Текст книги "Свиданий не будет"

– А что ему можно такое предъявить, чтобы он поступил, как нам выгодно?

– У любого человека найдется, – ответил Пантелеев, и бесенята запрыгали в его глазах. – Мне кажется, было бы правильным, если бы с ним встретились именно вы… Новый человек всегда вызывает большую нервозность… Не надо быть особенно многословным, пусть разговорится он… – И, предупреждая вопрос Гордеева, Пантелеев продолжил: – Скажите ему, что афера с исчезновением денег басаргинского общественного телевидения раскрыта и о ее главном участнике может узнать не только прокуратура, но и братва… Особо не распространяйтесь, но про братву скажите обязательно.

Гордеев согласно кивнул, но поинтересовался:

– А эта неведомая мне афера вправду раскрыта?

Пантелеев хрустнул костяшками пальцев:

– Заначки надо иметь не только с зарплаты. Того, что я уже знаю, вполне достаточно, чтобы сделать кому надо тонкий намек на толстые обстоятельства…

– Ну, хорошо. А где же мне этого Борцевого поймать? Заявляться к нему на квартиру? А что, если в этот момент к нему придут искать «зауэр»? Я за эти дни такому повороту не удивлюсь…

– Никаких квартир! Есть варианты попроще. Хотя Булавинск не Берлин и даже не Будапешт, у нас здесь немало аристократов. И Борцевой тоже себя в них числит. Знайте: как человек одинокий, Роман Анатольевич имеет обыкновение в рабочие дни обедать в кафе «Мельпомена», оно рядом с городским театром. Наш телемаэстро европейски точен и начинает свою трапезу ровно в четырнадцать ноль-ноль… Надеюсь, и сегодня ему еще ничего не помешает. А выглядит он так…

Глава 30. ЭСТЕТИЧЕСКОЕ ОТНОШЕНИЕ К ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

Экие глупые контрасты, словно перегородки, ставит жизнь на каждом шагу прохожему человеку!

В. Крестовский. Петербургские трущобы (Книга о сытых и голодных). 2, 5, VI

В «Мельпомену» Гордеев пришел за десять минут до того времени, как здесь, по расчетам Пантелеева, должен был появиться Борцевой.

Это было уютное помещение, переделанное, как сказал Олег Федотович, из гарнизонной столовой. Впрочем, и сейчас за дальним столиком сидели двое офицеров – у одного Гордеев разглядел полковничьи погоны. Стены полутемного зала были украшены театральными масками, драпированы тканями, как занавесами; в нескольких освещенных стенных нишах были заметны макеты декораций к каким-то спектаклям. В глубине виднелась и маленькая сцена, на которой стоял кабинетный рояль с канделябром на шесть свечей. Все они были зажжены.

Предупредительный метрдотель провел Юрия Петровича к тому столику, который Гордеев сам указал, и подал меню, также стилизованное под театральную программку.

Его цены свидетельствовали о том, что здесь случайной публики не бывает, а учредители этой, как говорили ранее, точки общественного питания явно поскромничали с определением статуса: это был уютный и совсем не дешевый ресторанчик.

Но Гордеев никогда, сказав «а», даже по чьему-то совету, не уходил от произнесения «б». Он заказал полный обед, обсудив с официантом особенности приготовления блюд, хотя с сожалением отказался даже от пива. «Еще не вечер!» – сказал он себе, только тогда можно будет позволить…

Впрочем, и «вечер» у Гордеева должен был начаться очень поздно, ибо они с Пантелеевым условились встретиться в полночь. К тому времени Олег Федотович должен был побывать в здании уголовного розыска и постараться найти там таинственный конверт, переданный Живейнову.

Ровно в два часа, как видел господин адвокат через полузадрапированное окно, перед кафе остановился дымчато-голубой фургон «хёндэ галлопера». Из него вышел, оглядевшись, высокий, несколько сутуловатый человек в светлом, как даже из полутьмы зала было понятно, прекрасно сшитом летнем костюме. По описанию Пантелеева это и был Борцевой.

Через полминуты Роман Анатольевич оказался внутри, и его можно было рассмотреть лучше. При возрасте на вид около сорока он был уже довольно лысоват, хотя не пытался скрыть недостаток растительности какими-то ухищрениями, а, напротив, был коротко, по последней моде стрижен. Его глаза прятались за чуть затемненными стеклами очков, а галстук, повязанный с аристократической небрежностью, явно покупался не на «Вялинском рынке» и не в каком-то булавинском универмаге.

Борцевой более чем любезно был встречен метрдотелем и усажен за столик поблизости от Гордеева. Впрочем, потому Юрий Петрович и оказался на том месте, где он оказался, ибо этот невероятный Пантелеев точно указал ему, где всегда сидит Борцевой.

Тут же Роману Анатольевичу была принесена минеральная вода, а еще через минуту и закуска.

Гордеев к этому моменту салат уже прикончил и, взяв свою минералку, подошел к столику Борцевого.

– Позвольте?

Роман Анатольевич с удивлением посмотрел на господина адвоката, облаченного для этого ресторана довольно легкомысленно – джинсы, майка, нечто вроде клетчатой кофто-куртки.

Было понятно, что он не привык к тому, чтобы ему мешали, или, во всяком случае, уже отвык от этого.

– Чем обязан? – однако все же, хотя и с некоторым усилием, сумел произнести он.

– Хотел обсудить с вами некоторые насущные проблемы… – начал Гордеев.

– Извините, но во время обеда я обедаю, – вразумляюще произнес Борцевой.

– Не посмел бы вам мешать, если бы не цейтнот. – Гордеев поставил бутылку с водой на столик Борцевого. – Позвольте присесть?

– Извините, но у меня нет цейтнота. Сейчас я пообедаю и…

Борцевой посмотрел в сторону метрдотеля.

Гордеев понял намерение создателя кабельного телевидения.

– Также извините покорно, но цейтнот именно у вас. Дело в том, что пистолет «ЗИГ-зауэр» вновь выстрелил.

Борцевой замер с вилкой в руке.

– Я все-таки сяду. – Гордеев, не ожидая согласия, сел.

Метрдотель тем не менее подошел и вопросительно посмотрел на Борцевого, но заговорил господин адвокат:

– Распорядитесь, пожалуйста, чтобы мой заказ подали сюда. Вот встретились случайно с Романом Анатольевичем…

Борцевой кивнул, не проронив ни слова.

Метрдотель исчез.

– Кто вы? – спросил Борцевой, уставившись немигающими глазами на Гордеева. Казалось, что в следующее мгновение от этого взгляда расколются дымчатые стекла его очков.

– Если сказать честно, сегодня я ваш если не друг-приятель, то союзник. – Гордеев отпил минеральной воды. – Зовут меня Юрий Петрович. Я из Москвы.

– А при чем здесь пистолет?

– Просто мне показалось необходимым предупредить вас, что пистолет «ЗИГ-зауэр», с которым вы имели большие неприятности несколько лет назад, вновь объявился в связи с одним очень мокрым делом.

– А я-то при чем?

– Да, и мне, и моим друзьям кажется, что вы действительно не имеете к этому делу никакого отношения, но попробуйте доказать это другим людям, которые вновь готовы побеседовать с вами в удобных для них условиях… – Гордеев малозаметным движением пальцев показал Борцевому изображение решетки. – Там, конечно, прием пищи тоже по часам, но она не столь сытна и разнообразна. – Вилка Гордеева указала на только начатое Борцевым рыбное ассорти.

– То давнее дело прекращено или приостановлено, не знаю, как это у них называется. – Борцевой старался быть спокойным. – Оно было сфабрикованным. И сегодня претензий нет ни у кого – даже у джигитов. Неужели вы думаете, что, если бы я действительно был убийцей Асланова, они оставили бы меня в живых?!

– Я не хочу обсуждать этот вопрос и то, как наши интересы зачастую превалируют над нашими родственными и клановыми симпатиями. – Гордеев с полупоклоном принял поданный официантом овощной суп, который в меню носил название «Лярошель». Борцевому принесли какую-то уху с расстегаем. – Как вижу, вы знаток изысканных блюд, – продолжал господин адвокат, когда служитель отошел. – А того понять не хотите, что пистолет этот вновь появился сейчас. Признано, что именно из него убит человек и, возможно, считанные часы отделяют вас от новой дегустации тюремной баланды.

Лицо Борцевого передернулось, но затем он схватил ложку и с невероятной скоростью, чуть ли не давясь, стал поглощать уху.

– Не надо торопиться. – Гордеев принялся за свое блюдо. – Я здесь затем, чтобы помочь вам избежать дальнейших неприятностей.

Борцевой поднял на него от тарелки помутневший взгляд.

– Но и вы должны помочь избежать дальнейших неприятностей моим друзьям.

Борцевой наконец откусил от расстегая.

– А не кажется ли вам, что это шантаж? – жуя, спросил он. – Историю с убийством Асланова знают десятки людей, и вы сейчас вполне можете лепить мне чернуху – в расчете на то, что я испугаюсь. А я вот возьму и не испугаюсь.

– Опять вы меня не понимаете! Речь идет не о запугивании, а о том, что я предупреждаю вас о грядущих неприятностях, а вы помогаете мне. И помощь-то пустяшная.

– Но почему вы считаете, что мне угрожает опасность? Даже если пистолет вновь объявился…

– Объясню. Сейчас они раскручивают дело Новицкого… – Гордеев сделал паузу. Борцевой не шелохнулся. – Вы неплохо знаете Николая и прекрасно знаете, что он ни в чем не виноват.

– Каждый человек в чем-то виноват.

– Да, я читал басню «Волк и ягненок». Но все предъявленные Новицкому обвинения лживы. Это фальсификация. И вы это тоже знаете.

– Я не вникал в дело Новицкого. – Борцевой налил себе воды. – Это его проблемы.

– Увы! Его проблемы хотят сделать и вашими. Дело Новицкого раскручивают, а оно не раскручивается. И поэтому объявляют, что погибший человек убит из печально знакомого вам пистолета, который было исчез неизвестно куда, поэтому вот-вот арестуют вас и предъявят вам обвинение в причастности к этому убийству – и пистолет этот, думаю, где-то у вас «найдут», – а в обмен на возвращение свободы от вас потребуют такие услуги, что по сравнению с ними моя тихая просьба покажется вам ангельским пением.

– Но чем я могу вам помочь?

– Николай – мой хороший друг. И мне очень не нравится то, что он пал жертвой грязной игры. Он должен выйти на свободу. За этим меня и направили сюда мои и Николая московские друзья.

– Это я уже понял. Что я должен сделать?

– Как вам, уверен, известно, Николай арестован потому, что он отснял кассету с материалами, опасными для тех, кто его арестовал, и особенно их начальства. Вы знаете какого.

– Не знаю, – вставил Борцевой, но Гордеев пропустил это мимо ушей.

– Мне нужна эта кассета.

Борцевой принял у официанта что-то похожее на запеченную осетрину, а Гордеев принялся за свое мясо по-татарски. Некоторое время они не произнесли ни слова.

Молчание прервал Борцевой:

– Я оценил вашу решительность, но – увы! – вы обратились не по адресу. Я только слышал об этой кассете, но она не могла у меня оказаться по определению.

– Как это понять?

– Так говорится. У нас с Николаем были только официальные отношения. Мы разные люди.

– Но все же о кассете вы знаете.

– Да только потому и знаю, что Меркушка ко мне пришел. – Гордеев насторожился. – Это ж надо такое придумать: превратить киллера в телезвезду! И я ему сразу сказал… – Борцевой усмехнулся. – «Вы стреляйте, мы вас подождем». С телекамерами. А разоблачения заказчиков – это себе дороже! Куда я с этим пойду? В Москву отправлюсь? Карьеру на этом не сделаешь, а голову потеряешь – сто из ста!

– Но Николай-то все-таки Меркушку снял! – браво произнес Гордеев, пока еще только гадая, что происходило.

– Меркушка – шестерка! – веско сказал Борцевой. – Не знаю, разрешил ли ему Ландыш вообще появиться перед камерой.

– Значит, у Меркушки кассеты нет, – гнул свою линию Гордеев. – А у Ландыша?

– Спросите у него, – сделал приглашающий жест Роман Анатольевич.

– А если серьезно?

– Ну зачем Ландышу кассета? Разве что копия?

– Да, верно. Но мне бы и копия пригодилась. Чтобы Николая вызволить.

– Вот и спросите, – повторил с нажимом Борцевой.

– Где же я его найду? У меня и на Меркушку-то выходов нет. Все-таки я человек приезжий.

– Вы преувеличиваете значение местных жителей. Неужели вы можете подумать, что киллер будет сообщать вам номер домашнего телефона и факса? Ищите, если нужен.

«Ну вот, Юра, – сказал себе Гордеев. – А ты еще хотел пивком побаловаться! Трезвость и еще раз трезвость».

– Я что подумал, Роман Анатольевич. – Гордеев придал голосу значительность. – Это убийство, под которое подставляют ваш пистолет… простите, пистолет, который на вас навешивают… оно с Ландышем не связано?

– То есть Ландышу заказали, а опять подставляют меня?

– А почему бы нет?

– Нелогично. Ландыш скрывается от них уже несколько месяцев. Потому и записал кассету. Я-то понимаю, что все это фуфло! Киллер разоблачает своих хозяев! Ландыш, конечно, классный стрелок, но он ничего не понимает в современной жизни. Думать, что кассета сохранит ему жизнь! Это только до первого поворота…

– Но Николай – порядочный человек!

– Извините! Порядочный человек не будет квасить кассету, где киллер рассказывает о подробностях убийств, которые он совершал, и называет заказчиков…

– Как должен поступить порядочный человек?

– Незамедлительно передать кассету правоохранительным органам, – иронически произнес Борцевой.

– А если он дал слово?

– Кому? Киллеру? Будет ждать, когда кто-нибудь попортит киллеру шкуру и лишь тогда, согласно данному слову, выступит с кассетой наперевес?

Несмотря на напряженный разговор, Борцевой поглощал блюдо с аппетитом. Или наедался на всякий случай?

– Об этом я судить не берусь. Николая арестовали вскоре после того, как кассета была снята. И возможно…

– Извините, но я тоже знаю Николая. Он прагматик. Взять материал умеет – это верно. Но и отдает его не за понюх табаку! Ему нужна ситуация, нужен эффект. Доснимался!

– Значит, местонахождение кассеты вам неизвестно?

На десерт Роману Анатольевичу принесли нечто из фруктов со взбитыми сливками, и он помедлил с ответом.

– Я, по-моему, сказал очень внятно.

– Хорошо. Я это понял. И надеюсь, наш разговор останется только нашим разговором.

– Я подумаю над вашим предложением. – Борцевой смотрел на него поверх своих дымчатых очков.

– А и думать не нужно, – Гордеев ответил ему таким же взглядом, хотя очков на его носу не было.

– Ну почему же? Если мне это будет выгодно… Не один ведь Новицкий – прагматик…

– Вас понял. – Гордеев потихоньку пил свой десертный напиток, джулепом они его здесь обозвали, что ли. – Но о прагматике здесь придется забыть. Сами ведь видите – прагматик может угодить в тюрьму, и это еще не самый худший вариант…

– Я очень не люблю угрозы, – сказал Борцевой, доедая свои сливочные фрукты и промакивая рот салфеткой. – И еще больше тех, кто угрожает.

– А это не угрозы. – Гордеев улыбнулся. – Обмен информацией. Я себя в долгу перед вами не считаю. Про «зауэр» я вам сказал совершенно честно, а теперь еще скажу то, что вы до сих пор, может быть, не знаете. Братва до сих пор интересуется, куда делись деньги общественного телевидения.

Салфетка от лица Борцевого свалилась на стол.

– Да, вы не ослышались – братва. У них есть большие сомнения, что во всем виною – менты и прокуратура. По их подсчетам выходит, что немало бабок находится в чьих-то цепких ручонках. А уж они-то, как вы можете догадаться, не примут никаких оправданий…

– Какая мерзость! – с отвращением сказал Борцевой. – По вашей речи и поведению понятно, что вы воспитывались не в подворотнях и образование у вас чуть больше, чем школа рабочей молодежи…

– И?

– Я услышал много нравственных сентенций, а закончили вы пошлейшими угрозами. Братвой пугать? Неужели вы думаете, что вы, поигрывающий в интеллигентность человек, с ними договоритесь?! Да, в интеллигентность можно играть, но к ворам вы не подстроитесь – и надеяться не стоит!

– Извините, но не они меня послали. Я честно изложил вам то, что мне нужно от вас. Почти ничего не узнал…

– Но я вам также вполне честно сказал, что не знаю, где эта кассета. Попросите свою братву о помощи. Или пусть вам Ландыш еще чего-нибудь наболтает – на новую!

– Я уже не об этом. Сейчас мне важно быть уверенным только в одном: наш разговор остается разговором между нами. То, что нас видели вместе, ничего не значит. Главное, о чем мы говорили. Вы не мешаете мне, я не мешаю вам.

Видя, что Борцевой медлит и хочет еще что-то предложить, Гордеев постучал ложечкой по своей чашке.

– Не надо слишком задумываться. Я же вижу, как вы цените все красивое. Костюм. Галстук. Очки, часы, автомобиль. Обед, наконец. И в мои цели не входит мешать вам жить в мире прекрасного… А от братвы ведь и на нарах не спрячешься… Там любят эстетически утонченных…

Гордеев, как только мог гадко, улыбнулся.

– Мерзавец! – бросил ему Борцевой. – Хамский холуй!

– Ах, Роман Анатольевич, Роман Анатольевич, – покачал головой Гордеев. – Вы даже ругаться не умеете…

Однако последние слова Борцевой уже не услышал. Вылетев на улицу, он заскочил в свой лимузин и умчался.

Гордеев было поднес к губам бокал с остатками своего джулепа, но тут позади него раздался поющий голос:

– Юрий Петрович! Долго смотрела – вы это или не вы? Из гостиницы почему-то пропали…

Гордееву не пришлось даже оборачиваться.

Перед ним явилась – собственной персоной – Джуси Фрут.

Глава 31. ДНЕВНОЙ СТРИПТИЗ, НОЧНОЕ БДЕНИЕ

Смешная жизнь, смешной разлад…

Сергей Есенин. Мне грустно на тебя смотреть…

Сегодня Джуси Фрут, она же Таня Вершкова, была одета в летний брючный костюм нежно-оранжевого цвета. Ее пальцы были унизаны серебряными кольцами и перстнями, на запястьях болтались браслеты. Браслет, как заметил Гордеев, когда она села за его столик, положив ногу на ногу, был и на ее щиколотке.

– Здравствуйте, Таня, – кивнул господин адвокат, глядя на юную нахалку.

Ему хотелось немного посидеть в прохладе этого ресторанчика, сохраняя одиночество. Надо было подумать над тем, что узнал от Борцевого. С Пантелеевым они условились встретиться только в полночь, но до этого времени надо было бы обязательно увидеть Баскакову и обсудить с ней историю с неким Ландышем, который, настрелявшись, решил, что расплачиваться за эту стрельбу в одиночку ему слишком накладно.

Но Джуси Фрут сама явилась перед ним, и отказываться от разговора с ней было бы странно.

После ночного танца с ней Гордеев не сомневался, что и в «Мельпомене» она возникла не случайно.

Юрий Петрович хотел думать, что кафе не прослушивается. Во всяком случае, Борцевой говорил с ним без опаски.

Но с Джуси Фрут он решил вести себя поаккуратнее.

– Чем обязан? – спросил он, совсем как Борцевой полчаса назад.

– Увидела вас, захотела извиниться за ночное вторжение. Очень люблю музыку, – как бы оправдываясь, произнесла она.

– Ну, наверное, тогда вам надо ходить на дискотеки, в концертные залы…

– Это верно, хороший совет, однако не всегда есть время. Подолгу задерживаешься на работе…

– А у вас что, ненормированный рабочий день? – с ироническим сочувствием спросил Гордеев.

– Бывает. Зато отгулы хорошие, – не моргнув глазом ответила Джуси Фрут.

– Может, выпьете что-нибудь?

– Сок, пожалуй.

Подозвав официанта, Гордеев заказал сок и себе – того же джулепа.

– Сок? – удивился официант. – Может, коблер? Есть сливовый, абрикосовый, айвовый?

– А это что такое? – в свою очередь спросила Джуси Фрут, нимало не смутившись и не играя.

Официант такого простодушного вопроса не ожидал.

– Так, смесь соков с фруктами, – несколько смутившись, ответил он. – На чистые соки калькуляция не установлена.

«Вот он, совок, – хмыкнул Гордеев. – И здесь кажет свое рыло».

– А поесть не хотите? – спросил он у Джуси Фрут.

– Нет-нет, я только завтракаю и ужинаю. Обеда нет. Принесите, пожалуйста, этот ваш коблер – сливовый, – обратилась она к официанту.

Кивнув, официант отошел.

– Не обедаете – и поэтому такая худенькая…

– Нормально. Я и должна быть такой.

– Почему же?

– Ведь я фотомодель. Такой стиль.

– Вот как! Значит, вы еще и фотомодель.

Джуси Фрут немного покраснела.

– Вы хотите сказать, что мои занятия кажутся вам сомнительными?

– Я ничего не хочу сказать. Вы сами пришли ко мне в номер той ночью. Сами подошли сегодня. У меня складывается впечатление, что это я вас интересую, а, пожалуй, не вы меня.

– И все же! Вы, Юрий Петрович, наверное, что-то слышали о нашей среде…

– Какой среде? – удивился Гордеев.

– Понятно какой. Отечественные топ-модели, эскорт-услуги, подпевки и подтанцовки… А вам никогда не приходило в голову, откуда все это взялось?

Гордеев вздохнул:

– Неужели и от вас, милая девочка, я услышу проклятия в адрес перестройки и демократии? Хочу вас разочаровать: у меня несколько иная теория, объясняющая, почему люди избирают себе те или иные, так сказать, профессии, почему им близок, что называется, специфический образ жизни…

– Я вообще-то не совсем то хотела сказать, – несколько растерянно произнесла Джуси Фрут.

– И что же?

– Понимаете, я ведь на жизнь, на свою судьбу вам не пожаловалась… Я просто хотела спросить у вас… То есть я это знаю, но все равно у многих спрашиваю…

– Ну, спрашивайте и меня – а что?

– Извините, если можно, кто ваши родители?

– Мама и папа, – улыбаясь, ответил Гордеев. Он был убежден, что и сегодня Джуси Фрут к нему подослана, однако пока не мог понять, что ей надлежит сделать сегодня. И что она сделает на самом деле.

– Шутите. Уверена, что это люди с высшим образованием…

– Ну, допустим.

– Вас устроили в хорошую школу, вы окончили престижный институт…

– Даже университет, – уточнил Гордеев.

– Вот видите! А знаете, как начинала я?

– Знаю, что вы учились с Лидой Андреевой в одном классе. Знаю, что школа эта в городе не из последних. Короче говоря, самая престижная школа.

– Это так. Пятая школа не для всех. А знаете, как я туда попала?

– Хотите сказать: по блату?

– Судите сами. Папа у меня пил, очень крепко пил. Мама из многодетной семьи, образования не получила… То есть восемь классов только и курсы радиомонтажниц…

– Таня, можно, я вам заранее скажу то, в чем не сомневаюсь: социальное расслоение существовало и при нашем социализме и было еще каким! Уравниловка только подчеркивала это расслоение…

– Да я не об этом. Мама очень хотела, чтобы я выучила английский, и долго искала ходы-выходы, чтобы устроить меня в пятую… Чего это ей стоило, знает только она!

– Поверьте мне, что повсюду и всегда проблема устройства ребенка в хорошую школу остается проблемой.

– Да я не об этом. Наконец она меня в эту школу впихнула… Класс, естественно, уже был… Свои группы, свои лидеры… А я еще хуже всех одета…

– Могу вам только сочувствовать, но, правда, Таня, у меня не так много времени…

– Нет-нет, вы посидите еще со мной. – При том, что Джуси Фрут рассказывала историю вполне жалостливую, позы она принимала вполне вольные, позванивая своими браслетами и постукивая перстнями. – Понимаете, вы, может быть, удивились тому, как все закончилось тогда в вашем номере, при том, что началось совсем не так…

Гордеев пожал плечами.

– Просто я помню, как повела себя Лида, когда я пришла в их класс и девчонки вначале стали подтрунивать, посмеиваться надо мной, над моей одеждой, даже над тем, что я жила далеко от центра, далеко от этой школы… А Лида просто стала ходить на занятия в такой же школьной форме, как и у меня, ну, как у всех в других школах, хотя именно в пятой школе разрешали ходить в разной одежде…

– Но форма-то не очень была складная…

– Что же поделаешь, если мама мне ее уже купила?! Я-то, когда Лида первый день в форме появилась, сперва подумала, что это она так издевается надо мной, передразнивает… Хотя до этого ничего плохого как раз от нее я не слышала… Но вот, думаю, хуже всех оказалась…

– Опасения не подтвердились…

– Да, она как ни в чем не бывало продолжала ходить, на меня, кстати, внимания не обращая… Но другим надо мной смеяться уже было не очень-то… А потом мы на физкультуре, когда в волейбол с другим классом играли, совсем подружились…

– Значит, той более или менее спокойной ночью я обязан Лиде?

– Получается, так. – Джуси Фрут отхлебнула принесенный сок.

– Ну а потом дружба ваша сохранилась?

– Что значит – дружба? Ей в жизни, конечно, оказалось проще…

– Но, кажется, вы участвовали, когда еще учились в школе, в конкурсе красоты… Как вы думаете, почему в нем не участвовала Лида? Тоже ведь девчонка неплохая… Есть что показать – ведь верно?

– Будто вы, Юрий Петрович, не знаете, какое у нас отношение к конкурсам красоты?! Все ведь считают, что девочек на них отбирают чуть ни не для бардаков…

– Я так понимаю, что на конкурсе, в котором вы дебютировали, в этом смысле было все в порядке? Юность, красота, грация… Что еще? Ум, конечно…

– Правда, не все было так уж прекрасно, но кто хотел – за себя постоял…

– Значит, все ж постоять за себя вы умеете. Но чему я обязан сегодняшней встрече с вами? Или, точнее, кому? Скажете?

– Знаете же, что не скажу!

– Ну, тогда скажите, зачем приходили тогда ночью? Дело-то уже как бы прошлое!

– Будто вы сами не догадались? И к тому же, пока вы здесь, ничего не прошло!

– И все же – зачем вы приходили?

– Ну, странный! Да затем, чтобы вы затащили меня в койку…

– Как раз это я понял! Но дальше что?

– Думаете: я начинаю кричать, визжать и тому подобное…

– А что же еще?

– Нет. В ту ночь для вас никаких последствий не было бы… Кроме удовольствия, конечно. – Джуси Фрут усмехнулась.

– А потом?

– Не знаю. Пока мне велено подружиться с вами. Обязательно подружиться.

– И что делать?

– А я не хочу подружиться с вами, хотя мне очень этого хочется. Так что смотрите на часы, темпераментно выражайте сожаление, целуйте мне руки – и уходите! Без промедлений!

– А может, вы мне все же скажете, кто послал вас?!

– Скажу. Когда-нибудь. Если мы встретимся, к примеру, на пляже – на Канарах или в других местах, отсюда отдаленных… Ну же, смотрите на часы, зовите официанта… Коблер этот, как видите, я уже допила…

– Вам заказать еще?

– Да нет же! Расплачивайтесь! Если хотите, можете и за меня заплатить… Я им скажу, что вы идете мне навстречу, но потихоньку…

– А вы не можете вообще выйти из этой игры?

– Если постараюсь – смогу. Только вам это не надо. Вы лучше побыстрее свои дела сделайте и уезжайте отсюда. А я пока им голову поморочу… Сколько получится…

– Но если с вами что-нибудь случится? Хоть из чувства мести скажите: кто?

– Со мной уже сто раз должно было что-нибудь случиться, и мне уже все равно… Как будет, так и будет… Смотрите на часы!

Гордеев проделал все, что велела ему Джуси Фрут, но, уже припадая к ее окольцованным пальцам, прошептал:

– Мне очень жаль, что так получается!

– Идите, – вздохнула Джуси Фрут, – и больше не попадайтесь!..

И Гордеев пошел, а через пятнадцать минут все те же его губы касались уже других пальцев – без единого кольца.

Лариса Баскакова колец, серег и бус не любила.

Выслушав рассказ Гордеева о встрече с Борцевым, она пообещала немедленно попытаться выяснить, о каких это Меркушке и Ландыше идет речь.

– А про «зауэр» помните? – спросил Гордеев. – Это ведь тоже история с Борцевым.

– Да, Борцевого в нашем городе слишком много, – кивнула Лариса Матвеевна. – Но, с другой стороны, что поделаешь: кабельное телевидение здесь очень популярно!

– Пантелеев сказал мне, что Борцевой причастен и к исчезновению денег общественного телевидения.

– Да, подозрения такие есть, но, во всяком случае, как знает тот же Олег Федотович, эти деньги до сих пор нигде не засветились… Очень темная история! И с несколькими трупами…

– Пантелеев сказал, что Борцевой очень труслив и на мокруху не способен.

– Наверное, но он вполне способен сыграть в свою пользу, переступая через трупы, заготовленные другими. В той разборке, если совсем прямо, погибли, мягко говоря, люди малоприятные. На одном из них две загубленные души висели точно… Правда, ребята хотели стать цивилизованными, а для этого несколько подмоченные кровью и попахивающие кокаинчиком денежки решили вложить в развитие булавинского телевидения. Но другие ребята еще до осознания преимуществ цивилизованности не дошли и решили тем, первым, помешать… Произошла перестрелка, затем в еще не разошедшемся пороховом дыму появился Борцевой и, подобрав временно бесхозные деньги, уполз. Такова схема. Но подробности…

– Однако Борцевой очень заволновался, когда я, по совету Пантелеева, припугнул его братвой…

– Ну, не знаю. Конечно, братва деньги ищет. У них ведь пропал чуть ли не весь общак… Действительно, на Борцевого они не думали… Нет, не знаю, что там накопал Олег… Хотя, если сыграло, уже хорошо.

– Впрочем, Борцевой, мне кажется, свое уже отработал. А если мы разузнаем еще что-то об этих киллерах, с Кочеровым и с прокуратурой можно будет вести себя посмелее.

– Пока я проведала другое. – Лариса Матвеевна посмотрела на часы. – Минут через сорок должна пересечься с одним многознающим джентльменом, который, кажется, кое-что сообщит мне о безбородом священнике…

– Да, здесь вам буду особенно признателен. Меня не оставляет чувство, что я виноват в гибели Паши Живейнова. Как-то подтолкнул события к этому варианту…

– А вы знаете, Юрий Петрович, я не стану вас разубеждать. Все равно не согласитесь. Наверное, вам действительно надо пережить эту ситуацию. Вы не виноваты, но так случилось, что вы с этим всем тоже связаны…

– Все сплелось… Кто я сейчас – адвокат? следователь? авантюрист? Или игрушка в чьих-то неведомых руках? Ничего не добился в прокуратуре, с каждым днем история все разбухает, конца и края не видно!

– Вы, наверное, мало спали сегодня ночью, Юрий Петрович? – участливо спросила Баскакова.

– По времени валялся, сколько положено, но сон не шел. Мы еще выпили с Володей… за упокой Паши…

– Знаете что? Пока я буду ездить по делам, ложитесь-ка вы у меня и отдохните. Ведь ночью опять новые приключения.

– Без приключений постараюсь обойтись, но с Пантелеевым встречусь.

– Ну, вот видите! Отдохните, отдохните… А если захотите уйти, дверь у меня и без ключа запирается, я покажу…

Когда Баскакова ушла, Гордеев действительно улегся на диван и уставился в потолок. Было понятно только одно: без кассеты в руках эту схватку не выиграть.

Из-за кассеты они арестовали Новицкого.

Посчитав, что о кассете узнал Андреев, его тоже арестовали.

Эту же кассету искали на квартире Андреева.

И главное, каким-то образом узнав, что он, Гордеев, отправляется выручать своего коллегу, его сразу же предупредили кокаиновым пакетиком – «Не суйся!».

Когда все же сунулся – подсунули второй пакетик. «Зарядили», как говорится.

А эта слежка от аэропорта, а эти двое у подъезда, а мотоциклист!

Велик пассив оказывается!

А что же в активе?!

Почти ничего. Так, в основном игры. Есть, правда, пуля от снайперской винтовки, но зато уже нет трупа, который эта пуля прошила.

Ирина Федосеева обеспечивает прессу – немало. Турецкий поддерживает – низкий поклон, имеет полное право не влезать в проблемы какого-то там Гордеева. Вадим Райский в запасе – в случае чего, тоже поможет… Но и здесь стали принимать крутые меры!

Нет, без кассеты не обойтись!

А это значит, что надо ехать в Усть-Басаргино, искать следы исчезнувшей жены Новицкого, надеясь, что она все же жива и даже может помочь раздобыть кассету… Одновременно подать жалобу в облпрокуратуру. И ехать надо немедленно после встречи с Пантелеевым.