Текст книги "Фактор внешности"

– Это просто ошибка! Он любит меня. Мы с ним самые лучшие друзья. Я участвую в каждом его показе. Я зову его папулей!

– У тебя слишком скверный характер, чтобы вообще иметь друзей, – заметил я и пошел прочь.

Шоу получилось очень экстравагантным. Удлиненные силуэты, яркие цвета, экзотические ткани, необычные аксессуары. Коллекция была действительно оригинальной на фоне вечно повторяющихся модных мотивов остальных дизайнеров. Завершился показ выходом Зули в белом свадебном платье с фатой, напоминающей монашескую накидку. Зал разразился овациями. После того как Зули ушла со сцены, Сулейман тоже принялся аплодировать. Выглядел он растерянным, но счастливым. Но Зули внезапно опять выбежала на сцену с огромным букетом белых роз и, подойдя к Сулейману, вложила цветы ему в руки и поцеловала его. Он был на полголовы ниже, и хотя было темно, я почему-то почувствовал себя неловко, глядя на них.

Часом позже я пришел за кулисы; оставалось пятнадцать минут до начала показа другого дизайнера, коллекция которого была сделана в китайском стиле. Сьюзан стояла полуобнаженная, пока две женщины одевали ее, и просматривала договор, принесенный мною. Зули в десяти шагах от нас громко возмущалась тем, что ее шофер забывает обращаться к ней мисс Стюарт, а зовет по имени.

– Ненавижу, когда ниггеры пытаются со мной фамильярничать!

В этот момент кто-то подкрался ко мне сзади и обнял за плечи. И как только я повернулся, меня встретил поцелуй. Какая-то прекрасная незнакомка стояла передо мной и улыбалась. Дженни, блондинка-англичанка с ярким макияжем.

– Не скучал по мне, – рассмеялась она.

– Я бы тебя не узнал, если бы не твоя улыбка.

Дженни опять рассмеялась. Она умела это делать так, что ее смех, веселый, открытый и сексуальный, трудно было позабыть. Обычно умные люди отличаются от дураков именно манерой смеяться.

Облако сигаретного дыма ударило ей в лицо.

– Не видишь, мы заняты, – раздался голос Сьюзан.

– Очень приятно, я Дженни, – представилась девушка.

– Тут каждую вторую зовут Дженни, – отрезала Сьюзан довольно враждебно.

Дженни насмешливо взглянула на меня и, повернувшись, пошла прочь.

Я собирался спросить у Сьюзаи, чем вызвано ее столь негативное отношение к девушке, но ко мне подошел Мистлето. Лицо у него было настолько густо покрыто макияжем, что краска начала течь от пота.

– Идем со мной!

– Минутку!

– Немедленно, сейчас же!

– Что за срочность, Ортон?

– Китген! – прошептал он. – Она немного не в себе.

Сьюзан все еще разговаривала с кем-то о пользе молока, а сумасшедший хореограф уже тащил меня к выходу из комнаты.

– Она заперлась в туалете и не выходит!

– Почему?

– Не знаю. Кричала всем: «Пошли вон!» – а теперь вообще молчит. У нас еще такого не случалось. Никогда!

Он указал на дверь в конце зала, в которую барабанила топ-модель из другого агентства.

– Ступайте, займитесь делом, – велел я Мистлето, – я ее вытащу.

Я подошел к двери, но девушка продолжала стучать по ней как одержимая.

– Не отвечает?

– Кто? – Девушка посмотрела на меня в недоумении.

– Киттен. Это она заперлась там.

– Ну, так вытащите ее оттуда, я хочу писать.

Я постучал в дверь.

– Киттен! Это Чарли!

Зная Киттен, я полагал, что она забилась в сортир, чтобы, сидя на унитазе, беседовать по телефону со своим бойфрендом. Я постучал еще раз, но ответа не последовало.

– Китген, это Чарли, с тобой все в порядке?

И снова молчание.

Модель, стоящая рядом, была уже на грани нервного срыва.

– Что она там себе воображает! Пусть хоть дверь откроет, мне нужно в туалет перед шоу!

Я не знал, что предпринять, но прибежал Мистлето. В своей обычной истерической манере он начал жаловаться:

– Нам надо ее вытащить. У нее же первый выход!

Потоптавшись немного, он снова умчался куда-то. Я уже присмотрелся к замку и пришел к выводу, что открыть его нетрудно – довольно примитивный замок, из тех, что обычно ставят на двери ванных. Я достал нож и открыл его. Киттен сидела на унитазе, одетая, с сигаретой в руке. Я вытолкнул возмущенную модель вон и захлопнул дверь. Надо было привести Китген в чувство.

– Очнись. – Я потряс ее за плечо.

Кое-как я заставил Киттен подняться. Она едва держалась на высоких каблуках. Медленно открыла глаза и посмотрела на меня в полубреду. Но затем произошло то же, что и всегда, когда она видела меня, – Киттен улыбнулась.

– Чарли! Привет, Чарли! А что ты делаешь в туалете?

– Я взломал замок. Хотел убедиться, что ты еще жива.

– О да. Вполне. – Она говорила как во сне, но это было даже забавно.

– Пойдем, тебе пора, шоу скоро начнется.

– Не хочу, мне оно не нравится.

– Надо идти, иначе будет скандал. Я хорошо знаю Мистлето, не дай Бог сорвать его планы. Соберись с силами, и пойдем.

– Мне нужно кое-что… порошок… он у меня в сумке, можешь найти ее…

Разумеется, меня привела «в восторг» просьба принести ей порцию наркотика, но выхода не было. Судя по всему, она слишком плохо себя чувствовала и без дозы работать была не в состоянии. Я вышел за дверь и разыскал ее сумку, перетряхнув все, что в ней лежало. Под руку попалась страница из какого-то журнала, свернутая самым подозрительным образом.

– Это он?

– Нет, это плохой порошок.

– А хороший где?

– В маленькой баночке.

Я нашел баночку и подал Китген.

– О да! – Она глубоко вздохнула. – Это он.

Киттен сняла крышку и вдохнула порошок сначала одной ноздрей, затем другой по несколько раз. И ожила немедленно.

– Хочешь немножко?

Она протянула мне баночку, но я отказался.

– Мне не нравится твое состояние, – заметил я.

– Не беспокойся, все это ерунда. – Она разглядывала себя в зеркало и как-то неуверенно проводила пальцами по лицу.

Кто-то постучался в дверь.

– Киттен! Киттен! Отвечай сейчас же! – завопил Мистлето.

– Извини, дорогой. – Она открыла дверь и высунулась наружу: – Ортон, милый, мне немного нехорошо. Надо было немного отдохнуть. Я через минуту приду.

– Шоу начинается!

– Без меня не начнут, – рассмеялась она в ответ и, обняв меня, крепко поцеловала в губы. – Ты самый лучший, Чарли, лучше всех!

– Можно поговорить с тобой чуть позже? – спросил я.

– Давай выпьем вместе. Приходи за мной и поедем в отель.

– Ты в «Ритце»?

– Нет, в «Рафаэле». Приходи в семь.

Обычно я стоял за сценой во время показа, но на этот раз мне хотелось посмотреть на шоу из зала. Я нашел место у самого края подиума, где всегда толпились оголтелые фанаты, жаждущие наблюдать поближе. Киттен вышла третьей – безупречная, блистательная, уверенная в себе, словно королева. Молли Уитни встала и аплодировала в течение всего представления. Киттен была просто уникальна, она приковывала к себе всеобщее внимание.

Девушки принимали восторги как должное, расхаживая по подиуму, но никто не был настолько сексуален и привлекателен, как Зули и Сьюзан. Сьюзан вышла последней в шелковой черной рубашке и бархатных брюках. Подняв руки над головой, она повела бедрами, и зрители взвыли от восхищения. Молли Уитни крикнула: «Браво!»

Сьюзан не знала, что я нахожусь совсем рядом, но у края подиума повернулась и на минуту задержала свой взгляд именно на том месте, где я стоял в темноте. На смену ей уже шла Дженни в солнечных очках и пластиковом дождевике, в туфлях на очень высоких каблуках. Но дойдя до центра подиума, Сьюзан на обратном пути снова покачала бедрами и исчезла за сценой под гул аплодисментов и криков поклонников.

Неизвестно, отчего мне пришла в голову мысль, что столь необычное поведение Сьюзан на сцене обусловлено ревностью к Дженни. Ей не хотелось, чтобы публика принимала соперницу с таким же восторгом, как ее. Но тут случилось самое неприятное и неожиданное – во втором заходе Сьюзан толкнула Дженни так, что та упала бы, если бы стоящий у края подиума Хал Рубен– штейн, редактор модного журнала для мужчин, красавец атлетического сложения с крепкими руками, не подхватил ее и не поддержал. Дженни запечатлела поцелуй у него на щеке и вернулась в строй. Публика восприняла инцидент как уловку постановщика, но я знал, что это не так. Дженни улыбалась бесчисленным вспышкам фотокамер, и всем было ясно, что родилась новая звезда, но я по-прежнему был озадачен выходкой Сьюзан.

Я так и не пошел за кулисы, но позвонил Сьюзан на мобильный.

– Привет, Чак, – прочирикала она. Когда она хотела меня позлить, то называла Чак, зная, что я ненавижу это имя.

– Как ты могла такое сделать?

– Сделать что?

– Толкнуть девушку.

– Это была случайность.

– Черт.

– Но ей только на пользу.

– Почему?

– Ну, как же, такой восторг!

– Тебе аплодировали не меньше.

– Неудивительно. Но я супермодель, а она нет.

– Ей всего восемнадцать.

– Надеюсь, она доживет до девятнадцати.

Сьюзан отключила телефон. Я так и не успел объяснить, что все приняли происшествие за намеренный трюк Ортона Мистлето и восхищались его гениальностью, поскольку Хэл так и не признал, что падение Дженни было для него полной неожиданностью. Наоборот, он поддерживал идею о своем запланированном участии в шоу.

В шесть тридцать я позвонил Китген. Но никто не ответил. Я позвонил в «Рафаэль», но и в ее номере трубку тоже никто не взял. Возможно, она задержалась, и я позвонил в «Ритц».

– Месье Казанову, будьте любезны.

– Одну минутку.

Раздалось три сигнала, и он снял трубку.

– Да? Алло! Кто это, черт побери?

Я услышал женский голос где-то рядом с ним и, ничего не сказав, отключил телефон, решив, что у меня еще есть надежда встретить Киттен в «Рафаэле». Я снова позвонил в ее номер, и снова никто не ответил. Поэтому я уселся ждать в фойе. Я ждал столько, сколько было в моих силах, так что когда прибыл на кинофестиваль, то просто заснул в кресле.

Разбудил меня сосед, возмущенный моим храпом.

ЭД И ЭДДИ

Я не мог больше верить в то, что человек перед смертью успевает вспомнить всю свою жизнь, поскольку не в состоянии был вспомнить ничего из своей жизни, когда мы летели на ржавом «лэндровере» по краю дороги над обрывом, а внизу под нами дремало Средиземное море. Мое сознание в тот момент было пустым и безмятежным. В голову приходила всяческая чепуха. Я размышлял о том, что не пообедал как следует, а значит, пустой желудок обеспечивает мне меньший вес при погружении в воду и возможность выплыть на поверхность… И вот, глядя в глаза смерти, я не думал ни о чем, кроме как о жирном гамбургере, который не успел съесть. Его образ парил перед моим внутренним взором, как гигантский дирижабль, заслоняя собою страх перед возможной катастрофой.

Можно было не сомневаться в водительских талантах Эдвины. Она могла ловко управиться с любой машиной даже на самых высоких скоростях. Водила она бесподобно, но неприятность заключалась в ее не самом лучшем зрении. Вообще-то Эдвина была слепа, по крайней мере так говорил мой приятель Барт, сидевший с ней рядом как раз на «месте смертников» и беспрестанно куривший «Мальборо». Слепа, и это не преувеличение. Только теперь я начал понимать, что совершенно несправедливо считал Эдвину снобом. Дело не в снобизме, а в том, что она не здоровалась со мной, потому что не замечала.

Поскольку гнали мы довольно быстро, все ее внимание было целиком сконцентрировано на дороге. Но, расположившись на заднем сиденье, я не мог с уверенностью сказать, видит ли она что-нибудь на самом деле. Казалось, намного больше, чем на себя, Эдвина полагается на реакции Барта. Она следила за выражением его лица, пока мы неслись со скоростью восемьдесят километров в час.

– Знаешь, Барт, – ее произношение было настолько изысканным и безупречным, как может быть только наследственное, а не приобретенное, – я помню тот момент, когда потеряла к тебе всякое уважение.

Когда я выглядывал в окно, то смотрел вниз, в пропасть под нами, пытаясь разглядеть, где находится наш отель, выспаться в котором я рассчитывал, если останусь в живых.

– Это было, – продолжала Эдвина, – когда ты наклонился над моей выгребной ямой в своем грязном саронге с дырой, используя мою машинку для ногтей, чтобы удалить волосы с груди. Конечно же, ты не мог захватить ею волосы! Но разве ты соображал, что она для этого не предназначена! Если ею можно стричь ногти, то можно стричь и волосы и вообще все, что угодно, размышлял ты.

Она болтала без умолку.

– …твои отпечатки! Ты грязная свинья!

Эдвина встречалась с Бартом уже почти год. Он не мог порвать с ней, поскольку она одна из наиболее влиятельных редакторов модных изданий, которые не приняли бы Барта без ее протекции. Он нуждался в ее поддержке постоянно, чтобы не остаться без работы. Конечно, он суперпрофессионал в своем деле, настолько талантливый, что мог бы позволить себе пренебрегать отношениями с редакторами, но стереотип работы в модельном бизнесе предполагал соблюдение правил игры, и поэтому он предпочитал вести себя так, а не иначе. Барт умел не замечать то, что замечать не следовало. Эдвина была слепа, глуха, да еще и претенциозна, вульгарна и деспотична, но Барт не обращал на это внимания. Он делал вид, будто его все устраивает. Ценил в ней умение одеваться со вкусом, прекрасную фигуру. Всю дорогу Барт совал мне в нос ее полароидные снимки в голом виде. И почему-то при взгляде на них я тут же забывал про страх смерти.

Эдвина – красивая женщина, но чтобы наслаждаться ее красотой, нужно научиться не слушать то, о чем она говорит. Ужасное жеманство сводило на нет приятное впечатление, складывающееся при первом знакомстве. Но в то же время у нее был острый ум, интеллект, способность анализировать вещи, недоступные пониманию многих. Она одинаково хорошо ориентировалась как в самых обыденных вопросах, так и в предметах глубоко философских и абстрактных. Эдвина могла дать почти теологическое обоснование кажущимся пустыми и случайными капризам моды. Но если она видела плохо одетого человека, то даже не считала нужным снизойти до общения с ним, считая неумение одеваться признаком тотальной глупости. Она не разговаривала со мной несколько дней после того, как однажды увидела меня в пиджаке с пуговицами, отштампованными фирменным знаком «D&G», – деталь, на которую вряд ли кто-либо еще обратил внимание. Эдвина решила, что я принадлежу к тому примитивному типу людей, которые одеваются во второсортную продукцию «D&G». На самом же деле этот пиджак Кара дала мне во время игры в гольф, и я даже не стал рассматривать его. Позднее Барт объяснил мне причину недовольства Эдвины, и тогда мы помирились с ней.

Отец Эдвины был знаменитым историком искусств, который благодаря своему отцу и отцу своего отца смог занять видное положение в научном мире и позволить себе путешествовать по всему миру. Эдвина выросла в Лондоне, но ей также пришлось переезжать с места на место от Бермудов до Индии и Кении.

Африка разожгла пламя романтической страсти между Эдвиной и Бартом. Они вместе ездили на фотосессию Зули, которая проходила в окружении племени масаев по заказу британского «Вог». Их взаимное презрение и антипатия друг к другу с самого начала послужили теми искрами, из которых потом разгорелся костер их романа.

К тому моменту, когда Эдвина с визгом остановила машину перед входом в отель «Святая Екатерина» в Амальфи, я уже был погружен в состояние священного ужаса и забытья, скрючившись на заднем сиденье. Она тут же побежала спросить, доставили ей одежду для съемки или нет, Барт помог мне выбраться из автомобиля.

– Господи, Барт, я почти не сомневался, что нам конец.

– Странно, что тебя это испугало. Я-то готов к смертельному прыжку в любую минуту.

– Если она ни черта не видит, как может так водить машину?

– По памяти. Она ездила по этой дороге миллионы раз.

Мы нашли Эдвину в баре. Она наслаждалась созерцанием присланной одежды.

– А вот и Чарли.

Эдвина оглянулась, но я знал, что моего лица она видеть не может. Чертовка просто определила, что это я, по длине тени, появившейся в комнате. И еще она отлично различала звук шагов каждого знакомого, зависящий от того, ботинки какой марки он носит. Я ответил жизнерадостно, не придавая значения тому, что с Бартом она постоянно обменивалась колкостями. Иногда на нее находило дурное настроение, и Эдвина прикидывалась, что забыла о моем присутствии. Как правило, это случалось в те минуты, когда она ссорилась с Бартом и ее раздражали все, кому он симпатизировал.

– Ты виртуозно водишь машину! – сказал я.

– Да, прелестный бар, правда? – отозвалась Эдвина. – Моя мама обычно привозила нас сюда.

Только теперь я полностью убедился в том, что Эдвина не только слепа, но и глуха. Но несмотря на все эти недостатки, у нее была потрясающая способность к творческому видению, и фотографы любили с ней работать. Она не только прекрасно ориентировалась в истории моды, но и понимала, как надо создавать великие фотографии. Очень многим она подсказала наилучшую концепцию для работ, удостоившихся впоследствии всеобщего признания.

Она сделала успешную карьеру в качестве редактора модных журналов, но также преуспевала и в области частных коммерческих проектов и консультаций дизайнерам.

Эдвина почиталась музой Педро Поуэла, пылкого дизайнера, который, как и многие из его поколения, очень быстро достиг признания в мире моды. Некоторые его поклонницы принадлежали к числу высокопоставленных особ и носили его одежду, тем самым обеспечивая ему отличную рекламу. Эдвина не только консультировала Педро перед его показами, но и принимала участие в разработке концепций многих коллекций.

Каждый месяц она приезжала в частное ателье Педро неподалеку от Таймс-сквер и привозила коробки, набитые до отказа всяческими находками, приобретенными ею в маленьких захолустных магазинчиках и на распродажах по всему миру. Она была способна не только по фасону и ткани определить дизайнера и время создания вещи, но и знала наперечет всех моделей и фотографов прошлого и настоящего. Ей достаточно было взглянуть на обрывок журнальной страницы, чтобы сказать: «Ли Миллер», «Коллекция Палм-Бич 1957», «Бэйб Пэли»… Эдвине принадлежали странные афоризмы наподобие «Коричневый – это черный нового времени», «Розовый – это морская голубизна Индии», «шотландский плед – это зарождение модернизма» или «Чтобы понять, что у девушки среднестатистическая личность, достаточно заметить, что у нее французский маникюр».

Среди ее творческих фантазий насчитывались самые разнообразные достижения – модели с павлинами, модели в спортивной одежде, взбирающиеся по склону Гималаев, модели на воздушном шаре, Зули и Сьюзан в одежде Вивьен Уэствуд, пьющие чай с папуасами в Новой Гвинее. Но сама Эдвина одевалась в ультраконсервативном стиле. Предпочитала вещи от Шанель и белые блузки. В крайнем случае, могла надеть черные джинсы и майку. Под ее влиянием Барт тоже стал предпочитать классические костюмы «Андерсон и Шепард». Думаю, Эдвина верила в абсолютную магию моды и не сомневалась, что костюм делает человека таким, каким он хочет стать. То есть, одеваясь как джентльмен, мужчина ведет себя как джентльмен. Откровенно говоря, у меня такой иллюзии не было. Мне неоднократно доводилось наблюдать, что пария остается парией, даже если одевается по-королевски.

У Барта, конечно же, поначалу были совершенно иные предпочтения в одежде. Он носил яркие ткани и экстравагантные силуэты, привлекающие внимание окружающих. И, разумеется, он с презрением относился не только к бизнес-костюмам, но редко даже носки надевал. И лишь сблизившись с Эдвиной, перешел на строгий крой, напоминающий костюм Неру, и с тех пор заказывал только его.

Я оказался с этой парой в Амальфи, когда они должны были подготовить серию снимков пляжной моды для июльских номеров журналов. Погода стояла отличная, но тихое море было еще холодное. Барт собирался фотографировать девушек на фоне романтических скал и утесов побережья. Мы осмотрели все возможные места в поисках подходящих видов и наконец, остановили выбор на Капри. Меня Ротти послала наблюдать за работой Барта только потому, что ее тревожило подозрение, вдруг он заставит девушек прыгать с утесов в воду или придумает еще какую-нибудь опасную затею.

Как бы то ни было, с их обоюдного согласия Эдвина заказала Кару, Киттен и Юшку для съемок. Это был тот подбор моделей, который обычно очень сильно раздражал Роттвейлер, поскольку она не любила, когда для работы у нее забирали сразу всех лучших супермоделей. Но тем не менее пришлось согласиться. Юшка в это время была на Капри, однако разыскать ее Эдвине не удалось, но Кара и Киттен прибыли к нам вовремя.

– Она собирается участвовать в показе у этого ужасного типа, уж поверь мне, – пожаловалась Эдвина. – Барт, если только он явится к нам, избавься от него немедленно.

Барт удивленно округлил глаза и продолжил читать «Гарольд трибюн» трехдневной давности.

– Не будь дурочкой, Эд, – возразил он, – она тут из-за нашего Чарли. А он ведь не развлекаться сюда приехал, его прислали защищать кое-кого. А при любом удобном случае он и Юшку сможет заполучить.

Эдвина закурила.

– А ты, правда, это можешь? – Она посмотрела на меня с надеждой. – Я всегда с ней работаю, она божественное создание. Но, к сожалению, совершенный ребенок, почти как Барт.

Барт сделал вид, будто не слышал последних слов. Я ушел, чтобы привести Кару и Киттен, которые катались на катере и теперь ждали меня на пристани. Когда я уходил с террасы отеля, Барт лежал в шезлонге неподвижно, прикрывшись газетой, чтобы у Эдвины не возникло желания затеять с ним новый спор.

– Жаль, что ты никогда не присоединишься к движению скаутов, Барт, оно способно превратить мальчишку в мужчину… Барт, ты меня слушаешь?..

Разумеется, он ее слышал, если даже я мог слышать ее голос, удалившись на триста метров от отеля, но Барт продолжал молча спать под своим «Гарольд трибюн».

Пока шла фотосессия, у меня было чем заняться. Я сидел на пляжном полотенце, загорая или читая классиков античного мира Плиния Младшего о разрушении Помпеи и Светония – биографию Тиберия из «Жизни двенадцати цезарей». Последний как раз имел резиденцию на Капри, которая состояла из двенадцати вилл. С этого острова он управлял своей империей. По ходу дела я любовался на то, как дочка местного миллионера, девочка-подросток, лазила по горам. Но это скорее было исключение, чем правило, поскольку на девушек мне не хотелось смотреть вовсе. Если раньше я научился смотреть и не замечать их, то теперь я даже не поднимал глаз, поскольку чувствовал крайнюю степень пресыщения концентрацией женской красоты и женского общества за время работы в агентстве. Я мог равнодушно смотреть на обнаженную Киттен, стоящую высоко на скалистой площадке или на каменистом пляже. Я бы даже сказал, ее вид действовал на меня успокаивающе. Я мог, глядя на нее, предаваться фантазиям на темы античных мифов и представлять себе, что это одна из морских нимф стоит под яркими лучами солнца.

Если бы Тиберий увидал Кару, Киттен или Юшку, он бы впечатлился их красотой, о да! Но кроме этого, его поразили бы их изнеженность, капризность, страсть к роскоши, превосходившие все, что ему случалось видеть в те времена. Думаю, он не преминул бы пригласить их погостить на своих двенадцати виллах, как и полагалось поступать с созданиями, подобными их покровительнице – пеннорожденной Венере.

Через несколько часов Барт решил, что для съемок ему необходим мужчина, и сообщил, что у него есть на примете красивый парень лет двадцати в белой майке и рваных джинсах. Барту нравилось, что волосы молодого человека выгорели на солнце и приобрели медовый оттенок, а черты лица чем-то напоминали совершенство античных статуй Аполлона и Диониса. Парень оказался завзятым рок-н-ролльщиком. Он очень недурно пел и исполнял на гитаре свои любимые мелодии, чем сразу покорил Эдвину. Она даже снисходительно отнеслась к тому, что он ни разу в жизни еще не участвовал в съемках и напрочь был лишен какого бы то ни было профессионализма. Зато атлетическое сложение и выразительные бицепсы так нравились Эдвине, что она простила, когда он воспротивился попытке нарядить его в купальный костюм в стиле ретро. Всем нам было, разумеется, понятно, что дешевые кожаные браслеты на запястьях и бандана свидетельствуют о том, что он серьезно нуждался в деньгах.

Как-то раз между Бартом и Эдвиной все же зашел разговор о его модели.

– Мне нравятся эти браслеты, – заметил Барт.

– Они просто нелепы, – возмутилась Эдвина. – Ты можешь представить, чтобы Тадзио[40]40
  Тадзио – мальчик необычайной красоты, герой новеллы и одноименного фильма «Смерть в Венеции». Эдвина говорит о нем не только потому, что Тадзио считался образчиком безупречной красоты, но и потому, что действие «Смерти в Венеции» относится ко времени стиля ретро.


[Закрыть] появился в них или в этой идиотской бандане?

– По-моему, они вполне уместны! – настаивал Барт.

– Ужасны! Ты должен меня послушать! – кричала Эдвина.

Компромисс был почти достигнут, когда Эдвина предложила убрать хоть что-нибудь из стандартного рокерского набора, если бы Барт уступил.

– Нет, пусть остается бандана, она выглядит отлично, – отчеканил Барт.

Эдди посмотрел на Эдвину в нетерпении.

– Может, не стоит оставлять эту пошлость. Мальчик, кажется, очень гордится этими аксессуарами, но нам стоит поговорить с ним… деликатно…

– Деликатность-шмеликатность, – отозвался Барт, передразнивая Эдвину. Он знал, что его нью-йоркский акцент и без того изрядно раздражает подругу.

Эдвина схватила его за плечи и прижала к стволу оливы.

– Эта съемка для него шанс стать моделью, – продолжала она менторским тоном. – Если он сейчас не излечится от дурного вкуса, то потом ему все равно придется это сделать, иначе не на что рассчитывать… И вообще, какие надо иметь мозги, чтобы носить такое…

– Я у него вообще никаких мозгов не заметил, – огрызнулся Барт.

Эдвина покраснела от гнева и повернулась ко мне:

– Чарли, ты должен сделать что-нибудь.

– Что? – Честно говоря, у меня не было желания заботиться о чьей бы то ни было карьере, тем более когда речь шла неизвестно о ком.

– Это и так большая удача для мальчишки, с банда– ной или без нее, – ответил Барт, закурив сигарету, когда Эдвина отпустила его. – Ты и глазом моргнуть не успеешь, как он окажется на обложке «Вог».

– Тебе лучше бросить курить, – раздраженно отозвалась Эдвина.

– Я это и сделал когда-то, – тихо возразил Барт. – Но опять начал, когда мы познакомились.

Эдвина сделала классический разворот на высоких каблуках и удалилась.

– Думаешь, парень нормально выглядит?

– Бога ради, обрати внимание, как он смотрит на девушек. Они его интересуют гораздо больше, чем карьера модели.

– Ему плевать на свое будущее?

– Таким, как он, не до будущего. Их интересует настоящее. В будущем никто не может гарантировать, что он не умрет от передозировки, как это часто случается с парнями вроде него.

* * *

Я проснулся поздно, и когда прибыл к скале, где планировались съемки, Эдди уже был там. Волосы зачесаны назад, щеки нарумянены, одет в купальный костюм, мало чем отличающийся от тех, что носили герои Фицджеральда. Кара и Киттен, закутанные в черные прозрачные ткани, с густо подведенными тушью глазами, уже были готовы занять свои места, но Барт все никак не мог избрать наилучший вариант композиции. Киттен явно скучала, курила и стряхивала пепел в углубление в камне скалы. У Эдди глаза блестели от волнения, а губы дрожали. Кара тоже выглядела обеспокоенной настолько, что это стало заметно, чего с ней не бывало ранее.

– Ты уверен, что тут безопасно, Барт? – вскричала Кара.

– Конечно, не уверен. Я же не геолог. Думаю, здесь время от времени тоже происходят обвалы.

Киттен засмеялась, но Кара по-прежнему нервничала. При ярком солнечном свете было видно, как она бледна. В конце концов, Кара подошла к ассистенту и стала просить забрать ее со скалы и перенести обратно на землю.

– Ну вот! – возмутился Барт. – Теперь, когда я все устроил, ты собралась сбежать?

– Я не могу тут оставаться! – воскликнула Кара.

Я взобрался к ней и подошел совсем близко. Тогда она прошептала мне нарочно так громко, что ее слова могли расслышать абсолютно все:

– Он спятил. Отсюда явно кто-нибудь свалится.

– Я позвоню в журнал На этот раз он слишком далеко зашел, – сказала Эдвина и принялась нажимать кнопки телефона.

– Сейчас только четыре утра в Нью-Йорке, – предупредил я.

– Позвоню Анне домой!

– Ну, тогда она, возможно, и ответит, – согласился я, прислушиваясь к эху моего голоса, отраженному камнями.

– У меня кружится голова. Это солнце, да еще вода внизу. Неужели нельзя снимать на берегу моря? Там есть прекрасные гроты, – продолжала Кара, следящая за каждым движением Барта, неспешно докуривающего сигарету.

– Приведите сюда Юшку! – распорядился он, помедлив еще немного.

Я направился под тент, туда, где гримировали и одевали моделей. Юшка разговаривала по телефону и рыдала. Тушь ручьями текла у нее по щекам, а расстроенный визажист смотрел на нее, опустив руки.

– Только посмотрите, что она натворила, – произнес он убитым голосом.

Юшка бодро улыбнулась, заметив меня, и закрыла телефон.

– Барт зовет тебя. Он хочет, чтобы ты тоже стояла на утесе.

– Отлично, – прошипела она.

– Надо срочно поправить подводку, – предупредил визажист.

– Не надо, – возразила Юшка, – ничего страшного.

С этими словами она выбежала из-под тента, не обращая внимания на крики преследующего ее гримера и мои тоже.

– Он псих, – сообщила Кара Юшке, быстро взобравшейся на утес.

– Я, наверное, тоже, – ответила Юшка.

Она встала на место Кары и начала позировать в лучших традициях своего стиля сексуальной богини.

– Изумительно! – восклицал Барт. – Вот кому действительно суждено быть суперзвездой.

Кара ехидно усмехнулась, но Барт этого не заметил.

– Но весь макияж расплылся! – в отчаянии закричал визажист, сняв соломенную шляпу, под которой прятался от солнца.

– Что ж, можешь подняться к ней и подправить, – предложил Барт.

Тот, щурясь, взглянул на вершину утеса и тихо ответил:

– Нет.

– Что-то я не расслышал, – отозвался Барт.

– Нет! – громко крикнул визажист с таким ужасом в голосе, что все рассмеялись.

Эдди вдруг закрыл глаза, и я содрогнулся при мысли, что сейчас он наклонится вперед и рухнет с высоты утеса вниз, в море.

– Эдди, с тобой все в порядке? – окликнул его Барт.

Эдди открыл глаза и улыбнулся.

– Все нормально. Начинаем. Вам надо выглядеть так, словно вы боги, сошедшие с Олимпа! – велел Барт.

И вот боги и богини принялись вставать в позы, строить гримасы, прихорашиваться. Делали они это автоматически, как другие люди зевают или щурятся. Ветер трепал верхушки деревьев, но их шум заглушал треск камеры Барта.

И вдруг раздался окрик, которого никто не ожидал и не понял, поскольку никто не знал итальянского. Я по крайней мере не разобрал ни слова. Возможно, остальным помешали шум моря, пролетающего самолета или тарахтение моторной лодки, но Юшка замерла и уставилась вниз. Данте стоял на площадке рядом с нами и звал ее жестами спускаться. Барт оторопел от такого вмешательства в его работу.

– Черт, что такое?!

Но когда все опомнились, никто не увидел Эдди.

– Эдди! Эдди! – позвал Барт, оглядываясь.