Текст книги "Однажды в Америке"

Макс подлетел к нему и ударил рукояткой револьвера по голове. Он упал на пол, несколько раз дернулся и затих. Я положил руку ему на грудь. Сердце билось.

– Все в порядке, – сообщил я. Разорвав его рубашку, я перевязал ему руку.

– Ну ладно, – произнес Макс. – На сегодня хватит валять дурака. Теперь переходим к делу. Ты, – указал он на Джимми, – ну-ка, сядь.

Джимми сел.

– Ладно, ты тоже садись и слушай, – велел Макс Кроунингу.

Кроунинг сел, но слушать не стал. Он стал говорить.

– Замечательные ребята! – произнес он, кивая на распростертую на полу фигуру. – Вы – именно те ребята, которые мне нужны. Действия – вот чего я хочу. Мне нужны действия. Надо поставить людей на место. А то развелось слишком много умников и высокомерных идиотов с радикальными идеями. Особенно среди иностранцев. Среди этих вшивых евреев, среди этих проклятых ниггеров.

По движению Макса я понял, что он готов врезать этому уроду, и жестом попросил его этого не делать. Помощь Кроунинга могла существенно облегчить нашу работу. Но я не удержался и спросил, впрочем, больше из любопытства, чем из желания ткнуть его носом:

– Эй, ты, жирный дебил, ты что, не видишь, что мы почти все евреи? Даже Везунчик это понял.

– Я не заметил, что вы евреи, – ответил Кроунинг и улыбнулся. – Но мне все равно. Среди моих приятелей и деловых партнеров много евреев. Кстати, один из моих компаньонов тоже еврей. Вам надо бы с ним познакомиться.

– Мы хотим, чтобы забастовка кончилась сегодня, – сказал я. – Должны быть выполнены следующие условия. – И я изложил ему требования, о которых договорился с Джимми.

Его лицо налилось кровью, он затряс головой и вскочил:

– О чем здесь речь? Вы, парни, на кого работаете? На меня или на профсоюз?

– На профсоюз, – коротко ответил Макс. – Но это без разницы. Ты все равно будешь выполнять наши указания.

– Не буду, – раздраженно ответил он. – Где вы, по-вашему, находитесь? Тут, к вашему сведению, Америка. И здесь все надо делать по-американски.

Макс напрягся..

– Не надо, Макс, – сказал я и произнес, глядя в глаза Кроунингу: – Ты, незаконный лицемерный ублюдок, ты всегда заворачиваешься в флаг, когда это служит твоим интересам?

Ничего не ответив, он повернулся и двинулся к выходу. Простак догнал его и, заломив ему руку, отконвоировал обратно к столу.

– Отпусти этого урода, пускай убирается, – сказал я. Кроунинг демонстративно стряхнул с руки воображаемую грязь, бросил на нас возмущенный взгляд и пошел прочь. В дверях он остановился, развернулся лицом к залу и проорал:

– Вы, парни, хотите драки?! Вы ее получите! У меня ко всему деловой подход. Я найму штрейкбрехеров и охрану через детективное агентство. Через час они будут в каждом здании.

Макс заскрежетал зубами, делая вид, что хочет кинуться за ним. Кроунинг выскочил за дверь. Было слышно, как он торопливо затопал вверх по лестнице. Мы с Максом переглянулись, и я пожал плечами.

– Все-таки надо было вышибить ему мозги, – произнес Макс.

– Что должны делать мы? – спросил Фитц.

– Продолжайте начатое, – ответил я. – Объединяйте всех, кого можете, и поддерживайте дух ваших людей.

– Это трудно. Некоторые уже начали скисать, – ответил Джимми. – У тех, кто стоит в пикетах, нет денег даже на кофе. Но я думаю, что еще некоторое время мне удастся удерживать их на местах.

Я достал из кармана пачку денег и сунул Джимми четыре пятисотенные купюры.

– На кофе твоим людям. Если будут нужны еще, скажешь мне.

Он недоверчиво посмотрел на деньги.

– Ого! Это большая сумма. Спасибо. Тут паре-другой парней требуются небольшие займы по несколько долларов. Ничего, если я дам им из этих денег?

– Когда они успели попасть в такую дыру? – спросил я. – Ведь они не работают всего пару дней.

– Они всегда в такой дыре. Их зарплата ниже прожиточного минимума, – ответил Джим. Я дал ему еще тысячу.

– Раздели между всеми. Там, откуда деньги приходят, их вполне достаточно.

Мне было наплевать, сколько я ему дал. В подобных командировках, как, впрочем, и при выполнении других заданий Общества, мы в два раза завышали все свои расходы и после получения компенсации делили доходы между собой. Мы с Фитцем обменялись адресами и телефонами, по которым могли связаться друг с другом, и они с Джимом ушли, чтобы проверить, что делается на местах. Ко мне подошел Горилла Вилли.

– Я знаю, кто ты такой, – сказал он.

– Я это понял по тому, как ты владеешь ножом.

– Да ну? – удивился я.

– Ты тот парень, которого называют Башка с Пером с Деланси-стрит.

– Нет, ты ошибся, дружок, – ответил я. – Меня называют Грозой для Задниц с Малбери-стрит. – С неприязнью посмотрев на него, я добавил: – Ну, выкладывай, что там у тебя еще на уме?

– Ниче особенного. Я только хотел сказать, что я – не как Везунчик. Я уважаю людей из Общества.

– Так ты дольше проживешь на этом свете. Да и он тоже. – Я кивнул на неподвижное тело на полу. – Не мог бы ты поделиться с ним своим здравомыслием? Научить его немного уважать людей, чтобы ему не так часто доставалось?

– Не-е, его нельзя ничему научить. Он еще хуже Бешеного Майка. И потом, он колется.

Я пожал плечами:

– Это его личное дело.

Глупо ухмыльнувшись, Вилли сказал:

– Змееныш – он никогда не прощает.

– И что дальше? – спросил я. – Я хочу договориться с вами за него и за себя.

– Мы не договариваемся с пустым местом, – оборвал его Макс.

Но мне стало интересно, и я спросил:

– Чего ты хочешь?

– Мы со Змеенышем работаем в трех больших домах. Мы даем деньги в рост и принимаем пари на скачки и на номера в газетах. Кроунинг – представитель домовладельцев. Если профсоюз наложит лапу на тамошних лифтеров, Кроунинг не разрешит нам заниматься там делами.

– Что это за дома? – спросил я. Он назвал три огромных высотных здания в деловом районе. Я отрицательно покачал головой.

– Нет, дохлый номер. Все должны вступить в профсоюз. Особенно в этом районе.

– Мы имеем с этих домов две-три тысячи в неделю. Змеенышу такое не понравится.

– Придется уж ему это сожрать, – ответил я.

– Ему такое не понравится, – зловеще повторил Вилли.

– Слушай, ты, тупой урод, – проворчал Макс. – Мы можем пришить тебя, Змеееныша и Петушка прямо здесь. А потом спокойно уйти. И никаких свидетелей.

– Я ниче не имею, парни. Честное слово. Я же сказал, что уважаю вас. Вы сказали – нельзя, значит, нельзя. Я только так, спросил на всякий случай. Я понимаю, когда мне говорят.

Змееныш застонал, и я посмотрел в его сторону. Он сел на пол, обвел комнату бессмысленным взглядом и начал потирать голову.

– Значит, поняли, парни? – сказал Макс. – Вас в этом деле больше нет. И не вздумайте выкинуть какой-нибудь номер.

Вилли кивнул. Змееныш лишь тупо посмотрел на Макса. Мы отвернулись от них и, провожаемые взглядом Петушка, направились к выходу.

Глава 33

Мы доехали до Бродвея. Через окно я заметил первых пикетчиков и пихнув Макса, показал ему на них. Он кивнул.

– Да, думаю, пора начинать. Тормозни, Косой.

Косой подрулил к тротуару.

– Схожу гляну, как там, – сказал Макс. Минут через пять он вернулся и сообщил: – Лифтами управляют штрейкбрехеры.

– Кто этим занимается? Банда или агентство? – спросил я.

– Детективное агентство. Похоже, Кроунинг к ним все-таки обратился.

– Давай заедем в помещение профсоюза. Может быть, там есть какая-то информация, – предложил я.

Офис профсоюза находился всего в нескольких кварталах. Мы с Максом зашли, но там не оказалось ни одного ответственного работника. Только несколько забастовщиков сидели и ждали, когда кто-нибудь придет и даст им указания. Дежурная объяснила нам, где можно найти Фитца и Джимми. Через двадцать минут поисков мы обнаружили их в одном из пикетов. Оба они были слегка обескуражены.

– Нам удается вытеснять штрейкбрехеров, – сообщил Джимми. – Но как только мы убираем одних, на смену им сразу же появляются другие. Это не кончится ничем хорошим.

– Не беспокойся, Джим, – ответил я. – У тебя есть соображения, откуда они берутся?

Джим пожал плечами.

– Ладно, мы это выясним, – пообещал я.

– И закроем их лавочку, – добавил Макс.

– И поотрываем им головы, – закончил Простак. Мы направились к машине.

– А что, Макс, не поступить ли нам на службу в полицию? – предложил я.

– Да, как в старые добрые времена. Это хороший способ собрать информацию. – Макс улыбнулся. – Интересно, сохранились ли наши побрякушки?

– Да наверняка, – ответил я. – В этом шкафу уже много лет никто не наводил порядка.

– Ладно, посмотрим, – ответил Макс. Мы приехали к Толстому Мои, и Макс сразу полез в шкаф. Через некоторое время он крикнул: – Ага, вот они! Косой, держи коробку.

– Да, как в старые добрые времена, – весело проговорил Простак. – Один день – полицейские. Другой – налоговые инспектора на выезде. Помните, я еще каждый день спрашивал, не будем ли мы сегодня инспекторами по делам несовершеннолетних?

Косой поставил картонную коробку из-под ботинок на стол и сказал:

– Эй, Макс, а не стать ли нам инспекторами по делам публичных домов?

Макс молча высыпал содержимое коробки на стол и равномерно разгреб по сторонам коллекцию блестящих значков.

– Сегодня, – торжественно объявил он, – мы вступим в ряды самых больших поганцев Нью-Йорка.

– Мы будем просто полицейскими? – спросил Простак.

– Макс, может быть, сделаешь меня капитаном полиции? – вылез Косой.

– Вы, парни, начнете с самого низу, и, может быть, к концу дня кому-нибудь из вас удастся дослужиться до капитана, – ответил Макс.

Он выбрал три никелированных значка рядовых патрульных и сунул их нам. Себе Макс взял ярко блестящий желтый значок лейтенанта. Положив его в карман, он проревел грубым басом:

– Я – лейтенант Бредерик и жду сегодня от вас, олухи в штатском, активных действий!

Мы погрузились в автомобиль, и Макс скомандовал:

– На Бродвей, патрульный Косой!

– Поцелуйте меня в задницу, лейтенант, – ответил Косой, поворачивая ключ зажигания.

– Всю жизнь мечтал именно о таком уважении со стороны рядовых полицейских, – произнес Макс.

Мы выехали на Бродвей. Группки людей толпились возле входов в административные здания. Пикетчики с большими плакатами на груди и на спине бродили вдоль фасадов туда и обратно. К забастовке лифтеров присоединились и другие подразделения по обслуживанию зданий.

– Нам сюда, – сказал Макс. – Давай-ка, Косой, тормозни вон там.

Мы остановились возле многоэтажного административного здания и зашли внутрь. Когда мы проходили мимо пикетчиков, они обзывали нас продажными шкурами.

Несмотря на забастовку, лифт работал. Им управлял низенький коренастый штрейкбрехер. Мы присоединились к другим пассажирам и поехали наверх. Когда лифт достиг верхнего этажа, в кабине кроме нас остались еще два плечистых пассажира. Лифтер настороженно посмотрел на нас и объявил:

– Верхний этаж, все должны выйти.

– А как насчет этих двух парней? – спросил Макс. Один из амбалов оттопырил губу и задиристо поинтересовался:

– А тебе что за дело, умник?

Макс достал из кармана значок.

– Я лейтенант Бредерик из полицейского управления. Вы кто такие?

– Простите, лейтенант, я вас не узнал, – извинился парень. – Мы из детективного агентства Зеспуса.

– Покажите документы! – резко скомандовал Макс. Они предъявили карточки, подтверждающие их слова. Макс внимательно изучил документы и жестко произнес:

– Ладно, все в порядке. Но никакого насилия с вашей стороны. Проявляйте выдержку при любых обстоятельствах. Понятно?

– Да, лейтенант, – покорно ответили они. – Ладно… Лифтер, давай вниз и без остановок, – скомандовал Макс.

– Слушаюсь, сэр, – с готовностью отреагировал крепыш. Мы вышли из здания и направились к автомобилю. Один из пикетчиков вновь прокричал нам в спины:

– Продажные шкуры!

Макс рассмеялся:

– Эй, Башка! Послушай со стороны милые глупости из твоего детства.

Другой пикетчик проорал:

– Вы – долбаные ублюдки!

Я хохотнул:

– А вот это, похоже, уже новое поколение.

Через каждые несколько кварталов мы повторяли проверку. Везде было одно и то же: штрейкбрехер за пультом управления лифта и охрана из детективного агентства Зеспуса.

Мы остановились в каком-то переулке, чтобы выработать план дальнейших действий. Косой и Простак сделали несколько предложений, но мы с Максом не стали их даже обсуждать.

За неимением лучшего я переключил свое внимание на шагающую по тротуару элегантно одетую мисс. Ее соблазнительная походка притягивала не только меня.

– Да, вот это фигурка, вот это ножки, – мечтательно протянул Косой

– Она, наверное, манекенщица, – отозвался Простак. Мне она напомнила о предстоящем свидании. Я подумал о размерах своей сегодняшней подружки и решил, что она имеет где-то около пятидесяти в талии и никак не меньше ста в обхвате груди.

– Над чем ты так улыбаешься? Придумал что-нибудь стоящее? – поинтересовался Макс.

– Да, – со смехом ответил я. – Думаю кое о чем чертовски стоящем.

– Давай выкладывай, – сказал Макс.

– Мне надо это еще раз хорошенько обдумать.

– Только не откладывай до утра, – проворчал Макс.

– Очень бы не хотелось, – пробормотал я себе под нос.

Мы закурили еще по одной сигаре и молча сидели, провожая глазами проходящих девушек. Мне совсем не хотелось, чтобы кого-нибудь из парней посетила идея, из-за которой нам пришлось бы заниматься делами сегодня вечером. Я решил опередить их и сказал:

– Мне кажется, лучшее, что мы можем сделать, – это попробовать отключить агентство Зеспуса на время забастовки. И начинать лучше всего рано утром, когда они только открываются. В некотором роде это то же самое, что застать их спросонья. Согласен, Макс? Нам необходимо, чтобы лифты не работали. Тогда арендаторы начнут давить на хозяев.

Макс с задумчивым видом поскреб в голове и с сомнением произнес:

– Да, вроде бы это звучит вполне разумно.

Я усилил нажим:

– Это лучший вариант, Макс. Если мы помешаем агентству присылать людей, остальное решится совсем просто. Мы заедем к Эдди и скажем, чтобы он приготовил человек двести шантрапы для обработки неорганизованных штрейкбрехеров. Пусть поотрывают им головы. Попросим главный офис, чтобы они связались с помощником комиссара. Пусть отзовет полицейские патрули на то время, когда шантрапа Эдди будет заниматься расчисткой территории.

– Да, Башка, вот это мне уже нравится. – Макс энергично хлопнул меня по спине.

Эдди сидел в своем кабинете, задрав ноги на стол, и читал одну из библий, которыми бесплатно снабжал все комнаты отеля.

Макс сообщил ему, какую работу нам поручил главный офис. Эдди кивнул:

– Я уже слышал.

Макс продолжил:

– Завтра с утра нам нужны сотни две ребят для вправления мозгов.

– Ладно. Они будут ждать вашей команды в течение всего дня. Двух сотен хватит? Может быть, добавить лишнюю сотню?

Макс кивнул.

– Хорошо, пусть будет три сотни.

– Как насчет полиции? – поинтересовался Эдди.

– Через полчаса мне надо будет заскочить в главный офис. Хотите, я им скажу?

– Конечно, Эд. Избавишь нас от лищней езды по городу, – ответил Макс. – Ну ладно, значит, с этим покончили… Эд, мы хотим расслабиться и остаемся у тебя на ночь.

– С или без? – игриво спросил Эд.

– Ты что, думаешь, что мы стали вегетарианцами? – вылез Косой.

– Макс, я не останусь, – сообщил я.

– Не хочешь погулять на вечеринке?

– У меня личная вечеринка.

– А, с той прелестницей из «Сада»?

– Да, – ответил я. Макс улыбнулся:

– Ладно, веселись и наслаждайся. Но завтра будь с самого утра. К шести у Толстого Мои.

– Понял, – ответил я. – В шесть у Толстого Мои. Кстати, Макс…

– Да?

– Я только что подумал… Пусть Мои сделает две бутылки виски с сюрпризом. Они завтра могут нам пригодиться.

– Со снотворным?

– Да. И покрепче, – ответил я.

– Хорошо, я позвоню ему позднее и скажу, чтобы он приготовил их к утру.

– И дюжину стаканов.

– И дюжину стаканов, – повторил Макс.

– Ну ладно, пока. Наслаждайтесь, – сказал я.

– Ну ладно, пока. Наслаждайся, – эхом ответили они.

Глава 34

Погода располагала, и я решил прогуляться по Бродвею. Улица медленно оживала с наступлением сумерек. Тысячи надписей и миллионы ламп начали лениво приходить в себя после дневного небытия. Вначале они загорались вразброд, как будто улица начала делать первые вздохи после проведенного ей искусственного дыхания. Затем, когда горячий электрический ток помчался живительным потоком крови по всем сосудам, сияние огней затмило свет вечереющего неба. И движение транспорта и людей сразу ускорилось, словно этот же самый ток зарядил их новой энергией. Я был частью улицы, частью этого подчиняющего себе, подталкивающего, суетливого веселья. Хорошенькие девочки, любительницы и профессионалки, сияли искусственными цветами румян, губной помады и туши. Их блуждающие, блестящие глаза выискивали в толпе прохожих интересного, щедрого мужчину, которому можно было бы отдать себя. Отдать только на одну ночь. Это все, о чем я думал. Здесь были женщины, миллионы прекрасных женщин, и все они были мои.

Дневные события стали далекими воспоминаниями, отошли на задний план. Я полностью отдался счастливому. состоянию предвкушения. Я был взволнован и счастлив, как будто впервые вышел на вечернюю охоту. Я рассмеялся. Да, я, Башка, был взволнован так, словно не получал больше, чем любой другой парень. Да, больше, чем любой из живущих парней или вообще любой парень в истории. Я наверняка знал, что на протяжении двух-трех кварталов я смогу найти пять, или десять, или сто по своему вкусу Это был мой, мой Бродвей. Мои счастливые охотничьи угодья, мой личный гарем. О-о, вот и кое-что привлекательное! Я коснулся пальцами, краешка полей своей шляпы и сказал:

– Привет, прелестница.

Она улыбнулась и мелодично проворковала:

– Привет, малыш.

Она призывно повела плечом и бросила через него быструю подтверждающую улыбку. Я рассмеялся, словно пацан во время первого флирта. Я был захвачен пьянящим возбуждением улицы, будоражащим кровь волнением охоты. Да, это была моя личная, изобилующая дичью охотничья территория.

О-о, вот и еще одна милашка – м-м-ням, – ну просто прелесть! Сегодня просто отличная охота.

Я посмотрел на нее, коснулся пальцами шляпы и улыбнулся:

– Привет, красотка.

Она улыбнулась и промурлыкала:

– Привет, симпатяга.

Приходилось пропускать и эту лакомую дичь. Черт подери! Я рассмеялся над собой. Ну я и ублюдок! Лишь бы повеселиться. Хотя, какого черта? Мне так и положено Во всяком случае, я не женат. А посмотреть на Косого с Простаком? Оба женаты, но похаживают до сих пор. Вот прямо сейчас они у Эдди на вечеринке резвятся с какими-нибудь разнузданными девками. Вот Максу так положено. Он не женат, как и я. Странно, что ни он, ни я ни разу не были женаты. Я хотел, но Долорес не пожелала выходить за меня замуж. Пожалуй, это было к лучшему для нас обоих, потому что я – сатир. Мне мало одной женщины. Мне каждый раз нужна какая-нибудь другая. Да, я с ними сплю и потом забываю. Это и есть я, Башка. Эта, которая придет сегодня вечером, в ней действительно кое-что есть. Бог ты мой, у нее есть целая пара кое-чего. И владелице пары таких прекрасных кое-чего я должен преподнести что-нибудь особенное.

Проходя мимо магазина нижнего белья, я понял, что я ей преподнесу. Я куплю ей дюжину черных кружевных бюстгальтеров, таких же, как этот, за три восемьдесят пять, выставленный в витрине.

Я зашел в магазин. Он был заполнен женщинами, и мне показалось, что все они уставились на меня. Мне стало немного не по себе, и я подобрался. Я чувствовал себя так, словно участвовал в своем первом налете. Продавщица с улыбкой посмотрела на меня.

– Я вас слушаю.

С дьявольским бесстрашием я объявил.

– Пожалуйста, дюжину черных кружевных бюстгальтеров, как тот, что у вас на витрине. Сотый размер.

Девушки по соседству захихикали. Продавщица достала несколько коробок из-под прилавка и сказала:

– Они имеют четыре размера: А, В, С и D. Вы будете выбирать, какой вам нужен?

– Она весьма велика в этом месте, – ответил я. – Так что решайте сами.

Продавщица улыбнулась и кивнула. Я швырнул на прилавок сотенную купюру. Прежде чем дать сдачу, продавщица внимательно ее изучила. Протягивая мне сверток, она прошептала:

– Если они не подойдут леди, то она может обменять их на другой размер.

Поднявшись в свой номер, я связался с кухней и заказал шеф-повару Чико ужин на двоих.

– Привезли шампанское, которым ты интересовался. Я поставил его на лед. Во сколько подавать ужин? – спросил Чико.

Я сказал, что позвоню, и пошел бриться и принимать душ. Я надел новые просторные брюки и приталенный вельветовый пиджак. Потом я долго вертелся перед зеркалом, пытаясь получше приладить галстук-бабочку. В конце концов я решил, что он не подходит к пиджаку, и выбрал другой галстук, узел которого перевязывал вновь и вновь до тех пор, пока результат не удовлетворил меня. В нагрудный карман я засунул свежий носовой платок и добрых десять минут стоял перед зеркалом, доставая его, складывая по-новому и заталкивая обратно. Наконец я решил, что платок в порядке, и оставил его в покое. Но я никак не мог успокоиться и все время возвращался к зеркалу, чтобы проверить свой внешний вид.

Я стал противен самому себе. Вести себя как какой-то тщеславный идиот! Впрочем, это не было тщеславием. Просто я волновался. Волновался, как кот, поджидающий в аллее свою подружку. Что со мной происходит? Для парня, который переспал со всем, что гуляло, щебетало или приятно пахло на Бродвее, такое поведение было просто возмутительно.

Я налил себе двойное виски. Выпивка малость помогла, музыка тоже должна была помочь. Не глядя, я достал какую-то пластинку, поставил ее на проигрыватель и, упав в кресло, стал слушать. Это было интермеццо из «Травиаты». Мне нравилось место, в котором вступали скрипки. Мелодия была сладкой, нежной и шелковистой, словно женская грудь. Я рассмеялся над собой. Ну и сравненьице! Сравнивать нежную, сладкую музыку с женской грудью! Это просто говорит о том, где блуждают мои мысли. Это единственное, о чем я думал все последние часы.

Может быть, я просто страдаю какой-то разновидностью сексуального отклонения? Интересно, такая навязчивая потребность в прекрасной груди является нормальной, или это стало у меня фетишизмом? Да нет, какой это, к черту, фетиш то нормальное желание, ну, может быть, лишь самую малость сильнее и прямолинейной, чем надо.

Музыка кончилась. Я снял «Травиату» с проигрывателя, нашел «Красотка музыке подобна», опустил иглу на пластинку и налил себе еще одну порцию виски. Из всех современных мелодий эта песня нравилась мне больше остальных. Я снова и снова проигрывал ее и тихонько подпевал.

В одну минуту девятого в дверь постучали. Я открыл. На пороге стояла она. Еще более соблазнительная, чем в моих мечтах. Она была одета так, что это впечатляло и волновало. На ней были зеленая кружевная шляпа с огромными полями, потрясающе белое, обтягивающее платье, оставляющее обнаженными спину, плечи и руки, зеленые кружевные перчатки до локтей. И зеленые же туфли и сумочка.

Она протянула мне обтянутую перчаткой руку, и я легонько прикоснулся к ней губами. Закрыв дверь и не выпуская ее руки из своей, я провел ее в гостиную и повертел перед собой, рассматривая со всех сторон.

– Шляпа, и ты, и все, что на тебе, просто прекрасно, – произнес я.

– Тебе нравится шляпа? – переспросила она, стоя у зеркала и проверяя, надежно ли удерживают шляпу заколки.

– Просто соблазнительная, – ответил я.

– Ее создал мистер Джон, – сказала она.

– То есть?

– Это произведение мистера Джона.

– А-а,он шляпник?

– Нет, – улыбнулась она, – он художник.

– И платье тоже его произведение?

– Нет, милашка, он создает только шляпы. Платье делал Бергдож Гудман.

– А туфли и сумочку?

Она приподняла свою очаровательную ножку.

– Туфли от Палтера де Лизо, а сумочку создал Кобленц.

Она с улыбкой взглянула на меня, подперла обтянутым кружевами пальчиком подбородок, задорно усмехнулась и, кокетливо поведя глазами, сказала:

– А все остальное – это Ева Мак-Клэйн.

– То есть ты, – сказал я.

– То есть я. А ты?

– Я – Милашка. Ты дала мне это имя, и оно мне понравилось.

– Мне нравится это имя и ты, Милашка, – улыбнулась она. Да, она определенно чем-то напоминала Долорес. Я обхватил ее и начал целовать, крепко прижимая к себе.

– Ну пожалуйста, – нежно прошептала она. – Подожди немного.

– Ну хоть чуточку сейчас, – взмолился я. Она пожала плечами и, улыбнувшись, отошла к проигрывателю. Посмотрев на пластинку, она обрадованно сообщила:

– Это моя песня. Я под нее танцую.

Она включила пластинку и начала покачиваться и мурлыкать под «Красотка музыке подобна».

– Ты выступала в этом шоу? – спросил я. Она покачала головой и сказала:

– Сейчас посмотрим, сможешь ли ты отгадать, в каком шоу я выступала.

Она медленно завальсировала по комнате и начала расстегивать молнию на платье. Приблизившись ко мне, она наклонилась, выставив плечо. Я поцеловал теплую, розовую, благоухающую кожу, и она, отпорхнув, вновь закружила в танце.

– Угадал? – спросила она на ходу.

– Нет, – соврал я.

– Тогда вот тебе хорошая подсказка.

Не прекращая танца, она сделала волнообразное движение телом, и платье упало на пол. На ней не было нижней юбки. Под платьем она была одета только в белый атласный бюстгальтер и такие же панталоны. Она все еще оставалась в широкополой зеленой шляпе, длинных зеленых перчатках и зеленых туфлях.

Танцуя в ритме вальса, она сбросила туфлю с одной ноги, затем с другой. Тихонько напевая мелодию песни, она скатала с ноги чулок и швырнула его мне. Затем другой. Ее ноги были хорошо сложены и прекрасны. Наблюдать, как раздевается красивая женщина с пышными формами, было восхитительно до дрожи. Это походило на неспешное снятие покровов с впервые выставляемого на обозрение произведения искусства. Она подтанцевала ко мне и, подняв брови, спросила:

– Ну, Милашка, узнал, что за шоу?

– Бурлеск Минского, – довольно ответил я. – Продолжай, я возьму на себя роль аудитории.

Я поудобнее уселся в кресле и, хлопая руками в такт музыке, начал скандировать:

– Сни-ми е-ще! Сни-ми еще! Сни-ми еще!

Но она больше ничего не снимала и продолжала танцевать в чем была. Музыка кончилась, и она остановилась.

– Еще немного, – взмолился я. Она пожала плечами и поставила песню с начала. Я сидел, наблюдая за ее ритмичными, дразнящими движениями.

– Сейчас сними что-нибудь еще, – проканючил я.

– Что, вот это? – улыбнулась она.

– Да, пожалуйста, – прошептал я.

– В самом деле? – поддразнила она.

– Пожалуйста.

– Только для тебя, дорогой, – шепотом ответила она. – Я это сделаю только для тебя.

С улыбкой, одновременно и дразнящей, и страстной, она остановилась прямо передо мной, плавно покачивая бедрами. Лепестки ее губ приоткрылись.

– Дорогой, – выдохнула она, – я хочу вручить их тебе. Люби их нежно-нежно.

Она начала расстегивать застежку у себя на спине. Жарким, сухим от волнения голосом она прошептала:

– На, дорогой, возьми их. Они – твои.

И она бросила их мне на колени. Я ошеломленно поднял их. Это была прекрасно выполненная по форме и цвету пара накладных резиновых грудей. В немом оцепенении я изумленно таращился на нее. Она стояла в вызывающей позе, расставив ноги, уперев руки в бедра и пристально глядя на меня. Я перевел взгляд на ее грудь. Она была плоской. Да, она была такой плоской, какой только может быть плоская грудь безгрудой девки.

Я еще раз тупо посмотрел на накладки и швырнул их на стол. Они подпрыгнули.

– Ну-у? – вызывающе протянула она.

Я пожал плечами. Ко мне все еще не вернулся дар речи. Чуть погодя мне на глаза попался сверток, лежащий на столе. Я с ехидцей выдавил из себя:

– Этот сверток – тебе. Открой его.

Она с равнодушным видом развернула сверток, без всяких комментариев или эмоций изучила бюстгальтеры и примерила один из них на накладки. Затем с шаловливой улыбкой посмотрела на меня:

– Милашка, огромное спасибо. Они как раз по размеру.

И она протянула мне их для проверки.

– Ага, – проворчал я.

Улыбаясь и ласково глядя на меня, она подошла и взъерошила мне волосы:

– Мой милашка расстроился?

Я взглянул на нее, стоящую совсем рядом со мной, и подумал: «А с чего, собственно говоря, расстраиваться?» В своей зеленой широкополой шляпе, в длинных перчатках и белых атласных панталонах она была просто великолепна. Я с восхищением смотрел на нее. Она внимательно смотрела на меня большими зелеными глазами, пытаясь уловить мое настроение.

Я притянул ее к себе. Она продолжала теребить пальцами мои волосы. Потом поцеловала меня в щеку и промурлыкала:

– Ты очень сладкий, – и поцеловала опять. – Ты действительно не злишься на свою малышку за то, что она такая глупая?

– Злюсь? Я думаю, что ты милая и веселая.

Я поцеловал ее.

– А ты мне нравишься, – сказала она. – Ты такой выдержанный. Ты наверняка вообще никогда не злишься. – Она снова стала перебирать мои волосы. – Ведь правда?

– Никогда, – подтвердил я.

– У тебя такой характер, что ты и мухи не обидишь, верно?

– Конечно, – ответил я. – С моим-то характером.

Мне хотелось спросить, не приняла ли она нож в моем кармане, на котором сидела, за что-нибудь совсем другое.

– Ты мягкий человек, и я знаю, почему ты такой, – улыбаясь, продолжила она.

– Почему?

– Потому, что ты еврей. Еврейские мужчины всегда такие мирные и сдержанные.

– Да, – подтвердил я. – Они такие все без исключения.

– Ты мне нравишься. – Она поцеловала меня и промурлыкала: – А тебе нравится твоя девочка?

– Да. Ты мне нравишься. Ты милая и симпатичная.

Она мурлыкала, как котенок, и, не останавливаясь, перебирала мои волосы. Потом она покрыла мое лицо теплыми влажными поцелуями. Потом мы посмотрели друг на друга и дружно расхохотались. Она начала гоняться за мной по всему номеру и стукать меня своими резиновыми накладками по голове. Мы резвились до тех пор, пока совершенно не выбились из сил.

Она подобрала туфли, чулки, сумочку и платье и ушла в ванную. До меня донесся звук душа. Я растянулся на диване и стал ждать. Минут через тридцать она вернулась, приведя себя в полный порядок. На ее лице была свежая косметика. На ней была вся ее одежда, за исключением шляпы и перчаток. Ее роскошные черные волосы были тщательно уложены в величественную прическу.

– Ты прекрасна, как прекрасная королева.

– За это, Милашка, ты можешь поцеловать мою руку.

Я прижал ее гладкие пальцы к своим губам. Показав на проигрыватель, книжную полку и бар, я предложил ей занять себя самостоятельно и ушел в ванную. Торопливо приняв душ и одевшись, я вышел и позвонил Чико:

– Подавай сразу, как только все будет готово.

Через двадцать минут два официанта вкатили в номер накрытый столик. Весь остаток вечера мы соблюдали приличия и провели время за милой болтовней. Когда она собралась и подошла к двери, я открыл сумочку и засунул туда пятьдесят долларов. Она улыбнулась и, сделав реверанс, сказала:

– Благодарю вас, добрый сэр.