Автор книги: Фредерик Кемп
Жанр: Зарубежная образовательная литература, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 17 (всего у книги 40 страниц)
Четверг, 25 мая 1961 года
Кеннеди, видя первые неудовлетворительные действия своего президентства, решил выступить 25 мая с докладом о положении дел в стране – Специальным посланием о срочных нуждах страны – спустя всего двенадцать недель после первого послания. Он понимал, что после залива Свиней и перед Веной он должен подготовить почву, сообщив Хрущеву безошибочное решение.
В одну из встреч с Большаковым Бобби Кеннеди предупредил его, что в своей речи на совместном заседании палат конгресса президент будет вынужден выразить разочарование поведением СССР. Тем не менее жесткая риторика президента не означает отказа от встречи с Хрущевым.
Выступая перед конгрессом и телевизионной аудиторией, Кеннеди объяснил, что американские президенты в «исключительных случаях» в течение одного года выступали со вторым обращением к народу. Такие случаи были, сказал Кеннеди. Он заявил, что, поскольку Соединенные Штаты отвечают за «безопасность свободного мира», собирается представить «доктрину свободы».
Президентская речь, длившаяся сорок восемь минут, семнадцать раз прерывалась аплодисментами. Кеннеди подчеркнул необходимость поддерживать процветающую американскую экономику и отметил окончание спада и начало восстановления. Он объявил «великим полем битвы за защиту и распространение свободы в наши дни… Азию, Латинскую Америку, Африку и Ближний и Средний Восток, земли поднимающихся народов».
Кеннеди предложил увеличить расходы на повышение боеспособности вооруженных сил, на разработку и модернизацию вооружения примерно на 700 миллионов долларов, чтобы догнать и перегнать Советы в гонке вооружений; провести реорганизацию системы гражданской обороны, выделив втрое больше средств на противорадиационные укрытия. Он потребовал уделить больше внимания партизанским войнам в странах третьего мира, увеличив поставку гаубиц, вертолетов, бронетранспортеров и боеспособных подразделений запаса. Наша страна, сказал президент, должна поставить перед собой цель до окончания текущего десятилетия высадить человека на Луне и благополучно вернуть его на Землю. Ни один космический проект в этот период не будет более впечатляющим для человечества или более важным в плане долгосрочного освоения космоса; и ни один из них не будет столь дорогостоящим и сложным для реализации. В этой гонке он принял решение обогнать Советы, которые первыми запустили спутник и человека в космос.
До встречи в Вене оставалось всего девять дней, когда американский народ узнал, что с каждым часом возрастает угроза миру, что Америка несет глобальную ответственность как борец за мир, и это требует определенных жертв. Для обсуждения в Вене президент оставил всего один вопрос.
МоскваПятница, 26 мая 1961 года
Хрущев в ответ на то, что он расценил как попытку Кеннеди сломить его, собрал своих самых критически настроенных избирателей, президиум коммунистической партии. Хрущев вызвал стенографистку, и членам президиума стало ясно, что он собирается сказать что-то важное.
Он заявил своим товарищам, что Кеннеди «сукин сын». Однако, несмотря на это, он придает большое значение венской встрече, потому что хочет использовать ее для обострения германского вопроса. Он обрисовал в общих чертах предложение, которое он выдвинет в Вене, используя почти те же выражения, что и в разговоре с послом Томпсоном.
Могут ли предлагаемые им шаги по изменению статуса Берлина вызвать ядерную войну? – спросил он своих товарищей по партии. Да, ответил он, а затем объяснил, что «есть риск, и этот риск, на который мы идем, оправдан, я бы сказал, если в процентном отношении брать, больше чем на 95 процентов, что войны не будет».
Из всех партийных вождей только Анастас Микоян осмелился не согласиться с Хрущевым. Он утверждал, что Хрущев недооценивает готовность и возможность Соединенных Штатов вступить в обычную, неядерную войну за Берлин. Далее Хрущев объяснил собравшимся, что наибольшую опасность для Советского Союза представляют Соединенные Штаты, а не Западная Германия и Аденауэр. Испытывая к Америке любовь-ненависть, при подготовке к встрече в Вене он склонился в сторону ненависти, и у товарищей не осталось сомнений относительно того, что Хрущев ожидает от этой встречи.
Хрущев упорно повторял ставшую навязчивой идею, что хотя он встречается с Кеннеди, но Соединенными Штатами управляют Пентагон и ЦРУ, это, по его словам, он уже испытал во время переговоров с Эйзенхауэром. Вот почему, сказал он, нельзя рассчитывать, что американские лидеры могут принимать решения, основанные на логических суждениях. Отсюда следует, сказал он, что «могут возникнуть некие силы и найти предлог, чтобы развязать против нас войну».
Хрущев объяснил товарищам, что подготовился к угрозам развязывания войны, но что он знает, как наилучшим образом этого избежать. «США могут пойти на развязывание войны», но европейские союзники и общественные силы не дадут Кеннеди применить ядерное оружие в ответ на изменение статуса Берлина. Де Голль и Макмиллан никогда не поддержат решение американцев развязать войну, поскольку им известно, что советские ракеты нацелены на объекты в Европе. «Они умные люди и понимают это», – сказал он.
Затем Хрущев обрисовал, как будут разворачиваться события после того, как он выдвинет в Вене новый шестимесячный ультиматум. Он подпишет мирный договор с правительством Восточной Германии, а затем передаст восточным немцам всю ответственность за доступ в Западный Берлин. «Мы не вторгаемся в Западный Берлин, мы не объявляем блокаду, – сказал он, а значит, не даем повода для боевых действий. – Мы показываем, что готовы разрешить воздушное движение, но при условии, что западные самолеты будут садиться на аэродромах ГДР. Мы не требуем вывода войск. Хотя это незаконно, но мы не будем применять силовые методы для их выдворения из Берлина. Мы не будем отрезать пути поставок продовольствия и другие жизненно важные коммуникации. Мы будет придерживаться политики невмешательства в дела Западного Берлина. Исходя из этого, я не думаю, что прекращение состояния войны и оккупационного режима приведет к развязыванию войны».
Микоян был единственным, кто предупредил Хрущева, что вероятность войны больше, чем считает советский лидер. Однако из уважения к Хрущеву, он оценил ее в 10 процентов, в отличие от 5 процентов Хрущева. «По-моему, они могут пойти на военные действия без применения атомного оружия», – сказал Микоян.
Хрущев возразил, что Кеннеди так боится войны, что не отважится на военные действия. Он сообщил членам президиума, что им, возможно, придется пойти на компромисс по Лаосу, Кубе и Конго, где не так очевидно советское превосходство, но что касается Берлина, то тут превосходство Кремля не вызывает сомнений.
Для того чтобы обрести полную уверенность в своих силах, Хрущев сказал, обращаясь к военачальникам: «Я хочу, чтобы Малиновский, Захаров, Гречко хорошенько посмотрели, какое у нас соотношение сил в Германии и что нужно. Может быть, подбросить вооружение, одним словом, на тот случай, если надо будет подкрепление туда… На это срок вам полгода». Он сказал им, что готов потратить на это необходимые средства. Его жесткие слова, предназначенные для венской встречи с президентом Кеннеди, было необходимо подкрепить повышенной боеспособностью.
Микоян возразил, что Хрущев ставит Кеннеди в опасное положение, когда у него не будет иного выбора, как отважиться на военные действия. Микоян высказал предложение сохранить «воздушный мост», чтобы решение по Берлину было более приемлемым для Кеннеди.
Хрущев не согласился с Микояном. Он напомнил товарищам, что происходит в Восточной Германии. Каждую неделю тысячи профессионалов покидают страну. Если проявить слабость, то это вызовет волнение не только у Ульбрихта, но и у союзников по Варшавскому договору, которые «почувствуют в наших действиях несогласованность и неуверенность».
Мало того что Хрущев был готов закрыть воздушный коридор, он, глядя на Микояна, сказал: «Если мы оставим какую-то возможность открытых ворот, то мы покажем свою слабость, а нам надо проявить твердость, и, если надо будет, будем сбивать самолеты… Наша позиция очень сильная, но нам придется, конечно, тут и припугнуть реально. Например, если будут полеты, нам придется сбивать самолеты. Могут ли они пойти на провокацию? Могут. Если не собьем самолет, значит, мы капитулируем».
Заседание президиума закончилось обсуждением того, должен ли Хрущев в соответствии с протоколом обмениваться с Кеннеди в Вене подарками.
Представители министерства иностранных дел предложили преподнести президенту пластинки с записью советской и русской музыки и двенадцать банок черной икры. Среди других подарков был серебряный кофейный сервиз для госпожи Кеннеди. Помощники рассчитывали, что Хрущев одобрит их выбор.
«Подарками можно обмениваться даже перед войной», – сказал Хрущев.
Хайяннис-Порт, МассачусетсСуббота, 27 мая 1961 года
«Борт номер один»[39]39
«Борт номер один» – позывной любого летательного аппарата ВВС США, на борту которого находится президент США. Неофициально этот термин часто используется вне зависимости от местонахождения президента в отношении самолетов президентского флота, который с 1990 года и по настоящее время состоит из двух специально оборудованных самолетов Boeing-747-200B (военное обозначение VC-25A) – борт 28000 и 29000. Если аэропорт назначения не может принять такой большой самолет, как VC-25A, в качестве «Борта номер один» выступает Boeing C-32.
[Закрыть] взлетел в ливень с ураганным ветром с базы ВВС Эндрюс и взял курс на Хайяннис-Порт.
Оставалось всего три дня до его встречи с де Голлем в Париже и всего неделя до встречи с Хрущевым в Вене. Его отец украсил президентскую спальню фотографиями чувственных женщин – розыгрыш такого же, как президент, бабника в сорок четвертый день рождения сына.
Кеннеди приехал в родительский дом, чтобы по-быстрому отметить в семейном кругу день рождения, а затем погрузиться в чтение отчетов по самым разным темам, от ядерного баланса до психологического портрета Хрущева. Американские разведывательные службы нарисовали портрет человека, который в первый момент попытается очаровать президента, а в следующий начнет запугивать; игрока, который будет проверять президента; преданного марксиста, который хочет сосуществовать, а не соперничать; грубого, опасного и хитрого лидера, выросшего в крестьянской семье и, главное, непредсказуемого.
Президенту оставалось только надеяться, что полученная Хрущевым информация об американском президенте не является столь же откровенной. Его никогда не оставляли боли в спине, но сейчас они были сильнее обычного из-за травмы, которую он получил несколькими днями ранее, участвуя в церемонии посадки дерева в Канаде. Собираясь в поездку, он взял с собой прокаин, местное анестезирующее средство для спины, кортизон, необходимый при болезни Аддисона, витамины и амфетамины для снятия усталости и увеличения энергии.
Он никогда не пользовался костылями на людях, прихрамывая, словно спортсмен, получивший травму во время подготовки к чемпионату.
Глава 10
Вена: грустный мальчик встречается с Аль-Капоне
Итак, мы попали в нелепое положение. Глупо стоять на пороге ядерной войны из-за обязательства по защите Берлина как будущей столицы воссоединенной Германии, когда всем нам известно, что Германия, вероятно, никогда не воссоединится. Но мы считаем своим долгом выполнять обязательства и поэтому не можем позволить русским заставить нас отказаться от этих обязательств.
Президент Кеннеди своим помощникам во время приема ванны, 1 июня 1961 года, Париж
Соединенные Штаты не желают стабилизировать положение в самом опасном месте в мире. Советский Союз хочет провести хирургическую операцию по вскрытию нарыва – уничтожить этот источник зла, эту язву, – не ущемляя интересов сторон, а скорее к радости народов во всем мире.
Председатель Совета Министров СССР Хрущев президенту Кеннеди, 4 июня 1961 года, Вена
Париж
Среда, 31 мая 1961 года
Тысячи журналистов, описывавших поездку президента, сообщали о толпах восторженных французов и роскошных приемах, но для Кеннеди во время пребывания в Париже самым счастливым было время, которое он проводил, погрузившись в огромную позолоченную ванну в отведенных ему «королевских покоях» во дворце XIX века на набережной Д’Орсэ.
«У нас должна быть такая же ванна в Белом доме», – сказал президент своему ближайшему помощнику Кенни О’Доннеллу, лежа в глубокой, испускающей пар воде, которая позволяла унять мучительную боль в спине. О’Доннелл прикинул, что ванна такая же по длине и ширине, как стол для пинг-понга. Помощник президента Дэвид Пауэрс высказал предположение, что, если президент «правильно разыграет свои карты», де Голль может вручить ее в качестве подарка.
Так началось то, что эти трое назвали «ванными разговорами» в бывших покоях короля Людовика XIV, в которых де Голль разместил Кеннеди во время его трехдневного пребывания в Париже по пути в Вену. Все перерывы в плотном графике президент проводил в ванной комнате, обсуждая свежие новости с двумя самыми близкими друзьями, ветеранами Второй мировой войны и его политических кампаний. О’Доннелл был секретарем Белого дома по протоколу, но его отношения с Кеннеди начались тогда, когда в Гарварде они с Бобби стали соседями по комнате. Пауэрс, приветливый и услужливый человек, был для Кеннеди таким же верным и преданным сотрудником, как Пятница для Робинзона Крузо. Он развлекал президента и поставлял ему сексуальных партнерш.
В то утро приветствовать самую известную пару в мире на парижские улицы вышли от пятисот тысяч до миллиона человек, цифры зависели от того, кто считал – французская полиция или пресс-центр Белого дома. Учитывая холодные отношения де Голля с предшественниками Кеннеди, Эйзенхауэром и Рузвельтом, теплый прием, оказанный Кеннеди, был явным отступлением от правил. Де Голль считал, что все американские лидеры хотят лишить Францию ведущего положения в Европе и занять ее место. Однако он с удовольствием грелся в лучах славы первой пары, чьи фотографии украшали обложки всех французских журналов. Кроме того, помогала разница в возрасте, позволявшая де Голлю играть роль мудрого, легендарного человека, берущего под крыло молодого, многообещающего американца.
В десять утра чета Кеннеди сошла по трапу самолета на гигантский алый ковер, развернутый в аэропорту Орли. По обе стороны трапа президентского самолета выстроились республиканские гвардейцы. Де Голль прибыл в аэропорт, чтобы лично встретить Кеннеди. Генерал в двубортной пиджачной паре стоял выпрямившись во весь рост – сто девяносто три сантиметра – во время исполнения оркестром «Марсельезы».
Согласно «Нью-Йорк таймс», «эти двое весь день вместе перемещались по Парижу, старый и молодой, величественный и непринужденный, возвышенный и практичный, безмятежный и пылкий».
Когда колонна черных «ситроенов» двигалась по бульвару Сен-Мишель по левому берегу Сены, приветственные крики достигли такой силы, что де Голль попросил американского президента встать, чтобы люди могли лучше рассмотреть его. Лимузин был с открытым верхом, и, когда Кеннеди встал, толпа взревела от восторга. Несмотря на холодный ветер, Кеннеди был в легком пальто и без головного убора. Так же легко он был одет, когда, проезжая по Елисейским Полям, они попали под дождь.
За всей этой внешней бравадой скрывался человек, вступавший в самую важную неделю своего президентства, словно усталый, раненый главнокомандующий, недостаточно подготовленный и в недостаточной мере соответствующий тому, что ждало его в Вене. После залива Свиней Хрущев внимательно изучил все слабые стороны Кеннеди, и их оказалось предостаточно.
На родине Кеннеди столкнулся с расовыми беспорядками, вспыхнувшими в южных штатах: афроамериканцев переполняла решимость положить конец притеснениям, длившимся на протяжении двух столетий. Первоочередная проблема была связана с «Всадниками свободы». Их усилия по запрещению сегрегации в автобусах дальнего следования и поездах нашли весьма незначительную поддержку со стороны правительства Кеннеди и встретили противодействие большей части американцев.
Что касается Европы, то парижско-венская поездка Кеннеди была весьма рискованным предприятием, учитывая провал операции на Кубе, нерешенный конфликт в Лаосе и напряженность вокруг Берлина. Кеннеди не забывал о Берлине даже во время борьбы с расовыми беспорядками на родине. Когда отец Теодор Хесбург, член комиссии по гражданским правам, высказал недоумение в связи с нежеланием президента предпринять более решительные шаги по десегрегации, Кеннеди ответил: «Послушайте, отец, мне, возможно, придется завтра отправить в Берлин национальную гвардию Алабамы, и я не хочу делать это в разгар революции в США».
К прочим неудачам первого периода президентства следует отнести повторную травму спины, полученную во время церемонии посадки дерева в Оттаве; во время многочасового перелета в Европу боль усилилась. Он ковылял на костылях впервые с тех пор, как в 1954 году перенес тяжелейшую операцию на позвоночнике. Не желая разрушать созданный образ, он категорически отказывался появляться на костылях на людях, от этого боли в спине усиливались. Во время пребывания во Франции он испытывал страшные боли.
Джанет Трэвел, личный врач Кеннеди, сопровождавшая его в Париж, была обеспокоена не только усилившимися болями, но и тем, как лечение могло сказаться буквально на всем, от его настроения до выносливости во время поездки. Президенту, чтобы ослабить боль, приходилось по пять раз в день принимать ванну и стоять под горячим душем. Американцам было невдомек, что знаменитое кресло-качалка, стоявшее в Овальном кабинете, предназначалось для ослабления пульсирующей боли в пояснице, в которую врачи на протяжении почти десятилетия кололи прокаин, сильнодействующий обезболивающий препарат. Кроме того, Трэвел лечила его от хронического воспаления надпочечников, высокой температуры, повышенного холестерина, бессонницы, проблем с желудком, толстой кишкой и предстательной железой.
Несколько лет спустя Трэвел напишет, что Париж стал началом «очень тяжелого периода». В Париже она делала Кеннеди по два-три укола в день. Врач Белого дома, адмирал Джордж Беркли считал, что прокаин дает только временное облегчение, и когда проходит его анестезирующий эффект, то боли становятся еще сильнее, а значит, требуется увеличение дозы и более сильные наркотики. Беркли назначал физиотерапию и лечебную физкультуру, но Кеннеди предпочитал наркотики, которые быстро избавляли от боли.
Трэвел вела журнал, в котором ежедневно записывала лекарственные препараты, которые давала президенту, и уколы, которые ему делала: пенициллин от инфекций мочеполовой системы и от колитов; туинал от бессонницы, антигистаминные препараты от диареи и для стабилизации веса и другие препараты, включающие тестостерон и фенобарбитал. Но она не вела запись нетрадиционных препаратов, которые изготавливал врач, тайно поехавший с Кеннеди в Париж и Вену.
Доктор Макс Джекобсон, известный своим знаменитым пациентам, в число которых входили Теннесси Уильямс и Трумен Капоте[40]40
Уильямс Теннесси (1911–1983) – известный американский прозаик и драматург; Гарсия Капоте Трумен (1924–1984) – американский писатель-прозаик.
[Закрыть], как «доктор Филгуд», делал внутривенные инъекции, содержавшие гормоны, стероиды, витамины, ферменты и – самое главное – амфетамины для борьбы с усталостью, стрессами и депрессией.
Кеннеди был настолько доволен «коктейлями» Джекобсона, что рекомендовал их Джеки, когда у нее после рождения сына, Джон-Джона, в конце ноября 1960 года начались приступы депрессии – и затем перед поездкой в Париж для поднятия жизненного тонуса. Вечером перед обедом, который де Голль устроил в честь американской четы в зеркальном зале Версаля, Филгуд, как обычно, сделал Кеннеди укол. Затем этот тщедушный, краснощекий, темноволосый человечек прошел в спальню Джеки, где она выбирала вечерний наряд – между элегантным французским платьем от Живанши и платьем от американского модельера Олега Кассини[41]41
Граф Юбер Джеймс Марсель Таффен де Живанши – французский модельер, правнук французского живописца Пьера-Адольфа Бадена, основатель модного дома Живанши. Его понимание моды воплощали две знаменитые клиентки – Жаклин Кеннеди и Одри Хепберн; Олег Кассини – американский дизайнер одежды русско-итальянского происхождения. Был дизайнером голливудских киностудий «Парамаунт» и «Двадцатый век – Фокс». В 1960 году он был объявлен официальным модельером первой леди США Жаклин Кеннеди.
[Закрыть], чтобы влить в нее свежие силы.
Когда доктор Джекобсон вошел в комнату, Джеки убирала разбросанные вещи. Он воткнул иголку в ягодицу и ввел свой коктейль, который помог ей быть оживленной и радостно-возбужденной в течение обеда, состоявшего из шести перемен. Позже Трумен Капоте тоже хвалил средства доктора Джекобсона: «Вы чувствуете себя суперменом. Вы не ходите, а летаете. Идеи поступают со скоростью света».
Но помимо того, что эти средства вызывали привыкание, они оказывали побочное действие – приводили к повышенной нервозности, гиперактивности, способствовали повышению давления, ухудшали память. Между приемами настроение президента мгновенно менялось от чрезмерной уверенности до приступов депрессии[42]42
В 1975 году доктора Джекобсона лишили медицинской лицензии. Один из его пациентов, друг Кеннеди Марк Шоу, умер в 1969 году в возрасте 47 лет, вскрытие показало наличие амфетаминов в его организме. (Примеч. авт.)
[Закрыть].
Бобби настоял, чтобы президент отдал на анализ лекарство Джекобсона в ФБР и в администрацию по контролю за продуктами питания и лекарствами. Кеннеди не расстроился, когда выяснилось, что Джекобсон вводит ему стероиды и амфетамины. «Мне наплевать, что я пью. Пусть это даже и моча лошади, – сказал Джон Бобби. – Но это работает, это помогает».
Кеннеди, разрабатывая подробный план визита в Париж, преследовал три цели, и все они имели отношение к венской встрече и ее влиянию на Берлин. Во-первых, он хотел, чтобы де Голль посоветовал, как ему лучше всего вести себя с Хрущевым в Вене. Во-вторых, он хотел узнать мнение французского лидера, как союзникам бороться против следующего Берлинского кризиса, который, как ему теперь казалось, был на подходе. И наконец, Кеннеди хотел использовать визит в Париж, чтобы довести до блеска общественный имидж и тем самым укрепить свои позиции на переговорах в Вене.
Когда Кеннеди рассказал де Голлю об угрозах в связи с Берлином, высказанных Хрущевым Томпсону на ледовом шоу Ice Capades, де Голль отмахнулся от этой информации. «Господин Хрущев твердит не переставая, что его репутация зависит от решения берлинского вопроса и что решение должно быть принято в течение шести месяцев, а затем еще шести месяцев и еще шести месяцев, – пренебрежительно заявил де Голль. – Если бы он хотел развязать войну за Берлин, то уже давно бы начал действовать».
Де Голль объяснил Кеннеди, что, по его мнению, Берлин – это в первую очередь психологическая проблема. Этот город является раздражителем для обеих сторон.
Встреча Кеннеди с де Голлем с самого начала отличалась от встреч предыдущих американских президентов с французским лидером. Эйзенхауэр предупреждал Кеннеди, что де Голль поставил под удар Атлантический союз со своим националистическим презрением к США и НАТО. «Чем старше я становлюсь, тем испытываю к ним большее отвращение – не к французам, а к французскому правительству», – сказал Эйзенхауэр Кеннеди. Франклин Рузвельт утверждал, что у де Голля мерзкий характер и он страдает «комплексом Жанны д’Арк».
Лежа в позолоченной ванне, Кеннеди сказал друзьям: «Мы с де Голлем легко находим общий язык, вероятно, потому, что у меня такая очаровательная жена».
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.