Текст книги "Фактор внешности"

Была ли Сьюзан тоже флиртующей психопаткой или же ее тянуло ко мне нечто более серьезное?

Сьюзан, Киттен и я подошли к столику с рулеткой. Кара играла в баккару и была так увлечена, что Сьюзан и Киттен потешались над ней втихомолку.

– Она не оставит баккару в течение всего вечера, – заметила Сьюзан. – Так и будет играть.

– Конечно, она ведь не хочет совершенствоваться! – рассмеялась Киттен.

– Она изучает игру, деньги ее не интересуют, – пояснила Сьюзан.

Я решил последовать совету Сьюзан и придерживаться консервативных позиций. Играть, поставив на красное или на черное, или от одного до двенадцати, или от тринадцати до двадцати пяти. Как странно: ненавидя рулетку, я любил звук, с каким шарик перекатывался и скакал по ее делениям. Мне нравилось следить за ним, словно за причудливым движением судьбы. Но я полюбил его еще больше, когда обнаружил, что выиграл!

– Держи себя в руках, «агент 007», держи себя в руках, – велел я себе.

Я выиграл. Сьюзан тоже выиграла, а Киттен проиграла. Со слезами на глазах она полезла в свой конверт, а я почему-то подумал: еще один выигрыш – и она убьет и меня, и Сьюзан из мести.

Рука Сьюзан обняла меня за талию, сверкнув бриллиантовым браслетом на запястье.

– Симпатичное украшение, – заметил я.

– Тебе нравится? Мне подарили его на день рождения.

– Да? А когда у тебя день рождения?

– Сегодня.

– Правда? Дерьмово же мы его празднуем.

– А, по-моему, очень весело, милый. Тебе не нравится, как мы проводим время?

– Не знаю, но для дня рождения не очень.

– Неправда.

– Ненавижу азартные игры.

– Я уже поняла.

– Я серьезно.

– Смотри, а то твоя удача тебе изменит.

Я посмотрел на выигранную пачку денег и подумало «Ягуаре-ХКЕ» желтого цвета.

– Ты приносишь мне удачу, – признался я Сьюзан.

– Ну, ты можешь и без меня обойтись, дорогуша, – возразила она.

– Неплохо бы съесть торт по случаю твоего дня рождения прямо здесь, – предложил я, понимая, что изрядно пьян.

– Не люблю торты.

– А что ты любишь?

– О, Чарли, я люблю очень многие вещи.

– И сколько тебе лет исполняется, Сьюзан?

Я не замечал, что Киттен только притворяется, будто поглощена игрой, на самом деле она внимательно слушала наш разговор. Я понял это, когда она произнесла:

– Нескромный вопрос!

– Двадцать семь.

– Ты выглядишь на двадцать шесть с половиной, – пошутила Киттен.

Я поставил все деньги на двадцать семь. Крупье протянул руку к рычагу рулетки.

– Пятьсот фунтов минимальная ставка, сэр.

– Ладно, – кивнул я, и шарик запрыгал по секторам, отражаясь в поблескивавших глазах Сьюзан.

– Двадцать семь, нечет, красный!

Выкрики девушек буквально оглушили меня.

Я выиграл восемнадцать тысяч фунтов.

Сьюзан и Киттен бросились меня целовать.

– Что ты хочешь на день рождения? – спросил я Сьюзан.

– Мне хватит одного настоящего поцелуя.

Я выполнил ее пожелание. Поцеловал так, как она хотела. И вдруг голова у меня закружилась. Я словно провалился в мир фантазий и грез, навеянных эпизодами фильмов, но, почувствовав ее язык у себя во рту, уже не сомневался, что происходящее абсолютно реально.

«Ну, теперь, Золотой Глаз, можешь не сомневаться, – подумал я, – ты схватил удачу за хвост».

Я чувствовал себя совершенно пьяным и одуревшим, но не от игры, а от Сьюзан. Киттен смотрела на нас в каком-то непроходящем шоке. А я даже не знал, что для меня важнее – выигрыш или поцелуй.

Сьюзан сделала вид, будто ничего не случилось, и ни словом не обмолвилась больше о поцелуе. Мы просто выпили за ее день рождения.

– Бог мой! Я чувствую себя состоятельным человеком! – признался я.

– Но ты не состоятельный, – вразумила меня Сью, – поэтому берегись.

Мы выпили шампанское, и я опять задумался, что подарить Сьюзан и как лучше отпраздновать ее день рождения.

– Я хочу сыграть в очко, – сказала она.

– Не смогу тебе помочь. Я не умею в это играть.

– И никогда не пробовал?

– Нет. Ведь ты тоже никогда не играла в баскетбол.

– Ну, хорошо, хорошо, будешь только смотреть.

Мы разыскали стол, где играли в очко. Среди игроков я увидел Данте Казанову. Он поначалу нас не заметил, хотя некоторые из девушек стояли рядом с ним. Выглядел Данте скверно. Взъерошенный, вспотевший и сильно пьяный. Сьюзан заговорила с девицей в блестящем серебристом платье и вдруг, повернувшись ко мне, прошептала:

– Он уже давно проигрывает.

– Здесь тоже минимум пятьсот?

– Нет, это в рулетку. В очко ставят десять тысяч, а он тут уже несколько часов сидит.

У стола поблизости раздались радостные возгласы и аплодисменты. Я повернулся и увидел, как Зули целует Принца. Казанова тоже медленно оглянулся и в эту минуту заметил меня, стоящего позади Сьюзан. Он не узнавал нас, но взглядом словно приклеился к нам. Его глаза были совершенно пусты, вероятно, уже давно играл на автопилоте. Я почувствовал, как меня кто-то дернул за рукав пиджака.

– Пойдем к рулетке, посмотришь, как я буду играть.

Сьюзан потянула меня за собой, но я испытывал необъяснимое желание оставаться возле Данте. Он притягивал меня, точно черная дыра заблудшую планету. Мне хотелось кружить и кружить рядом, пока он играл. Я остановился и остановил Сьюзан.

– Не хочешь поздороваться с бывшим мужем?

Она сверкнула глазами.

– Идем, хватит валять дурака.

Мне пришла в голову совершенно безумная мысль предложить ему воспользоваться моими выигранными деньгами. Он о чем-то тихо переговаривался с дилером.

Внезапно какой-то человек встал рядом с Данте и взял его за руку. Казанова неохотно начал подниматься. Этот его приятель вдруг посмотрел на меня. Он с трудом фокусировал взгляд своих пьяных глаз, но, вне сомнения, узнал меня. Джонни Амальфи. Он улыбнулся мне, продолжая оттаскивать Казанову от стола.

Амальфи не сводил с меня глаз, даже когда я пошел прочь от их стола. Я оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на него, но они с Данте уже исчезли. Во взгляде Амальфи было что-то, напоминающее гипнотический взгляд Роттвейлер.

Сьюзан вновь потащила меня к свободным креслам за столом.

– Я хочу сыграть в команде. Чарли, не хочешь попробовать?

Я извинился и покинул ее, чтобы позвонить в «Халкин» и заказать свечи и торт. Зули была в баре, продолжая непрерывно глотать шампанское. Амальфи вскоре тоже появился там, заказал выпить и прошел в туалет.

Я прошептал Зули на ухо:

– Можно мне немного кокаина?

– Чарли? Ты ли это или с тобой что-то стряслось?

– Ну ладно шутить, дай мне чуть-чуть. Я же вижу, у тебя есть.

Зули вытерла нос и посмотрела на свои пальцы.

– Если честно, у меня с собой нет, мне кое-кто дал немного нюхнуть.

Она врала.

– Почему бы тебе не попросить у Китти?

Она вскочила с кресла и убежала. Я только собрался поискать Киттен, как она сама подошла ко мне.

Я наклонился к ней и шепотом попросил:

– Кит, дай мне немного кокаина.

Она посмотрела на меня в притворном ужасе и приложила палец к губам:

– Чарли, я думала, в твои обязанности входит блюсти нашу трезвость. Ах ты, зануда!

– Я прошу не для себя.

– Правда?

– Потом объясню.

– Иди сюда, – позвала она, потянув меня за руку.

Мы с ней забились в угол, где находились две телефонные кабинки, и она осторожно открыла сумочку. Киттен вытащила маленькую стеклянную баночку. Высыпав немного на руку, она втянула в себя порошок.

– Оп! – Она спрятала баночку в сумку и вытащила оттуда другую для меня.

– Спасибо.

– Держи, но только не все! Возьми порцию и верни остальное! – Она рассмеялась и захлопнула передо мной дверь телефонной кабинки.

Я отправился в туалет. Амальфи стоял возле унитаза и тихонько напевал. Я подошел к соседнему унитазу.

– Привет, Джонни, что случилось?

– Чарли, дорогуша. – Он улыбнулся. – Как дела? Рад видеть старого приятеля…

– И я рад. Мы празднуем день рождения Сьюзан.

– А вот этого я бы на ее месте не делал… возраст… – Он довольно осклабился. – Люблю трахать эту сучку.

Я не сразу нашелся что ответить.

– Мы все не прочь…

– Хочешь сказать, ты еще этого не сделал? Не дурачь меня. Если не врешь, можешь хоть сегодня ночью, никому неохота остаться в одиночестве в день рождения. Попробуй. – Амальфи подался в мою сторону. – Ты ведь не промах, а?

– Думаю, нет.

Он посмотрел на меня, стараясь сосредоточиться и чуть пошатываясь. Итальянским типом лица, темными волосами и смуглой кожей он напоминал мне портреты Кривелли. Эдакий Макиавелли в костюме от Версаче.

– Не подкачаешь?

– Нет, Джонни.

Он рассмеялся. Схватил меня за рукав пиджака одной рукой, а другой натянул свои штаны.

– Ты долбаный чистюля, парень.

Я покачал головой и протянул ему баночку, полученную от Киттен. Амальфи насыпал порошок на внешнюю сторону кисти и вдохнул.

– О! Чистая штука! Ты не перестаешь меня удивлять. – Он вернул мне банку.

Я открыл дверь.

– А сам не хочешь?

– Уже, – соврал я.

– Да? Ты меня удивляешь. – Настроение у него заметно улучшилось.

– А что случилось с твоим другом? Ты что-то торопился увести его.

– Он давно там сидел. Ему не везло. Он хороший бизнесмен, но никудышный игрок.

– Серьезно?

– О да. Любит казино. И лошадей любит, и собак. Умудряется делать самые дерьмовые ставки. Знаешь, старик, он даже на футбольные матчи ставил, не зная правил. Еще и во всякую чушь играл в День всех святых…

– А я думал, ему везет во всем, за что он берется, – вроде похож на счастливчика.

– Он мог быть счастливчиком, если бы не подцепил этих уродов там…

– Что ты имеешь в виду?

– Ты пропал, если заводишь бездарных партнеров. Они тебе ничего не дадут, но будут вытягивать из тебя деньги…

– Могу я тебя угостить? – предложил я.

– Пожалуй.

Мы вернулись в бар. Зули уже упорхнула к своему Принцу, и мы могли, наконец, посидеть спокойно. Кроме нас в баре оставались только двое арабов, о чем-то спорящих на своем языке. Однако я, к своему удивлению, расслышал три имени – Зули, Кара и Киттен. Амальфи заказал коньяк, а я – шампанское.

– Запишите на счет мистера Казановы.

– Хорошо, мистер Амальфи, – ответил бармен.

– Так в чем проблема?

– Просто любопытствовал.

– Тебя не утомляет твоя работа?

Я и не предполагал, что выгляжу усталым.

– Нет!

Он рассмеялся и похлопал меня по колену:

– Да я пошутил, не бери в голову. Никогда не слыхал, чтобы такой здоровяк, как ты, мог уставать. Ты из тех, у кого сил на десятерых хватит. Так что советую не тянуть со Сьюзан. Ее надо хватать сразу, пока не вывернулась и не поставила тебя на место.

– Что ж, попробую. Мне она нравится, но я вряд ли могу понять, что такая девушка находит во мне… в таком парне, как я…

– Ничего, кроме фотографии с обложки «Вог».

– Значит, она не любит мужчин?

– Ты притворяешься придурком? Она любит мужчин больше, чем все остальное. – Джонни высокомерно посмотрел на меня: – Ну, где мой коньяк?

Он протянул руку к бокалу, и хотя переизбыток алкоголя в его организме был заметен в каждом движении, глаза у него опять сделались ясными.

– Не передашь от меня привет мисс Китти? Она как раз идет сюда…

– Привет, Джонни! – крикнула Киттен ему, помахав рукой.

– Привет, детка…

Он подставил ей щеку, и она поцеловала его с абсолютно холодным выражением лица.

– Я не знал, что вы знакомы…

– Все девушки знакомы с Джонни Амальфи, – усмехнулся Джонни.

Киттен толкнула меня под ребра и тут же отдернула руку.

– О, – воскликнул я, – я ему дал!

– Ему дал! Чарли, я думала, тебе можно доверять.

– Идем, детка, – предложил Джонни, – пойдем со мной.

И они, взявшись за руки, направились в женский туалет.

После танцев мы посетили еще пару клубов. Солнце только-только вставало, когда мы загрузились в машину и покатили по шоссе в рассветных сумерках. Киттен включила приемник, как раз попав на песню Дэвида Боуи «Фейм».

Поскольку слова были всем известны, Кара, Киттен, Зули и Сьюзан стали подпевать хором. Наверное, это был самый известный хор в мире, и повторял он с азартом одно и то же слово: «Фейм», «Фейм», «Фейм»…

ПОРОЧНЫЙ МИР БАРТА МАСТЕРСОНА

Барт Мастерсон, красивый парень, худощавый и энергичный, с темно-русыми волосами с проседью, зачесанными назад на манер тридцатых годов, одевался с безупречной элегантностью. Предпочитал в основном брэнды французских модельеров и дизайнеров. Единственными экстравагантными деталями в его внешности были трехдневная щетина и ботинки на босу ногу.

Барт жил на Сниффен-корт и ездил на автомобиле, который некогда принадлежал Фрэнку Синатре. Богачом он не стал – слишком много экс-жен, чтобы он мог позволить себе роскошествовать. Но он был эстетом до мозга костей и большим любителем искусства. В нем все свидетельствовало о прекрасном вкусе, начиная с гастрономических пристрастий и заканчивая произношением. Его акцент напоминал о знаменитых в свое время бруклинских гангстерах.

Барт был настолько «своим» в фэшн-мире, что мог позволить себе вести себя как аутсайдер. Пожалуй, он никогда бы не добился признания и даже не был бы принят в узкий круг избранных нашей индустрии, если бы не его потрясающий талант делать сексуальные фотографии моделей и разного рода знаменитостёй. Во всяком случае, целый ряд журналов и рекламных агентств мечтали заполучить его работы. Но у него было множество врагов и завистников, которые стремились отбить клиентов и не гнушались даже распускать про Барта самого нелепого рода порочащие слухи и сплетши. Один из его соперников, например, обычно говорил клиентам, что Барт страдает синдромом Туретта[35]35
  Синдром Жиля де ла Туретга – типичное психоневрологическое заболевание. Этот синдром характеризуется множественными двигательными и голосовыми тиками (моргание, пожимание плечами, покашливание, произношение фраз или слов, например «нет»), то усиливающимися, то ослабевающими.


[Закрыть] и временами бывает совершенно невменяемым. Порой Барт действительно страдал нервными тиками, но до развития серьезного заболевания ему было еще очень далеко.

О его эксцентричности ходили легенды. Рассказывали, что однажды он схватился за запястья редакторши одного журнала и держал ее до тех пор, пока она не согласилась, чтобы он сделал фотографии такими, какими ему хотелось. Среди других его выходок были попытки прыгать с парашютом, когда вертолет едва мог избежать крушения в грозовую погоду. Однажды «Вог» оплатил очень дорогую фотосессию с двумя супермоделями и отправил их на курорт в Мексику, но Барт привез как результат своей работы немыслимые снимки на фоне гигантских кактусов в пустыне. Когда его спросили, где же курорт, он ответил:

– Там было скучно.

Мастерсон был в некотором смысле одержимым. И даже безумцем. «Я люблю героин, – говорил он мне. – Героин и пиво. Но если бы я позволил себе потреблять их столько, сколько хочу, я был бы уже мертв. Зато я бы создал поистине бессмертные творения. Фотографии, которые я делаю в состоянии опьянения, великолепны. Но я даже не помню, как у меня это получается».

Обычно Барт показывал себя милым и обходительным, но, бывало, проявлял редкостную жестокость. Я знал нескольких девушек, о которых он, не стесняясь, высказывал свое мнение клиентам.

– Даже не просите меня снимать ее, – говорил он, – она же бесполезный увалень.

В другой раз я слышал, как он сказал:

– Эта девица слишком уродлива. Я не могу ее фотографировать.

Был и еще случай, когда он заявил в лицо модели:

– Вы русская проститутка? Если да – я рад. Люблю русских проституток.

И еще одной девушке он заявил:

– У тебя шикарные сиськи, милочка, а вот нос ужасный.

Роттвейлер его недолюбливала, но он все равно позволял себе заказывать для съемок ее девушек. Честно говоря, я относился к Барту с симпатией. Он слишком отличался от всех, кого я встретил в мире моды, и уж точно был одним из самых забавных и непосредственных. И, кроме того, я почти всегда вставал на его сторону, потому что даже его жертвы по большому счету заслуживали то, что он говорил о них. Молли Уитни, редактор модного журнала, любительница третировать, с ядовитым презрением обходилась с теми, кто ниже ее по должности. И очень любила драматические позы и восклицания, пытаясь подражать кинозвездам.

Я неоднократно был свидетелем, как грубо Молли отчитывала тех, кто по не зависящим от них причинам не мог принять участие в каком-нибудь шоу или выполнить ее требования. Молли не заботило, что у другого человека тоже могли быть проблемы. Она верила, что исключительное положение полностью ее оправдывает.

В самом начале нашего знакомства с Бартом Молли была еще влиятельна. Она командовала и распоряжалась им как ей угодно, изрядно мотая ему нервы. Он вынужден был терпеть ее капризы и нелепые требования, часами дожидаться приема, переделывать фотографии, которые она находила слишком уж вызывающими.

Барт был больше всего известен по фотографиям, сделанным для рекламы «Bay джине». Братья Рокко, владельцы этой марки, зиали, что Барт – истинный гений по части сексуальных фотографий, и специально нанимали самых горячих девиц для работы с ним, благодаря чему их реклама достигла такого успеха, что ею были наводнены все журналы. Ее девизом стало двусмысленное «Влезь в наши штаны!». Эти строчки сопровождали все джинсовые фотографии Барта. Они встречались на страницах тридцати журналов и во многих газетах. В результате продукция Рокко стала настолько популярна, что работать с их рекламой охотно соглашались потом самые красивые и знаменитые модели.

Однажды Роттвейлер вызвала меня в офис и велела сесть с таким видом, что я сразу понял – она скрыла от меня по телефону, что это срочное дело выходит за рамки моих должностных и служебных обязанностей. Она курила сигарету, и дым, завиваясь, вырывался из ее рта, придавая ей сходство с драконом, выслеживающим жертву.

– Эти отвратительные братцы «Вау» заказали Монику для своей фотосессии. Обычно она отказывалась работать с Бартом Мастерсоном, и я ее никогда не осуждала за это, но тут они предложили слишком большие деньги. А Монике уже тридцать два, ей вряд ли когда-нибудь еще светит такое предложение. И тогда я сказала, что позволю поехать к нему, только если ты будешь присутствовать там и присматривать за ней. Они сообщили об этом Мастерсону, и он был заинтригован.

– Барт мне нравится, – признался я поневоле.

– Это как? – грозно прогремела Роттвейлер.

Почему мне не может кто-нибудь нравиться просто так? Я не знал, что ответить.

– Извини, Чарли, – буркнула она, смягчившись, – я немного неправильно… выразилась…

– Мне нравится Барт. Я нахожу его интересным.

– Очаровательно! Тогда отправляйся в небольшой отпуск во Флориду и позаботься о Монике. Вы еще не знакомы, но увидишь, она прелесть. Я велю заказать для тебя билет на двухчасовой ночной рейс.

Я решил всерьез воспротивиться, ведь такая спешка означала, что я даже не смогу съездить домой упаковать вещи.

– Ничего, купишь себе все новое, – возразила Ротти, махнув рукой. – Не скупись, я тебе все оплачу. И помни – глаз не спускай с этого маньяка.

С нами летели шесть девушек, но Моника была единственной звездой среди них. До Майами мы с ней летели почти молча. Она погрузилась в чтение сценария фильма, в котором надеялась получить второстепенную роль. Можно считать, ей повезло, поскольку благодаря удачным съемкам в спортивной рекламе у Моники появился шанс перейти из разряда стареющих моделей в актрисы второго плана. Красота у нее была несколько экзотическая, но с явным французским акцентом. Именно такого типа актрис подбирали на роль девушек Джеймса Бонда.

Мы добрались до отеля в Саут-Бич и договорились назавтра встретиться в фойе в шесть утра. Я позвонил одному своему другу, снимавшемуся в сериале «Жара в Майами». Оказывается, они в тот вечер должны были играть, и я был счастлив получить приглашение и занять место в двух рядах от Мадонны и в пяти от Данте Казановы, который тоже оказался там с Мелани Мартин.

Мелани – одна из лучших моделей Роттвейлер. Изумительное создание – высокая, прекрасно сложенная, с осиной талией, пухлыми губами и идеальной формы ягодицами и бюстом. «Никто не смотрится обнаженной лучше, чем Мелани», – заметила как-то Роттвейлер, с чем я не мог не согласиться. Но надо признать, раздеваться ради рекламы перед камерой она не стремилась. Там, где другие модели охотно соглашались сниматься голыми, Мелани частенько отказывалась от работы вообще. Думаю, она отлично осознавала свои преимущества и была самовлюбленной до безумия, понимая, что все кругом сходят с ума от ее груди и задницы и что ей можно не пытаться завоевать больше симпатий, выставляя их напоказ неприкрытыми.

Странно было увидеть ее рядом с Казановой, даже если принять во внимание связи с его агентством, потому что муж Мелани Эдди Веном, гитарист наркометаллической рок-группы «Токсик-шок», в прямом смысле слова ревнив до сумасшествия. Эдди однажды избил Северина за то, что тот осмелился фотографировать Мелани голой. Северин пострадал тогда весьма серьезно, но Эдди удалось избежать ареста. Думаю, Северин был так напуган и получил настолько неприятные травмы, что сам настоял на закрытии дела. После того случая он всюду появлялся только с телохранителями и в каждом контракте требовал оговаривать условия грандиозной страховки на случай повторения подобных инцидентов. Вообще в этой истории было нечто темное, поскольку еще до фотосессии с Северином мир повидал достаточное количество фотографий обнаженной Мелани. Она была звездой «Плейбоя» по совместительству. Имелось, вероятно, что-то еще, вызывающее столь бурный всплеск ревности у ее супруга.

Поначалу я думал, что Мелани явилась с Казановой на игру только из деловых соображений, но потом заметил, что в те минуты, когда все вокруг бесновались на трибунах, охваченные волнением и азартом, она потихоньку целовала своего спутника в шею. «В этом раю, пожалуй, тоже будут свои проблемы…» – подумал я не без досады.

После игры я встретился с приятелем и еще несколькими парнями, и мы все вместе поехали на вечеринку итальянского дизайнера Витторио Джаннини, для рекламы которого Мелани снимал фотограф Марио Тестино.

По традиции фэшн-вечеринка была битком набита приглашенными кинозвездами, рок-музыкантами и моделями. «Кристалл» лился рекой. Кто-то раздевался, кто– то прыгал в фонтан, Мадонна флиртовала с парнем из национальной сборной, а девушки лениво фланировали между присутствующими. Присмотревшись к Мадонне я подивился, насколько накачаны у нее руки при ее-то небольшом росте.

Приятель моего друга познакомил меня с ней, но Мадонна не проявила ко мне интереса. Смерив меня взглядом, она почти сразу удалилась.

– Не переживай. Она не делит таких, как мы, на черных и белых. Вот увидишь, она будет всем говорить, что знает тебя, когда увидит на поле.

Я кивнул и принялся изучать обстановку. Невдалеке от меня стояла Донателла Версаче, которую я уже встречал у Роттвейлер, но не думаю, что она меня запомнила. Сейчас ее донимал журналист – охотник до сенсационных разоблачений. Он пытался вытянуть из нее кое-какие подробности по расследованию загадочного убийства Версаче. Издатель журнала, в котором работал этот расторопный малый, Хамлен Фиверстоун, стоял от них в двух шагах и разговаривал с Мин, исподволь подававшей мне знак не вмешиваться. Да… Не зря издатели-англофилы женятся на англичанках – те обладают безупречным вкусом в выборе моделей и никогда не ошибаются.

Элтон Джон сел за пианино и начал играть. Илона Воргис, толстоватая дама-издатель с лесбийскими замашками, уселась на крышку рояля и покачивала головой в такт мелодии. Мюррей Мартини танцевал в одиночестве, и, надо сказать, первоклассно. Невесть откуда появилась Кларисса Кокс и прервала его в тот момент, когда в зале кто-то начал снимать происходящее на камеру.

От скуки я решил осмотреть коллекцию этого дома и был приятно удивлен. Несмотря на вычурный декор и интерьеры, Джаннини располагал большим количеством шедевров Пикассо и Матисса. Среди портретов самого Джаннини мне запомнился один, на котором дизайнер изображен в несколько клоунском макияже на фоне пылающего камина. Было там и несколько картин Баскья и Дональда Бехлера. Разумеется, не обошлось и без огромного полотна Веблена. Что символично, Веблен собственной персоной стоял под ним, одетый, как всегда, в своем творческом стиле – в гуайябера[36]36
  Мужская рубашка (исп.).


[Закрыть] и саронг[37]37
  Индонезийская национальная одежда.


[Закрыть]. – и курил трубку а-ля Шерлок Холмс. Оглянувшись, я заметил Мелани Мартин, сидящую рядом с Данте на диване, а точнее, лежащую на нем, как говаривала Киттен, «в полном улете». Неужели они не опасались гнева Эдди Венома?

И какого черта мне приспичило покидать вечеринку так рано? Если бы не наша договоренность с Моникой встретиться в шесть утра, я бы ни за что не ушел прежде, чем обычно должно было начаться самое настоящее веселье.

Рассвет в Майами оказался более шумным, чем я ожидал. Я волей-неволей проснулся и спустился в фойе вовремя. Моника уже была готова. В превосходном настроении она любезно стала уговаривать меня выпить чашку кофе и съесть тост прежде, чем отправимся по делу.

– Они подождут, – заверила она.

И оказалась права. Ведь она звезда. Мы приятно прокатились по шоссе под ретро-мелодии, любимые Моникой. По знаку зодиака она Весы. Дважды ей посчастливилось выйти замуж, но семейная жизнь не сложилась, и наконец, она сошлась с каким-то сценаристом, у которого двое маленьких детей. Моника страстно любила животных, держала двух доберманов и попугая, которого звали Нострадамус. Когда мы приехали на место назначения, я с уверенностью мог утверждать, что мы с Моникой стали добрыми друзьями.

Мы немного опоздали, но Барт встретил нас очень радушно. Трейлер со съемочной аппаратурой был припаркован возле старой газовой станции, выглядевшей так, словно она перенесла землетрясение.

– Чарлз! – воскликнул Барт. – Моника!

Он вел себя как жизнерадостный коммерсант, норовивший предложить внезапно нагрянувшим покупателям товар по заниженным ценам. Но на самом деле ценил он себя и свою работу очень высоко. Одет он был в пиджак цвета хаки, такого же покроя, как тот, что носил Неру.

– Добро пожаловать в Эверглейдз[38]38
  Эверглейдз – парк-заповедник во Флориде.


[Закрыть]!

Барт чмокнул Монику в щечку.

– Я всегда забываю, насколько ты красива, – слукавил он, – ты просто восхитительна. Воистину восхитительна! Чарли, можешь поверить, что такая красотка согласилась сниматься у меня?

Моника действительно заслуживала эти комплименты. Любимый парикмахер Моники, мускулистый Дэмиэн с волосами, собранными в конский хвост, обнял ее как сестру, с которой долго не виделся, и повел в трейлер.

– Подожди немного, и ты увидишь все гардении, которые я привез для тебя, – сообщил он, – все ради тебя.

Моника помахала мне рукой, прежде чем исчезнуть за дверью.

Тогда Барт взял меня под руку и повел в свой трейлер.

– Господи, я так рад твоему приезду! – бормотал он. – Какая отличная идея – навестить меня в этом захолустье! Чертовы зануды!

– Кто?

– Все! Модели… Я думаю, этот парень, Джесс, немного сумасшедший. Ты с ним знаком? Дьявол! Лила, этот общипанный куренок, разговаривает сама с собой под деревом. У нее тоже с головой не в порядке. Ей нужен торазин, а парикмахеру – стероиды. Так что сам понимаешь, вы с Моникой тут очень кстати… Хочешь эспрессо? – Он не стал дожидаться ответа. – Келли, приготовь моему другу эспрессо. Посмотри на мою машину. Мне доставили ее из Нью-Йорка. Точно такая, как в «Римском кафе».

Забавного вида машина для приготовления эспрессо напоминала автоматы викторианской эпохи, разрисованные ангелами и кельтскими узорами.

– Во… видел это?

Он сунул мне под нос газету. На первой странице красовалась фотка Данте Казановы на больничной каталке.

Я прочел заголовок, напечатанный чуть меньшим размером шрифта, чем основная новость дня о трех тысячах погибших в результате землетрясения в Пакистане.

Известный дизайнер подвергся нападению…

Информации было немного. Казанова ушел с вечеринки совершенно один, и на него набросились неизвестные, когда он садился в автомобиль. Его госпитализировали с травмой черепа. У полиции пока не было версий о причинах случившегося.

– Такое бывает и с людьми менее скандальными… – заметил Барт.

– Все равно странно, – возразил я, – я там был вчера.

– Да? И он был в порядке? Если это что-то секретное, можешь не сомневаться, я никому не скажу. – Он подмигнул.

– Я ничего не знаю. Все это случилось сразу после вечеринки, на которой мы оба присутствовали. У него что-то было с Мелани Мартин. Они почти лежали друг на друге… когда я собирался уходить…

– Да, ну так у тебя был мотив.

– Какой мотив у меня мог быть? Я едва знаю Казанову… имею в виду, я встречался с ним иногда. Довольно скользкий тип…

– В нашем бизнесе все скользкие, – отозвался Барт, постукивая пальцами по пачке «Кэмел». – Ты не должен удивляться! Я даже про себя могу сказать, что сам бываю не слишком прямолинеен… иногда. Это моя работа. А у тебя работа попроще, ты можешь себе позволить не юлить… Ты ведь горилла Хелен…

– Не хочу разочаровывать тебя, Барт…

– Ты меня никогда не разочаруешь. Я знаю, что на тебя можно положиться…

– Я этого не делал, поверь мне. Я не нападал на него.

Он помешал кофе пластиковой ложкой.

– Я видел заголовок о том, что головорез семи футов роста избил растлителя малолетних… Я же знаю, ты защищаешь интересы Ротти. Все в порядке. Я бы поступал так же. Ты должен помнить, у этого придурка мозг размером с горошину, и любой крепкий удар может его вышибить окончательно.

– Барт… на вечеринке было несколько парней из баскетбольной команды, они все были без ума от Мелани Мартин. Он спит с ней… я не утверждаю, но наверняка это так… ее муж вполне мог нанять кого-нибудь, чтобы ему двинули…

– Ее муж?

– Эдди Веном. Он же маньяк. Он уже однажды избил Северина.

– Чарли! Чарли! Ты так наивен… По-моему, Мелани Мартин перетрахалась уже со всем миром. Даже мой ассистент Рой спал с ней. Она прислала ему букет цветов в благодарность за удовольствие. И я с ней спал, но ничего не помню. Она была омерзительна, и я вышвырнул ее из постели. Я даже поменял номер телефона, чтобы она мне не звонила. Если этот несчастный рок-н-ролльный идиот будет избивать каждого ее бойфренда, то скоро окажется в Алькатрасе.

– Алькатрас закрыт, Барт.

– Ну, так какая там есть еще тюрьма?

Барт открыл сейф и вытащил оттуда записную книжку с истрепанными загнутыми страницами. Перелистав, ткнул пальцем куда-то и положил ее передо мной.

Там была фотография Мелани, совершенно голой, за руки и за ноги привязанной к кровати. Вокруг ее ног обвивалась змея, устроившись головой на ее промежности.

– Это миссис Веном! Знаешь, откуда это? Из фотосессии «Аллюра». Так что басни про ее стыдливость в бикини полный бред.

– Но здесь никакого бикини.

– Вот-вот, а я что говорил.

– Что ж, вероятно, она и, правда, шлюха, – согласился я.

– Причина, по которой досталось Северину, не связана с ревностью. Точнее, это ревность иного порядка., муж просто завидует Мелани, она зарабатывает намного больше, чем он. А еще Северин однажды порекомендовал ему парикмахера, который не очень удачно постриг.

– Тогда кто же избил Казанову? – спросил я.

– Это у тебя надо спросить. – Барт улыбнулся, обнажив заостренные, как у крокодила, клыки. – Думаю, это твоих рук дело.

Мы оба расхохотались, но он смеялся громче.