничтожены США, но не все. Достаточно четверти, даже одной десятой того, что было бы поставлено, чтобы бросить на Нью-Йорк одну-две ядерные ракеты, и там мало что останется. Атомная бомба, сброшенная США на Хиросиму, имела мощность в двадцать тысяч тонн. А нашу бомбу в миллион тонн еще никто не проверил на себе. Но по нашим испытаниям было известно, что разрушения производятся колоссальные. Я не говорю, что все бы там погибли. Нет, не все бы погибли, но трудно сказать, сколько не погибло бы… Думалось, что это сможет удержать США от военных действий. Если бы сложилось так, то было бы неплохо: получилось бы в какой-то степени «равновесие страха», как Запад это сформулировал. Они окружили нас военными базами и держат под возможностью ударов нашу страну. А тут американцы сами бы испытали, что означает такое положение».

Ни один из предпринятых Хрущевым в этот период шагов не свидетельствовал так красноречиво о связи Кубы и Берлина, как строительство нефтепровода, который должен был пройти через территорию Восточной Германии. Кеннеди понял, что в случае нанесения удара по Кубе Хрущев начнет войну в Берлине. По словам Хрущева: «Они [американцы] считали, что начнется война, а на Кубе наши люди, много наших людей, и вот прольется кровь русская. На это русские ответят, но не в Америке, а в Германии. Все это пугало правительство США».

Слова и действия Кеннеди в течение напряженных дней Карибского кризиса, с 18 по 29 октября, подчеркивали его мнение относительно связи кубинской и берлинской стратегий Хрущева. С самого начала президент подозревал, что кубинская стратегия в конечном итоге нацелена на завоевание Берлина. Выступая перед Объединенным комитетом начальников штабов, Кеннеди сказал:

«Я считаю, что в первую очередь мы должны понять, зачем это русским. На самом деле это довольно опасная, но и весьма полезная игра. Мы ничего не делаем, а у них там ракетная база, что даст им возможность оказывать давление на Соединенные Штаты и наш престиж. Если мы нападем на Кубу, то откроем им путь к захвату Берлина. Нас станут считать безответственными американцами, потерявшими Берлин. Союзники нас не поддержат. Это плохо отразится на отношении к нам западных немцев. И [народ решит], что мы позволили забрать Берлин, потому что не имели мужества решить кубинский вопрос. В конце концов, Куба в восьми или десяти тысячах километров от них. Им, черт побери, нет никакого дела до Кубы. На самом деле они заботятся о Берлине и о собственной безопасности».

Решение Кеннеди проводить более жесткую политику в отношении Советов по Кубе в 1962 году, чем по Берлину в 1961 году, имело под собой по крайней мере три основания. Во-первых, возросла угроза для Соединенных Штатов, поскольку Куба была значительно ближе, чем Берлин. Во-вторых, неправильная политика в отношении близкой Кубы, в отличие от далекого Берлина, могла негативным образом сказаться на выборах президента. И наконец, Кеннеди понял, что проявление слабости только поощряет Хрущева к дальнейшим проверкам его дееспособности. Советский лидер беззастенчиво обманул его, сказав, что откладывает берлинские переговоры из уважения к американскому президенту. Он просто выигрывал время, чтобы разместить свои ракеты на Кубе.

Кеннеди повторил свое мнение о связи с Берлином в телеграмме британскому премьер-министру Гарольду Макмиллану, поступившей в Лондон в 22:00 21 октября, в которой сообщал о фотографиях, доказывающих наличие советских ракетных баз на Кубе. В телеграмме говорилось:

«Я полностью осознаю, что основная цель Хрущева состоит в том, чтобы увеличить возможности в Берлине, и мы тоже готовы играть там и на Карибском море главную роль. То, что является важным в этот момент высочайших испытаний, так это чтобы Хрущев понял, что если он рассчитывает на слабость или нерешительность, то он просчитался».

Во второй телеграмме Макмиллану, отправленной на следующий день, всего за несколько часов до своего исторического телевизионного обращения к американцам об угрозе, требовании к Москве убрать ракеты с Кубы и введении морской блокады, Кеннеди вновь высказал мнение о связи Кубы и Берлина – «эти тайные, опасные действия со стороны Хрущева имеют отношение к Берлину».

В 1962 году Кеннеди отверг предложение так называемых «слюнтяев». Посол Томпсон, который, вернувшись из Москвы, занял пост специального советника по советским проблемам в Государственном департаменте, предложил приостановить военные действия в Берлине во время урегулирования кубинского вопроса, чтобы не провоцировать Кремль, но Кеннеди отверг его предложение. Советник по вопросам национальной безопасности Банди сказал, что, может, удастся добиться соглашения, обменяв Берлин на ракеты. Кеннеди отверг и его предложение, заявив, что не желает быть президентом, потерявшим Берлин.

При этом Кеннеди выступал против предложения нанести удар по кубинским базам, опасаясь, что Советы тут же нанесут ответный удар в Берлине. Кертис Лемей, начальник штаба ВВС США, в ответ на нежелание Кеннеди атаковать Кубу, заявил: «Если мы не предпримем никаких действий в отношении Кубы, то они продолжат давление в Берлине и нам будет трудно справиться с ними, поскольку они опережают нас. Отказ от военных действий приведет к таким же плачевным результатам, как мюнхенская политика умиротворения».

Кеннеди сказал членам исполнительного комитета Совета национальной безопасности, что Советы ответят на блокаду Кубы блокадой Берлина. Президент создал подкомиссию исполкома для решения вопросов, связанных с Берлином, под председательством Пола Нитце. Он даже предложил вернуть в Берлин генерала Люсиуса Клея, если возникнет необходимость в координации действий США.

22 октября в обращении к нации Кеннеди публично предупредил Хрущева: «Любая враждебная акция в любой точке мира, направленная против безопасности и свободы народов, наших союзников, в первую очередь это касается мужественных жителей Западного Берлина, будет встречена любыми, самыми необходимыми в данной ситуации, ответными мерами».

С этого момента Берлинский кризис Кеннеди перекинулся на Кубу.

Во время встречи с американским послом в Лондоне Дэвидом Брюсом вечером того дня, когда Кеннеди выступил с обращением к нации, Макмиллан с тревогой спросил: «Хрущев действительно хочет обменять Кубу на Берлин? Если он будет остановлен, с потерей престижа, на Кубе, не возникнет ли у него желание отыграться на Берлине? Может, он именно на это и рассчитывает – выдвинуть одну пешку, чтобы обменять ее на другую?» В свою очередь, Кеннеди беспокоился, о чем сообщил Макмиллану, что Хрущев может нанести упреждающий удар в Берлине, который потребует соответствующего ответа США на Кубе. «У нас нет иного выхода. Если Хрущев захватит Берлин, нам придется захватить Кубу».

Вместо этого Хрущев отступил перед решимостью Кеннеди, как предсказывал год назад генерал Клей относительно Берлина. Когда заместитель министра иностранных дел Василий Кузнецов предложил в ответ на блокаду Кубы военно-морскими силами США предпринять ответные меры против Западного Берлина, Хрущев на повышенных тонах заявил, что ему не нужна «еще одна авантюра»: «Мы не знаем, как выйти из одного затруднительного положения, а вы хотите втянуть нас в другое?» Хрущев отверг и предложение посла Добрынина сделать «первый шаг» в направлении закрытия наземных доступов к Берлину. «Отец считал, что крайне опасно предпринимать любые действия в Берлине», – вспоминал сын Хрущева Сергей, настаивая на том, что Хрущев никогда не собирался наносить упреждающий удар по Соединенным Штатам. После выступления Кеннеди Хрущев начал отзывать советские войска с западногерманской границы, а это свидетельствовало о том, что он не собирается наращивать конфликт.

27 октября брат президента Бобби и посол Добрынин договорились о том, что СССР вывезет ракеты с Кубы в обмен на две уступки с американской стороны: США дадут публичное обещание не вторгаться на Кубу и секретное обещание убрать свои ракеты «Юпитер» из Турции. Когда на следующий день в письме Кеннеди Хрущев упомянул об этой сделке, Бобби вернул письмо и заявил, что не знает ни о какой сделке. Но для Хрущева демонтаж американских ракет представлялся важным событием.

Как бы то ни было, но Кеннеди одержал победу даже над самыми главными критиками из числа союзников. Де Голль заявил об этом Дину Ачесону, которого прислали, чтобы сообщить о решении президента относительно блокады Кубы. Когда Ачесон предложил посмотреть фотографии советских объектов на Кубе, де Голль ответил, что ему нет необходимости смотреть фотографии, поскольку «великие нации, такие как ваша, не предпринимают серьезных шагов, если нет бесспорных оснований», и добавил: «Соединенные Штаты могут рассчитывать на полную и безоговорочную поддержку Франции». Аденауэр заявил, что он поддержит Кеннеди, даже если Соединенные Штаты примут решение подвергнуть Кубу бомбежке или вторгнуться на остров. Кеннеди отверг предложение Макмиллана, стоявшего за мирное разрешение конфликта, выступить в качестве посредника с Москвой и организовать встречу по Кубе, считая, что это будет иметь пагубные последствия для Берлина. «Я не знаю, что мы будем обсуждать на этой встрече, – сказал Кеннеди, – поскольку он [Хрущев] опять займет ту же позицию по Берлину и, вероятно, предложит демонтировать ракеты в обмен на нейтрализацию Берлина».

Генерал Клей сказал дипломату Уильяму Смайзеру, что если бы Хрущев не считал Кеннеди слабым политиком, то не было бы никакого Карибского кризиса. По его мнению, как только Кеннеди понял, что больше не собирается терпеть запугивания Москвы, отступила угроза Берлину.

Жители Западного Берлина с бóльшим энтузиазмом чем кто-либо отмечали окончание Карибского кризиса. Они считали, что Советы им больше не угрожают.

Шёнебергская ратуша, Западный Берлин
Четверг, 27 июня 1963 года

Спустя восемь месяцев после Карибского кризиса, 27 июня 1963 года, Кеннеди совершил свою первую и последнюю поездку в качестве президента в Берлин. Побывав у КПП «Чарли» и пройдя вдоль стены, президент приехал на площадь перед зданием муниципалитета, чтобы выступить перед собравшимися на площади жителями Западного Берлина. Большинство из трехсот тысяч берлинцев помнили об этом событии до конца своих дней.

Примерно еще миллион жителей Западного Берлина выстроились вдоль маршрута следования Кеннеди от аэропорта Тегель. Большую часть пути из аэропорта Кеннеди, вместе с которым в машине с открытым верхом ехали бургомистр Вилли Брандт и канцлер Конрад Аденауэр, проделал стоя. Жители Берлина, чтобы мельком увидеть своего американского героя, забирались на фонарные столбы и деревья, стояли на крышах и балконах. По данным Красного Креста, более тысячи человек упало в обморок.

В аэропорту и когда кортеж двигался по городу, некоторые члены американской делегации язвительно замечали, что такие же безумные толпы приветствовали Гитлера. Жители Берлина с таким невиданным энтузиазмом приветствовали Кеннеди, что удивленный Аденауэр шепнул Раску: «Не значит ли это, что однажды в Германии появится новый Гитлер?» В какой-то момент Кеннеди даже почувствовал испуг и сказал своему адъютанту генералу Годфри Т. Макхью: «Если я скажу им пойти и снести Берлинскую стену, они так и сделают».

Чем дольше Кеннеди и его окружение находились на территории Западного Берлине, тем большую симпатию испытывали к жителям этого города. Кеннеди был восхищен мужеством этих людей и потрясен видом стены. «Он похож на человека, заглянувшего в преисподнюю», – заметил корреспондент «Тайм» Хью Сайди. Во время поездки по городу Кеннеди переписал самую важную из трех речей, которые должен был произнести. Его речь у здания муниципалитета Западного Берлина была самой эмоциональной и впечатляющей из всех речей, которые он произносил за границей.

«Есть много людей в мире, которые действительно не понимают или только говорят, что не понимают, что является самой большой проблемой между свободным миром и коммунистическим миром. Пусть они приедут в Берлин. Есть такие, которые говорят, что коммунизм – идея будущего. Пусть они приедут в Берлин. И есть такие, которые говорят, что и в Европе, и в любом другом месте мы можем сотрудничать с коммунистами. Пусть они приедут в Берлин. И есть даже такие, которые заявляют, что да, коммунизм является системой зла, но это не мешает нам сотрудничать с коммунистами в сфере экономики».

А дальше он добавил по-немецки: «Lasst sie nach Berlin kommen» («Пусть они приедут в Берлин»), предварительно отрепетировав эту фразу с переводчиком Аденауэра Хайнцем Вебером и выписав немецкие слова на отдельную карточку. Он закончил выступление словами: «Все свободные люди, где бы они ни жили, – сейчас граждане Берлина, и поэтому, как свободный человек, я горжусь словами: «Ich bin ein Berliner» – «Я – берлинец!».

Или как Кеннеди написал на карточке: «Ish bin ine Bear-LEAN-er».

Несколько лет спустя лингвисты-любители заявили, что Кеннеди допустил грамматическую ошибку, использовав неопределенный артикль ein. Таким образом, получилось, что вместо задуманной фразы «Я – берлинец» («Ich bin Berliner») он сказал «Я – берлинский пончик» («Ich bin ein Berliner»). Как бы то ни было, но никто в огромной толпе не обратил на это внимания; все поняли, что хотел сказать Кеннеди.

Кеннеди выразил все накопившееся возмущение коммунистами, которое не показал в 1961 году. «У свободы есть много трудностей, и демократия несовершенна, но мы никогда не стали бы возводить стену, чтобы удерживать наших людей и не давать им возможности уйти от нас». К великой радости Аденауэра, Кеннеди сказал, что «живя восемнадцать лет в мире и честности, это поколение немцев заработало право быть свободными, включая право объединять свои семьи и нацию в вечном мире и с доброй волей ко всем людям». Он заявил, что верит в то, что «мы сможем увидеть тот день, когда этот город объединится. И этот город, и эта страна, и великий континент Европа объединятся на мирной и полной надежд Земле».

Это был новый Кеннеди.

Президент пригласил генерала Клея, который приехал с ним в Берлин, встать рядом с ним. Они наслаждались ликованием толпы – человек, осудивший Кеннеди за нежелание противостоять Советам, и главнокомандующий, действия которого теперь так напоминали Клея, что вызвали сильный испуг у советников. После выступления Банди сказал президенту: «Мне кажется, вы несколько перестарались».

Одним выступлением Кеннеди изменил политику США в отношении Германии и Берлина. Впервые за время президентства Кеннеди рассматривал Берлин как город, который будет защищать, а не как полученный в наследство причиняющий беспокойство город, населенный людьми, к которым он не испытывал ни сочувствия, ни симпатии. С этого момента ни Кеннеди, ни другой американский президент не могли отказаться от Берлина.

Во время полета из Берлина в Ирландию Кеннеди сказал Теду Соренсену: «У нас уже никогда в жизни не будет такого дня».

Спустя менее пяти месяцев, 22 ноября 1963 года, президент Джон Ф. Кеннеди был убит в Далласе, штат Техас. Прошло чуть меньше года с убийства Кеннеди, и товарищи коммунисты свергли советского лидера Никиту Хрущева. Он умер от сердечного приступа в 1971 году, успев переправить свои воспоминания на Запад.

В октябре 1963 года Аденауэр ушел с поста федерального канцера. Он умер в 1967 году в возрасте девяноста одного года, оставив в качестве наследства демократическую, экономически развитую Западную Германию и мечту – казавшуюся нереальной, – что когда-нибудь Германия станет единой. Его последние слова дочери были: «Нет ничего, о чем бы стоило плакать».

Спустя чуть меньше десятилетия после закрытия берлинской границы, в мае 1971 года, ушел в отставку восточногерманский лидер Вальтер Ульбрихт, и его место занял Эрих Хонеккер, человек, которого Ульбрихт назначил ответственным за строительство Берлинской стены. Хонеккер ушел в отставку за месяц до того, как была разрушена возведенная им стена. Он умер от рака в 1994 году в эмиграции в Чили; он обвинялся в том, что санкционировал убийство граждан ГДР, пытавшихся перебежать в ФРГ, но судебное преследование против него было прекращено из-за плохого состояния здоровья.

Но в 1961 году их судьбы были связаны с городом, название которого станет олицетворением идеологической и геополитической борьбы второй половины XX века. В конечном счете история закончилась благополучно, но только потому, что на Кубе Кеннеди полностью изменил опасный курс, которым он следовал в предыдущем году в Берлине.

Кеннеди не смог уничтожить стену, которая возводилась, в то время как он равнодушно стоял в стороне. Эта стена на протяжении трех десятилетий и, вероятно, всей истории останется каноническим изображением того, что способны сделать несвободные системы, когда свободные лидеры оказываются неспособными к сопротивлению.