Текст книги "Всё зеленое"

Глава 20
Вита

К съемкам приступили к обеду следующего дня.

Чистенькие свежевыкрашенные комнаты первого и второго этажей трудно было назвать зловещими или хотя бы устрашающими, а через объектив камеры они смотрелись особенно жизнерадостно.

Так что сосредоточиться решили на третьем этаже, где большая часть комнат оставалась тусклой и обшарпанной. Ведра с краской, валики и бочку перетащили на балкон. Газеты собрали.

Ребята из БТ были уверены, что арендовали этот дом специально для съемок, поэтому чувствовали себя совершенно по-хозяйски, время от времени возмущаясь отсутствию «нормальных условий» и обслуги.

Они привезли с собой кучу всякой аппаратуры: от микрофонов и пультов до широкого плазменного экрана и больших напольных колонок.

С самого утра, подключая всю эту технику, они с Артёмом и Егором выпили на семерых бутылку виски и пребывали, как выразился Егор, в «креативном настроении».

Одну большую колонку установили в коридоре третьего этажа, и заунывно-мрачные, с надрывным экстрим-вокалом Нильса и депрессивным речитативом Рона «Демоны» наполнили весь дом. А вместо прежнего жизнерадостного Зоиного смеха теперь были слышны только истерические повизгивания Касторки и непрерывный мат Рона. Впрочем, без мата разговаривать никто из них не мог.

Парни, конечно, немного повозмущались насчет свиней, но Егор быстро убедил их, что это хайпово и круто. А главное – дорого! Ведь для перевоплощения их в демонов в клип придется добавить много компьютерной графики.

С Артёмом мы почти не пересекались, он был все время занят с БТ. Лишь один раз подошел и спросил: «Как дела?» Больше ничего.

Макс с Зоей будто отделились, постоянно уходили куда-то вместе, ни с кем особо не разговаривали, а встреч с музыкантами избегали.

Владу пришлось смириться, что в ближайшие дни никто ничего красить не будет, поэтому он милостиво согласился помогать Егору с оборудованием.

Мне очень хотелось посмотреть, как проходят съемки, но общество БТ, а особенно Касторки выносить было сложно. Она так развязно себя вела и так откровенно лезла к Артёму, что от этого зрелища становилось неловко и противно. Тот, конечно, в основном отшучивался и просил Даяну оградить его от общества гормонально неуравновешенных девиц, но сниматься им по-любому предстояло вместе. С учетом сетевой популярности Касторки это должно было повысить общественный интерес к клипу и сделать ему хорошую бесплатную рекламу.

Все эти дни я не звонила маме, хотя возможностей было полно. Артём постоянно уезжал, чтобы купить что-нибудь для съемок, а в последний раз они ездили с Зоей – брать в аренду свадебное платье для клипа. Но я все равно с ними не поехала.

Это было неправильно, однако мне отчего-то казалось, что даже один звонок домой может все испортить. Поэтому я просила звонить Артёма. Он был не против, хотя каждый раз, возвращаясь, сообщал, что мама разговаривает с подозрением, что моих фотографий ей уже недостаточно, что она хочет услышать голос. Но полицию и службу спасения она пока не вызывала, поэтому версия, что меня укачивает в машине, могла еще какое-то время поработать.

В саду было хорошо. Оживленная суета, царившая в доме, оставалась за его стенами. На улицу БТ выползали редко, и я скрывалась от их общества на одной из лавочек аллеи или в беседке. До конца книги мне оставалось дочитать пару глав, и я так была поглощена кульминацией, что, когда прямо напротив меня неслышно возник Нильс, вздрогнула. Он был весь в черном. И от этого белизна его волос и бледность лица выглядели пугающе.

– А тут ничего так, – он плюхнулся на затрещавшую под ним скамейку, – только воздуха столько, что голова с непривычки раскалывается.

Я вспомнила количество выставленных в холле пустых бутылок.

– Ты не думай, я тебя тоже помню. И тогда знал, что ты это ты, – сказал он, двигаясь ближе. – Ты чего, боишься меня, что ли?

Я покачала головой, однако вышло неубедительно. Он криво усмехнулся:

– Значит, это твой сценарий про свиней и прочую демоническую зоофилию? А по тебе и не скажешь, что в голове у тебя такой содомизм творится. Оказывается, ты пошлая. С таким-то лицом. Теперь понятно, чего Чернецкий в тебя так вцепился.

– Все не так. Это они потом сами дополнили. Чтобы интересно было. Там вообще-то про любовь. И про то, что человек оказался заперт внутри себя. И про внутреннюю боль тоже. Что все зло от этого. Так я поняла эту песню.

– Ты все круто поняла, – сказал он серьезно. – Вообще-то я ее про себя писал. Про свои чувства, загоны и очередные гребаные попытки справиться со всем этим дерьмом. Но то, что они все переиграли в трэшак, – даже хорошо. К чему эта долбаная лирика? Не думаю, что наши фанаты ждут от нас ангста. Мы должны быть жесткие, агрессивные и опасные, как Тиль[29]29
  Тилль Ли́ндеманн – немецкий вокалист, автор текстов песен и фронтмен метал-групп Rammstein.


[Закрыть] в свои лучшие годы. Девчонки же любят жестких парней?

Я пожала плечами. Он вытащил пачку сигарет, зажигалку и, закинув ногу на ногу, с картинным видом закурил.

– Там сейчас моя сцена должна быть, а я тут с тобой сижу. Нормально, да? – Он чуть отклонился назад и прошелся по мне взглядом сверху вниз. – Ты миленькая. Хочешь, трахнемся? Чернецкому все равно сейчас не до тебя. Уж если Касторка за кого взялась, то это наверняка. Та еще нимфоманка.

Такой внутренней паники я не испытывала со школы. Дело было даже не в пошлостях, которые он говорил, – мои одноклассники частенько выдавали нечто подобное. Хуже всего было, что я так и не научилась правильно на такое реагировать. Нагрубить и послать не позволяло воспитание, перевести все в шутку я не умела, долго соображала, что ответить, терялась и давала тем повод для насмешек и продолжения подобных разговоров.

– Мне понравилось про колючую проволоку терпения, – переключилась я на песню. – Очень глубокая мысль. И правдивая.

– А, эта… – небрежно протянул он. – Если честно, я ее в Интернете стырил.

Маленькие черные муравьи проложили между камнями брусчатки дорожку и весело бежали друг за другом. До тех пор, пока мы сюда не пришли, их жизнь была легка и упорядоченна, а теперь в любой момент кто-то из нас мог бездумно наступить на них и уничтожить. Но они об этом не знали и продолжали свое спокойное, размеренное существование.

Закинув руку на спинку лавочки, Нильс продолжал разглядывать меня с неприятной настойчивостью.

– Ну так что? Давай решайся, а то я сейчас уйду и второго шанса не дам. Зато потом будет чем в школе похвастаться. Я даже тебя на фотке могу отметить, если хорошо попросишь. А Чернецкий что? Его же никто не знает. Так… Ноунейм. Костров с ним носится из-за бабок. А по сути он – пустышка. Его даже в Тик-Токе нет, а инсту Полина за него ведет.

– Артёму не нужна шумиха. У него уже это в жизни было и ему не понравилось. Он просто настоящий музыкант. Прирожденный. Зачем ему Тик-Ток, если он слышит музыку мира?

Заступаться за Артёма у меня всегда получалось лучше, чем за себя.

– Ах, вот оно что, – скользко усмехнувшись, Нильс с пониманием кивнул: – Типа ты им восхищаешься?

– Я в него верю и знаю, что он прославится на весь мир.

– Ты типа этакая Софья Андреевна Толстая? Гала? Тахо-Годи?

В ответ на мой удивленный взгляд его рука со спинки лавочки перекочевала ко мне на плечо.

– Значит, думала, я реально дебил? К твоему сведению, я филфак МГУ заканчиваю. И колючая проволока терпения ни фига не из Интернета. Тебя такое больше возбуждает?

Резко подавшись вперед, я со злостью скинула его руку, после чего он сразу встал, сказал: «Будем считать, что договорились», – и ушел.

Макс с Зоей появились, как только черная спина Нильса скрылась среди зелени.

Они шли рядом и светились. Зоя ослепляла рыжиной, Макс золотился. Оба загорелые, красивые, дышащие силой, природой и летом, словно дети земли и солнца. Мне и раньше казалось, что они очень гармонично смотрятся вместе, но теперь это стало особенно заметно.

На Зое был пестрый сарафанчик в стиле кантри, с закрытым верхом и очень короткой, начинающейся чуть ли не от самой груди юбкой, найденный среди все той же кучи вещей. На Максе – коричневые шорты ниже колен и желтая футболка. В ее подоле он что-то нес.

Подошли ближе, я заглянула внутрь. Там была малина.

– Пыталась я от клубники сбежать. Но, видимо, у меня карма такая, – засмеялась Зоя.

– Клубнично-малиновая, – Макс наклонился вперед, предлагая мне ягоды: – Бери.

– Вы что, в лес ходили?

– Ага, – Зоя закинула в рот малиновую горсть. – Там классно. Только комаров много.

– Ты же боишься леса, – удивилась я.

– Это я одна боюсь. А с Котиком не боюсь. Макс знаешь как высоко залез? – Из кармана сарафанчика она достала телефон.

То, что Зоя назвала Макса Котиком, было ново.

Я рассеянно полистала лесные пейзажи: могучие стволы сосен, их уходящие вверх шпили, желтую футболку Макса в этой зеленой вышине. Зою на пне, в густых кустах малины, в похожей на огромное дупло расщелине дерева и много-много где еще. Потом вернула телефон.

– Давайте пообедаем без них, – предложила Зоя. – Эта Керосинка такая противная.

– Касторка, – усмехнулся Макс.

– Нет, правда, я терпеть таких не могу. Их всегда чересчур много. Просто ужасно много. Невыносимо много. Ладно, я и сама могу быть надоедливой, но я же никогда не ставлю себя выше других. А она только и делает, что выпендривается. Она как мы с Ниной в одном флаконе. Жаль, вы не знаете мою сестру. Понтов у нее еще больше, чем у этой Керосинки, но зато она хоть матом не разговаривает.

– Можем поесть в беседке, – предложил Макс, и это было чудесной идеей.

Зоя сделала огромную миску греческого салата, я порезала помидоры, сыр и холодную запеченную в фольге индейку. Макс притащил охлажденную бутылку белого вина, квас и стаканы. Малину помыли и, чтобы не мять, поставили на стол прямо в дуршлаге.

Умение Зои управляться с бытом привносило во все, что бы она ни делала, необычайный уют. Его создавали мелкие простые вещи: пестрые подушки для сидений из хозяйственной комнаты, обеденные тканевые салфетки, разложенные под каждой тарелкой, цветные коктейльные трубочки, садовые ромашки в бутылке из-под гранатового сока.

Как она все это только находила и придумывала?

Артёма, Влада и Егора тоже позвали. Но Егор был занят, Артём сказал, что не может бросить гостей, Влад обещал подойти попозже.

Мы рассказывали друг другу свои летние истории. Хорошие, разумеется. Всякие смешные случаи и приятные моменты.

Зоя ходила на рыбалку с соседскими ребятами – «первый и единственный раз», потому что ей было ужасно жалко рыбу, которой они наловили целое ведро, так что, когда стали собираться домой, она взяла и выпустила всю рыбу обратно в озеро. Еще она рассказала, как они с Ниной решили продавать клубнику и смородину у дороги, но проезжавший мимо патруль обвинил их в незаконной торговле и попытался оштрафовать, а поняв, что денег у девчонок нет, попросту забрал все ягоды и уехал. И как в коровниках, куда они ходили каждое утро за молоком, их учили доить корову. И что это было смешно и больно, потому что во время дойки корова от удовольствия постоянно махала хвостом и попадала ей по затылку.

Я рассказывала про Болгарию, про песчаные пляжи, частные домики на берегу, черные ночи и щенячий выводок, который отдыхающие выкармливали среди камней у бухты. Смешных историй в запасе у меня особо не было, но я с легкостью могла пересказать любую книгу, которую читала на отдыхе, где теперь между страниц у меня хранились запахи горячего песка, водорослей, груш, кокосового крема для загара и всякого другого летнего.

Истории Макса состояли из их сплошного дуракаваляния на пару с Артёмом. Макс рассказывал, что летом они вечно находились в состоянии какого-нибудь соревновательного спора: то съесть мыло, то дождевых червяков, то с бани спрыгнуть, то под водой дольше другого просидеть, то забраться во двор с самым высоким забором и, не спалившись, воткнуть посреди лужайки красный флажок, то голым влезть в крапиву и не заорать.

Зоя сказала, что ее друзья тоже все проблемы постоянно спорами решают, но их фантазии хватает только на турник или отжимания, и это не особо честно, потому что Тиф все равно у всех выигрывает.

Тогда Макс неожиданно заявил, что ему-то в соревновании на турнике Тифон проиграл. Зоя не поверила, и Макс стал ее этим дразнить, потому что она почему-то отнеслась к его словам как к личному оскорблению.

– Можешь у Артёма спросить. Он свидетель. Тиф сдулся, как ребенок, на шестом подходе.

Макс сидел на лавке рядом со мной, Зоя напротив.

Опершись всем телом на широко расставленные локти, Макс чуть ли не лежал на столе, гримасничая перед ней.

– Он тебе поддался, – Зоя взмахнула рукой, намереваясь щелкнуть его по носу, но Макс отпрянул и снова навалился на стол, вытянувшись к ней.

– Я готов согласиться с любой твоей версией.

Зоя опять попробовала его достать, но не попала.

– Твой Тиф, наверное, с Соломиным соревновался и побеждал.

– Нет. С Лёхой. А Лёха очень хорошо подтягивается.

Макс закатился.

– Лёха – это брат-близнец Соломина?

– Слушай, ты сейчас договоришься, – пригрозила ему Зоя. – Получишь по лбу, будешь знать.

– Получу что? – Макс снова издевательски засмеялся.

– Ложкой вот этой получишь, – Зоя вытащила из салата ложку. – Надо мной можешь смеяться, а над моими друзьями не смей.

– Очень страшная угроза. Тебя Тифон этому научил?

– Последний раз предупреждаю, Макс.

– Я думал, ты от него сбежала.

– Сбежала, и что?

Зоя махнула ложкой, Макс поймал ее и, удерживая, уперся прямым взглядом в Зою, а она в него. Они оба замерли.

– Давай пошли, Котик.

В беседку быстрым, деловым, шагом вошел Артём.

– Зачем? – Макс встряхнул головой, будто прогоняя сон.

– Роль для тебя нашли.

– Какую еще роль?

– Узнаешь.

Артём хмуро посмотрел на меня, на Зою, на наш стол, взял кусок сыра и, больше не сказав ни слова, ушел. Стало ясно, что он не в духе.

Макс немедленно подорвался и побежал за ним. В два прыжка догнал, обхватил за плечи, и они быстро пошли к дому, что-то оживленно обсуждая.

– Не переживай, – неожиданно сказала Зоя. – Тиф говорит: что бы с нами ни происходило – все к лучшему. Ну только если тебя не убивают, конечно.

– Ты о чем?

– Я же вижу, как ты опять позеленела. Вроде только выздоровела. И вот – пожалуйста. Подарочек на нашу голову. Нет, я тоже, конечно, тут сбоку припека, но мы раньше приехали. И парни эти тоже противные. Тот, что в очках, меня по заду уже шлепнул.

– А ты что?

– А что я сделаю?

– Сказала бы Максу.

– Не-е-ет, – она уверенно покачала головой. – Кто он мне, чтобы за меня заступаться? Лучше где-нибудь подальше отсижусь.

Солнце легло на верхушки сосен. В бокале отражались его лучи.

– Можно я с тобой буду отсиживаться? – От воспоминания о мерзком Нильсе меня передернуло.

– На самом деле это неправильно, – в этот раз Зоины дымчатые глаза смотрели очень серьезно. – Это психология жертвы. Чем сильнее ты прячешься, тем больше вероятности, что на тебя нападут. Всегда нужно давать отпор. Тифон считает, что быть безответным так же стыдно, как и глупым.

– Я не умею давать отпор. Меня и в школе поэтому доводили.

Она задумалась.

– Знаешь, а я так привыкла, что мне не нужно никого бояться, что сейчас чувствую себя очень растерянно.

Возвращаясь в дом, я увидела Егора, сидящего в одиночестве на раскладушке у фонтана. Обычно он всегда находился в движении, горел, активничал и суетился. А если и сидел, то постоянно или что-то снимал, или писал в телефоне. Теперь же, застыв и облокотившись о колени, он, не шевелясь, просто глядел перед собой в одну точку.

Я подошла к нему.

– Что-то случилось?

Он поднял голову и какое-то время смотрел на меня, будто не узнавая.

– Можно сказать и так, – потусторонним голосом произнес он. – Случилось.

– А что случилось? – Я присела рядом, чувствуя, что ему хочется поделиться.

– Я думал, что я знаю о прекрасном все. Что я разбираюсь в этом, но оказывается, ничего не знаю. И мне нужно это переварить.

– О каком прекрасном, Егор? Ты о чем?

– Я всегда считал, что прекрасное – это то, что вызывает радость и восторг. Что оно сияет, как раннее утро в лучах росы, и приносит счастье. Но оказывается, печаль тоже прекрасна. Невыносимо, мучительно прекрасна, и, если бы я еще немного там побыл, у меня бы, наверное, разорвалось сердце. Я сейчас сам не свой. Не могу говорить. Похоже, я еще не дорос до истинного понимания искусства.

– Извини, теперь я еще больше не понимаю.

– Просто спустись в подвал, но не заходи. Дверь приоткрыта. Сама услышишь.

Однако я все поняла сразу же, миновав гаражное помещение и выйдя на лестницу в подвал.

Низкий, густой звук тихо поднимался вверх и обволакивал, становясь все сильнее и увереннее по мере того, как я спускалась.

Я много раз слышала, как Артём играет, он играл и для меня, и для моей мамы, иногда даже по вечерам перед сном, прямо над моей комнатой, чтобы дать понять, что он рядом. И это было прекрасно – не только потому, что мне казалось прекрасным все, что он делает, но и просто само по себе. Артём, может, и подрастерял какие-то умения в период разгульной жизни, но горевшая в нем искра наполняла жизнью все, за что бы он ни брался, и, когда в его руках оказывалась виолончель, она по-настоящему оживала.

Вместе с тем я никогда не слышала, как он играет для самого себя, оставаясь наедине со всеми своими мыслями и переживаниями. И то, что я теперь услышала, восхищало и пугало одновременно.

Акустика в подвале была хорошая, и музыка, льющаяся из приоткрытой двери, звучала объемно и полно. Егор был прав – ее переполняла болезненная грусть, но не спокойная и лиричная, а нервно дрожащая и пульсирующая. Словно что-то резко взлетало, а потом падало и, постепенно нарастая, снова билось и билось в иступленном отчаянии, как птица об оконное стекло.

В момент, когда мелодия, казалось, достигла своей кульминации, она вдруг оборвалась, и все стихло. Тишина, последовавшая вслед за этим, будто тоже наполнилась горечью.

Ледяной холод, тянущийся из подвала, смешался с волнением, и я почувствовала, что дрожу, разрываясь между страстной потребностью войти, чтобы выразить Артёму свое восхищение, и нежеланием отвлекать его и сбивать с нужного настроя.

Но он вышел сам. Резко, быстро, на ходу застегивая чехол виолончели. Увидел меня, удивленно остановился.

– Что ты тут делаешь?

– Слушала.

– Зачем?

– Егор сказал, что это прекрасно. Я тоже думаю, что это прекрасно. Это твое? Ты очень крутой, Артём.

– Это ужасно, – он расстроенно покачал головой. – Это очень-очень плохо. Тебе не нужно было слушать. У меня ничего не получается.

– Все очень здорово получается. Сильно и надрывно. У меня внутри до сих пор все дрожит.

– Вот именно, – он сник. – А мне нужна спокойная, ровная и мрачная мелодия, как у Андреаса Роннберга в Cry for fear. Это же для игрушки. Она должна быть простая и красивая. Без этих чертовых эмоций.

– Егор сказал, что не слышал ничего прекраснее.

– Вся эта обстановка, все эти дурацкие демоны и движуха – все не то. Мне нужно просто сосредоточиться. Отстраниться. От всего отстраниться. А я не могу, – начав было подниматься по лестнице, он остановился и, смягчившись, посмотрел сверху вниз. – Но стимул работает идеально.

Глава 21
Вита

К вечеру они успели наснимать кучу видеоматериала, и все, набившись в гостиную, просматривали его на большом экране, подвешенном над камином.

Хохот стоял на весь дом. Многие еще и выпили хорошенько.

Даже Егор, который с восхищением кружил возле Касторки, то и дело подливая ей мартини, давая прикурить, хихикая над каждой ее идиотской выходкой и снимая на камеру, от чего она еще сильнее распалялась.

Весь коридор второго этажа был заполнен сигаретным дымом. Ели прямо там, наставив тарелки и стаканы на журнальный стол, а когда закончили смотреть, БТ стали включать другие свои клипы, записи концертных выступлений и гастрольных пьянок. Все это они видели уже тысячу раз, комментируя каждое следующее слово и действие: «О, а сейчас Рон уронит бутылку», «А здесь Нильс забыл слова и вместо этого проорал: фак», «Вот, вот, а тут в автобусе мы застукали Эдика с девочкой из фан-группы». Одновременно Даяна снимала на телефон то, как мы это смотрим. Складывалось ощущение, будто вся их жизнь состоит из того, чтобы снимать самих себя и потом это смотреть.

Пару раз Макс предлагал переместиться в беседку, но отлипнуть от экрана никто не мог.

Отстраненность Артёма усилилась. И это касалось не только меня.

Он постоянно что-то рассказывал, подкалывал Касторку и парней из БТ, но в его словах проскальзывало все больше злости и высокомерия. Он запросто, как бы в шутку, кинул горсть чипсов Эдику прямо в лицо. Отпихнул ногой столик, и все посыпалось на пол, а когда все кинулись поднимать бутылки, чтобы они не успели пролиться, просто сидел и угорал. Силой отнял у Рона очки, надел их, и, сколько тот ни просил вернуть, только показывал ему средний палец. Он называл Нильса мумией, а Касторке говорил всякие грубые пошлости и унижал ее. Та, правда, воспринимала это как игру, но в подобном настроении я видела Артёма впервые и была поражена, что он может быть таким. Единственный, кто совершенно не напрягался из-за происходящего, – это Макс. Он сидел себе на подлокотнике кресла рядом с Зоей и время от времени шептал ей что-то на ухо.

Наконец, когда Артём велел мне «сгонять» на кухню и притащить тортик, а услышав отказ, предложил заплатить, я окончательно разозлилась и ушла в мансарду.

Однако минут через двадцать прибежала растрепанная и взволнованная Зоя и сказала, что мне нужно срочно спуститься вниз, потому что там разгорелся ужасный скандал.

Что случилось, она толком не знала, но Артём как-то сильно обидел Касторку, и та теперь безудержно рыдает, а все ее успокаивают. Даяна же закрылась с Артёмом в комнате и пытается их помирить. Но Макс решил, что будет лучше, если с ним поговорю я.

Закинув руки за голову, Артём лежал на кровати с балдахином прямо в кедах, но без майки, а увидев меня, радостно воскликнул: «О, Витя! Ты тоже в этой очереди?»

Даяна стояла посреди комнаты, сурово скрестив руки на груди. Перед тем как я вошла, она что-то раздраженно высказывала ему.

– Хорошо, что ты пришла, – сказала она по-деловому. – Ситуация сложная. Артём напился и пытается испортить нам рекламную кампанию.

– Правда? Это теперь так называется? – удивленно вскинув бровь, тот привстал на локте, а потом, расхохотавшись, снова упал на подушку. – Рекламная кампания!

– Представь себе – да! – Даяна поджала губы, сдерживаясь. – Есть работа, а есть личная жизнь. И это совершенно разные вещи! Ты, Чернецкий, публичный человек. Ну или потенциально публичный. А это значит, что каждое свое движение, каждый чих или вздох ты должен оценивать, отчетливо понимая, какой на это будет общественная реакция. Ты обязан извиниться перед Дашей! Один ее пост – и семьсот тысяч человек будут ненавидеть тебя раньше, чем выйдет этот клип. А если они будут ненавидеть тебя, значит, их негатив перекинется и на БТ.

– Слушай, идите к черту со своим клипом и Дашей. Я не хотел, чтобы вы сюда приезжали, потому что заранее знал, как все выйдет. Видишь, Вита, а ты мне не верила.

– А что случилось? – наконец спросила я.

– Вот-вот давай объясни ей теперь, – Артём снова привстал и показал на меня пальцем.

– Ты же слышала, что я сейчас про раскрутку говорила? – сказала Даяна медленно. – Так вот, для раскрутки клипа, или фильма, или чего бы там ни снимали, всегда лучше всего работает эмоциональный фактор. Зрители должны верить и сопереживать. Они должны почувствовать естественность и собственную вовлеченность.

– Хватит по ушам ездить! – Артём резко сел. – Скажи ей прямо, что вы меня просите сделать!

– Мы просим просто сделать вид… Подыграть, – уклончиво принялась пояснять Даяна. – Я немного поснимаю, и все. Сегодня, завтра, послезавтра. А потом мы уедем, и делайте что хотите.

– Им надо, чтобы я переспал с Касторкой.

– Почему ты все преувеличиваешь?

– Когда она на меня здесь набросилась, тебя не было. И сейчас она знаешь, почему истерит? Просто потому, что обломалась. Я ей мог об этом сказать еще там, при всех, но пожалел.

– Короче, ты должен извиниться! – нетерпеливо заявила Даяна. – Пожалуйста, повлияй на него, – обратилась она ко мне. – Ты выглядишь спокойной и разумной. Поговорите тут между собой… И давайте все уладим по-взрослому.

Не дожидаясь ответа, она обошла меня и вышла, плотно закрыв за собой дверь.

Артём смотрел на меня.

– Давай я их всех прямо сейчас отсюда выгоню?

– Ты слишком много выпил и вел себя ужасно, – произнесла я, силясь понять, что произошло на самом деле. Артёму свойственно со зла сгущать краски, а сегодня он просто превзошел себя. – И Дашу тоже цеплял. Я же видела.

– Ты, вообще, слышала, что я сказал? Или тебе в подробностях рассказать, что она говорила и делала? И как мы оказались в этой комнате?

– Нет. Не нужно. Просто извинись перед ней. Даяна права. Будет плохо, если Даша напишет про тебя гадости.

– Что? Извиниться? Может, ты еще хочешь, чтобы я согласился на их предложение?

– Зачем ты так говоришь? Мне просто не нравится, что вышел такой конфликт. Мы решили это организовать, чтобы сделать тебе лучше, а в итоге, если сейчас все не исправить, то будет только хуже. Просто извинись. В этом нет ничего зазорного.

– Извиниться за то, что я не захотел мутить с ней, потому что люблю тебя? – В небесных глазах пылало негодование. – Ты сама слышишь, что говоришь? Я извиняюсь, только если я поступил плохо, а сейчас я ничего плохого не сделал. Я поступил правильно и хорошо.

– Но иногда в жизни бывают такие моменты, когда извинение – это проявление великодушия и благородства, чтобы не было ссор и конфликтов.

– Значит, ты все-таки хочешь, чтобы я согласился?

– Я просто хочу, чтобы ты все исправил.

– Исправил? Да не вопрос… Сейчас пойду и все исправлю. Делов-то. Но учти, ты сама меня об этом попросила!

Артём вскочил, схватил со стула майку и вылетел в коридор. Я бросилась за ним, но догнать не успела.

Быстрым шагом он вошел в гостиную и громко выкрикнул:

– Так, народ, давайте-ка собирайтесь. Выдвигаемся бухать и тусить.

– Куда поедем? – Рон отставил в сторону стакан.

– А черт его знает? Найдем. Где-то же должны быть места, – Артём подошел к Касторке и, небрежно отодвинув Нильса, подсел рядом. Обнял за плечи и миролюбиво спросил:

– Ну что? Оторвемся?

Она подняла на него заплаканные глаза, шмыгнула носом, и уголки ее губ медленно растянулись.

– Оторвемся.

– Вы же все пили, – поразилась Зоя.

– Тут до города довольно далеко, – сказал Влад.

– И чего? – Артём с вызовом посмотрел на него.

– Давай, рыжик, собирайся, – Рон смачно шлепнул Зою по попе, и она с разворота двинула кулаком ему в плечо:

– Еще раз так сделаешь, нос сломаю.

Макс одобрительно хохотнул.

– Все отлично, – Даяна подняла вверх большой палец. – Я не пила. В моей машине легко умещаются семеро. То есть не легко, но впихнем. Проверено. Давайте-ка посчитаем, сколько нас…

Они стали считать. Всего одиннадцать человек. Четверым нужно было остаться.

Первой отказалась Зоя, за ней сразу же и Макс. Услышав, что Макс собирается остаться, Артём стал его уговаривать, но тот ни в какую не соглашался.

– Я с ними, – сказала я.

– Эй, Витя, ты чего? – Лицо Артёма вытянулось.

– Все нормально. Я же болела недавно. Мне не нужно такое.

Он как-то странно посмотрел и недовольно покачал головой:

– Ну хорошо…

– Я тоже не еду, – вдруг объявил Нильс.

Все переглянулись, но отговаривать его почему-то никто не стал.

Они еще какое-то время шумно собирались. Вышли на улицу, постояли возле машины, наконец хлопнули дверцы, и вмиг наступила необычайная тишина.

– Счастье-то какое, – выдохнула Зоя, затем повернулась к Максу и Нильсу: – А сейчас мы дружно уберемся здесь и будем отдыхать.

Нильс хотел что-то возразить, но она уже нагрузила его стаканами и отправила на кухню.

То, что Нильс остался, не предвещало ничего хорошего. После разговора в саду он стал мне неприятен еще сильнее. Стоило рассказать о нем Артёму, но за весь день возможности поговорить не представилось. А потом случился этот скандал.

Возможно, я была не права, призывая его помириться с Касторкой, следовало бы предвидеть подобную реакцию. Артём всегда вспыхивал как спичка. Но мне слишком хотелось, чтобы все успокоилось и улеглось.

Нильс заметил на кухне дуршлаг с малиной.

– Был бы здесь блендер, я бы мог вам малиновый дайкири замутить. Я мастер по коктейлям.

– Точно! – подхватила Зоя. – Давайте замутим коктейль и пойдем на улицу смотреть звездопад – там сейчас столько звезд сыпется! Август же.

– Но блендера нет, – обреченно сказал Нильс. – Поэтому дайкири не получится.

– Можно из шуруповерта сделать, – предложил Макс. – Мы как-то с Тёмой в Юрово смастерили. Это быстро.

Пока они с Нильсом ходили в гараж и делали блендер, мы с Зоей вытащили на улицу к фонтану столик, зажгли маленькие плоские свечки и принесли пледы. Получилось очень уютно. После духоты, дыма, хохота, скандалов, нервов и безумного напряжения – сказка.

Сначала пришел Макс, а за ним появился и Нильс, аккуратно неся на подносе четыре бокала, украшенные долькой лимона и с разноцветными трубочками внутри.

– Ваш дайкири, – он выдал каждому в руки по бокалу. Мне достался с зеленой трубочкой. – Конечно, не совсем то получилось, но будем считать, что это авторский рецепт.

Избавившись от подноса, Нильс достал из кармана маленькую портативную колонку и поставил на стол.

– Не-е-ет, – взмолилась Зоя. – Пожалуйста, давай только не будем слушать твою музыку. Я этого больше не выдержу.

– Мы можем слушать любое, – Нильс придвинул пластиковый стул к моему. – Чего ты хочешь?

– Здесь все равно связи нет, – сказал Макс. – Блютус не прокатит. Я могу вам свой плейлист включить.

– Нет, не надо, – на этот раз попросила я. – От Ланы мы уснем.

– Ну и пожалуйста, – Макс шутливо надулся.

– Можно я включу? – спросила Зоя.

Ее музыка была легкая, электронная, с приятным мужским вокалом и немного космическим звучанием. Зоя сказала, что этот стиль называется ретро-вейв, и мы какое-то время просто сидели, растворившись в его расслабляющей атмосфере.

Звук разлетался и тонул в ночи. Дайкири был прохладный и чуть кисловатый, с сильным привкусом малины. Ром в нем почти не чувствовался.

– Дайкири любили Хемингуэй и Фицджеральд, – сказал Нильс, обращаясь ко мне: – Тебе нравится «Великий Гэтсби»?

– Да, – ответила я. – Наверное, даже больше, чем «Ночь нежна».

– А про что там? – спросила Зоя.

– Про то, как один человек всю жизнь любил одну девушку и делал все-все только ради нее, – пояснила я. – А она этого не оценила.

– Все ясно. Все книги обязательно о том, что кто-то не может быть с тем, с кем хочет, – сказала Зоя.

– Конечно. Это называется – конфликт, – ответил Нильс. – Иначе о чем еще писать? О том, как они сидят на диване и у них все хорошо? Когда хорошо, никому не интересно. На самом деле Гэтсби просто оказался во власти иллюзий, крах которых был неминуем. И основная идея там в том, что жизнь – это трагедия, даже если кажется, что вокруг все прекрасно. «Так мы и пытаемся плыть вперед, борясь с течением, а оно все сносит и сносит наши суденышки обратно в прошлое…»