Текст книги "Фактор внешности"

Я подумал, что Эдди просто отошел помочиться или по какой-нибудь срочной нужде, но случилось нечто более странное и необъяснимое. Он упал в море. Утонул или нет, произошло это случайно или он бросился с утеса сам? Я не знаю. Чуть позже, посмотрев на Киттен, я подумал: возможно, ей что-то известно. Глаза у нее были расширившиеся от страха и полные слез. Но могла ли она точно сказать, что толкнуло Эдди в объятия Посейдона?

Единственное, что не подлежало сомнению, – это то, что никто толком ничего не мог даже предположить. Я видел, как Юшка оглядывалась в поисках, у кого бы попросить сигарету, Киттен смотрела прямо перед собой ничего не видящими глазами, потирая шею и прислушиваясь к шуму самолета. Барт, оторвавшись от своей камеры, разглядывал место, где стоял Эдди, с совершенной растерянностью на лице.

– Черт, как я не заметил?.. – бормотал он. – Как такое могло случиться? Он прыгнул или упал… неслыханно… невозможно даже подумать…

Эдди был там, внизу. Его тело качалось на волнах, напоминая издалека огромную рыбину. Жив он или нет? Никто не закричал – ни туристы, обедающие на пляже, ни рыбаки в лодках. Возможно, они тоже не заметили момента падения. Его тело перевернулось, но невозможно было разглядеть, открыты у него глаза или нет.

Юшка, смеясь, кинулась в объятия Данте, Киттен продолжала растерянно озираться и вздыхать, пока Барт налаживал камеру. А визажист, убитый происходящим, сжимал руку парикмахерши. И тут произошла еще одна неожиданность – Эдвина сбросила с себя ботинки и блузку и прыгнула вниз.

Мы все затаили дыхание от ужаса и восторга перед ее полетом, пока тело Эдвины не погрузилось в воду в ослепительно вспыхнувшем на солнце фонтане брызг. Она слишком хорошо умела плавать, чтобы утонуть, мы все это знали. Вот Эдвина появилась на поверхности водной глади и заскользила к Эдди, качавшемуся в позе распятого. Она обхватила его одной рукой и повлекла к берегу. Когда они оказались на песке и она наклонилась над парнем, мы поняли, что все в порядке. Однако происшествие это испортило всем рабочее настроение на целый день.

В ту ночь каждый был предоставлен самому себе. Мобильные телефоны не отвечали. Я стучался в двери, но мне не открывали, так что я отправился бродить по улицам как получивший отгул телохранитель. Вернувшись, я нашел Барта в баре отеля. Время было около полуночи, и перед ним стояла пепельница, полная окурков.

– Я полагаю, это моя вина, да?

– Какая вина?

– С этим парнем. Я виноват, что он стоял слишком близко к краю. Мне надо было быть осторожнее.

– Ты его не толкал, Барт.

Трудно было понять, что так сильно угнетало его – страх пережитого или досада из-за несостоявшихся съемок. Прежде с ним такого не случалось. Он делал шикарные фотографии и по праву считался одним из лучших специалистов в своем деле, но, вероятно, до сих пор ломал голову над тем, как он мог допустить такой риск – модель, с которой он работал, оказалась на волосок от смерти. Барт испытал и потрясение и, как его последствие, настоящую депрессию.

Он дотронулся до моего плеча и посмотрел прямо в глаза:

– Я скотина, Чарли, да?

Я не сразу нашел, что ответить.

– Мы все немного мерзавцы, приятель, – наконец признался я.

– Но я, наверное, хуже всех. Парень прыгнул или упал по моей вине, разве нет? О чем я думал тогда?

– Мы все думали о съемках.

– Я никогда не думаю о съемке.

Он снял очки и надел их на меня.

И тогда я понял, что он так же слеп, как и Эдвина.

Барт тряхнул головой и рассмеялся.

– Как я выгляжу сейчас?

– Как в тумане.

– Да… вот так я себя всегда и чувствую.

Зная, что он не мог заметить моего жеста, я взял его стакан и сделал пару глотков. Это оказалась кола, даже без рома.

– Ты всего лишь попросил его стоять там, где он стоял. И все, – успокоил я его.

– Да, я понимаю, – согласился он. – Можно тебя спросить кое о чем?

Я продолжал молчать.

Музыка, звучавшая в баре, была похожа на самый посредственный джаз, но определить исполнителя я не мог.

– Почему я попросил его стоять там?

Ответ нашелся тут же.

– Потому что это работа, это мода.

– Да, – отозвался Барт, допив свою колу, – это моя работа.

Я заказал двойную водку и песню Чета Бэйкера.

– Ты не хотел убить его, Барт, не бери в голову.

– Нет?

– Нет.

– Откуда тебе это известно? Может, я специально воспользовался съемкой.

– Нет, – возразил я, – это невозможно. Слишком банально для тебя.

Барт молчал довольно долго. Затем закурил следующую сигарету и усмехнулся, взглянув на меня.

– Ты слишком наивен, – произнес он.

– Почему?

Барт засмеялся:

– Думаю, парню было весело с нами.

Эдди действительно чувствовал себя неплохо. Мы отвезли его в больницу, но, оказалось, ничего серьезного. Ему повезло. Можно сказать, удачно упал И Эдвина подоспела вовремя. Ничего страшного не произошло, но она с тех пор не разговаривала с Бартом.

– Ты не можешь поверить, что я пытался его убить? А Эд верит.

Эд – так он называл Эдвину.

– Сомневаюсь. – Я покачал головой. – Такие подозрения обычно выдвигают адвокаты.

– Эд меня ненавидит.

– Она тебя любит.

– Да, любит из ненависти.

– Может, Эдди тебя ненавидит, а не она?

– Черт! Я должен был навестить его. Как ты полагаешь, он согласится на это?

– Да он уже завтра сможет работать.

– А что, завтра будет работа? Я вообще когда-нибудь смогу работать снова?

– Прикидываешься дурачком? После такого пикантного случая с тобой будут стремиться работать все. – Я говорил абсолютно серьезно.

– Спокойной ночи, Чарли, – сказал Барт, обняв меня по-настоящему крепко, как старого друга.

На следующий день мы принялись за работу. Но только теперь снимать решили на берегу, у воды. Барт спросил у Эдвины, как дела у Эдди, и она сообщила, что раньше полудня он не появится. Придя, Эдди весьма дружелюбно пожал Барту руку, и от смущения тот даже прослезился. Из Лондона прибыл адвокат Барта, и каждый из нас засвидетельствовал, что ничего особенного не происходило и никто не виноват в инциденте.

Юшка на съемки не явилась. Кто-то позвонил из агентства Казановы в Милан и сообщил: мол, что-то стряслось у Данте в семье. Но позднее я слышал, что она уехала с Капри одна, без него.

Эдвина казалась замкнутой и настороженной целый день. Я никогда прежде не видел ее в таком состоянии.

– Молодец, что спасла его! – сказал я ей.

– Ерунда, я занималась атлетикой и плаванием.

– Но прыгать было опасно.

Она посмотрела мне в лицо, вероятно, плохо различая мои черты, и сказала:

– Да, это опасно. Береги себя и не падай.

В тот вечер я обедал с Карой. Она сама пригласила меня. Ее так и тянуло на откровения после бутылки вина. Сначала Кара просвещала меня насчет инвестиций, потом принялась расписывать, как ей хочется иметь детей. Муж не нужен, только дети.

– Ты напоминаешь мне отца, – заметила она.

– Правда?

Не знаю, говорила Кара правду или просто пыталась льстить мне.

– Думаю, когда Эдди упал… или прыгнул…

– Нет, я бы никогда не смог… спасти его…

– Я знаю. – Кара улыбнулась.

– Но ты сама не боялась стоять на вершине.

Я даже представить не мог, что такое броситься в воду с такой высоты, и теперь с ней рядом, когда мы шли по дорожке назад к отелю, я не имел ни малейшего желания притворяться и строить из себя несостоявшегося героя. Я проводил Кару до самой двери ее номера, и она, чмокнув меня в щеку, засмеялась:

– Спокойной ночи, папа.

Под дверью Киттен я заметил яркий свет и решил постучаться, узнать, что происходит. Но она не открыла. Я постоял с минуту и вдруг услышал голоса. Похоже, там был Эдди.

Я узнал через неделю, что Эдди подписал с Казановой контракт на съемки, – неплохое начало для такого парня. Думаю, Казанова увидел в нем что-то особенное, так же как Барт, – некий востребованный современной модой архетип мужской красоты. Но я этого оценить не мог. Да, парень был красив, но в мире много красивых людей… Должно быть, содержание красивой оболочки уже никого не интересовало, потому что нельзя отрицать, что он напрочь лишен индивидуальности. Пустое место. И когда он сделался одним из мальчиков-моделей «Мейджор», то оставался таким же пустым. Мне нечего было сказать о нем, даже когда прошло значительное время со дня нашего знакомства, кроме того, что он похож на Тадзио. Но этого было достаточно для его работы.

Я слышал, что Данте он очень нравился. Тот неплохо платил ему. Но я бы не удивился, узнав, что и Данте его ни во что не ставит.

МОДЕЛАЙЗЕРЫ

У каждого модельного агентства есть свои внутренние проблемы. К ним относится и проблема отношений между мужчинами и женщинами-моделями, поскольку всякое крупное агентство страдает от определенного типа мужчин – плейбоев, любителей развращения малолетних, коллекционеров любовниц, чокнутых экспериментаторов и сутенеров, которые пытаются теми или иными способами удовлетворять свои страсти и жажду наживы, нанося вред девушкам и репутации агентства. Этих вредоносных представителей фэшн-бизнеса мы называли моделайзерами, охотниками за моделями.

Известная матрона модельного бизнеса Эйлин Форд недаром пристально следила за тем, чтобы ее девушки были защищены и ограждены от посягательств со стороны сильного пола. Она действительно вела себя по отношению к моделям как любящая приемная мать. Бывали случаи, что она приглашала девушек пожить в своей семье в роскошных апартаментах. Несмотря на то что я все же не считал себя телохранителем моделей «Мейджор», Роттвейлер придерживалась иного мнения и гордилась тем, что смогла найти для девушек такого надежного патрона, как я, и тем самым усовершенствовать методы защиты, введенные в обиход миссис Форд.

Она не пыталась изолировать девушек или препятствовать их нормальной жизни и свободе, отлично зная, что таким образом только потеряет их доверие. Но зато она всегда была осведомлена о том, кто с кем когда и где встречается, какие романы заводят ее подопечные и чем это может быть для них чревато. И если усматривала прямую опасность, Ротти допускала необходимое вмешательство в их частную жизнь. Особенно бдительно она следила за теми, кто не мог скрыть намерения вступить в брак. За этим Роттвейлер наблюдала неотступно и всячески отстаивала интересы своих девушек в случае развода, вплоть до того, что добивалась для них выплаты алиментов. А уж если она обнаруживала под фальшивыми матримониальными намерениями ухажера злой умысел, то становилась непоколебимой и могла даже прибегнуть к насильственным мерам, чтобы избавиться от врага.

Но умудренные опытом моделайзеры нередко проявляли недюжинные упрямство и изворотливость. Они отрывали девушек от работы, приучали к наркотикам, часто бросали беременными и, что еще хуже, разрушительно воздействовали на их психику и самооценку, да еще обирали до нитки.

Ротти с героическим упрямством отбивала злодейские атаки, и время от времени ей удавалось сделать великое дело – спасти от разорения и деградации очередную жизнь и отогнать от жертвы бесчисленных вампиров, кровожадных хищников и бессовестных паразитов. Но борьба эта всегда стоила нам очень дорого. Моделайзеры были голодны, алчны и навязчивы.

Ротти ненавидела своих врагов, она справедливо видела в них источник деструктивного влияния и бесчувственной, бесчеловечной вульгарности, пользующейся лживым обаянием. В некотором смысле и в Данте Каза– нове она видела моделайзера, с которым считала необходимым постоянно бороться не на жизнь, а на смерть. А уж о друзьях из его ближайшего окружения и говорить нечего. Роттвейлер называла их откровенными и отпетыми мерзавцами, готовыми сожрать с потрохами любую наивную овечку.

Если же Роттвейлер удавалось принять на работу нормального гетеросексуального мужчину, она всеми правдами и неправдами старалась навязать ему роль заступника своих моделей. И первым среди этих заступников считался именно я. У нее была разработана специальная тактика для наиболее эффективной работы с моделайзерами – Ротти рекомендовала мне войти в их среду, выдавая себя за своего, втереться в доверие, чтобы всегда быть в курсе их гнусных планов.

Надо заметить, это было непросто, поскольку моделайзеры необычайно разнообразны и по своим типам, и по методам действия. Мир моды, более чем склонный к гомосексуальности, нередко порождал настоящих монстров, внешне выглядевших столь женственно, что их трудно заподозрить в интересе к слабому полу, и тем самым трудно предотвратить их происки, направленные на обман.

Кении Блум был негласным главой одного из тайных дружеских объединений моделайзеров. Красивый, привлекательный и даже женатый, он еще и занимал надежное положение в бизнесе. У него была очаровательная молоденькая жена, бывшая модель, прекрасные дети. Кении был вхож в самые лучшие клубы, одевался с безупречным вкусом. В роскошном особняке в Гринвиче он устраивал выставки своей коллекции предметов искусства. Кении был отличным игроком в гольф, пловцом и спортсменом, а еще оборотнем самого высокого класса.

Его счастливо сложившаяся семейная жизнь не мешала охоте на супермоделей, которой он предавался с азартом и энтузиазмом, не жалея ни сил, ни времени. Конечно, у него имелись мотивы – тщеславие и жажда сексуального разнообразия, а также острых ощущений. Благо, он хотя бы не способствовал разорению девушек, наоборот, периодически предлагал им выгодные контракты. Он был по-своему честным человеком и мог даже помочь какой-нибудь несчастной, вытащив ее из безвестности и сделав звездой. О его пристрастии все хорошо знали, он не скрывал его даже от прессы. Кении пожелал познакомиться со мной наверняка по наводке Роттвейлер. Как обычно, ему нужна была консультация знатока по части искусства.

Невзирая на аморальность не только в сексуальном, но и в деловом плане и даже в игре, Блум был милейшим созданием, душой-парнем и лишь временами становился грубым или хамил. Он проявлял нечестность при игре в гольф, но не настолько, как некоторые. Чаще всего обманывал напарников не из жадности, а из тщеславия. Ему было мало восхищения и всеобщей любви пополам с завистью, а вовсе не денег на счете. Я спокойно воспринимал необходимость общаться с ним и даже находил его компанию приятной, поскольку Блум – гетеросексуал, а я изрядно устал от геев. Но ко мне он относился немногим лучше, чем к домашней собачке. Вероятно, поэтому приглашал меня к себе на обеды и вечеринки. Ему и в голову не приходило смотреть на меня как на равного.

Надо отдать должное, он очень разборчив и умен. Единственное, на что не распространялся его слишком требовательный вкус, – женщины. Тут он предпочитал демократизм. Блум охотно встречался и с топ-моделями и с редакторами модных журналов, твердо придерживаясь принципа, сформулированного в одной песенке: «Если будешь любить только одну, у тебя не будет ничего, кроме твоей любви». И уж не будет преувеличением заметить, что он любил проституток не меньше, чем требующих хотя бы притворной влюбленности моделей. Помню, я пережил настоящий шок во время представления его коллекции в Париже. Мы собирались встретиться и пообедать вместе. Я заехал за ним в отель «Бристоль» и позвонил в номер. Мне ответил его приятель, тоже моделайзер, Дон:

– Поднимайся к нам.

Я поднялся по лестнице и постучал в дверь. Дон впустил меня. Он сидел на диване и смотрел футбол по телевизору. Я искоса посмотрел в спальню, дверь которой была приоткрыта. Там находились Кенни и голая девица. Они очень активно занимались любовью.

– О, Чарли, – крикнул Кенни, не сбавляя темп, – чувствуй себя как дома! Наливай выпить. Может, хочешь сменить меня?

Он обратился с вопросом обо мне к девушке, и я был изрядно удивлен, потому что та была красавицей, совсем не похожей на обычную проститутку.

Когда я спросил его о ней, он сказал:

– Я ведь женат, Чарли. Разве проститутка не лучший вариант? Так по крайней мере я выказываю уважение к жене. – Это был ответ на мое признание, что я не занимаюсь сексом с проститутками. Впрочем, все это не мешало ему иногда изображать из себя гея и говорить мне о том, какой я сексуальный, или целовать в губы при встрече. Кенни делал это исключительно ради эпатажа и подогревания интереса к своей персоне. К тому же постоянно напоминал тем самым, что он все еще в форме.

Кенни любил презрительно отзываться о геях, что не мешало ему дружить с ними. Он даже считал, что такое окружение еще больше подчеркивает его гетеросексуальность. И если он хотел быть привлекательным для женщин, мало кто мог бы с ним сравниться. Однако и о его гомосексуальных похождениях тоже ходили легенды. Рассказывали, например, что жена застала его однажды с арт-директором его фирмы, после того как он сообщил ей, что они тем вечером «поработают вместе».

Пьер Элайман – еще один моделайзер. Пониже уровнем и не столь яркая личность, зато бонвиван с холодным и расчетливым сердцем сутенера. Поговаривали, что он цыган. Пьер вырос в Марселе и затем переехал в Лондон. Там работал контролером, потом официантом в бистро, где охмурял, пользуясь своей привлекательностью, состоятельных женщин.

Он смог пробиться из самых низов и стал сначала барменом, а затем метрдотелем и наконец женился на молодой красавице из весьма обеспеченной семьи, отец его жены подарил ему ресторан. Заведение приносило неплохие доходы, функционировало как днем, так и в ночное время и отличалось весьма элегантным декором интерьера. Модели любили Пьера и даже дали ему прозвище «Французский Связной». Прозвище шуточное, но характеризовало Пьера довольно точно – он связывал девушек с новыми любовниками и с наркотиками. Он снабжал моделей, желающих похудеть без слишком жестких диет, какими-то малоизвестными, но сильнодействующими препаратами, организовывал для оставшихся в одиночестве девушек новые знакомства и постоянно врал жене, что работа отнимает очень много времени.

Из всех известных мне моделайзеров Пьер был одним из самых расчетливых и обладал беспрецедентным обаянием. Он был настолько ловок в делах и так оборотист, что не только девушки, но часто и друзья обращались к нему за помощью. Если кому-то нужно было получить разрешение на строительство, лицензию на торговлю спиртным или открытие собственного ресторана, Пьер был тут как тут, готовый посодействовать за хорошую плату.

Однажды его жена, прекрасная блондинка голубых кровей по имени Дана, вернувшись со скачек, в которых участвовали племенные лошади ее конюшни, прилетела на Бермуды и застала супруга в постели с двумя моделями из агентства Данте Казановы. Славной эпохе вседозволенности пришел конец, но Пьер не только без слез и страданий пережил эту драму, но и вновь успешно всплыл на поверхность.

Поначалу он собирался заново открыть ресторан, но вскоре его интересы сосредоточились на более грандиозном проекте. Идея этого проекта осенила его однажды поздней ночью в баре, когда он разглядывал обложки журналов с изображением семнадцатилетних моделей. Большинство этих девушек зарабатывали не такие большие гонорары, как взрослые, но все-таки денег у них было достаточно. А вот возможности найти подходящее жилье, комфортное, но не очень дорогое, не имелось. А ведь многие конфликтовали с родителями, которые отбирали у них все деньги, запрещали распоряжаться заработанным и даже вмешивались в личную жизнь.

Пьер озадачился гениальной мыслью – открыть дом для моделей, нечто среднее между меблированными комнатами и приютом для несовершеннолетних. Девушки могли там находиться в компании, и в то же время им гарантировались свобода и безопасность. Это устраивало и агентства, и родителей. Но больше всего ситуация устраивала самого Пьера, приобретшего сразу благопристойный бордель, гарем и «дойную корову». Чем заметнее в фэшн-бизнесе делался акцент на несовершеннолетних моделей и моделей-подростков, тем большее процветание было обеспечено его дому для моделей. Отправив жену и детей в Кентукки, Пьер приступил к реализации своего замысла. Он отыскал подходящий дом неподалеку от Грэмерси-парка, которым владело небогатое добропорядочное семейство, и легко договорился с хозяевами о покупке. Благодаря отменному чутью он выбрал то, что нужно, а благодаря не менее хорошему вкусу – понял, как нужно оформить интерьер отеля. Пьер приобрел несколько эксцентричных картин с изображением женщин, затем отыскал даму, которой предстояло выполнять роль надзирательницы. Ею стала некая миссис Браун с мертвенно-бледным и вытянутым, как у камбалы, лицом. Она должна была следить за порядком в доме, а главным образом в холле.

За глаза новое заведение стали именовать клубом миссис Браун, но все отлично знали: истинный распорядитель и владелец дома – Пьер.

Роттвейлер содрогалась от ужаса, когда до нее стали доходить истории о клубе миссис Браун. Заведение функционировало уже несколько месяцев, когда обнаружилось исчезновение одной из постоянно проживающих в нем девушек. Она была не из нашего агентства, а из агентства Данте, но Мисс все равно крайне встревожилась этим происшествием. Во-первых, девушка была не старше того возраста, когда подростки едва-едва перестают интересоваться мультфильмами. Во-вторых, пропала неизвестно куда, не предупредив ни подруг, ни хозяйку. В-третьих, в газетах дом для моделей представляли как нечто среднее между отелем молодежной женской христианской организации и обителью матери Терезы. После чего посыпались предположения, что миссис Браун – подставное лицо, а дальше распространились сплетни и слухи о проблемах личной жизни Лизы, так звали юную пропавшую модель, о скандалах с ее участием, наркотиках, алкоголе и образе жизни, который никак не подходил девушке, не достигшей совершеннолетия. Ее подруга, пожелавшая остаться неизвестной, сообщала также, что Лиза сбегала и раньше, когда ее пытались отправить на принудительное лечение.

Однажды утром Роттвейлер, раскрыв газету, заметила:

– Девушку найдут в реке в каком-нибудь скверном районе, я уверена.

– Почему вы так решили? – спросил я с присущей мне нелепой наивностью.

– Потому что Лиза – одна из девушек с его вечеринок.

После полудня она позвонила мне и спросила, знаю ли я что-нибудь о Пьере и клубе миссис Браун. Но я не знал ровным счетом ничего. Дело в том, что адрес этого чертова клуба, оказывается, был адресом многих ее девушек. Ротти пришла в ужас от этого факта и высказывала подозрения, что ее моделям угрожает опасность.

– Выясни, что это за Пьер, настоящее ли это имя, нет ли у него неприятностей с полицией. Имей в виду, я на тебя полагаюсь.

В тот уик-энд я получил приглашение от старого приятеля по колледжу Лоуренса Уиддла погостить в его двадцати шести комнатном доме в Саутгемптоне. Его родители находились в то время в Сардинии, и мы могли неплохо отдохнуть.

Несмотря на немного заводной характер, мой друг– самый обычный, нормальный парень. Ничего сверхъестественного в тот уик-энд он не планировал, но вдруг сообщил, что собирается в субботу принять участие в соревнованиях одного гольф-клуба.

Клуб, один из старейших, появился в числе первых по эту сторону Атлантики. Получить доступ в него мог только протестант с состоянием не меньше миллиарда. Честно признаться, я не стремился попасть туда, но мне было интересно посмотреть на игру настоящих профессионалов. Лоуренс уверил, что я не пожалею, когда познакомлюсь с «двумя очень любопытными типами». Готовый к тому, чтобы встретиться с эксцентричными богачами, я не стал расспрашивать Лори заранее и не удивился, что одного из этих ребят зовут Артур Миллер и он приятель Лори по Уолл-стрит, а другой – пресловутый и хорошо всем известный Кенни Блум.

Я взял в аренду темно-красный «таурус» специально для уик-энда, а Блум прикатил на красном «Порше– 911 турбо». Уже въезд на территорию клуба был настоящим церемониалом и произвел на меня неизгладимое впечатление.

Кенни отличался ровным бронзовым загаром. Белый костюм от «Лакост» был застегнут на все пуговицы, длинные волосы поддерживала ярко-красная бандана. Мне показалось, в его внешности есть нечто свидетельствующее о еврейском происхождении, и от банданы впечатление усиливалось, однако я знал, что в клубе только двое были иудеями. Наблюдая за Кенни, я поражался его феноменальной самоуверенности. Он прекрасно знал, что его, в списках приглашенных нет, но не смущался этим обстоятельством. В целом ему была присуща особая фамильярно-развязная манера общения, которой очень трудно сопротивляться.

– Эй, Верста! – крикнул он мне. – Мы играем вместе. К черту долбаный пиетет! Пари держу, ты и не надеялся, что когда-нибудь попадешь сюда, а? – Он посмотрел на мой автомобиль и добавил: – Ничего машинка! Куплена в Америке, да?

Мы отправились в специальный зал переобуться. Блум сообщил, что возлагает большие надежды на сегодняшний матч и на игру со мной. Я ответил, что не могу представить, с чего бы это.

– Ты ведь не промах, это сразу видно!

Когда пришло время установить мяч для удара, я понял, что Артур Миллер презирает Блума. То, что этот человек стал гостем его клуба, не меняло дела. Хорошо, Блуму хватило ума снять свою бандану.

– Ну что, будем друзьями, да? – обратился ко мне Кенни.

– Давайте сначала сыграем.

– Ладно, не будь рохлей, Чак, сколько ты планируешь выиграть?

Я заметил, что Миллер следит за мной краем глаза. Даже кэдди[41]41
  Кэдди – человек, подносящий мячи для игры в гольф.


[Закрыть] игнорировал Кенни.

– Я не специалист, – ответил я ему, – но, может быть, около десяти.

– Только посмотри, Арти, этот приятель не специалист, а грозится набрать десять. А ты как?

У Миллера было такое выражение лица перед первым ударом, словно он вот-вот готов уйти, только бы избавиться от присутствия Блума.

– Три.

– О'кей! Тогда начнем, – констатировал Блум. – А я надеюсь на двенадцать. Это твой клуб, так что тебе быть первым. Потом я и Чак.

Миллер бросил на меня недоверчивый взгляд. Видимо, он решил, что у нас с Блумом сговор.

– Эй, Кен, я стану бить прямо, – предупредили, – и забью их в ряд.

– Хорошо, – отозвался Блум. – Но за мной пять с отклонением в сторону. Арти, согласен?

– Да, – ответил Миллер, немного успокоившись.

Я постарался ударить так, чтобы мяч не летел слишком далеко и не поднимался выше определенного уровня. Миллер сделал свинг-удар, чуть не уведший мяч в фарвей[42]42
  Фарвей – участок с травой средней длины, занимающий большую часть игрового поля между ти (установкой, с которой бьют по мячу) и гримом (местом, где расположены лунки).


[Закрыть] и не слишком соответствующий требованиям ПГА[43]43
  ПГА – ассоциация профессиональных гольфистов, объединяющая инструкторов (клубных профессионалов) и гольфистов, постоянно играющих в Туре (турнирных профессионалов). ПГА существуют во всех странах, развивающих гольф, в том числе в России.


[Закрыть].

– Облом! – констатировал Кенни, подмигнув.

Он вытащил из сумки драйвер с гигантским наконечником.

– Впечатляющий драйвер, Кенни, – заметил я.

– Да, это новая «Большая Мамочка». Мне купили ее в Японии. Титановая.

– Не хватает клоунских ботинок, если ты собираешь веселить здесь игроков, – процедил сквозь зубы Миллер.

– Ну что ж, ни стоит как надо, пусть летит повыше, – произнес Кенни.

Его свинг-удар отбросил мяч аж за ти на дамской территории.

– Дрянь! – воскликнул Кенни громче, чем допускалось правилами приличия. – Твои ребята специально платят этим цыпочкам?

– Что это значит? – уточнил Миллер.

– Ну, как же, зато, чтобы все остальные промахивались.

– Мне нечего сказать по этому поводу, – сухо отозвался Миллер.

– Хорошо же, Маллиган! – воскликнул Кенни и ударил по следующему мячу с такой же силой. Мы с Миллером наблюдали за ним с неподдельным изумлением. – Да-да, сыграем в настоящий гольф, – продолжал он с воодушевлением, когда мы подошли к первому фар– вею. – Оставь этот мяч, – услышал я голос Кенни, обращенный к кэдди, который собрался извлечь мяч после его первого удара. – Принесешь ты, наконец, мою сумку или нет? Она совсем не тяжелая, черт тебя подери!

Игнорируя правила игры, действуя, как ему удобно, и ни на что не обращая внимания, Блум умудрился выиграть несколько сотен долларов. При этом он болтал, не закрывая рта, хотя Миллер не проронил ни слова. Не думаю, что Миллер – молчун по натуре, похоже, он просто был шокирован поведением Кенни и пытался хоть как-то противостоять хаосу, который тот привносил в игру. А я благодарил Бога за то, что не являюсь хозяином клуба, вынужденным терпеть такого гостя, как Кенни. Это ведь сущее наказание.

Блум захотел поговорить со мной о девушках. Я старался хотя бы во время игры в гольф не отвлекаться на эту тему, поскольку само упоминание о женщинах способно привести к промаху. Но как ни странно, с Блумом такого не происходило. Он мог болтать о чем угодно и забивать мячи. Он кричал, будто спал с Зули, что, впрочем, меня не удивляло, и со Сьюзан, во что я не хотел верить. Он также сказал, что Кара – это лакомый кусочек для лесбиянок. Как назло, когда я готовился к патт-удару[44]44
  Патт-удар – катящийся удар, выполняемый на грине.


[Закрыть] Блум воскликнул, что уже переспал с моей бывшей подружкой Арианой. На самом деле словом «переспал» он не пользовался, употребляя гораздо менее цензурные синонимы.

На полпути к дому для игроков Арт заказал пару кружек пива, что, судя по реакции бармена, для него нехарактерно. Кен Блум предпочел крепкий коктейль под названием «Трансфьюжен» и принес мне стакан. Это пойло я выплеснул после двух глотков.

– Тебе надо было вчера пойти со мной на вечеринку. Я побывал в Ист-Хэмптоне, – заявил Блум, – там было до хрена хорошеньких пташек. Пьер привел свою штучку. Клянусь, там не было ни одной старше девятнадцати. Были две блондинки просто супер и одна испанка, прелесть какая горячая!

Я пропустил мимо ушей все, кроме упоминания о Пьере. Мне необходимо было расспросить его поподробнее, и я улучил момент, когда Миллер готовился ударить по мячу, и прошептал Кену:

– Вы близко знакомы с Пьером?

– О! Мы друзья!

– Я слышал, он очень интересный человек.

Блум больше не шептался, а заговорил во весь голос:

– Да, если у вас с ним будет общий интерес к молоденьким «кискам».

Про «кисок» он вещал как раз в ту минуту, когда Миллер, наконец, ударив по мячу, отправил его прямо в лунку. Мяч пролетел так стремительно, что мы оглянуться не успели.

Миллер посмотрел на Блума, который тут же сделал еще один неверный шаг.

– Черт! Извиняюсь, Арти, а ты еще не хочешь ударить? Это ведь разрешается, да? Тебе бы это удалось, пока мы тут говорим о «кисках», а?

Перед тем как уехать из клуба, я сказал Блуму, что не прочь познакомиться с Пьером, и он сразу ответил мне приглашением:

– Как насчет сегодняшнего вечера? Не хочешь поехать в Ист-Хэмптон? Там у него вечеринка.

* * *

Это было одно из тех нелепых зданий, построенных на месте бывшего картофельного поля, которое претендовало на громкое звание «виллы», будучи помесью загородного дома, с беспорядочно рассаженными вокруг кедрами, и изысканного особняка в стиле модерн с выступающим портиком, бездарной отделкой стен, огромными холлами и множеством острых углов. Местами строение напоминало дешевый пляжный отель и угнетало неблагоустроенностью. В этом псевдопоместье были все атрибуты роскоши – бассейн с водопадом, зал домашнего театра, боулинг. Но выглядело все это неуместно.

Из окон дома виднелись дюны одного из самых красивых пляжей в мире. Но в тот вечер красоту скрывал туман. Я напрасно пытался не потерять из виду «порше» Кена – в тумане это было невозможно, но все же такое небольшое препятствие не помешало мне отыскать место назначения. Я не мог рассмотреть дом целиком, поскольку он был окутан влажной дымкой, но в то же время знал, что не ошибся, определив это по обилию мерцающих огней. На месте для парковки меня встретил элегантно одетый служащий, предложивший мне присмотреть за моим автомобилем, на что я охотно согласился.