Текст книги "Фактор внешности"

ТЕМПЕРАТУРА ПОНИЖАЕТСЯ

Мне много чем приходилось заниматься в жизни, иногда я попадал в довольно опасные переделки. Но вот в чем не был специалистом – так это во вскрытии замков. Да и вообще, уголовные преступления мне совершать не доводилось. Впервые я столкнулся с тем, что называется корпоративным шпионажем. Мне и в голову не приходило, что посреди лазурного моря на роскошной яхте можно заниматься киберпиратством. Меня мучили самые разнообразные страхи, в том числе мысли о том, что мое дело может попасть в руки Интерпола и моя жизнь будет навеки испорчена или даже загублена. Кроме того, смущало, что так или иначе, но мне предстоит грубо попрать все законы гостеприимства. Я вспомнил, что в некоторых культурах воровство в доме хозяина со стороны гостя считалось одним из самых тяжких злодеяний. И еще я никак не мог изгнать из своего сознания тот факт, что у Казановы имеется на яхте пистолет.

Я стоял на палубе с бокалом коктейля в руке, стараясь вздохнуть поглубже и успокоиться. Мне пришло на ум воспоминание о том, что Арчи Редбэнк, один из гостей Данте, был пойман на вечеринке в доме Казановы, когда подглядывал в туалете за хозяином. Обнаружив его, охрана вышвырнула хулигана через стеклянную дверь, не открывая ее. Я знал Арчи очень хорошо. Его еле-еле смогли избавить от тюремного заключения адвокаты. Но самое нелепое в этой истории то, что Арчи подглядывал за Данте только потому, что хотел узнать, трусы какого брэнда тот носит. И он довольно жестоко поплатился за свое любопытство. А что ожидает меня, если застукают за скачиванием информации из компьютера?

И вообще, с какой стати я должен так рисковать? Почему должен поступиться принципами и подвергнуть себя немыслимой опасности ради прихоти Роттвейлер? Но тут я снова задавался вопросом: а в чем именно заключались мои принципы? И чем больше рассуждал об этом, тем сильнее сомневался и мучился дурными предчувствиями.

Алкоголь совершенно не помогал мне прийти в себя и успокоиться. Я был трезв как стеклышко, а вечеринка между тем продолжалась. Девушки танцевали стриптиз, некоторые гости прыгали за борт, кто в одежде, кто голый. Киттен где-то нашла русалочий хвост и, прицепив его, позировала топлес эксцентричному итальянскому фотографу Джонни Порчини.

Заметив, что я наблюдаю за ними, Киттен взмахнула хвостом и, подмигнув мне, весело захохотала.

– О, Киттен, ты настоящая морская богиня! – восклицал Джонни, продолжая щелкать камерой, а Китген все заливалась и заливалась радостным смехом.

Пока Казанова водил нас по комнатам, я заметил, что рядом с его каютой находилась библиотека, битком набитая изданиями классиков в дорогих кожаных переплетах, к которым явно никто никогда не притрагивался. И именно там я видел ноутбук. Но я почти не помнил, как пройти к библиотеке. Запасшись бутылкой гаитянского рома, я направился вниз по лестнице, и оказалось, я не один удалился с палубы – еще несколько пар искали уединения в каютах.

Распахнув по ошибке не ту дверь, я увидел Зули, одетую в вызывающее розовое бикини, в обществе трех джентльменов в костюмах. Наконец я отыскал дверь с надписью «Библиотека». Но вряд ли молодой американец смог бы прочесть это слово, ибо написано оно было по-итальянски[25]25
  Biblioteca – библиотека (ит.).


[Закрыть].

Дверь оказалась заперта. Я подергал соседнюю, за которой находилась каюта Казановы, и она открылась. В комнате было темно. Возможно, виной тому скудное освещение, но Легер, которого я, наконец, смог разглядеть, показался мне уж больно тусклым, чтобы быть подлинником, ведь этот мастер славился своими яркими, насыщенными красками. Да, Казанова, скорее всего слишком много переплатил за подделку.

Из каюты следующая дверь вела в студию, и она тоже была открыта. Объект моих поисков находился на письменном столе, и я тут же влез в систему, оставив дверь открытой, чтобы услышать вовремя, если кто-нибудь появится в комнате, успеть отослать всю информацию по электронной почте и сделать вид, будь я всего лишь пью ром. Но никаких финансовых данных в компьютере не обнаружилось. Имелись материалы по дизайну нового веб-сайта, тупые игрушки, и ничего существенного, кроме списка приглашенных на вечеринку. Удивительный список… Сильвестр Сталлоне, Арман Ассанте, Денис Родман, сенатор Д'Амато…

После четверти часа, проведенной в апартаментах Данте за противозаконным занятием, я почувствовал странное беспокойство. Оттого, что сознавал преступность своих действий?.. Примерно такое же ощущение охватило меня, когда я впервые участвовал в соревнованиях. Эффект борьбы, выброс адреналина… Но в спорте по-другому, там волнение – это внезапный взрыв энергии, а здесь я переживал мучительный, постепенно нарастающий болезненный страх. Чем дольше я копался в компьютере Казановы, тем неприятнее становилась для меня эта процедура.

Наконец я наткнулся на папку с наименованием «HR». Ротти была права. В ней находилась информация о наших контрактах и оплате наших моделей. Я поразился. Вообще-то я полагал, что Мисс просто впала в паранойю. Возможно, что паранойей она все-таки страдала, но на сей раз ее подозрения оправдались. Я глотнул рома и принялся скачивать данные. Я тут же скопировал все, что обнаружил, и на всякий случай файлы агентства Казановы тоже.

Я, к сожалению, лишен способностей Джеймса Бонда и не только не умею лихо водить машину или стрелять не оборачиваясь, но и не могу уничтожить следы своего присутствия в чужом компьютере. Порывшись в столе Данте, я нашел диск для записи, но попутно заметил там и кое-что еще – пистолет и баночку с белым порошком.

Пистолет я не тронул, но баночка меня заинтересовала. Я пробовал кокаин только один раз, на вечеринке одного богатого приятеля после того, как мы пьянствовали целую ночь. Что удивительно – наркотик способствовал мгновенному протрезвлению. Я ожидал совершенно другого эффекта, не рассчитывая на внезапно нахлынувшую ясность сознания.

Возможно, мне следует повторить опыт, рассуждал я. Если открою баночку и вдохну немного порошка, одну чайную ложку, гораздо меньше, чем обычно потребляла Зули, стану соображать лучше. Наркотик немного обжег ноздри, но меня это не беспокоило. Потом показалось, что я принял недостаточно, но я решил подождать и понаблюдать за собой, пока файлы копировались на диск. Внезапно мой взгляд скользнул по папке, названной «X». Я открыл ее и обнаружил жесткое порно с участием Юшки. Находка поразила меня до глубины души. Все было как в обычных порносъемках, но немного лучшего качества. Вероятно, до того, как Юшка попала в модельный бизнес, она зарабатывала в Москве проституцией. Но в той же папке я обнаружил фотографии Зули, и тоже порнографические – Зули с парнями, Зули с девушками, Зули сама с собой. Были там и фотографии еще многих моделей.

Внезапно в комнате послышался шум. Я вскочил с кресла и, спрятавшись за дверью, заглянул в каюту. Казанова собственной персоной в белом банном халате, с ним Киттен в том виде, в каком была на палубе, с русалочьим хвостом и с мокрыми волосами. Меня охватила паника.

Но тут произошло неожиданное. Возможно, я принял не кокаин. Я вдруг почувствовал себя хорошо. Слишком хорошо. Безо всяких причин и оснований ощутил прилив сил, но не тот, что позволяет танцевать ночь напролет. Возможно, мои ощущения были иллюзией, навеянной порошком, и возможно, это был не кокаин, а героин… Опьянение прошло, но на меня навалилась коматозная заторможенность. Мне необходимо было заставить свой мозг включиться в работу, но я никак не мог уцепиться за реальный стимул, чтобы принудить его к этому. Черт, вот дерьмо! Сколько же я вдохнул? А что, если я вообще загнусь от передозировки?

Но если Казанова найдет меня, не станет ли он стрелять? Кстати, я бы понял, прикажи он швырнуть меня за борт. Мне все больше казалось, что я принимаю участие в какой-то ирреальной сцене, будто происходящее – спектакль. Все вдруг перевернулось с ног на голову. Я напрасно стремился пробудиться, все вещи расплывались перед глазами. Имеется ли на островах клиника, куда можно обратиться с наркотическим отравлением? Если там нет тюрьмы, то и больницы, наверное, тоже.

Нужно было что-то сделать на случай, если Казанова войдет в студию. Я не мог застрелить его, но это отнюдь не означало, что и он не мог застрелить меня. Некоторое время я прислушивался к тому, как Киттен флиртует с Казановой, а сам обдумывал, как действовать в ближайшие десять минут. И вот я решился.

Я вышел.

Казанова был потрясен моим появлением, а Киттен расхохоталась.

– Он в оцепенении. Остолбенел, что ли! – констатировал Казанова.

Киттен в ужасе отшатнулась и истерически зажала руками рот, но, заметив пустую бутылку, выхватила ее у меня и потрясла перед носом Данте:

– Думаю, он просто пьян. Бог мой! Наверное, дрочил на фотки Зули!

Именно на такую реакцию я и рассчитывал, заранее расстегнув брюки и оставив на экране открытые порнофотографии с Зули.

– Потрясающая верность! – воскликнула Киттен.

Казанова посмотрел на мой член.

– Он выглядит так, словно ее измены его доконали.

– Она довела Чарли до помешательства! – прошептала Киттен. – Какой ужас!

– О Господи! – воскликнул я. – Киттен! О Боже! Извините. Данте… черт!.. Я так пьян. Искал, где бы посидеть отдохнуть, прийти в себя… мне было так плохо, я хотел в ванную… но тут увидел компьютер, решил отправить письмо…

Киттен безудержно смеялась, а Казанова вторил диким хохотом. Чтобы не вызвать подозрений, я тоже стал им подхихикивать.

– Принеси этому несчастному халат, Киттен, – велел Казанова.

Но девушка была так шокирована происходящим, что не могла пошевелиться. Кажется, он поверил, что перед ним нажравшийся до идиотизма придурок, доведенный до невменяемого состояния неверной подружкой. Возможно, только страстью к Зули он и объяснял мое поведение. Даже не заинтересовался, что я делал у него в кабинете, за его компьютером. Меня спасли ужасные вульгарные порнофотографии Зули!

– Зули… я не могу… я просто ее раб, – хныкал я.

– Можешь мне это не объяснять, – отозвался Данте, – она умеет окрутить мужика. – Он скорчил комичнуто гримасу, пародируя голос Зули: – «О, папочка, я так хочу, так хочу…»

Я едва удержался от смеха, который мог выдать мою излишнюю трезвость.

– Да! Точно так она и делает! – подтвердил я.

Думаю, он остался доволен, что застал меня в таком положении, когда я должен был почувствовать себя полным дерьмом. Ведь мое безобразное поведение бросало тень и на Роттвейлер, а возможно, он просто радовался тому, что, как он полагал, мне не попались на глаза файлы, украденные им у нашего агентства. В некотором смысле мы оба были преступниками, и оба боялись, что наши грязные дела вскроются.

Киттен накинула мне на плечи халат. Но я успел заметить, что Данте перепрятал пистолет из одного ящика стола в другой, а банку с порошком забрал с собой.

– Ладно, давай оставим его, пусть оденется, – сказал он Киттен.

– О, я быстро, – заверил я их, делая вид, будто с трудом подбираю с пола свои вещи.

Нелегко прикидываться дураком, да еще и пьяным, но другого выхода у меня не было.

– Погодите, – продолжал я, – сейчас уйду…

Казанова и Киттен вышли, оставив меня в кабинете, и я тут же спрятал диск в карман. Так что когда вышел к ним, мне уже нечего было опасаться.

– Вот и я, – сообщил я, – уже в полном порядке.

Киттен нежно обняла меня и погладила по щеке:

– Чарли, ты такой милый! Ты должен найти себе хорошую девушку.

– О да…

Она взяла меня за руку, и я посмотрел в ее яркие, как южное море, глаза. Они словно напитались синевой карибских вод. Мне Киттен казалась божественно невинной, только-только спустившимся с небес ангелом, маленькой русалкой, вышедшей из пенных волн океана… богиней радуги Иридой…

Я посмотрел на себя в зеркало, и мои фантазии тут же испарились как дым. Я вспомнил, что нюхнул какую-то дрянь, но наркотик избавил меня от наихудшей развязки – от скандала. Меня это устраивало. Сейчас я полностью пришел в себя и четко понимал, что операция прошла успешно, заветный диск в кармане. Но неприятный осадок, нечто от пережитого панического ужаса все еще бродило у меня в крови, и при каждом шаге я пошатывался. Впрочем, возможно, это происходило из-за сильной качки яхты – море слегка штормило.

Я снова подумал о Зули и вспомнил, что богиня Ирида была сестрицей гарпий. И если Киттен радужно-мила и невинна, то Зули – явное чудовище с крыльями и когтями, готовое разорвать всякого, кто имел неосторожность не угодить ей.

Покинув яхту и добравшись до дома, я заснул мертвым сном.

Я словно окаменел, проснувшись, – не мог пошевелиться. Возможно, еще не отошел от недавнего кайфа. Меня мучили странные видения. Я видел совсем крошечную Зули в бикини и такую же крошечную Киттен, танцующую стриптиз вокруг мини-шеста. Крошечные Кара и Сьюзан играли в кегли. Я понимал, что переживаю нечто похожее на галлюцинации, но они были удивительно правдоподобны.

Мне мерещились и другие девушки, тоже размером с Барби. Они прыгали по мне, как лилипуты по телу Гулливера. Я пытался сбросить их с себя, но ничего не получалось. Пробовал кричать, но язык точно присох к небу. Наконец я все-таки забылся глубоким сном.

Когда я проснулся, в открытое окно виллы дул прохладный ветерок. Крошечные супермодели исчезли. Я мог свободно двигаться, и, к счастью, я был один. Зули все еще плавала на яхте Данте, и я, не теряя ни минуты, собрал свои вещи и отправился в аэропорт.

Зули и я так никогда и не разорвали наших отношений официально. Мы расстались полюбовно.

Спустя десять дней после приключений на Карибах мы с ней спокойно вместе обедали в большом итальянском ресторане в центре города, причем Зули привела с собой женатого парня-афроамериканца да еще и его приятелей. С парнем у Зули случилась коротенькая интрижка, но, видимо, они тоже смогли остаться друзьями, во всяком случае, он был весьма вежлив и даже смутился, когда она поцеловала его в губы.

Она не представила нас друг другу, но это не помешало нам мило проболтать часа два. Я даже почувствовал к нему искреннюю симпатию. У нас не было причин и поводов для ревности, мы оба были случайными любовниками супермодели Зули, и все. Так что нам не составляло труда добродушно улыбаться друг другу.

Когда он ушел, Зули принялась рассказывать историю их взаимоотношений. Она уверяла меня, что этот молодой человек долгое время домогался ее и даже обещал оставить жену ради того, чтобы они могли официально зарегистрировать брак. Странная разговорчивость обычно находила на Зули после обеда. Потом мы сняли номер в отеле, но никакого секса не было. Я просто слушал и слушал ее болтовню, пока не заснул. Проснувшись на следующее утро, я услышал голос Зули. Она беседовала по телефону. Я понял, что девушка добивается разговора с редактором «Нью-Йорк пост», но время было слишком раннее. Так и не добившись своего, она начала отсылать голосовой почтой сообщение. Я лежал и прислушивался к ее необычно звучащему английскому. Ее акцент временами становился слишком явным, и мне даже слышались в нем французские носовые согласные.

– Ричард, это Мариетта из «Мейджор моделз». Я подумала, тебя может заинтересовать, что суперзвезда Зули Стюарт провела горячую ночь с Да Сальвано…

Меня изумляло, с какой уверенностью она полагала, что ее никто не выдаст, ведь по ее произношению кто угодно мог определить, что она сама сообщала о себе эту выдуманную сплетню. Но два дня спустя за утренним кофе я читал в газете новость о том, что супермодель Зули проводит ночи с любовником… Довольно смешно на этом фоне выглядел ее возмущенный крик по телефону:

– Эти негодяи постоянно лезут в мою частную жизнь!

О бесподобная ложь! О искусство притворства! Она готова была делать что угодно, лишь бы продолжать зарабатывать миллионы. Зули умела гениально разыгрывать возмущение. Тем более что газеты не упоминали имени ее мифического любовника, а всего лишь писали «с легендарным актером, снимавшимся…» «Новость» была шита белыми нитками, но поклонники модного стиля жизни этого не замечали или делали вид, что не замечают.

Убедившись, что я все еще не повесил трубку, она заговорила снова:

– Чарли, ты меня слушаешь?

– Да.

– Ты не ревнуешь?

– Нет.

– Это совершенно несерьезно.

– Конечно.

– Нет, правда, несерьезно, ты не должен ревновать!

– Я не ревную.

Я должен был говорить убедительно. Иначе она ни за что бы от меня не отстала.

– Ты серьезно, папуля?

Я ненавидел, когда она меня так называла. И по большому счету я ненавидел ее капризный манерный голос.

– Да, Зули, я никогда не был так серьезен.

Все мои мысли были заняты исключительно секретными данными, которые я должен был передать Роттвейлер. И при встрече с ней я еще раз ощутил себя Бондом. Взяв у меня диск, она коротко заметила:

– Хорошо.

Хорошо. Я надеялся услышать нечто большее, чем сухую похвалу за то, что рисковал своей жизнью. Возможно, это слово могло удовлетворить Бонда, но он не занимался кражей данных у одного модельного агентства ради другого.

Я целый день ожидал, что Ротти заговорит о результатах моей миссии после того, как просмотрит диск, но она молчала.

Я не выдержал и задал вопрос первым:

– Так что с диском?

– С каким диском?

– Который я привез с яхты.

Она продолжала притворяться и посмотрела на меня расширившимися от удивления глазами, несмотря на то что мы были с ней одни.

– Очень любопытно, но ничего особенного. – Она оглянулась, словно ожидая разглядеть где-нибудь в углу вражеский телескоп, и добавила уже шепотом: – Шпионят!

Больше мы с ней никогда об этом происшествии не говорили.

Одним из наиболее странных моих поручений был поиск сведений о всемирно известных торговцах предметами искусства.

Попадая в сферу модельного бизнеса, вы волей-неволей начинаете общаться с огромным количеством людей. Харо Баллкиан, или Гарри, как его звали и друзья, и враги, в этом смысле очень примечательная фигура. Он представитель целого племени носферату – я полагаю, его стоило относить именно к ним. Его взгляд способен заморозить. Такие глаза, как у него, могли быть у Дракулы. В его взгляде прочитывалась полная информация о пищевой цепочке, и он свидетельствовал об абсолютной холодности натуры.

Конечно, Гарри – вампир, он король торговцев в мире искусства. Одно его движение могло потрясти основы этого бизнеса и изменить тенденции его развития.

Гарри начинал как продавец ковров и всяких ориенталистских безделушек в Чикаго. И очень преуспел на этом поприще. Однажды приятель предложил деньги за то, чтобы выставить свои картины в его помещении на Мичиган-авеню. Это было впервые в жизни Гарри – ему предложили деньги. Но идея пришлась по вкусу, он счел, что картины выгодно оттенят его ковры, а выставочная вечеринка будет прекрасной рекламой его торговли. Картины находились у него месяц, но, когда друг приехал за ними, он сообщил, что картины проданы.

Гарри понял, что торговать картинами выгоднее, чем коврами. Он выписал другу чек на приличную сумму, чтобы тот не слишком на него сердился, но при этом добавил, что и так переборщил с компенсацией, ибо продавцы картин обычно забирают себе половину прибыли.

«Я не такой, как они…» – напомнил он другу, а тот и так был счастлив, что получил столько денег. На самом деле он взял себе лишь двадцать процентов. Но этот опыт многому научил его – самый лучший ковер не может быть продан за столь же высокую цену, как самая плохая картина. Цены не ограничены ничем, можно завышать их как угодно, ведь это произведение искусства. К тому времени, когда мы познакомились с Гарри, он уже достиг своего звездного неба.

Мисс Роттвейлер всегда занимала самые лучшие позиции в списках его покупателей. Она знала, чего он хочет. Он нуждался в том, чтобы его окружали красивые девушки, то есть не просто красивые, но еще и знаменитые, прославленные за свою красоту, ибо это способствовало успешности его бизнеса. И Ротти поставляла ему красоток в неограниченных количествах. Надо заметить, что модельный бизнес был для нее лишь средством заработка, но по-настоящему она интересовалась именно искусством. С удовольствием общалась и с художниками, и с коллекционерами.

У девушек проблем с Гарри не было. Он был богат, известен и хорошо выглядел. Носил дорогие элегантные костюмы, ездил на шестисотом «мерседесе» с пуленепробиваемыми стеклами, который некогда принадлежал папе римскому. Гарри владел особняком, набитым таким количеством предметов искусства, что стал объектом зависти аукционов «Кристи» и «Сотбис». В особняке, построенном и спланированном знаменитым архитектором, окна тоже были пуленепробиваемые, хотя, пожалуй, никто и не осмелился бы на него покуситься. Ему также принадлежал знаменитый дом Филиппа Джонсона в Коннектикуте, коттедж с тридцатью комнатами на Джин-лейн, в Саутгемптоне, и в Лос-Анджелесе он владел домом, где его часто просили дать разрешение провести съемки какого-нибудь фильма. Его отличал безупречный вкус во всем, кроме отношений с людьми.

Гарри знал, что должно быть признано настоящим искусством, но не открывал секрета своих оценок. Он пользовался безоговорочным авторитетом у художников, и никто из них не спорил с назначаемой им ценой. Он создал саму историю торговли предметами искусства, однако не позволял художникам навязывать ему свои капризы.

Думаю, Гарри прекрасно знал, что они мало чем отличаются от женщин, а он весьма хорошо изучил женскую психологию, общаясь с супермоделями. Достаточно только пойти на поводу у женщины, и становишься игрушкой в ее руках. Думаю, по-настоящему своим он чувствовал себя не с художниками, а с брокерами, но о Роттвейлер всегда говорил, что с этой женщиной можно всерьез иметь дело.

Однажды прибыл деревянный ящик, и Мисс велела мне открыть его в офисе. Она не хотела показывать своего волнения, но, когда я стал сбивать крышку молотком, от переживаний выкурила две сигареты.

– Что там такое? – спросил я.

– Увидишь.

– Вы волнуетесь?

– Да, как в рождественскую ночь.

Неужели Ротти так сильно волновалась, когда открывала коробку суши, заказанную для рождественского стола?

Я осторожно оторвал липкую ленту, которая держала крышку, но в полутьме ее кабинета не слишком-то можно было разглядеть, что находится внутри.

– Ах! Это потрясающе! – восклицала она. – Потрясающе! Правда?

Честно говоря, я не мог сказать, потрясающе или нет, – просто не видел, что там. Я взял коробку и поднес ее к окну, отдернув шторы, чтобы в комнату попало хоть немного солнечного света, – это было черное на черном в чистом виде, изобилие всех оттенков черного: угольно– черный, японский черный, черный, как копоть, синевато-черный.

– Ну, что скажешь? – поинтересовалась Ротти.

– Джаспер Джонс[26]26
  Джаспер Джонс – американский художник и скульптор, родился в 1930 г.


[Закрыть], – констатировал я.

– Правильно.

– Господи, и сколько же он стоит?

– Фантастическая сделка.

– Bay!

– Нравится?

– Очень.

– Это номер один, мне кажется, он как раз в стиле нашего офиса.

Мне показалось странным, что это сокровище она хотела оставить в офисе.

– Он может стоить миллионы, – ответил я.

– Между прочим, – возразила Ротти, – Гарри скоро позвонит, чтобы получить свое вознаграждение. Позаботься об этом.

– Вознаграждение?

– Да, свидание с какой-нибудь из девушек. Ты же знаешь, какие самые лучшие.

– Не понимаю, почему нужно награждать его…

– Он, бедный, так трудился.

– У него сплошные приемы, неужели он не может сам найти себе девушек?

– Наверное, нет, – отрезала Роттвейлер, указывая, где повесить картину. – Вот там, рядом с Хокни[27]27
  Дэвид Хокни (р. 1937) – английский художник. С 1976 г проживает в США. В живописи и графике соединил традиционную манеру в духе академического классицизма с элементами поп-арта и нарочито инфантильного примитивизма.


[Закрыть].

Я повесил картину, и Ротти присвистнула от восторга. Никогда прежде я не замечал за ней таких вульгарных проявлений чувств.

– Может, он гей?

– Он не гей, – возразила Мисс, – просто при его состоянии трудно найти девушку. Он слишком богат. А женщины алчны. Если бы он был геем, просил бы парня, а не девушку.

– Но раньше вы не слишком стремились его вознаградить.

– Что ж, раньше он не оказывал мне таких услуг и не был так любезен. Кроме того, почему бы не сделать ему приятное? И для девушек тоже большая удача, я всегда забочусь об их благополучии. У них должно быть достаточно денег. Я не хочу, чтобы они хватались за дешевые контракты, чтобы подработать. И хорошо, если кому– нибудь из них посчастливится выйти замуж за богатого порядочного человека.

– Вы много встречали порядочных богатых людей?

– Ты знаешь, о чем я! Как бы то ни было, он хочет, чтобы его тоже любили. Представь себе, даже Уорхол этого хотел. Но быть верным кому-то одному такие люди не могут. Им нужно много связей. Им нужна новизна.

– Разумно.

– Так вот, когда Гарри позвонит, помоги ему.

– Мне кажется, будет лучше, если вы уладите этот вопрос сами. – Я пытался избавиться от неприятной миссии изо всех сил.

– Ты ведь художник, да? – Она прищурилась. – Ты просто обязан взять на себя заботу о том, чтобы удовлетворить его вкусы. Обязан!

– Видите ли, я ему не обязан. Он мне не устраивал персональные выставки.

– Если подберем ему подходящую жену, он устроит тебе все, что захочешь.

Меня шокировала уверенность Роттвейлер в том, что я готов выполнять обязанности сводника при условии, что со мной хорошо расплатятся.

– Не думаю, что я его заинтересую. Он не работает с начинающими.

– Не бери в голову, у Гарри есть тысяча способов заставить остальных принять то, что он считает нужным им навязать.

На следующий день Гарри позвонил Роттвейлер.

– Гарри Баллкиан звонит, – сообщил я.

– Возьми трубку.

Я взял трубку, но говорить он пожелал только с ней. Так продолжалось неделю. Он звонил, Роттвейлер велела мне отвечать, он был недоволен и не хотел говорить со мной. Казалось, эта комедия никогда не закончится.

– Он позвонит тебе, – раздраженно сообщила Роттвейлер, – сделай все, что нужно.

За день до открытия выставки-вечеринки Веблена Гарри все же решил со мной поговорить. Он молчал минут десять, пока я терпеливо ждал, и затем вдруг возмущенно воскликнул:

– Что происходит?

– Мистер Баллкиан?

– Да, так что происходит?

– Вы мне звоните?

– О да. Я звонил Хелен, она хотела кое-что сделать для меня.

– Она в Цюрихе, – соврал я. – Мисс Роттвейлер говорила мне о том, что вы готовите вечеринку, и хотела, чтобы я привел туда некоторых наших девушек.

– Вы? А Хелен не придет?

– Она вернется только через несколько дней.

– Дайте мне ее номер телефона, – настаивал он.

– Это невозможно. Она вне досягаемости, ее доктор… Мисс Роттвейлер желает, чтобы это осталось в тайне, но поскольку она говорила, что вы ее лучший друг, я должен обязательно присутствовать вместе с нашими девушками…

Я лепетал всякий вздор, когда мне сообщили, что есть еще один звонок, требующий немедленного ответа. Я отложил трубку и крикнул во все горло:

– Скажите мистеру Леттерману, что я перезвоню ему! Я разговариваю с мистером Баллкианом и не могу прерваться. Простите, мистер Баллкиан, в отсутствие Мисс Роттвейлер в офисе сплошная неразбериха. Видите ли, она просила меня как президента «Мейджор» привести с собой девушек на вашу вечеринку…

– Вы не сказали, что вы президент… – удивился он. – Можешь называть меня на ты или просто Гарри.

– Чарли.

Вот так я и дождался своего признания в роли президента агентства – сразу заслужил право быть на короткой дружеской ноге с самим Баллкианом.

– Хм… послушай…

– Чарли, – представился я повторно.

– Чарли… ты мог бы привести Кару Мерксон? Надеюсь, она не откажется пообедать…

– Спрошу у нее, – пообещал я прежде, чем мы распрощались.

Я позвонил Каре и рассказал о нашем разговоре. Она спросила:

– Он извращенец? – а затем, засмеявшись, добавила, что готовит клубничный пай и должна немедленно достать его из духовки.

Один раз в три года в Нью-Йорке устраивалась эта выставка, больше всего напоминавшая шоу, на которое обычно приглашались художники, писатели, режиссеры, саксофонисты, спортсмены, бонвиваны и повесы богемного мира.

На мероприятии представлялись картины Фаркара Веблена, художника, стремящегося смешать все традиции. Он заслужил признание, прежде всего благодаря размерам своих холстов и почти эпическому размаху своих амбиций, подогреваемых титанической энергией.

Поскольку Роттвейлер возложила на меня почетную обязанность поставлять Гарри девиц для свиданий, мне следовало быть ей признательным за то, что я теперь мог побывать в столь блестящем обществе и свести знакомство с элитой художественного мира, с представителями творческой богемы и любимцами публики.

Веблен был полностью удовлетворен сотрудничеством с Роттвейлер и заказчиками, которых она ему рекомендовала. Его супруга Олимпия сама была моделью, которую Роттвейлер открыла и пестовала в течение многих лет – она очень преуспела в рекламе белья и марок спортивной одежды. Таким образом, Олимпия довольно долго являлась моделью Роттвейлер и музой Веблена. Звали ее тогда не Олимпия, а Блинка. Как всегда в случае с моделями Мисс, у нее было смешанное происхождение – полуиспанское-полуафриканское. Один молодой фотограф, сделавший целый ряд ее снимков в голом виде, завоевал такую популярность благодаря этому, что стал звездой первой величины. Но к тому моменту, когда я познакомился с Гарри, Олимпия уже была слишком далека от времени своего расцвета, и я подозревал, что именно тоскливый взгляд на фотографии ее юности заставлял Веблена присматриваться к девушкам, которых я привел с собой, – он выбирал среди них следующую кандидатку на роль миссис Веблен.

Роттвейлер сама указала тех моделей, кто должен составить мой эскорт, и надо заметить, что отобрала самых экзотических красавиц – Тельму, высокую, немного пышноватую блондинку, которая пользовалась огромным успехом в немецком «Вог», Инее, темноволосую барышню из Барселоны, Мин, китаянку со множеством косичек и восхитительно гладкой кожей, Клариссу Кокс, чернокожую модель из Канзас-Сити, стремящуюся активно продвинуться по карьерной лестнице.

Кларисса, очень хорошенькая, в начале своего пути в модельном бизнесе была и вовсе прелестнейшим созданием, яркой, выразительной личностью, то, что Роттвейлер называла «девушкой с изюминкой». Кроме того, она не была абсолютной рабой своего способа зарабатывать деньги и занималась еще журналистикой. Она написала книгу, которую, как мне доподлинно известно, не хотели печатать исключительно потому, что в ней высказана не совсем приемлемая для современного европейского мира точка зрения о том, что экспансия его цивилизации, и модный бизнес в частности, разрушительно воздействует на многие страны третьего мира.

Клариссе удавалось виртуозно совмещать в своих сочинениях жаргон фэшн-индустрии и интеллигентность. Среди моделей она славилась умом, критичностью и умением ясно и грамотно выражать свои мысли в устном и письменном виде. Даже если ей доводилось писать статью в какой-нибудь второсортный журнал, она делала это профессионально и старалась поднять уровень своей рубрики с самых нижних пределов жалких сплетен до правильно построенных и логически обоснованных сообщений дикторов Си-эн-эн.