Текст книги "Берлин 1961. Кеннеди, Хрущев и самое опасное место на Земле"

Ульбрихт бесстрастно рассказывал послу Первухину о последних приготовлениях. Товарищ Ульбрихт, с молодости обладавший организаторскими способностями, был в своей стихии. Он говорил, не пользуясь записями, поскольку обладал феноменальной памятью. Несмотря на достаточно большую активность, по его мнению, западные спецслужбы пока ничего не заподозрили и не планировали контрмер. Первухин должен сообщить Хрущеву, сказал Ульбрихт, что операция осуществляется в соответствии с запланированным графиком.

Хрущев был вынужден констатировать, что массовое бегство из Восточной Германии достигло чудовищных размеров: десять тысяч беженцев в неделю, и бывали дни, когда число беженцев достигало двух тысяч человек. Позже советский лидер вспоминал, как он пришел к решению дать согласие на закрытие границы. «ГДР должна была справиться с врагом, который был очень влиятельным в экономическом отношении и потому очень привлекательным для граждан ГДР… Получающаяся в результате утечка рабочих создавала просто катастрофическую ситуацию в ГДР, которая и так страдала от нехватки рабочих рук, не говоря уже о квалифицированной рабочей силе. Если бы это продолжалось и дальше, я не могу сказать, что бы могло произойти».

Хрущев был вынужден выбирать между действием, которое свидетельствовало не в пользу коммунизма, и отказом действовать, что могло привести к утрате советского контроля над Восточной Европой. Он потратил много времени, пытаясь найти выход. Что надо сделать, размышлял советский лидер, чтобы остановить массовое бегство молодых немцев в Западную Германию? Какие следует создать условия, которые позволят государству остановить непрекращающийся поток беженцев?

Он понимал, что критики, «особенно в буржуазном обществе», скажут, что Советский Союз удерживает восточногерманских граждан против их желания. Люди будут говорить, что «врата социалистического рая охраняются вооруженными войсками». После долгих раздумий Хрущев пришел к выводу, что закрытие границы «необходимая, но временная мера». Однако советский лидер был уверен, что этой проблемы вполне могло не быть, если бы Ульбрихт активнее выявлял «духовный и материальный потенциал, накопленный диктатурой пролетариата».

Но это утопия, а Хрущев имел дело с реальным миром. Он понимал, что Восточная Германия, наряду с другими восточноевропейскими сателлитами Советского Союза, должна «когда-нибудь достигнуть уровня духовного и материального развития, при котором будет возможно соперничать с Западом». Он был вынужден честно сказать себе: нет способа достаточно быстро поднять восточногерманскую экономику, остановить поток беженцев и предотвратить крах Восточной Германии перед лицом такого подавляющего материального превосходства Западной Германии.

Удержание – вот единственный выход из создавшегося положения.

Меньше чем за тридцать шесть часов до начала операции советский маршал, герой войны Иван Конев впервые встретился с Ульбрихтом. Для обеспечения дисциплины и успеха операции Хрущев назначил Конева главнокомандующим группой советских войск в Германии, а генерала Ивана Якубовского, который занимал этот пост, сделал первым заместителем Конева[61]61
  После стабилизации обстановки в апреле 1962 года Якубовский был вновь возвращен на должность главнокомандующего группой советских войск в Германии.


[Закрыть].

Со стороны Хрущева это был символичный жест. Один из выдающихся людей в советской истории вновь возвращался в Берлин, чтобы дать ответный бой.

В свои шестьдесят три года Конев был высоким, энергичным мужчиной с гладко выбритой головой и голубыми насмешливыми глазами. Во время Второй мировой войны его войска, освободив Восточную Европу, ворвались в столицу Германии с юга и, вместе с солдатами маршала Жукова, одержали победу над нацистами в кровавой битве за Берлин в мае 1945 года. За проявленный героизм он был награжден шестью орденами Ленина, ему дважды присваивалось звание Героя Советского Союза, и он был первым главнокомандующим объединенными вооруженными силами стран Варшавского договора.

Он, как самый подходящий для выполнения такого рода задач, руководил подавлением восстания в Будапеште в 1956 году; в результате погибло две с половиной тысячи венгерских граждан и семьсот советских солдат. Приблизительно двести тысяч венгров сбежали из страны. Хрущев помнил о том, как Конев во время войны обходился с немцами, и понимал, что маршал не станет отказываться от самых кровавых решений.

Ближе к концу Второй мировой войны Конев преследовал немецкую дивизию, отступившую в село Шендеровка. Окружив село, чтобы не дать немецким солдатам, нашедшим там убежище в надежде переждать пургу и отдохнуть, ускользнуть от преследования, Конев сбросил на Шендеровку зажигательные бомбы. Его танки Т-34 носились взад и вперед по равнине и сотнями давили отступающих из Шендеровки немцев. Рассказывали, что казацкие кавалеристы рубили последних оставшихся в живых саблями, даже отрубая поднятые руки тех, кто сдавался. Солдаты Конева убили приблизительно двадцать тысяч немцев[62]62
  «Сотни кавалеристов рубили немцев саблями и крушили их так, как никогда еще не крушила врага кавалерия. Брать пленных было некогда. Это была бойня, которую ничто не могло остановить, пока она не закончится. На небольшом участке было перебито более 20 тысяч немцев» (Верт Александр. Россия в войне 1941–1945).


[Закрыть].

Хрущев рисковал, отправляя такого непримиримого командира в Восточную Германию всего за несколько дней до якобы секретной операции. Накануне генерал Якубовский пригласил офицеров связи, представителей трех западных союзников, в Берлин на встречу со своим преемником.

«Господа, моя фамилия Конев, – сказал генерал сиплым голосом. – Вы, вероятно, слышали обо мне».

Конев с удовольствием отметил удивление, появившееся на лицах западных союзников, после того, как переводчики перевели им его слова. «Вы аккредитованы при главнокомандующем группой советских войск в Германии, – продолжал Конев. – Ну а теперь я главнокомандующий, значит, с этого момента вы прикомандированы ко мне». Он попросил, чтобы они сообщили своим начальникам о его назначении и о том, что его товарищ, генерал Якубовский, будет его первым заместителем.

Конев спросил, есть ли у них вопросы. После небольшой паузы американский и британский офицеры передали поздравление с назначением от лица своих начальников. А французский офицер сказал, что не может этого сделать, поскольку его начальник не знает ни о появлении Конева, ни о его назначении на пост главнокомандующего.

«Как солдат солдату, – сказал Конев, улыбнувшись французскому офицеру, – позвольте сказать вам то, что вы можете передать вашему генералу. Я постоянно напоминаю своим офицерам, что командир никогда не должен быть застигнут врасплох».

Шутка была удачной, учитывая, что должно было произойти дальше.

Конев не получил особых распоряжений относительно того, как действовать в том случае, если западные державы будут реагировать на закрытие границы более агрессивно, чем предполагалось. Хрущев доверял своему безжалостному командующему, считая, что он примет правильное решение. Конев, действуя как непосредственный начальник Ульбрихта, напомнил восточногерманскому лидеру, что для успеха операции необходимо выполнение двух условий. Закрывая границу, сказал он, восточногерманские подразделения ни в коем случае не должны лишать жителей Западного Берлина и западных союзников возможности перемещаться в Западную Германию и из нее по воздуху, шоссейным и железным дорогам.

Во-вторых, продолжил Конев, операцию следует провести очень быстро, со скоростью ветра. Хрущев распланировал все таким образом, чтобы «установление пограничного контроля в ГДР не дало Западу права решить наш спор с помощью войны». Для этого, считал Конев, крайне важна скорость проведения операции, чтобы поставить всех перед свершившимся фактом, обеспечить преданность восточногерманских сил и отговорить отчаянных американских командиров от импровизаций. Кроме того, быстро выполненная операция покажет Западу, что коммунистические войска закрепились на местности и уже ничего нельзя изменить.

Двадцатишестилетний Адам Келлетт-Лонг из агентства Рейтер был единственным новостным корреспондентом, базировавшимся в коммунистическом Восточном Берлине, и это его очень устраивало. Стая репортеров билась за мельчайшую информацию, а у него в соответствии с договором между восточногерманским правительством и информационным агентством были аккредитация и офис в Восточном Берлине. Ульбрихт называл Келлетт-Лонга «моя маленькая тень», доброжелательно относясь к его частому присутствию рядом с собой.

Однако раздавшийся в то утро телефонный звонок из восточногерманского пресс-центра удивил молодого репортера: его убедительно просили прибыть в пятницу 11 августа в 10:00 на Луизенштрассе, чтобы сделать репортаж о чрезвычайном заседании Народной палаты. Британский репортер обычно пропускал скучные заседания Народной палаты, поскольку было маловероятно, что редакторы напечатают отчеты об этих заседаниях. Он понимал, что должна быть причина, по которой восточногерманские власти так настаивали на его присутствии.

В тот день совет принял то, что Келлетт-Лонг назвал «загадочной резолюцией», рассказав, что участники одобрили любые меры, которые восточногерманское правительство пожелает предпринять в отношении «реваншистской» ситуации в Берлине.

Покинув зал заседаний, Келлетт-Лонг пристал с вопросами к своему самому надежному источнику, Хорсту Зиндерману, заведующему отделом пропаганды ЦК коммунистической партии. «Что все это значит?» – спросил у него Келлетт-Лонг.

Зиндерман был менее разговорчив, чем обычно. Он молча оглядел молодого британца через толстые стекла очков, поправил пряди темных волос на лысеющей голове, а затем, взвешивая каждое слово, сказал: «Если бы я был на вашем месте и планировал уехать из Берлина на выходные, я бы не стал этого делать».

А затем восточный немец затерялся в толпе.

Позже Келлетт-Лонг вспоминал: «Было совершенно ясно, что в выходные в коммунистической стране что-то должно было произойти».

Британский репортер проверил новостные сообщения, но не нашел никаких подсказок. В то утро Sender Freies Berlin («Свободное радио Берлина»), радиостанция в Западном Берлине, финансируемая Соединенными Штатами, сообщила о небывалом количестве восточных немцев, прибывших в лагерь Мариенфельде – лагерь для приема беженцев из Восточной Германии. Келлетт-Лонг со смехом сказал жене, что, по его подсчетам, Восточная Германия полностью опустеет к 1980 году.

В тот день официальная радиостанция Восточного Берлина Deutschalandsender ничего не сообщила о беженцах – и у Келлетт-Лонга больше не появилось ни единой подсказки. Сенсацией оставалось сообщение о полете второго человека в космос, советского космонавта Германа Титова, который провел в космосе двадцать пять часов, сделав семнадцать оборотов вокруг Земли, и благополучно вернулся на Землю. В сообщении говорилось о «беспрецедентном в истории человечества» достижении и подчеркивалось, что это событие в очередной раз доказало превосходство социалистической системы, что так упорно опровергали сообщения о возросшем потоке беженцев.

Упорно пытаясь понять, что имел в виду Зиндерман, британский репортер съездил на Восточный вокзал, который использовался преимущественно для международного сообщения, куда он часто приезжал для наблюдения за потоком беженцев. Ему показалось, что в этот день людей на вокзале было больше, чем обычно, но что еще больше удивило Келлетт-Лонга, так это большое количество полицейских в форме и в штатском.

Полицейские действовали весьма энергично, вытаскивая, скорее всего, наугад из толпы десятки людей; одних они арестовывали, а других отпускали. Британец сделал короткую запись в блокноте: «Крупная полицейская операция». Однако Келлетт-Лонгу показалось, что восточногерманские власти проигрывают борьбу, пытаясь руками удержать море. Он видел, как они напряжены.

Келлетт-Лонг вернулся в офис и написал статью, которая вызвала отклик в редакциях по всему миру. «В эти солнечные выходные дни Берлин затаил дыхание в ожидании решительных мер, с помощью которых будет остановлен поток беженцев в Западный Берлин», – говорилось в статье. Основываясь на намеке Зиндермана, он сообщил, что «в скором времени» последует реакция властей.

Келлетт-Лонг был уверен, что пессимистический тон его довольно дерзкой статьи сильно не понравится начальникам. В своей статье Келлетт-Лонг перечислил несколько возможных вариантов будущих событий. Вот что он сообщил своим читателям: восточногерманские власти могут ужесточить контроль над пассажирами. Они могут ужесточить систему наказаний в отношении тех, кто пойман при попытке к бегству. А что, если восточных немцев отрежут от мира?

Такого варианта Келлетт-Лонг не мог представить.

Во время первого инструктажа заместителей относительно предстоящей работы в выходные дни начальник Штази Эрих Мильке присвоил историческому моменту кодовое название. «Эта операция будет носить название «Роза», – объявил Мильке. Он не объяснил, почему было выбрано такое название, но высказывалось предположение, что десятки тысяч шипов колючей проволоки вызывали ассоциацию с этим красивым цветком.

Мильке источал уверенность в себе. Хотя его рост был всего сто шестьдесят пять сантиметров – такого же роста были Ульбрихт и Хонеккер, – он был более крепкого телосложения, более спортивный и выглядел солиднее, чем они. У него всегда были мешки под темными глазами и легкая щетина.

В 1931 году Мильке, которому на тот момент было двадцать четыре года, начал свою коммунистическую карьеру с убийства двоих берлинских полицейских во время коммунистического митинга перед входом в кинотеатр «Вавилон». После убийства в местном пабе Мильке с гордостью заявил товарищам: «Сегодня мы отмечаем поступок, который я совершил!» Партийные товарищи тайно вывезли Мильке из Германии, где он был признан виновным в совершении преступления. Затем Мильке перебрался в Москву, где проходил учебу и подготовку в качестве советского офицера разведки.

С 1957 года Мильке возглавлял министерство государственной безопасности, но приближалось время решающей проверки его сложного аппарата, состоявшего из восьмидесяти пяти тысяч штатных сотрудников и ста семидесяти тысяч осведомителей. Большая часть его высокопоставленных офицеров, собравшихся в столовой в штаб-квартире тайной полиции, до этого момента ничего не знали о предстоящей операции.

«Сегодня мы начинаем новую главу в нашей чекистской работе, – сказал он своим сотрудникам; он часто ссылался на ЧК, «карающий меч» большевистской революции. – Эта новая глава нуждается в мобилизации каждого члена сил государственной безопасности. Период, в который мы вступаем, покажет, все ли понимаем и занимаем ли твердую позицию. Теперь мы должны доказать, что понимаем политику партии и способны выполнять ее приказы».

Мильке поддерживал форму, почти не употреблял спиртное, не курил, но у него было три слабости: страсть к прусской маршевой музыке, к охоте, которую он устраивал в заповедниках для высших коммунистических чиновников, и футболу – его любимой командой была команда спортивного общества «Динамо», которая регулярно выигрывала чемпионаты благодаря его махинациям. Однако то, что он намеревался делать сейчас, ни шло ни в какое сравнение с игрой.

Он объяснил своим офицерам, что работа, которую им предстоит выполнить, «продемонстрирует силу нашей республики… Главное, что следует помнить: быть внимательными, предельно собранными, активными и ликвидировать любые проявления недовольства. Нельзя позволить врагу активизироваться; не позволять врагам скапливаться в одном месте».

Мильке издал распоряжение относительно предстоящих выходных, начиная от того, как контролировать частные предприятия, до точной оценки «вражеских сил» на уровне каждого участка. Он хотел, чтобы тайная полиция обеспечила боевую готовность и верность политическим идеалам путем по возможности тесного контакта с офицерами. «Пресекать любые враждебные действия. Врагов арестовывать на месте. Наша цель состоит в том, чтобы пресекать все негативные явления. Вражеские силы должны быть немедленно арестованы… если они начнут проявлять активность».

Мильке принял на себя руководство после того, как в июне 1953 года его наставник Вильгельм Цайссер не смог подавить «рабочее восстание». Во многих случаях к восставшим рабочим присоединялись солдаты и полицейские. Волна забастовок прокатилась по всей стране; порядок был восстановлен с помощью советских танков и солдат.

Мильке был настроен устранять подобные проблемы, не дожидаясь критической ситуации и в корне пресекая любые проявления неповиновения.

Для большинства берлинцев этот день ничем не отличался от других летних выходных дней.

Погода стояла хорошая. В этот день воздух прогрелся до 75 градусов (24 градуса по Цельсию), и время от времени находившие на солнце облака давали возможность отдохнуть от горячих августовских лучей. Всю прошлую неделю шли дожди, и берлинцы, обрадовавшись сухой и теплой погоде, сидели за столиками уличных кафе, гуляли в парках и загорали и купались, расположившись на берегах озер.

Один район на границе Западного и Восточного Берлина был закрыт для движения, но это было сделано из-за проводимой ежегодно детской ярмарки в Кройцберге, на Циммерштрассе. Узкая улица была украшена флагами и транспарантами, и пришедшие из всех секторов Берлина дети смеялись, играли и просили родителей купить мороженое и пирожные.

Большинство офицеров западных союзников проводили этот день с семьями. Некоторые ходили под парусом по озеру Ванзее и реке Хафель. Генерал-майор Альберт Уотсон II, комендант Берлина, играл в гольф в клубе, членство в котором было частью оккупационных прав.

У туристической компании «Северин + Кюн» выдался небывалый день. Туристические автобусы компании привозили туристов в эпицентр холодной войны и даже делали остановки в советском секторе. Туристам показывали, какие общественные здания нельзя фотографировать, но объясняли, что они могут сколько угодно снимать советский мемориал в Трептов-парке, гигантскую фигуру советского солдата, стоящего на обломках свастики; в одной руке солдат держит опущенный меч, а другой поддерживает спасенную им немецкую девочку.

В этот день в западноберлинских газетах была опубликована огромная статья о небывалом наплыве беженцев. В лагере Мариенфельде из громкоговорителей монотонным гнусавым голосом сообщались номера стоявших в очереди на регистрацию – «семьсот шестьдесят пятый, семьсот шестьдесят шестой, семьсот шестьдесят седьмой…»; к концу дня беженцев насчитывалось более двух тысяч.

Церковные служители, члены городских клубов и другие добровольцы, включая жен солдат союзнических войск, собрались, чтобы помочь накормить голодных беженцев и успокоить плачущих детей. Лагерь не мог вместить всех вновь прибывших, и людей устраивали на ночлег в классных комнатах, больницах и церквях. Генрих Альбертц, помощник бургомистра Брандта, позвонил в американскую миссию Джорджу Мюллеру, помощнику политического советника, с просьбой помочь с продуктами, поскольку в Мариенфельде закончились все продукты. «Так дальше продолжаться не может», – сказал он.

Мюллер выделил для этой цели несколько тысяч пайков из гарнизонных запасов. Их должно было хватить всего на несколько дней, но Альбертц был рад и этому.

С 1953 года Западный Берлин еще ни разу не наблюдал столь панического бегства. Переполнены были двадцать пять трехэтажных многоквартирных домов в Мариенфельде и двадцать девять временных лагерей, наскоро сооруженных для приема потока беженцев. Тысячи новых беженцев переправлялись из Западного Берлина в другие части Западной Германии, туда, где было много рабочих мест; ежедневно из Западного Берлина отправлялся двадцать один чартерный рейс.

Но и этого было недостаточно, чтобы справиться с человеческим потоком. Люди, проверявшие документы, практически перестали пытаться выделить настоящих беженцев из людского потока, в котором, конечно, были десятки восточногерманских шпионов, которых руководитель внешней разведки ГДР Маркус Вольф внедрял на Западе.

Когда на Берлин опустились сумерки, фейерверки, запускаемые на детском празднике, осветили небо. Пары, танцевавшие на плоской крыше нового берлинского отеля «Хилтон», перестали танцевать, с восторгом наблюдая за красочным шоу в небе. Все билеты в кинотеатры Западного Берлина были раскуплены, и больше половины зрителей составляли жители Восточного Берлина. В этом не было ничего удивительного: за марку двадцать пять пфеннигов они могли посмотреть такие имевшие большой успех фильмы, как «Неприкаянные» с Кларком Гейблом и Мэрилин Монро в Atelier аm Zoo; «Бен Гур» с Чарлтоном Хестоном и «Старик и море» со Спенсером Трейси в Delphi Filmpalast. Они могли посмотреть «По ком звонит колокол» с Гэри Купером и Ингрид Бергман в Studio на Курфюрстендамм или «Третий человек» с Орсоном Уэллсом в Ufa Pavillion.

В Западном Берлине шедший на сцене новый мюзикл Леонарда Бернстайна «Вестсайдская история» собирал аншлаг. В Восточном Берлине тоже были площадки с аттракционами. Сотни жителей Западного Берлина каждый вечер приходили в знаменитый «Берлинер ансамбль»[63]63
  «Берлинер ансамбль» был основан в 1949 году писателем Бертольтом Брехтом и его женой, актрисой Еленой Вейгель. В труппу вошли актеры берлинского Немецкого театра и Цюрихского драматического театра. Символом театра стал голубь мира Пабло Пикассо на театральном занавесе. Получил всемирную известность благодаря постановкам произведений своего основателя Бертольта Брехта. С 1954 года размещается в здании театра на Шиффбауэрдамм в центре Берлина.


[Закрыть] на новые спектакли Бертольта Брехта и в политическое кабаре «Дистель»[64]64
  В октябре 1953 года по решению восточноберлинского магистрата было открыто политическое кабаре «Дистель» («Чертополох»); первая программа называлась «Ура, юмор планируется!». Задуманная как мощное политическое оружие, антизападная направленность программ кабаре «Дистель» позднее обернулась колкой сатирой в адрес самого руководства ГДР.


[Закрыть].

А некоторые приезжали ради дешевых напитков в такие места, как расположенный в северо-восточном районе Панков бар «Риальто», работавший круглосуточно.

В тот вечер советские солдаты оставались в казармах. А вот британские, французские и американские солдаты гуляли по городу, наслаждаясь повышенным вниманием со стороны берлинских девушек – немецкие мужчины не могли тратить на девушек столько денег, сколько иностранные солдаты. Солдаты 1-го валлийского полка собрались в танцевальном зале, расположенном в британском секторе. У французов был свой танцевальный зал в солдатском клубе. Американские солдаты разошлись по своим клубам и любимым пабам – и, как обычно, по субботам они гуляли и пили всю ночь.