Текст книги "Тайна масонской ложи"

Празднество во дворце Монклоа
Мадрид. 1751 год
26 июля

Никто не заметит этих ужасных царапин на твоем лице – мы их хорошо замаскировали. Фаустина помогала своей приемной дочери закончить подготовку к празднеству. Это был не только самый блистательный из всех балов, устраиваемых в Мадриде, но и первый бал, на который Беатрис должна была явиться со своим женихом – герцогом де Льянесом.

– Сегодня, голубушка, ты будешь в центре всеобщего внимания, хотя многие девушки, конечно, попытаются затмить твою красоту. – Фаустина ласково поцеловала Беатрис в щеку. – Закрой глаза: я прикрою твое лицо платком и припудрю парик.

Графиня де Бенавенте очень радовалась перемене в поведении Беатрис, которая была заметна в последние два дня. Фаустина не знала, чем вызвана эта перемена, да и не хотела об этом расспрашивать девушку, однако для нее было очевидно, что Беатрис стала совсем другим человеком. Более того, не далее как сегодня утром она даже выразила удовлетворение тем, что поедет на бал вместе со своим будущим супругом.

У Фаустины было немало проблем, связанных с ее беременностью, а потому она, осознав, что Беатрис уже больше, пожалуй, не будет доставлять ей дополнительных хлопот, почувствовала некоторое облегчение.

Беатрис еще раз посмотрелась в зеркало и попросила Фаустину надеть ей корсаж, который должен был подчеркнуть округлость груди. Фаустина сначала расстегнула дорогое верхнее платье из сиреневого шелка, которое Беатрис сегодня надевала в первый раз, а затем принялась возиться с завязками ее нижней юбки. Потом она надела на нее корсаж, и Беатрис, критически осмотрев свою ставшую еще более стройной и привлекательной фигуру, удовлетворенно кивнула. Фаустина начала застегивать ее одежду, а заодно поправила кринолин, увеличивающий объем бедер Беатрис, и разгладила светло-розовую юбку. Затем Фаустина посмотрела на отражение Беатрис в зеркале и с гордостью подумала, что ее шестнадцатилетняя дочь уже превратилась в юную цветущую женщину.

– Чтобы быть идеально красивой, тебе не хватает только вот этого… – Фаустина надела на шею Беатрис жемчужное ожерелье. – В комплекте с серьгами. Это наш тебе подарок в такой важный для тебя день.

– Мама, тебе не нужно было этого делать! – Девушка с благодарностью обняла свою приемную мать.

Беатрис тщательно скрывала от Фаустины свои настоящие чувства и нежелание участвовать в этом празднестве. Она была глубоко уязвлена отказом человека, которого сильно любила, и от отчаяния и безысходности придумала способ, как ей отомстить Браулио: она поедет на бал и будет на глазах у Браулио со счастливым видом общаться с герцогом де Льянесом, стараясь в течение всего вечера не танцевать ни с кем, кроме своего жениха.

– Прошу меня извинить за вторжение, но только что подъехала карета герцога де Льянеса, дона Карлоса Урбиона, и он хочет видеть сеньориту Беатрис, – произнеся эти слова, слуга стал ждать распоряжений графини.

– Пожалуйста, передай герцогу, что Беатрис выйдет к нему через несколько минут.

Когда дверь закрылась, Фаустина и Беатрис взволнованно посмотрели друг на друга.

– Беатрис, постарайся вести себя с доном Карлосом любезно и обходительно. – Увидев, что Беатрис поморщилась, Фаустина добавила: – Герцог – благородный человек, и, как мне кажется, он вряд ли ожидает от тебя чего-то большего, чем обычный невинный поцелуй, и, если ты решишь его поцеловать, сделай это со стыдливым видом – так, как и подобает порядочной девушке.

– Надеюсь, что ему не придет в голову до меня дотрагиваться! – Беатрис было противно даже представить, что старческие руки герцога станут ее ласкать, хотя она, конечно, понимала, что рано или поздно ей придется к этому привыкнуть.

– В общем, постарайся вести себя как можно более учтиво. Однако имей в виду, что от детских игр ты уже переходишь к новой игре – а именно к игре в любовь, и здесь есть свои четкие правила. Тебе не следует ни забывать о них, ни пренебрегать ими.

– Я это понимаю, мама, однако могу тебя заверить, что не позволю ему прикоснуться даже и к сантиметру моего тела. – Беатрис надела на себя накидку, желая как можно быстрее отправиться навстречу тому, что приготовила ей в этот вечер судьба.

По дороге во дворец Монклоа герцог вел себя с Беатрис весьма корректно, он интересовался ее вкусами и наклонностями, обсуждал с ней некоторые вопросы подготовки к свадьбе и не пытался проверить, насколько Беатрис неприступна.

Подъехав к воротам резиденции герцога де Уэскара, они встретились с Марией Эмилией Сальвадорес и ее поклонником Хоакином Тревелесом, поздоровались и перекинулись с ними парой фраз, прежде чем войти во дворец.

Беатрис с удивлением увидела, что Мария Эмилия приехала на празднество без Браулио, и поинтересовалась у нее, где сейчас находится ее сын. Она страстно желала встретиться с Браулио на этом балу, причем из двух соображений: во-первых, чтобы попытаться вызвать у него чувство ревности и тем самым как можно больнее уязвить его; во-вторых, чтобы иметь возможность снова его увидеть и побыть рядом с ним. Из-за огромной любви, которую она к нему испытывала, два проведенных без него дня превратились в настоящую пытку.

– Он приедет сюда с дочерью маркиза и маркизы де Вильянуэва, которые, как ты знаешь, являются моими хорошими друзьями. Они еще вчера поинтересовались у меня, не хочет ли Браулио быть кавалером их дочери на этом вечере, и, поскольку Браулио с удовольствием согласился, я с охотой приняла их предложение.

«Инес де Вильянуэва будет на балу вместе с Браулио?» – подумала Беатрис, приходя в ярость.

Она знала Инес достаточно хорошо, потому что они учились в одном классе в школе монастыря Лас-Салесас-Реалес и были заклятыми врагами. Теперь получалось, что Беатрис в своих попытках досадить Браулио испытает то же самое, а может, ее мучения будут еще ужаснее, потому что Инес, будучи такой же молоденькой, как и Беатрис, имела репутацию девушки, позволяющей себе определенные вольности в общении с юношами. Крайне огорченная, Беатрис спросила у Марии Эмилии, почему Браулио принял это предложение, и удивилась тому, что, как сказала сама Мария Эмилия, он принял его с удовольствием.

Мария Эмилия, заметив реакцию Беатрис, придумала какое-то объяснение, не став, конечно же, рассказывать Беатрис, что на самом деле все это было организовано ею самой и Фаустиной с целью испортить отношения между Браулио и Беатрис.

Беатрис с доном Карлосом и Мария Эмилия с Хоакином были радушно встречены герцогом де Уэскаром и его супругой в просторном вестибюле роскошного дворца Монклоа, после того как вышколенные слуги приняли накидки у обеих женщин и плащи – у мужчин.

Великолепный боковой зал, находившийся рядом с пока еще закрытым – в ожидании прибытия короля и королевы – центральным залом, постепенно заполнялся гостями. Игра придворного оркестра делала ожидание не таким утомительным, а целый отряд официантов, которых становилось все больше и больше, разносил на подносах отменные напитки и вкуснейшие закуски.

Беатрис и ее пожилой спутник расстались с Марией Эмилией и Тревелесом и стали разгуливать по залу, то и дело кивая в знак приветствия налево и направо. Герцог знакомил Беатрис со своими друзьями, и она старалась как можно очаровательнее улыбаться под завистливыми взглядами, которые бросали пожилые мужчины на нее и ее будущего мужа, и игнорируя произносившиеся вполголоса и с заговорщическим подмигиванием остроты женщин и их глуповатое хихиканье.

Все восхищались красотой невесты и поздравляли герцога с его превосходным выбором. Беатрис изо всех сил пыталась выглядеть счастливой, старательно играя ту роль, которую она для себя выбрала. Однако при этом она то и дело бросала взгляды на входную дверь, нетерпеливо дожидаясь, когда же наконец появится Браулио.

Некоторые из лиц, на которые наталкивался ее взгляд, оказывались ей знакомыми, и она, в частности, вспомнила, что полная женщина, нацепившая на себя уж слишком обтягивающие для ее фигуры одежды, была женой английского посла Кина. Сам посол стоял за ее спиной и разговаривал с венецианцем, которого Беатрис уже видела на других празднествах.

Однако о большинстве из тех, кому представлял Беатрис ее жених, она не знала вообще ничего: ни кто они такие, ни чем занимаются.

К их числу явно не относился королевский исповедник отец Раваго, потому что он был и хорошо известен, и весьма заметен среди тех, кто входил в окружение короля.

Беатрис попыталась разглядеть в лице этого священника что-нибудь такое, что противоречило бы его репутации необычайно сурового человека, но у нее ничего не получилось. Глаза Раваго словно бы прятались под его густыми бровями, своего рода защитным барьером, оберегавшим опасные тайны, королевские секреты, мудрость и жизненный опыт, о которых мог рассказать его взгляд. Раваго производил сильное впечатление на своих собеседников: он высказывал очень умные мысли, был осторожен, характеризуя кого-либо, умел выдержать паузу. А еще он мог полностью захватить инициативу в разговоре, вынудив всех своих собеседников лишь молча ему внимать. Наблюдая за ним, Беатрис почувствовала зависть: ей всегда хотелось обладать такими способностями – ну хотя бы в малой степени, – чтобы при необходимости продемонстрировать окружающим свою внутреннюю силу, которой у нее на самом деле не было.

В то время как отец Раваго разговаривал с герцогом де Льянесом, Беатрис, испытывая восхищение, которое вызывал у нее сильный характер этого священника, пристально его разглядывала. Она словно надеялась проникнуть в его мысли и узнать, откуда в нем берется внутренняя сила. В конце концов Раваго не выдержал и отреагировал на ее пристальный взгляд репликой, которую только она одна и поняла:

– Девочка моя, не пытайся найти ценности вне себя. Поверь мне, они находятся внутри тебя, и нужно всего лишь их там отыскать.

Дон Карлос ошеломленно посмотрел на них обоих.

– Я так и сделаю, отец Раваго, – произнесла Беатрис, бросая на священника заговорщический взгляд. – Я буду помнить ваши слова.

– Однако, если вы не найдете того, что так сильно желаете заполучить, – продолжал Раваго, перейдя на «вы», – обратитесь ко мне. Возможно, я смогу вам помочь.

Священник учтиво поцеловал руку Беатрис и, кивнув ее жениху, отошел в сторону.

Герцог с удивлением посмотрел на Беатрис. Только что услышанный им диалог показался ему странным; однако, хотя ему и очень интересно было знать, что же здесь сейчас произошло, он все-таки решил промолчать в знак уважения к тому, что, по-видимому, было исключительно личным делом Беатрис.

Девушка невольно была вынуждена признать, что герцог обладает и чувством такта, и благоразумием. Тем не менее ее отнюдь не радовала мысль о том, что этот старик с морщинистым лицом, толстым носом и лысиной, покрытой – как это часто бывает у людей его возраста – какими-то пятнами, станет человеком, с которым ей придется соединить свою жизнь, – и это при том, что она едва вышла из детского возраста.

Браулио чувствовал себя весьма неловко, слушая болтовню своей спутницы Инес де Вильянуэва, и с ужасом думал, что ему придется провести в ее обществе долгий-предолгий вечер, который еще даже и не начался. Хотя он делал вид, что слушает Инес, мысленно он был далеко и развлекался лишь тем, что время от времени выглядывал из окна кареты.

Слева от них, на большой длинной площадке, являвшейся главным подъездом к воротам дворца Монклоа, Браулио увидел сотни стоявших в ряд карет. Он с завистью смотрел на оживленных, веселых кучеров и слуг, которые окружили повозку, являвшуюся, по сути, трактиром на колесах.

Любой другой юноша на месте Браулио уже от одного присутствия рядом с ним очаровательной Инес вполне мог бы считать этот вечер одним из самых чудесных в своей жизни. А если бы он при этом еще и услышал от нее те предложения, которые она по дороге сделала Браулио, то был бы круглым дураком, если бы не решил, что ему крупно повезло. Однако Браулио жаждал видеть рядом с собой совсем другую спутницу, и, хотя его желание было неосуществимым, ни Инес, ни ее заигрывания не могли служить для него достаточным утешением, и он скорее предпочел бы присоединиться к компании лакеев, выпить с ними кувшинчик вина и поучаствовать в их разговоре о всякой ерунде.

– Я очень рада, что ты будешь принадлежать мне в течение всего этого празднества. – Инес взяла Браулио за руку, чтобы привлечь его внимание. Браулио посмотрел на нее, смущенный ее поступком, и стал напряженно ждать, что же она на этот раз еще ему скажет. – Я мечтаю о том, чтобы танцевать на этом вечере с тобой и чувствовать прикосновение твоих рук. Пусть бы этот бал никогда не заканчивался!

Инес томно прикрыла веки и приблизила свои губы к губам Браулио, ожидая от него первого поцелуя.

– Мы уже приехали! – Браулио поспешно открыл дверцу, выскочил из кареты и остановился возле ее подножки, жестом приглашая Инес последовать за ним.

Он почувствовал облегчение от того, что ему удалось выйти из этой щекотливой ситуации.

– Ты мой должник! – упрекнула его Инес. Она как ни в чем не бывало взяла Браулио под руку и направилась с ним к входу во дворец. – Надеюсь, что ты будешь вести себя как рыцарь и больше не станешь от меня шарахаться! – Она горделиво вскинула подбородок, дожидаясь ответа Браулио, и ему ничего не оставалось делать, кроме как пообещать Инес – хотя и скрепя сердце, – что он впредь и в самом деле не будет себя так вести.

Наконец Беатрис увидела, что в зал вошел Браулио – вскоре после маркиза де ла Энсенады, явившегося на бал в сопровождении целой свиты аристократов и членов правительства. Хотя появление Браулио поначалу приободрило Беатрис, она вскоре снова пала духом – когда увидела, как ведет себя его спутница Инес, которая с гордостью демонстрировала всем присутствующим своего нового спутника, словно он был для нее охотничьим трофеем. Беатрис ничуть не удивилась покрою одежды Инес, потому что знала о ее стремлении быть привлекательной. Инес явилась на бал в платье с очень глубоким вырезом. А вот украшений на ней было, как обычно, немного. Увидев, что, судя по направлению движения Браулио и Инес, они скоро встретятся с ней лицом к лицу, Беатрис резко повернула в сторону, решив пока избегать встречи с ними. При этом она увлекла за собой и герцога де Льянеса, который с удивлением посмотрел на Беатрис, не понимая, почему это ей вдруг взбрело в голову срочно поздороваться неизвестно с кем, прервав тем самым на полуслове его разговор с государственным секретарем доном Хосе де Карвахалем.

Однако не успели они сделать и нескольких шагов, как раздался громкий голос мажордома, возвестившего о прибытии короля и королевы.

– Их величества дон Фердинанд де Бурбон и донья Барбара Браганская. – Мажордом торжественно ударил о мраморный пол большим медным жезлом.

Беатрис видела короля и королеву впервые, и значительность этого события заставила ее на время позабыть обо всем остальном. Ей показалось, что лицо короля излучает доброжелательность. У него были полные губы, а нос – вздернутый и мясистый. Хотя выступающий вперед подбородок придавал лицу короля властное выражение, маленькие и очень подвижные глаза светились добродушием. Королева казалась более суровой, чем ее муж, – и уж во всяком случае, более грузной. Она не была красавицей, однако округлое лицо, чувственные губы и ясные глаза придавали ей определенную привлекательность – быть может, далекую от канонов красоты. Беатрис подумала, что ей еще никогда не доводилось видеть такое великолепное платье, какое было на королеве, – с чудесной вышивкой, сделанной золотыми нитками, и с басоном, украшенным жемчугом и цветными каменьями. На плечах у королевы, прикрывая половину спины, красовалась короткая бархатная накидка цвета морской волны, отороченная мехом горностая. При приближении короля и королевы женщины приседали в реверансе, а мужчины почтительно кланялись. Позади королевской четы шли, разговаривая, певец Фаринелли и организатор празднества герцог де Уэскар, а за ними следовали фрейлины королевы.

Как только открылись двери центрального зала дворца и в него вошли король и королева, все остальные гости тут же устремились вслед за ними, желая быть среди тех, кто откроет бал. Беатрис и герцог де Льянес умудрились войти в центральный зал одними из первых, хотя желающих оказаться впереди было достаточно.

В центральном зале Беатрис столкнулась со своей приемной матерью Фаустиной, и та мимоходом поцеловала ее в щеку, не выпуская руку своего мужа, увлеченного разговором с русским послом. Это проявление нежности со стороны Фаустины вдруг перенесло Беатрис в прошлое: она припомнила запах и нежное прикосновение, которые были связаны в ее сознании с образом родной матери. Кроме того, этим вечером наряд Фаустины был точно такого же – алого – цвета, как и платье матери Беатрис в момент ее гибели. Беатрис подумала, что ее мать почувствовала бы гордость за свою дочь, если бы присутствовала здесь, на этом балу, – не потому, конечно же, что ее дочь шла под руку со стариканом (причем не по своей воле), а потому что Беатрис уже стала взрослой девушкой, вращается в высшем обществе Мадрида и одета в дорогое платье, о котором не могла даже и мечтать в детстве. Будучи ребенком, она, играя, с хихиканьем то надевала, то снимала скромные платья матери.

Беатрис снова посмотрела на Фаустину и осознала, что та, несомненно, была на этом балу самой красивой и самой элегантной женщиной. Хотя Беатрис и тосковала по нежному образу своей родной матери, она была вынуждена признать, что никогда не видела более совершенных черт лица и более красивых глаз, чем у Фаустины, и что глаза эти всегда светились нежностью по отношению к ней, Беатрис.

А в это же самое время возле дворца кипело совсем другое празднество – не такое помпезное, как во дворце, но не менее оживленное. Два торговца стояли на повозке и суетливо подавали вино и еду окружившим их нетерпеливым клиентам, которые, чтобы скрасить свое ожидание и побороть вечернюю прохладу, охотно заказывали квартильо[8]8
  Квартильо – мера жидкости, равна 0,504 л.


[Закрыть] вина, а также кусок-другой хлеба, колбасы и сыра. Любой трактирщик был бы просто счастлив слышать звон монет, быстро наполнявших деревянный ящичек для денег, однако двух торговцев цыганской внешности радовали не столько доходы – хотя они и были немалыми, – сколько мысли о том, что пока у них все идет благополучно.

Несмотря на постоянно сыплющиеся заказы на вино и еду, Тимбрио успевал еще и внимательно наблюдать за перемещениями стражников, размышляя над тем, как лучше им с братом реализовать свой план. Перебрав различные варианты, он остановился на самом уязвимом, с его точки зрения, месте дворца, которое почти не охранялось стражниками. Крики жаждущих еды и вина клиентов вынудили Тиберио полностью сосредоточиться на работе, и он, подняв бочонок и демонстрируя настоящее мастерство, на весу за один раз наполнил вином сразу три кувшинчика, чтобы затем передать их молодому конюху – тому самому, которого он видел накануне в таверне. Вспоминая подслушанный вчера разговор за соседним столом и страстное желание одного из собеседников посмотреть хотя бы со стороны на это празднество – самое интересное за весь год, – Тимбрио улыбнулся мысли о том, что сегодня вечером они с братом устроят такой финал этому празднеству, что люди будут судачить о нем еще многие годы.

Неподалеку от них двое слуг-англичан разговаривали, стоя у кареты, на которой прибыл во дворец известный торговец.

Они озабоченно разглядывали многочисленных охранников. Их план, позволяющий как следует напакостить многим участникам бала, был безукоризненным, однако для его реализации требовалось найти слабое место в плотных защитных заслонах.

– При таком количестве стражников нам придется действовать очень осмотрительно.

– Да, это верно, однако более подходящий случай нам уже не представится. Здесь сегодня собрались все: маркиз де ла Энсенада, наивысшие иерархи Церкви и многие из тех ненавистных нам дворян, которые всячески поддерживали гонения на наше братство. Мы сделаем это тогда, когда бал будет в самом разгаре. Зададим им такую взбучку, что они ее уже никогда не забудут. Поджарим их как следует, – он стал говорить тише, увидев, что двое слуг подошли к ним слишком близко. – По моему сигналу возьмешь все необходимое из-под сиденья, и затем разойдемся каждый в свою сторону. Только возвращайся без спешки, чтобы не вызвать подозрений.

– Понятно: найти нужное место, сделать все необходимое, скрыться.

– Именно так, причем самое главное – нас не должны схватить. Как тебе известно, наша деятельность не может завершиться здесь и сегодня. Мы поклялись выполнить распоряжения нашего Великого магистра, и нам нельзя отступать от масонской клятвы.

– Мы добьемся ошеломляющих результатов, брат. Всевышний – на нашей стороне.

– Он направит нас и укрепит наши руки.

– Он подскажет нам, как лучше нанести удар.

Центральный зал дворца, в котором собрались многочисленные гости, имел такую акустику, что игру оркестра было прекрасно слышно в любом из его уголков. Первые аккорды зазвучали в тот момент, когда король и королева заняли свои места в креслах на специально сооруженных подмостках, с которых был виден почти весь зал.

Нелегкое искусство бальных танцев обычно не вызывало большого энтузиазма у мужчин, а вот женщины, наоборот, с удовольствием изучали сложные движения самых модных танцев под руководством наиболее известных учителей, которых приглашали давать уроки на дому.

Для графини де Бенавенте, находившейся уже на последних месяцах беременности, было нежелательно участвовать в «танце с веером», при выполнении фигуры которого мужчина обхватывал талию своей партнерши руками и, словно в детской игре, «швырял» ее в сторону ближайшего соседа, а женщина при этом, взмахнув веером, закрывала им свое лицо, оказываясь перед новым партнером. Такое «порхание» от одного партнера к другому показалось уж слишком затруднительным для Фаустины, и она решила остаться сидеть на стуле, а заодно и поболтать с Марией Эмилией Сальвадорес. Их кавалеры находились очень далеко от них и были увлечены разговором: спутник Марии Эмилии – с маркизом де ла Энсенадой и королевским исповедником Раваго (они стояли втроем тесным кружком), а граф де Бенавенте – с французским адмиралом, недавно прибывшим во французское посольство в Мадриде.

– Затея отправить Браулио на бал в компании с Инес не только произвела желаемый эффект на твою дочь, но и способствовала сближению Браулио и Инес. Смотри, какая они хорошая пара! – Мария Эмилия внимательно разглядывала своего приемного сына и его спутницу, танцующих неподалеку от нее. – Посмотри-ка, Инес глаз с него не сводит!

– Если бы я не видела этого собственными глазами, то не поверила бы, что Браулио поведет себя именно так, – сказала Фаустина, заметив, что и Браулио, словно зачарованный, смотрел на Инес, когда они, в соответствии с движениями танца, сходились так близко, что почти соприкасались щеками. – Похоже, они и впрямь в восторге друг от друга. Кроме того, должна признать, что эта девушка просто очаровательна. Мария, тебе не кажется, что мы – волею случая – разлучили наших детей, чтобы найти для них более подходящие партии?

– Ты знаешь, у меня такое ощущение, что Браулио вовсе не так увлечен Инес, как кажется на первый взгляд. Впрочем, время покажет. Кстати, я отчетливо вижу, что улыбку, которая появляется на губах Беатрис, когда она смотрит на герцога, вряд ли можно назвать искренней.

– Я не стану отрицать – твое замечание соответствует действительности, но могу тебе все же сообщить, что в последние дни Беатрис изменилась к лучшему. Нужно просто дать ей еще немного времени. Нам следует понимать, что ей наверняка очень трудно привыкнуть к обществу такого пожилого мужчины.

Обе женщины заметили, что вскоре должен произойти обмен партнерами и партнершами, и, чтобы ничего не упустить из виду, прервали свой разговор. Продолжался все тот же «танец с веером», теперь мужчина должен был передавать свою партнершу соседу, находящемуся слева. Затем им в ритме музыки следовало изображать ухаживание за женщиной, то приближаясь к ней, то отдаляясь от нее, а в самом конце танца – когда уже затихнет музыка – женщина должна была поцеловать в щеку того из кавалеров, которого она сочла более искусным танцором.

Лихо отплясывавшая Беатрис наслаждалась танцем, еще, похоже, не зная, кто из танцоров вскоре будет соперничать с герцогом де Льянесом. Наполовину прикрыв свое лицо веером, она устремилась к дону Карлосу и – как того требовали правила танца – на ходу повернулась к нему спиной. Затем она сделала два оборота вокруг своей оси возле придерживавшего ее за талию герцога, и тот передал ее соседу, стоявшему лицом к ней.

– Привет, Беатрис! – Браулио приподнял руку и вежливо поклонился. – Ты сегодня такая красивая!

– Не красивее твоей спутницы. – Беатрис в танце обогнула Браулио, стараясь держаться к нему поближе. – Она, как я видела, очень ласкова с тобой.

– Поскольку ты ее хорошо знаешь, а также хорошо знаешь и меня, вряд ли поверишь в то, что она мне хоть чем-то интересна.

– Я за тобой наблюдала и могу тебе сообщить, что твое поведение говорило об обратном.

В этот момент в соответствии со следующей фигурой танца Браулио передал Беатрис герцогу де Льянесу, и их разговор прервался.

– Этот юноша – твой друг и сосед Браулио, так ведь? – спросил герцог, заметив, что Беатрис и ее партнер только что разговаривали, и, посмотрев на молодого человека более внимательно, чем на предыдущих партнеров Беатрис, тут же узнал в нем Браулио.

– Да. Он приемный сын доньи Марии Эмилии Сальвадорес, вдовы адмирала Гонсалеса де Мендосы. А еще он и в самом деле мой хороший друг.

Инес протянула руку герцогу, чтобы сменить Беатрис, которую тут же притянул к себе Браулио.

– Я до сих пор еще не опомнился от твоего бегства там, на кладбище. – Следующее движение танца заставило их оказаться лицом к лицу, и Беатрис ловко загородилась веером. – Однако если именно я получу твой поцелуй после этого танца, ты тем самым сотрешь из моей памяти все те неприятные слова, которые мне тогда сказала.

Когда звучали уже последние аккорды, Беатрис опять оказалась возле герцога, а Браулио вернулся к Инес, которая, хотя и заметила, как он ворковал с Беатрис, все же решила, что она и только она наградит его поцелуем.

Когда затихла музыка, Беатрис бросила взгляд в сторону Браулио, но поцеловала в щеку герцога де Льянеса, который пришел от этого в восторг.

Сидя рядом на стульях, Фаустина и Мария Эмилия наблюдали за этой сценой, до последнего момента пребывая в тревожном неведении относительно того, чем она закончится. Они прекрасно знали, что эти вроде бы невинные поцелуи могут привести к разрыву в отношениях и что подобное случалось уже не раз. Увидев, какое решение приняла Беатрис, Фаустина с облегчением вздохнула – и тут же заметила, что то же самое сделала и ее подруга.

Далекие от подобных мелких интриг, королевский исповедник Раваго и маркиз де ла Энсенада расспрашивали Хоакина Тревелеса о том, как продвигается расследование убийства иезуита Кастро.

– Мы пока еще не смогли разоблачить виновных, однако я вполне обоснованно вам заявляю, что главной целью этого преступления было нанесение удара по ордену иезуитов.

Раваго уже хотел было заявить, что это и так всем понятно, но Тревелес опередил его.

– Я знаю, что вам об этом и без меня известно, однако что вам неизвестно – так это результаты вскрытия трупа, а они как раз дали одну зацепку, которая побудила меня несколько изменить направление расследования.

– Объясни подробнее, чтобы нам всем было понятно, о чем идет речь, – сказал дон Сенон, в отличие от Раваго всецело веривший в одаренность своего друга.

– Чтобы вырвать сердце, жертве сделали в груди вырез в форме треугольника. Эту особенность мы, обнаружив труп, поначалу не заметили.

– Интересная деталь! – признал Раваго. – И что же, по-вашему, это может означать?

– Нечто ритуальное или символическое. Возможно, некий жуткий способ, так сказать, поставить свое собственное тавро, совершив преступление.

– А я вам уже говорил, что, с моей точки зрения, в этом преступлении полно дьявольских коннотаций, – заявил исповедник Раваго, имея в виду темные масонские силы и их стремление уничтожить религию, в которой находят утешение столько человеческих душ.

– Мы считаем, что выбор убийц пал на этого человека не случайно – как не случайно у него было вырвано именно сердце. Вспомните, что в вашем ордене больше всего почитают священное сердце Иисуса. В общем, учитывая эти обстоятельства, я считаю, что все это взаимосвязано.

– Итак, на кого же падают ваши подозрения? – Дону Сенону де Сомодевилье нужны были вполне определенные ответы, а не расплывчатые догадки. Этих ответов требовал от него король, едва ли не ежедневно заявлявший ему, что хочет, чтобы это преступление было раскрыто как можно скорее.

– К сожалению, я пока не могу сказать ничего конкретного. Мои усилия сейчас направлены на тех, кто так или иначе проявлял ненависть по отношению к иезуитам.

– Тогда вы могли бы начать с так называемых иллюминистов, к которым уже относятся многие дворяне, некоторые офицеры, а еще почти все вольнодумцы, а затем перейти к различным религиозным сектам. Или же можете сконцентрировать свои усилия на приверженцах различных ересей, последователях иудаизма, масонах и гностиках. – Хотя Раваго упомянул различные сообщества людей, для себя он уже решил, что организует слежку именно за английским послом Кином при помощи племянника графа де Вальмохады. – Они наверняка зададут вам очень много работы, и вам не придется скучать, мой дорогой алькальд.

Дон Сенон был, конечно, огорчен, что до сих пор не получил никакой информации, которая помогла бы ему ответить на вопросы короля Фердинанда, однако у него не было ни малейших сомнений в том, что Тревелес вскоре раскроет это преступление. Оглянувшись на подошедшего официанта, де Сомодевилья невольно обратил внимание на стоявшего в противоположном конце зала коварного английского посла Кина. Тот разговаривал с организатором сегодняшнего празднества герцогом де Уэскаром, являвшимся главным политическим оппонентом в Испании для дона Сенона. Де Сомодевилья отдал бы немалую часть своего быстро растущего состояния ради того, чтобы узнать, о чем разговаривали эти двое. Однако ему и в голову не приходило, что они обсуждают то же самое, что и де Сомодевилья со своими собеседниками, только уже совсем в другом ракурсе.

– Им, по всей видимости, еще не удалось добиться никаких показаний от Великого магистра Уилмора. – Посол Кин говорил тихо, чтобы никто не мог подслушать их конфиденциальный разговор с давнишним приятелем доном Фернандо де Сильва.