Автор книги: Фредерик Кемп
Жанр: Зарубежная образовательная литература, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 16 (всего у книги 40 страниц)
«Американское правительство и президент обеспокоены тем, – сказал Бобби, – что советское руководство недооценивает способности нового правительства США и лично президента». Сообщение, которое он хотел, чтобы Большаков передал в Кремль, было более чем недвусмысленным: если Хрущев предпримет попытку проверить решимость его брата, то у президента не будет иного выбора, как ужесточить меры в отношении Москвы. «Недавние события на Кубе, в Лаосе и Южном Вьетнаме усугубляют опасность непонимания Москвой политики новой администрации. Если недооценка сил США имеет место, то это может вынудить американских руководителей выбрать соответствующий курс».
Роберт сообщил Большакову, что «в настоящее время нашу особую тревогу вызывает ситуация в Берлине. Важность этой проблемы, возможно, очевидна не для всех. Президент считает, что дальнейшее расхождение наших мнений по Берлину может привести к войне». Однако, добавил Бобби, президент не хочет, чтобы венская встреча сосредоточилась исключительно на этой проблеме из-за невозможности решения столь сложной проблемы за несколько дней.
Президент, объяснил Бобби Большакову, рассматривает венскую встречу как возможность лучше понять друг друга, установить личные связи и наметить в общих чертах курс дальнейшего развития отношений. Что касается Берлина, то, по мнению президента, не стоит предпринимать важных дипломатических шагов до тех пор, пока не появится необходимое количество времени для глубокого изучения этого серьезнейшего вопроса.
Человеку, которого пригласили на встречу всего несколько часов назад, казалось, что Советский Союз готов дать ответ. Если состоится встреча лидеров двух держав, сказал Большаков, то Хрущев будет обсуждать вопросы, связанные с ядерными испытаниями и положением в Лаосе. Большаков никак не отреагировал на заявление RFK[37]37
RFK– Роберт Фрэнсис Кеннеди.
[Закрыть] о том, что на этой встрече Берлин останется запретной темой и по нему не будет приниматься никаких решений.
Ответ Большакова вдохновил Бобби, и он вкратце обрисовал возможное соглашение о запрете ядерных испытаний. США и Советский Союз вели переговоры на более низком уровне начиная с 1958 года, но камнем преткновения были инспекции. США безуспешно добивались права проводить инспекции в Советском Союзе. Бобби был готов пойти на уступки и уменьшить количество инспекций на территории обоих государств для определения источника сейсмических колебаний с двадцати до десяти. При этом, сказал Бобби, ни одна из сторон не будет накладывать вето на создание международной комиссии для наблюдения за соблюдением договора.
Ранее Москва соглашалась самое большее на три ежегодные инспекции и хотела, чтобы наблюдение за выполнением договора осуществляла тройка: один представитель от коммунистической страны, один – от США или Великобритании и один – от нейтральных стран. Оппоненты президента внутри страны, сказал Бобби, будут яростно сопротивляться смягчению позиции, но США могут пойти на компромисс. Президент не хочет повторять печальный опыт встречи Хрущева с Эйзенхауэром в Кемп-Дэвиде и надеется, что встреча в Вене закончится конкретным соглашением.
Большаков не сказал ничего, что бы заставило Бобби считать, будто предварительные условия президента неприемлемы для Хрущева. Была только одна проблема: Большаков был простым курьером, который не мог знать мысли Хрущева так хорошо, как Бобби знал мысли своего брата.
Для Соединенных Штатов контакт Большаков – Бобби Кеннеди был сопряжен с огромным риском. Большаков, действуя по указанию Москвы, мог дать ложную информацию, сам того не ведая, в то время как Бобби вряд ли стал бы предоставлять заведомо ложную информацию, но даже если бы он попытался это сделать, то едва ли у него это получилось. Кроме того, агенты ФБР почти наверняка следили за Большаковым, и, скорее всего, у директора ФБР Джона Эдгара Гувера, получавшего отчеты агентов о встречах Кеннеди с Большаковым, усилились подозрения в отношении братьев Кеннеди.
И наконец, поскольку JFK[38]38
Джон Фицджеральд «Джек» Кеннеди – англ. John Fitzgerald «Jack» Kennedy, известный как JFK.
[Закрыть] до окончания саммита в Вене держал эти контакты в тайне даже от членов кабинета, то у него не было независимых источников, которые могли бы проверить надежность Большакова и достоверность его информации.
Москва решала не только что может обсуждать Большаков, но и как и в какой момент он должен поднимать тот или иной вопрос. Если Роберт Кеннеди задавал вопрос, к обсуждению которого Большаков был не готов, то советский агент отвечал, что обдумает его и позже вернется к обсуждению.
Важнейшая информация, переданная Большаковым после первого разговора с Бобби, состояла в том, что президент готов к встрече на высшем уровне и боится, что советский лидер воспринимает его как нерешительного человека, избегающего вести переговоры о статусе Берлина и стремящегося в первую очередь достичь соглашения о запрете ядерных испытаний. Бобби после первой встречи не смог составить мнения о Хрущеве. У него создалось ложное впечатление, что Хрущев готов принять условия, выдвинутые его братом.
После пятичасовой беседы Бобби отвез Большакова домой. Советский секретный агент был настолько возбужден, что ночью не мог заснуть и лег спать только после того, как рано утром отправил в Москву телеграмму с подробным докладом. От Большакова Хрущев узнал, чего Кеннеди надеется достигнуть во время саммита и чего опасается. Ему, в свою очередь, удалось создать у президента ложное впечатление о готовности советской стороны принять его предложения.
МоскваПятница, 12 мая 1961 года
Хрущев, стремившийся достигнуть соглашения на венской встрече, мгновенно отреагировал на желание Кеннеди установить доверительные отношения.
В Женеве во время переговоров по Лаосу советские чиновники достигли договоренности с британскими представителями по разрядке нависшей напряженности. Результатом международного совещания представителей четырнадцати стран по урегулированию лаосского вопроса стали Женевские соглашения, включающие Декларацию о нейтралитете Лаоса и Протокол к Декларации, предусматривающие уважение участниками совещания суверенитета, независимости, нейтралитета, единства и территориальной целостности Лаоса.
12 мая Хрущев, выступая с речью в Тбилиси, столице Грузинской Советской Республики, сказал, что чиновники из Государственного департамента приняли во внимание крайне сдержанное советское заявление об американо-советских отношениях начиная с инцидента с U-2, случившегося в мае прошлого года. Он повторил свои слова, сказанные в ответ на приглашение Кеннеди на саммит: «Хотя президент Кеннеди и я – люди разных полюсов, мы живем на одной Земле и должны найти общий язык по некоторым вопросам».
В этот же день Хрущев отправил Кеннеди письмо, сообщив, что принимает его приглашение на саммит, отправленное президентом более двух месяцев назад. В письме не упоминалось о запрещении ядерных испытаний, но говорилось о тех вопросах, по которым они могли бы достигнуть договоренности, в частности по Лаосу. Однако Хрущев не был готов отложить решение берлинской проблемы. Он сообщил Кеннеди, что не добивается одностороннего преимущества в разделенном городе, но хочет с помощью саммита удалить «опасный источник напряженности в Европе».
Теперь ход был за Кеннеди.
Вашингтон, округ КолумбияВоскресенье, 14 мая 1961 года
Кеннеди, не желавшему демонстрировать нетерпение, потребовалось на ответ сорок восемь часов. Он был недоволен отказом Хрущева обсуждать проблему запрещения испытаний и настойчивостью в отношении берлинской проблемы. Темы для обсуждения, обозначенные в письме советского лидера, отличались от тех, что Кеннеди передал через Бобби Большакову. Однако, несмотря на все опасности, президент не видел иного выхода, как согласиться на встречу.
Выступление Хрущева в Тбилиси и его действия по Лаосу вселяли надежду на положительный исход встречи. Однако дело заключалось в том, что невозможно было на одной из самых решающих встреч со времен Второй мировой войны за короткий промежуток времени достигнуть соглашения по ключевому вопросу. С точки зрения опытных дипломатов, действия президента были поспешными и непродуманными.
Кеннеди отправил телеграммы ближайшим союзникам о предстоящей встрече, зная, что немцы и французы особенно скептически относятся к его плану. Аденауэру, который с подозрением относился к желанию Кеннеди установить отношения с Хрущевым, президент написал: «Я рискну предположить, что Вы разделите мою точку зрения, что, поскольку ранее я не встречался с Хрущевым, такая встреча будет полезной в свете нынешнего международного положения. Если встреча состоится, я рассчитываю информировать Вас о содержании переговоров с Хрущевым, которые, по моему мнению, будут носить довольно общий характер».
Подготовка к встрече шла полным ходом, поскольку все понимали, что это будет историческая встреча – первая подобная встреча на высшем уровне в век телевидения. Несмотря на усилия Кеннеди избежать обсуждения берлинского вопроса, его советники по внешней политике были вынуждены признать, что этот вопрос больше, чем Куба, Лаос, запрещение ядерных испытаний и любая другая проблема, охарактеризует первый год президентства Кеннеди.
17 мая член Штаба политического планирования Государственного департамента Генри Оуэн вызвал одобрение членов правительства, заявив, что «из всех проблем, стоящих перед правительством, Берлин кажется мне самым чреватым последствиями». Он предложил увеличить бюджет 1963 года на обычное вооружение и защиту Европы, чтобы «увеличить наши возможности в случае Берлинского кризиса, а может, и предотвратить его».
Спустя два дня, 19 мая, было официально объявлено о том, о чем пресса сообщала, черпая информацию из неофициальных источников, в течение нескольких дней: после встречи с де Голлем в Париже президент 3 или 4 июня встретится в Вене с Хрущевым.
Западноевропейские и американские комментаторы волновались, что утративший решимость президент не в лучший для себя момент отправляется в Вену. Еженедельная газета для интеллектуалов «Цайт» сравнила Кеннеди с коммивояжером, бизнес которого пришелся на тяжелые времена и который надеется улучшить свое положение путем прямых переговоров с соперниками. В обзоре европейского мнения влиятельной ежедневной деловой газеты «Уолл-стрит джорнал» говорилось, что Кеннеди пытается создать «сильное впечатление… о нерешительной Америке, отчаянно стараясь вернуть лидерство Запада в холодной войне». Влиятельная ежедневная швейцарская газета «Цюрихер цайтунг» писала, что американцы плохо подготовились к саммиту и что Кеннеди отказался от первоначального мнения, будто перед подобной встречей Кремль изменит свое отношение.
Хотя формально Вена была нейтральной территорией, европейские дипломаты по-прежнему считали, что Австрия намного ближе к советской сфере влияния. «Таким образом, создается впечатление, что Кеннеди собирается встретиться с Хрущевым в том месте и в то время, которые выбрал Хрущев», – сообщила «Нойе цюрихер цайтунг». Дискредитированный американский президент «помчался восстанавливать связи и прибывает ненадолго в Австрию на личную встречу с влиятельным русским лидером».
Восточный БерлинПятница, 19 мая 1961 года
Чувствуя, что ситуация изменилась в его пользу, восточногерманский лидер Вальтер Ульбрихт с большей уверенностью отправился в Берлин. Советский посол в Восточной Германии Михаил Первухин пожаловался министру иностранных дел Громыко, что Ульбрихт, не получив одобрения Кремля, оказывает давление на Западный Берлин путем ужесточения контроля за гражданскими лицами.
«Наши друзья, – сообщил посол, используя термин, введенный Москвой для восточногерманских союзников, – хотели бы обеспечить контроль на границе между Демократическим Берлином и Западным Берлином, чтобы, как они говорят, «закрыть дверь на Запад», уменьшить поток беженцев из ГДР и прекратить акты экономической диверсии против ГДР, осуществляемые из Западного Берлина». Он сообщил, что Ульбрихт хочет захлопнуть секторную берлинскую границу, что противоречит советской политике.
Хрущев испугался, что Ульбрихт может зайти так далеко, что американцы решат отменить Венский саммит, поэтому попросил Первухина обуздать своего излишне нетерпеливого и дерзкого восточногерманского клиента.
Вашингтон, округ КолумбияВоскресенье, 21 мая 1961 года
Президент Кеннеди чувствовал опасение, что сам идет в западню.
За две недели до саммита Роберт Кеннеди вновь встретился с Большаковым, на этот раз в воскресенье, когда их встреча не так бросалась в глаза. Генеральный прокурор пригласил советского секретного агента на двухчасовую беседу в Hickory Hill, свой загородный дом в Маклине, штат Вирджиния.
Большаков перед встречей выучил наизусть пятистраничную подробную инструкцию и в соответствии с ней изложил советскую позицию. Он был наделен блестящей памятью, а его манера излагать информацию скрывала тот факт, что он является не более чем проводником информации.
Бобби ясно дал понять, что говорит от лица президента. Он объяснил Большакову, что, назначая встречу, тот должен звонить ему только из телефона-автомата и называть свое имя только его пресс-секретарю Эду Гатману. В тех случаях, когда Большаков не хочет звонить сам, за него это сделает Хоулмен. Он позвонит Гатману и скажет: «Мой парень хочет встретиться с твоим парнем». Бобби объяснил Большакову, что только президент знает об их встречах – и одобряет их.
В отличие от этого роль Большакова становилась известна все большему кругу советских чиновников. ГРУ передавало все отчеты Большакова Анатолию Добрынину, официальному представителю Министерства иностранных дел, возглавлявшему группу советских советников по венским переговорам. Один из московских начальников Большакова с удивлением написал о встрече Большакова с Бобби Кеннеди 21 мая: «Беспрецедентная ситуация, когда член правительства Соединенных Штатов встречается с нашим человеком, и тайно». Советское посольство в Вашингтоне и тайные агенты получили приказ из Москвы держать эти встречи в секрете и не допустить, чтобы о них стало известно ФБР и американской прессе.
Бобби сказал Большакову, что в письме президенту Хрущев не высказался по вопросу запрещения ядерных испытаний. Он предложил Большакову такой вариант: Вашингтон даст согласие на тройку, как этого хочет Кремль – по одному представителю от коммунистической, западной и нейтральной страны, – а Россия отказывается от права вето.
Большаков позволил Бобби думать, что у него больше возможностей вмешиваться в ход переговоров, чем было на самом деле. Он сказал, что Советы согласятся на пятнадцать инспекций на советской территории, что ближе к требованию американской стороны относительно девятнадцати инспекций.
В поисках общих точек соприкосновения с Хрущевым Бобби подчеркнул, что брат «разделяет» и понимает опасения СССР за Германию. Он знает, почему Хрущев обеспокоен «германским реваншизмом», пытающимся вернуть восточные территории. «Мой брат воевал против них», – сказал Бобби Большакову.
Большаков и Бобби Кеннеди продолжали встречаться, когда до саммита в Вене оставалась всего неделя. Вероятно, по этой причине Москве потребовался только один день, чтобы ответить на просьбу президента Кеннеди иметь «больше бесед с Хрущевым, только в присутствии переводчиков».
Однако спустя два дня после встречи Большакова с Бобби перед Венским саммитом Хрущев отправил послание, не оставлявшее сомнений в том, что он намерен вести переговоры о будущем Берлина.
В этом случае он использовал официальный канал – через посла в Москве Томпсона. Он хотел, чтобы никто не сомневался в его намерении поднять этот вопрос.
Дворец спорта, МоскваВторник, 23 мая 1961 года
Так совпало, что Хрущев ясно дал понять, что собирается обострить берлинский вопрос в том же Дворце спорта, где двумя с половиной годами ранее, выступая перед польскими коммунистами, начал Берлинский кризис.
Как только посол Томпсон с женой, получившие приглашение на выступление американского ледового шоу Ice Capades, заняли свои места в ложе Хрущева, советский лидер заявил, что за свою жизнь видел много ледовых шоу, и позвал Томпсона не для того, чтобы смотреть выступление фигуристов. Он пригласил Томпсона в отдельный кабинет, где был уже сервирован стол, объяснив, что приглашение на шоу было всего лишь предлогом для встречи с послом, чтобы обсудить Венский саммит.
Томпсон не записывал беседу, но без труда восстановил ее по памяти, отправляя телеграмму в Вашингтон. Под звуки музыки, чирканье коньков по льду и громкие аплодисменты зрителей Хрущев высказался точно и определенно. Если вопрос по Берлину не будет решен дипломатическим путем, сказал Хрущев Томпсону, то он еще до конца года заключит мирный договор с ГДР и передаст ей всю полноту власти над городом.
Кеннеди сконцентрировался на вопросе запрещения ядерных испытаний, сказал Хрущев, но лично его намного больше занимает берлинский вопрос. И следовательно, пока не будет решен берлинский вопрос, заявил Хрущев, разоружение невозможно. Если Соединенные Штаты решат с помощью силы нарушить планы Советского Союза, то столкнутся с ответной силой. Если США хотят войны, то они получат войну. Томпсон и раньше слышал от Хрущева угрозы применения военной силы, но он встревожился, услышав их за несколько дней до встречи в Вене.
И тут же Хрущев заявил, что не стремится к конфликту. «Только сумасшедшему нужна война, а западные лидеры не сумасшедшие, хотя Гитлер был им». Хрущев стучал кулаком по столу, говоря об ужасах войны, о которых знал не понаслышке. Он не мог представить, что Кеннеди способен пойти на это ради Берлина.
Томпсон возразил, что Хрущев, а не Кеннеди своими угрозами создает опасную ситуацию.
Может, это и так, сказал Хрущев, но если начнутся военные действия, то американцы, а не русские пересекут границу, чтобы защитить Берлин, и тем самым развяжут войну.
Во время обеда Хрущев то и дело повторял, что прошло шестнадцать лет со Второй мировой войны и пришло время положить конец оккупации Берлина. Хрущев напомнил Томпсону, что в своем первом берлинском ультиматуме 1958 года потребовал в течение шести месяцев освободить Западный Берлин. С тех пор прошло уже тридцать месяцев, возмущенно отреагировал Хрущев на предложение Томпсона отложить решение берлинского вопроса. Соединенные Штаты пытаются подорвать репутацию Советского Союза, сказал Хрущев, так больше не может продолжаться, этому надо положить конец.
Томпсон допускал, что США не смогут помешать Хрущеву подписать мирный договор с Восточной Германией, но было важно понять, станет ли советский лидер использовать этот момент для того, чтобы перекрыть американцам доступ в Берлин. Томпсон, предположив, каким может быть ответ Кеннеди, следующим образом отреагировал на заявление Хрущева об ужесточении подхода к берлинской проблеме, сделанное за несколько дней до встречи в Вене.
Репутация Соединенных Штатов в мире, сказал Томпсон, под угрозой из-за обязательств перед жителями Берлина. Вашингтон опасается, что если он уступит под давлением Советов и пожертвует Берлином, то следом придет очередь Западной Германии и Западной Европы. Это пагубным образом скажется на нашем положении, сказал Томпсон Хрущеву.
Хрущев рассмеялся в ответ на озабоченность Томпсона, повторив слова, которые он уже не раз произносил: Берлин на самом деле так мало значит и для Америки, и для Советского Союза, так почему изменение статуса города вызывает такие страсти?
Если бы Берлин имел так мало значения, парировал Томпсон, то он сомневается, что Хрущев пошел бы на такой огромный риск, чтобы захватить власть в городе.
В ответ Хрущев озвучил предложение, которое он планировал выдвинуть на встрече в Вене: ничто не помешает США по-прежнему иметь войска в «свободном» Западном Берлине. Вся разница в том, что Вашингтону в дальнейшем придется обо всем договариваться с Восточной Германией, вот и все.
Томпсон поинтересовался, что беспокоит Хрущева больше всего, предположив, что, вероятно, это проблема беженцев. Небрежно отмахнувшись, Хрущев открыто сказал: «Берлин – гнойный нарыв, который следует вскрыть».
Хрущев объяснил Томпсону, что не видит «перспективы воссоединения Германии в ближайшие годы» и на самом деле никто не хочет этого воссоединения, включая де Голля, Макмиллана и Аденауэра. Он сообщил Томпсону, что де Голль разделяет его точку зрения и считает, что Германия должна быть разделенной, а еще лучше, если она будет поделена на три части. Он определенно не был сторонником объединения, считая, что объединенная Германия может представлять угрозу.
Томпсон не видел иного выхода, кроме как ответить угрозой на угрозу. «Ну, если вы примените силу, если захотите силой лишить нас доступа в Берлин, то мы применим силу против силы», – сказал Томпсон, не повышая голоса.
Томпсон все неправильно понял, спокойно с улыбкой сказал Хрущев. Переменчивый русский заявил, что он не собирался применять силу. Он просто хочет подписать договор и покончить с правами, которые Соединенные Штаты получили в качестве «условий капитуляции».
В телеграмме, отправленной в Вашингтон, Томпсон не стал особо заострять внимание на словах Хрущева, считая, что они не имеют большого значения. Для Хрущева эта беседа была генеральной репетицией перед встречей в Вене. Томпсон преуменьшил недовольство Хрущева. Он сообщил, что советский лидер впервые подробно обрисовал, каким может стать разделенный город, но при этом не собирается нарушать права Соединенных Штатов. Томпсон повторил свое мнение о том, что Хрущев не будет поднимать берлинский вопрос до окончания октябрьского съезда партии. По его мнению, в Вене Хрущев «только слегка коснется берлинской проблемы».
Томпсон посоветовал, чтобы в Вене Кеннеди предложил Хрущеву такой вариант по Берлину, который позволит обеим сторонам спасти репутацию, поскольку проблема, по всей видимости, достигнет кульминации в конце года. В противном случае, сказал он, «на чашу весов ляжет война».
В тот же день Кеннеди получил сообщение из Берлина. Глава американской миссии в Западном Берлине дипломат Э. Алан Лайтнер-младший написал, что «статус-кво Берлина будет сохраняться какое-то время» и что у Хрущева нет никакого плана действий. Таким образом, рассуждал Лайтнер, Кеннеди на встрече в Вене может остановить Хрущева, сообщив, что США полны решимости защищать свободу города и что «Советы должны убрать руки от Берлина».
Лайтнер хотел, чтобы Кеннеди понимал, к каким последствиям приведет проявленная на венской встрече слабость. «Любой намек на то, что президент готов обсудить промежуточные решения, пойти на компромисс или временное решение, ослабит влияние на Хрущева предупреждения о пагубных последствиях неверной оценки им нашего решения».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.