Текст книги "Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки"

Слава всё ещё ждёт нас

И снова, как собираются группы? Ну, лучше, чем в полном всех наших «музыкантских» фишек, прекрасном фильме «Мы из джаза», не расскажешь.

Психи, вроде нас, своим энергетическим полем безумия притягивают друг друга, и через некоторое время притирки в виде ругани, драк, попоек, всенощных импровизаций выясняется, кто доминирующий самец. Тьфу ты, я хотел сказать, основной автор. Все кто, так сказать, из второго эшелона сочинителей, на оставшееся время совместного музицирования затаивают лютую нелюбовь к «вожаку» по понятным причинам. Песни «на троечку» от горе-композиторов настолько контрастируют с искристыми вещами «старшака́», что сами несчастные мини-Сальери это ясно видят, и от этого им ещё тяжелее. Но с упорством умалишенного они каждый раз пытаются втащить, втиснуть, пропихнуть своего дитятку-уродца, и всегда это скандал, ссоры и мордобой.

Почти обязательно возникает маленькая коалиция против «босса». Первенство в вопросе создания материала очень раздражает даже тех, кто и не ваяет своего «нетленного», поэтому они могут лицемерно поддержать карикатурные творения нового претендента на перстень «короля воров». Таким образом, удовлетворяется мстительная зависть к природной лёгкости пера.

У нас в коллективе таких штучек не было никогда. Ну… Почти никогда. Так, пару раз. Но красочные жизнеописания моих коллег по цеху сочинительства и гора проглоченной запоем рок-литературы ясно говорят о стереотипности подобных стычек «гения и злодейства».

Мой вечный гитарист Руська никогда особо не болел желанием стать ещё одним штатным поэтом группы, за что я ему и душевно благодарен. У него имелось в загашнике пару забавных гармонических находок, которым я с удовольствием помог превратиться в занятные песенки. Быть может, мы ещё споем их, как в славном нашем детстве, они до сих пор ещё весьма милы в своей мистической наивности.

Ежели суровый Русь слышит по радио или на концерте нечто бездарное или около того, он обыкновенно, раздувая ноздри, мрачно произносит: «Ну что это за… Сказать-то им нечего…». Как правило, я бываю согласен.

Когда я впервые пришёл звать брата Руська в очередную свою банду, он открыл дверь по пояс голый и в залихватских «трико́хах», а я ещё изумлённо подумал тогда: «Боже, какой же тощий может быть человек, просто жуть!». Даже не верится, что тот длинный, обтянутый кожей кощей, сплошной скелет с мосолка́ми превратился в пивного вепря габаритов Закка Уайлда. Очень внимательно и предельно серьёзно выслушав «заманчивое» предложение поиграть мои загадочные песенки, выступить там и сям, прокатиться по Москве, он сделал важное лицо, будто решаясь на что-то ответственное… А потом легко и с шальной обаятельнейшей улыбкой просто ответил: «Ну куда же я без вас-то!». Это было так мило, что я постарался даже не обращать внимания на его тревожную оговорку: «Только зачем в Москву-то… Давайте сначала тут поиграем…».

Сейчас, когда Алкоголь разъезжает по самым странным местечкам России с концертами, я всегда ему припоминаю, каким трусоватым и осторожным маменькиным сынком он был тогда. Теперь же, когда я озвучиваю даже самый подозрительный ангажемент, он брякает своё неизменное «конечно, поехали, х…ли думать», хоть сам я ещё очень шибко сомневаюсь в безопасности сего мероприятия.

Но тот исторический момент создания магической шайки, из которой родился наш Алкоголь, я настолько отчётливо помню, будто это случилось на днях. Неужели прошло двенадцать лет?!! Да, мы явно не торопимся со славой… Творим на века… А сияющая слава всё ещё терпеливо ждёт нас…

Ночевал у бабы?

Рассматривая мои старинные «боевые» фотки со сборов, наш басист Максик с удивлением и как-то очень уж откровенно отметил: «Ну надо же, все такие красивые…». Видимо, ему представлялось, что в этой щекотливой ситуации мы непременно должны были слиться в неразличимую безобразную массу. Ну зачем уж так мрачно, братка, всё-таки студенты Универа, хоть и рвань, конечно, первостатейная. А ведь и вправду, какие красавчики мы тогда были – Макс, Дюша, Витёк, ну и я…

Интересно, что происходит в современном, неведомом мне Университете или в теперешних загадочных школах? Временами я даже подхожу к родимой 172-й и пытаюсь заглянуть через двери времени опять в моё далёкое детство… Но совершено другие, разноцветные лица и совсем не похожий на тот, советский, говор детворы заставляет меня испуганно отпрянуть от тревожного видения классов, коридоров и учителей.

Я пытаюсь расспрашивать Лару, прелестную «ражевскую старшую», что мужественно служит «современным учителем» далеко не первый «аццский» учебный год. По её трогательным рассказам, всё вроде бы похоже на нашу малолетнюю дичь, но глаза упрямо говорят о совсем ином – всё изменилось крайне сильно и безвозвратно. Однако её дикие истории о малолетних обормотах всё же немного успокаивают растревоженную изменениями душу.

Так, она «сквозь смех и слёзы» поведала мне о сданной на проверку работе, где в конце страницы, видимо, чтобы облегчить напряжение учительского интеллекта, было выведено гениальное «Перелесни́!». Грамматика, как вы догадываетесь, мною тщательно сохранена. Ну а общий доброжелательный и незакомплексованный посыл помочь недогадливой «училке» тем, что, «перелесну́в», появится и другой листок, просто очаровывает. Для идеальной, совершенной в своей трогательной туповатости картинки, нужно было бы сверху новой странички начертать ещё и «туд прадалжение», да и вообще, сопровождать неожиданными комментариями все домашние работы от занудной географии до опасных химических опытов.

Жару добавил и рассказ Галины Васильевны, их замечательной мамы и бывалого педагога, повидавшего на своем учительском веку такого, что пугающие видения Нострадамуса и все ежегодные Апокалипсисы всего лишь «страшный-страшный серый волк» с детского утренника.

Ученик её, крошечный запуганный мальчишка, не выучил, лоботрясина, урока, а на резонный вопрос, мол, «а чего это ты вчера весь вечер делал-то такого важного», заикаясь, простодушно ответил: «Я у бабы ночевал…». Рыдали от хохота все – жестокие к любому чужому промаху детки, сама, лёгкая на смех Галина Васильевна и даже грозные проверяющие из РОНО. Кто ж знал, что термин «баба», означающий всего лишь любимую бабушку, всё еще бытует в лексиконе самых забалованных да заласканных детишек. Для всех остальных, от мала до велика, уже давно «баба» это вполне себе зрелая «тёлка», крепконогая «кобыла» в колготках в сеточку или просто тридцатилетняя потасканная «овца». Уж, извиняйте вновь за мой «великий, да могучий французский».

Нет, что-то определённо изменилось, только невозможно передать тяжеловесным словом то зыбкое и неуловимое, что окружало нас тогда, вполне себе безжалостных и порочных. Может мы были капельку наивнее. И в этой радужной капле было чуточку больше Любви.

Каин и Авель по-нижегородски

Жизнь такая трагикомическая пьеса, что всё время хочется рыдать от смеха. Приходится в каждом тёмном поступке искать хотя бы крохотную частичку забавного. Зачем? Сам не понимаю до конца. Возможно, всё дело в заключённом в нас пожизненном страхе смерти. Всё плохое, злобное вокруг и есть погибель в самом её безжалостном ростке. И если отвлечься от боли, расхохотаться, как следует, над нелепостью и убожеством зла, то и сама Костлявая отступит изумлённо на пару шажочков назад.

Как в человеческую душу вворачивается древний змей, что с глумливой усмешкой подбивает делать нас все эти гадости? Мне рассказывали дичайшую историю про одного музыканта брутального жанра из Нижнего, у которого был замечательный приятель, что эдаким милым манером вытащил его мобильник. Это были не те времена, когда стать владельцем подержанной поганенькой трубы можно было рублей за 500, как теперь. «Сотовый», как куртуазно выражались тогда, был вовсе не средством быстрой коммуникации, а символом глупого купеческого престижа.

И вот, когда этот самый знак достатка, да и успеха предательски зазвенел в кармане верного товарища, наш рокер из глубинки в праведном гневе не стал галантно вызывать негодяя на дуэль. Нет, от просто отбуцкал бывшего «корешка» до самой, что ни на есть полусмерти и загремел в некрасивую российскую тюрягу. Непросвещённый и непродвинутый «дружбан» и знать не знал, как отключаются позывные у вражеского буржуйского прибора. Вернее, жажда завладеть имуществом «брата по рокенролу» была настолько сильна, что «полуубиенный» и вовсе не подумал о такой возможности, что кто-то так не вовремя наберёт этот почти уже его личный номер. И вот результат, полный печали и бытовухи.

А ведь это были музыканты! Те, кому сверху, из таинственных сфер спускаются призрачные ноты и странные слова. Больничка и крытка. Трагифарс? Без сомнения. Как переварить эту романтическую сказку, не подключая чувство юмора? Не того чувства юмора, что разрешено в приличном, сытом окружении, а средневекового площадного хохота без границ, пределов и табу!

Трип – проверка на дружбу

Я тут малодушно подумал, а ведь в том, чтобы чувствовать себя «лузером», есть своя сладкая истома. Не нужно пошло спешить, некрасиво лезть на бесконечную стену, куда дико карабкаются миллионы таких же «озаботов», судорожно записываться, выстаивать унизительные очереди к высокомерным музредакторам на радио, ничего больше не нужно…

Какое счастье!!! Свобода, независимость и душевный покой. Пара бутылочек паршивенького «красного» с верным другом, да неспешный разговор про прекрасное прошлое, стрёмное настоящее и неведомое будущее… М-м-м… Чувствую себя просто Гомером Симпсоном, самодостаточным и умудрённым гедонистом.

Как, наверное, жутко быть одиноким, когда возвращаешься тёмными сырыми вечерами в промозглую пещеру и сидишь, тараща глаза на зловещую стену, вдыхая душный запах пыли и соседского застарелого табаку. Странная штука, дружба. С одной стороны, чего уж проще, «корешись» направо и налево, и будет тебе счастье. Но великая магия настоящего «брудершафта», к счастью, бывает так же редка, как и чудо любви.

Пару сотен лет назад, главный битломан планеты Валюшка свел меня и Руську со своим старинным приятелем Лоллием. Вообще-то, предполагался вдумчивый серьёзный разговор о переводе его творческой единицы к нам, в заслуженный ВИА на предмет «побасить». Но почему-то неожиданно, а впрочем, и как обычно, было выпито несколько бутылочек пивка на московской бодрящей прохладе, и затем щедрый Лоллий благодушно вытащил горсть шишек… Тех шишек, что произрастают нам на удивление на загадочных амстердамских елях.

О, как же долго и тоскливо искали мы пипетки для священнодействия по всем аптекам бесконечно длинной Тверской улицы! Последняя надежда на красный крест, что мерцал уж почти рядом с Белорусским вокзалом, оказалась не напрасной. Подозрительно косясь на несколько кривые лица трёх страждущих одной пипетки на всех, сдобная аптекарша нехотя отпустила нам полузапретный товар.

Обрадованные наградой за терпение, в ближайшей подворотне мы беспечно и даже залихватски отведали заморского зелья. Уже тогда я ясно понимал, что совершенно напрасно и даже «преступно халатно» согласился на такую «овердозу». После первого раунда меня начало понемногу разворачивать вправо, и приходилось постоянно корректировать направление движения непослушного туловища. Чтобы согреться и собраться с силами, мы забрели в явно мажорский «книжный» на Тверской, но перед этим в очередном мрачном закоулке произвели повторную обильную дегустация буржуйского колдовства.

«Ха-ха», что непременным образом случаются со мной в процессе «любительского растаманства» были на этот раз бронебойного качества. Я извивался от хохота, размазывая истерические слёзы по щекам и периодически садясь прямо на пол. Меня терпеливо поднимали и назидательно грозили пальчиком, мол, так нельзя, Игорёк, а то придёт дядя милиционер и забёрет с собой. Несчастный Валюшка, бывший этим вечером в книжной лавке на боевом посту, испуганно оглядывался по сторонам, ибо вездесущий глаз начальства мог узреть трёх безумно «обдолбанных» прихожан.

Великий Чехов в своё время остроумно говаривал: «Нет такого предмета, который не мог бы послужить еврею за фамилию». В тот памятный вечер на собственной шкуре я понял, что не стоит так буквально понимать иронию классика. «Элегантно-непринуждённо» осматривая репертуар отдела бедного Вальки, я остолбенел, узрев диковинную фамилию автора – Учебник. Тут меня просто затрясло в припадке не очень нормального смеха. Я голосил белугой, голодною волчицей и Валерием Леонтьевым одновременно, почему-то фальцетом приговаривая: «Учебник, смотрите, Учебник, вот это фамилия…». Когда же «заботливо окружающими» мне было втолковано, что это вовсе не иллюстрация к знаменитой чеховской шутке, а, натурально, просто учебник, я уже просто зарыдал-таки от веселья. Абсолютным числом голосов, включая мой, было принято мудрое решение вывести одного полоумного весельчака под белы рученьки, прочь от людских настороженных глаз.

Надо сказать, что, несмотря на общий «разнос» ситуации, наш Руська был сосредоточенно серьёзен. Подобные «вражеские» препараты практически «не штырят» его, истового приверженца «всерассейского» зелёного змия. Но почему был так мрачен и молчалив Лоллий, который, напротив, имел большую склонность к воскурению иноземных субстанций, было таинственной загадкой. Он как-то очень странно и тихо попрощался с нами в метро на Маяковке и моментально испарился, будто и не было этой сюрреалистической прогулки. Мне стало невыразимо грустно, что дружбы, о которой я сказал несколько пламенных слов в начале, не случилось… Мы не понравились ему, и святая искра душевного общения не проскочила между нами, близкими, в общем-то, во многом, раздолбаями.

Безмерно печалясь, я проник в вагон метро. Там я тревожно чувствовал на себе не слишком одобрительный взгляд благоразумного Руськи, но всё равно был рад, что нахожусь не один в этом зыбком мире, которой, кстати, начал ускоренно изменяться. Девушки, которых вагоне было довольно густо, неожиданно начали с похотливыми улыбками поворачиваться ко мне. Вначале, признаюсь, мне было весьма лестно такое внезапное внимание, но когда они стали высовывать неестественно длинные языки и пугающе дразнить меня, будто бесноватые ведьмы, я напугался не на шутку. Я озирался по сторонам, соображая, видит ли ещё кто-нибудь кроме меня эту лёгкую зарисовку затейника Сальвадора Дали. Все остальные преспокойно мотались в беспокойном вагоне и ничегошеньки не наблюдали. На счастье, родная тогда Сходненская возвестила о себе трубным зовом, и я бросился, сломя голову, на волю от этих ужасных гарпий.

Дальше всё пошло намного хуже. Несколько раз со мной приключилось то, что едва не стоило мне жизни, если бы братки Руслана не было рядом…

Вяло переходя проезжую часть по переходу, весь мир неожиданно исчез, и мне был виден лишь только я сам, а всё вокруг же стало непроглядным мраком! Я двигался в темноте, осторожно ставя дрожащие ноги на чёрное ничто. Я не слышал оголтело пролетающих мимо меня автомобилей и не видел ничего, кроме перепуганного себя. «Русь, держи меня, я ни хрена не вижу!» – взмолился я, и вцепился мёртвой хваткой за руськовский локоть, будто слепой пират старина Пью в лапку Джима Хоккинса из «Острова сокровищ». Меня периодически отпускало, и я счастливо улыбался, видя белый свет, но радоваться пощаде было рано – так люто меня накрывало ещё ужасные раза три.

Почему-то в моём, измученном галлюцинациями мозгу возникла счастливая мысль: «Выпью-ка я кофейку, и непременно всё закончится!». Я рванулся в задрипанный минимаркет, куда за мной потащился и покорившейся судьбе телохранитель поневоле Русь. Подойдя к кассе, где жили пакетики с растворимой бодягой, я, однако, понял, что взять бодрящую субстанцию в руки не смогу… Я судорожно тянул к ним, разноцветным моим спасителям свои трепещущие пальцы и не мог схватить их, словно подлый автомат, никогда не вылавливающий игрушки или пузырьки одеколона «Саша» на вокзалах. Все мои попытки были безуспешны, я даже объяснить не могу, почему я не в силах был прикоснуться к ним, моим маленьким друзьям. Препятствие было каким-то даже не физическим, а больше напоминало коварное колдовство. «Ведьмы из метро» – решил я, и тяжко вздохнув, продолжил нелёгкий путь домой.

Всю оставшуюся дорогу я приставал к несчастному Руслану с оригинальными просьбами, вроде: «Русь, Русь, сейчас домой придём, включим чего-нибудь весёлого, доброго, старенького, чтобы так страшно не было? Да ведь, да? «Знаточков» поставим, ага?». Доползя почти по-пластунски до нашей конуры, добрым моим братом был запущен самый милый и нейтральный эпизод из «старпёрского» криминального сериала «Следствие ведут Знатоки». Увидев это на экране, я заверезжал подстреленной мартышкой: «Русь, ты что?!! Ты что? Ты зачем такое страшное поставил?!! Выключи! Выключи, скорей! Другое давай, что бы не страшно!». Пол ночи великомученик Русёк менял диски с ностальгическим советским кинематографом, пока я от усталости не провалился в прерывистый, с испариной, сон.

Да, Голландия… Это вам не Среднеазиатская сечка, это вам… Наука…

Повторный неудачный опыт с не менее крепким «табачком» был у меня вместе с готовой на всё Иришкой. Она-то, умничка, отделалась среднестатистической «хохотушной» истерикой, я же, слабак и девчонка, снова словил изнурительный трип, в результате которого пропал на этот раз я, а наш бренный мир остался на месте. Правда, мой скромный силуэт был теперь обозначен маленькими симпатичными звёздочками, причём идущими и по краям моих «хипповских» клешей. В таком новом, волнующем обличии я решил осторожно прогуляться, но, забредя потерянным привидением на лоджию, грохнулся там в обморок. Будто боевая медсестра, отважная Ражева вытащила меня на себе в комнату и, окатив «бойца психоделического фронта» ведром воды, вернула меня из расшалившихся неведомых миров.

Я уже молчу про рискованные ночные путешествия с балкона на балкон в квартире друзей. Правда, потом выяснилось, что балкона-то у них отродясь и не бывало, но разве это так важно, я просто исследовал новые диковинные пространства в своей ненормальной голове.

Однако вернемся к дружбе! Пару лет спустя, хулиганка-судьба вновь свела нас с загадочным Лоллием за общим праздничным столом. Сиделось необыкновенно весело и душевно, он был безупречно доброжелателен, да и все были настолько интересны и милы друг другу, что у меня отлегло от сердца. Я очень долго не решался напомнить так необъяснимо пропавшему тогда Лоллику про тот непонятный эпизод. Несколько раз я открывал, было, рот, но всегда благоразумно занимал его очередным оригинальным коктейлем «виски-кола». Наконец, в самом конце замечательной гулянки, я всё же отважился и спросил: «Лоллий, ты прости меня, брат, если что… А помнишь, мы «злоупотребили» как-то вместе, и ты так скоропостижно утёк? Не понравились мы тебе?». Ответ был парадоксален, и все мои двухлетние думы и рефлексии развеялись чарующим специфически-ароматным амстердамским дымом: «Да ты что, братское сердце! Меня просто тогда так атомно срубило, что вообще не просекал, чё происходит, говорить даже не мог! И это я-то, стреляный воробей! Такие были тогда ядрёные шишечки, что даже мне, волку тамбовскому не по зубам. Ну и так мне неловко стало, что, веришь-нет, сбежал от позору. Как же со мной, глухонемым-то дружиться?».

Надо же, всё так просто и счастливо объяснилось. Вы скажете, так бывает только в сказках, да комедиях, ну дык, это ж мои любимые два жанра! Где дружба начинает и выигрывает.

В чём всё-таки сила?

«Когда приезжают жёны, бл…ди должны идти вон!» – непременно заявляла Ражева, распахивая дверь в мою комнатку в общежитии. Вот и будто снова она у меня в гостях. По-моему, она подтибрила у кого-то эту весёлую и крайне резонную фразку, но она ей очень идёт. Как, впрочем, и всё, чего она касается своими ласковыми глазами.

Странный она всё-таки человек. Но другой и не может быть «верная подруга лихого рокера», разве нет? Блаженная маленькая девочка с даром вызывать любовь, особенно у «плохих ребят». «Плохие парни» это, разумеется, не я. Я могу войти лишь в категорию «бухие парни». Золотой медальон на мускулистой загорелой шее, мясные подробности фигуры, выпирающие из выреза белоснежной рубашки, высокие скулы и тяжёлая челюсть, два рулона туалетной бумаги в гульфике и прокаченный железный зад, неприлично смущающий даже геев, это, наверное, всё же не про меня.

Удивительно, но парадокс могучей физической силы может заключаться в крошечном тщедушном теле. И снова не моя история. Эффектно открыть банку зелёного горошку я, безусловно, сумею, а вот по части винных бутылок, есть такие, что откупорка вызывает моё искреннее огорчение, и я сдаюсь, драматично опускаясь на пол, рядом с не покорившейся посудой.

Но я лично знавал одного тощего щуплого паренька из «Меда», который развлекался тем, что стучался по очереди в каждую комнату в местной общажке и невинно предлагал всякому громиле побороться на руках. С кривой презрительной усмешкой очередной, карикатурных размеров «качок» заговорщически оглядывался на свою полуголую подругу, очарованную гигантскими габаритами самца, и насмешливо-угрожающе цедил сквозь зубы: «Ты чё, паренёк, а не боишься, что я те руку-то с корнем вырву? Учти, хотя бы поломаю – верняк!». И каждый раз любой детина из медобщаги был в одно мгновенье позорно повергаем этим крохотным студентиком. Девицы были в крайнем смущении и даже сомнении в правильности выбора могучего партнера, а их незадачливые богатыри-кавалеры от шока лишались на долгие месяцы мужеской доблести. Откуда в его мелком организмике были такие мистические ресурсы, известно только Всевышнему. Но я, братцы, видел это собственными глазами, и это не какая-то студенческая затёртая байка.

Был ещё даже более удивительный случай, подтверждающий необязательную прямую связь между неестественно развитой мускулатурой и человеческими «джоулями и кило-паскалями». Как-то раз на безлюдной остановке топталась гигантских размеров бабуля. Рядом же ошивалась и Иришка, обречённо дожидаясь пропавшего в веках транспорта. И тут пытливый взгляд её заметил, как крупногабаритная бабуся низвергнутым памятником тирану заваливается назад и резко обрушивается на бренную землю. Малюсенькая Ражева в один гепардовый прыжок достигает упавшей тушки и, схватив одной тоненькой ручкой бабушку за руку, возвращает её обратно в естественное вертикальное положение. Сама дюже дородная бабка с изумлением таращится на малютку, поднявшую центнер живого веса одной рукой и прерывисто выпаливает: «Вот это силища!».

Так в чём всё-таки сила? Видимо, в желании. Ведь не зря же говорил французский мудрый дядька: «Хотеть – значит мочь!».