Текст книги "Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки"

Имя нам – Свобода

Что меня всегда неприятно изумляет, так это поразительное почти что обожествление иностранцев. Иноземец в России – существо особое, гораздо высшей пробы, чем любой местный красавец, умница или известный актёр. Даже если чужестранец просто толстый, лысый, не слишком опрятно одетый хам, то мгновенно угодливая, лакейская улыбочка расползается на лице знакомого вроде человека, которого ты ещё минуту назад считал вполне остроумным и достойным собеседником.

Думаю, всё это безобразие пошло с того самого Петра Великого, что в советском кинематографе традиционно долговяз, с круглыми глазами и усиками злого кота, раздражителен, шизофренически импульсивен и совершенно ненормально обожает всяких там голландцев, немцев, да англичан. Они, родимые, у него и славные инженеры, и лучшие мореходы, и резвые танцоры, да плюс галантные кавалеры. Мне кажется, образ сей очень достоверен, и с тех стародавних времён и появилась эта вороватая, надушенная кодла с пошло бритыми мордами, да гейскими париками. Ну а ежели уж сам батюшка царь целует пяточки иноземным фраерам, то как же его преданный народ? Вот уж он-то и доведет всё до законченного абсолюта: иностранец есть «надчеловек», а всякий местный таракашечка любого ранга и почитания, значимость и форс имеет лишь вне сравнения с сияющими колоссами из-за кордона, и только лишь в нашей, родной, неароматной луже.

А вёрткий иноземец уж и привык к этому за сотни лет потакания прихотям, да капризам, и недоумённо смотрит на меня, нахала и невежу, ожидаючи от невоспитанного молокососа раболепия, сдувания пылинок и взгляда снизу вверх. Фига два! Ты мне неинтересен! Заслуга твоя лишь в том только, что ловко лопочешь ты на упрощённом английском, да никогда не голодал. Маловато, чтобы я с тобой беседовал, уважаемый, а уж мой восторг от общения заработать так весьма непросто, что и забудь уже надежду на привычное «облизывание» твоей глупой и маленькой персоны.

К несчастью, я очень хорошо знаком с этим низким сортом наших дамочек, что рыщут, бедные, и землю роют, только бы «с мясом» вцепится в «бой-френда оттуда». О, вы, убогонькие дурёхи, сколько ж я вас таких навидался. Высокомерная гордость и наигранная небрежность, с которыми они объявляют об очередной добыче: «Мы с Филом (Фредериком, Рикардо, Грегуаром) снова мотались всю ночь, в Москве просто нет приличной текилы…», – элементарно вызывают слёзы жалости.

Вытирать ноги о таких – рутинное, но сладкое наслаждение иностранца. Совершенно бесплатная девка на неделю «ин раша», да плюс халявный обильный «рассейский» стол, ни гроша за гостиницу и, не забывайте, рабское почтение – тапки в зубах прямо к кроватке, и немедленная, по первому сигналу, подача туалетной бумаги с запахом персика или дыни на выбор. Нет, конечно, ушлые девочки пытаются ответно «отъюзать» иноземного кавалера – приглашения и вписки, запретный «кокос» и вполне доступный «Jameson», скрипя зубами, все эти «принцы крови» вынуждены изредка кидать с барского плеча, но услуги по проживанию несопоставимы.

Цинизм, с каким «благородные чужеземцы» кидают за границей бывших своих ручных обезьянок, не поддается оценке, он совершен. «Дорогая, я не могу позволить тебе жить у меня, здесь крайне тесно и хозяйка будет против… Поживи у Роба, это мой хороший друг!». У Роба и вправду получше с жилплощадью, но беднее с «женским вопросом», и он не против «приютить негордую русскую». Прожжённые девицы проходили процедуру передачи с рук на руки многократно, поэтому, только ступив на обетованную землю, будто суетливые крыски, они сразу начинают принюхиваться к друзьям и знакомым своих иностранных «любовей» – с кого и что можно урвать, и с минимальной «сердечной» отдачей. И всё это некрасивое раз за разом, несколько заездов в год, пока не приходит всё же запоздалое осознание – замуж «там» не возьмут «по-любому» и никогда.

И вот к «катастрофическим» годам двадцати шести такие наивные до неразборчивости «устроительницы своей судьбы» начинают посматривать в сторону старичков с седой грудью и кошелёчками понадёжнее. Что ж, признаю, мне известны удачные варианты подобных отчаянных затей. Замужества с бодрыми, страшненькими старичиллами имели место быть и в «некиношной» реальности. Удачи и счастья вам, славные девушки!

Прочитав все эти желчные заметки, может создаться впечатление, что я какой-то конченый «русофил» с густой бородой до пупа, котомкой через плечо, в лаптях и косоворотке. Да нет же, я много «хорошего» могу «влупить» и за милейшие знаковые черты русскоязычного народонаселения. Ну хотя бы взять патологическую зависть, вселенскую лень и немотивированную, на первый взгляд, агрессию. На первый взгляд – это потому, что как же всё-таки дружно ошибаемся мы! «Немотивированная» – это даже как-то лихо и красиво в разрушающей своей мощи, словно у свирепых викингов. Всё сильно страшнее и непригляднее – читай пункт «раз» о «характерном русском». То бишь, от неё, от подлой зависти, дорогие соотечественники, всё от неё это озверелое махание кулаками. «Ох, как лень-то мне на любое дело-то, православные, а вон у него, у соседушки проклятущего, всё ладится, разобью-ка я ему рожу хитрую и дела его пожгу, да развею по ветру!» – примерно так устроено глубинное отечественное «бессознательное».

Принято считать, что, когда ловкачи иностранцы приезжают к нам погостить или украсть что-то под видом деловых отношений, то сразу же заметно бросается в глаза, какие они, всё-таки, открытые и свободные в своей обворожительной наивности! Неделикатно громко орать в общественных местах и толкаться без извинений могут запросто и приезжие гастарбайтеры из среднеазиатских кишлаков. Ну, тут хотя бы специфика сельского поведения может хоть как-то оправдать эту некартинную «простоту», а здесь же, граждане, как ни крути, а «просвещённая Европа», так её, растак!

«Замечали, что иностранцы всегда улыбаются, не стесняются спросить, не то что мы, такие зажатые…». Да замечали-замечали! А в голову не приходило вам, «господин культуролог без диплома», что каждый человек, попавший за границу, становится таким – ненормально общительным, демонстративно незакомплексованным, в том числе и мы, гордые замкнутые россы. Это всего лишь синдром сбежавшего из постылого дома и родных давящих стен в мир сказки, свободы, таинственной и волнующей чужбины. Мы сейчас в другом, волшебном мире, мы за гранью всего обыкновенного и это, знаете ли, обязывает! И мы нестройно поём на улицах, взявшись за руки, размахиваем ими, словно большие, надоедливые дети, шляемся по магазинам, покупая ненужную мелочь, купаемся и ныряем в фонтанах и представляемся Вольдемаром!

Иностранцы свободнее, чем мы? Не смешите! Свобода – наше второе имя! Весьма грозное имя…

Запахи детства…

Это что-то совершенно неуловимое… И уж точно сие есть абсолютно необъяснимое явление. Когда происходит такой крайне редкий ностальгический «приход», осознать и вспомнить точно, что именно это за запах невозможно, анализ бесполезен, нужно только немедленно предаться наслаждению, чтобы не растерять драгоценные крохи счастья за ненужной экспертизой.

Вот и сегодня, совершенно неожиданно, в судорожном вагоне метро, что наполнен таким бесцветным ароматом, что хоть помирай со скуки, я внезапно почувствовал этот запах! То ли галлюцинация это, то ли кто-то нарочно дразнит меня мороком детских радостей, а только вот мимолётно мелькнуло «оно» – несколько секунд чего-то острого и сильного. И как всегда, тщетно и по наивности пытаешься поймать за хвост «составляющие и производные» Чуда…

Может так пахли карандаши в советской картонной карандашнице или это запах квартиры старого детского товарища, где жили необыкновенные заморские вещи – высушенные диковинные рыбы, кассеты с полуголыми «Boney M» и приторными «Арабесками», нахальными обезьянками, вырезанными из кокосового ореха, пузатыми полированными слонами и не менее упитанными лукавыми божками.

И тут же очень явственно припомнилась «фирменная гонконгская» кассетка с обложкой, где лицезрел впервые самый притягательный фрагмент негритянской невольницы в наручниках, запуганно, но покорно прикрывающей руками то, что так хотелось увидеть воочию и совсем не в женской бане несмышлёным малышом. Я не так давно случайно наткнулся на «эротически замечательный» конверт от пластинки этой древней группы, но напрочь забыл, что это за шедевр. Надо вспомнить… Надо! Сейчас… Ёлки, неужели уже старчески не припомнить? Ура!!! Это же Silver Convention!!!!!!! Ни фига себе, вспомнил! Вот ведь анекдот, коллектив, пошловатая музыка которого особо никогда не трогала, а вот пугливое либидо маленького мальчика сформировано правильно, надёжно, крепко и навсегда!

А ещё параллельно почудились волнительные ароматы «иностранных ленинградских» фломастеров, разбавленных одеколоном, дабы продлить их существование и после естественной кончины. А помните ли вы запах гудрона из того, нищего советского детства? Я помню не только запах, но и вкус, ибо столько старательно пережёвано было этой «отечественной бесплатной жвачки», что до сих пор сладко сводит скулы от тех прекрасных воспоминаний. Вкус, кстати, описывать бессмысленно – поймёт лишь тот, кто с наслаждением жевал, и лишь тому подам руки.

А флюиды загадочного карбида, политого водой для циркового шипения? Но не только красота этого почти колдовского процесса занимала нас, поскольку, ежели заточить магический карбид во время зрелищной реакции в пузырёк и плотно закрыть пробкой, то происходил настоящий маленький взрыв. И если крохотному экспериментатору не отрывало шаловливые пальцы и осколками не вышибало любопытные глазёнки, то сколько счастья было в этом размашистом, разудалом броске об стену школы знаменитой карбидовой «бомбочки».

Попав как-то давно «и по случаю» в больничку, я тут же припомнил и всю будоражащую душу гамму запахов кошмарного детского садика – от приторного удушья каш до казённого запаха мебели.

Так откуда и зачем нам являются эти эфемерные напоминания? Почему так сладко колотится сердце, и дыхание перехватывает, будто вновь берёшь коварный и загадочный экзаменационный билет на первом курсе?

Неужели это грустное напоминание, что жизнь когда-то закончится, что был ведь так счастлив крошечный ребёнок, и так интересен был ему каждый бесконечно длинный денёк.

Именно так, да, точно так, сегодняшний запах из детства ласково навеял про то, как же тогда мне было любопытно жить… Жить в грозном мире, который пугал, обижал, но был таким необыкновенным, и капелька вселенской любви всё равно робко жила в каждом вчерашнем вдохе и выдохе…

Как я чуть не стал богачом

Кто поверит мне, если я скажу: «А ведь когда-то Игорян мог стать миллионером»? Конечно никто, а вот смеху будет, словно в пионерлагере после отбоя. Эх, вы! Люди добрые, Игорян же такой старый, что даже видел ещё худого Элвиса! Чего только не приключалось «живописного» со мной, ребятушки… А сколько ещё будет! У-у-у…

Разбавляя диетическое, витаминизированное пюре «Роллтон» дармовым кипяточком из грязноватого «Титана» в обшарпанном вагончике, я неторопливо размышляю – а что, не так всё и плохо, ведь позади же те голодные дни с шоколадкой на двое суток. Глупо и некрасиво выпячивать свою бедность, словно старые военные шрамы, но так уж устроен человек, что если «пошла мука́» мерится «сиростью, да убожеством», то не будет конца и края этой сладкой бездне мученичества напоказ.

Детство моё и братишки Женьки не было совсем уж безукоризненно голодным, нет. Просто рацион питания нашей семьи был, так скажем, скучноват. «Мясосодержащие продукты» были нечастым и практически развратным деликатесом, а вот различные вариации макарошек с хлебобулочными изделиями были всегда на столе – «горячее, свежее, сдобное». Да всё, на самом деле, было вполне себе неплохо, замечательная бабуля наша старалась очень-очень, чтобы раскрасить наше простоватое меню – нет ягод или яблок, так волшебные на вкус пироги будут с прошлогодним вареньем, а этого никто и не заметит, банальный самодельный фарш превратится магическим образом в мясную начинку для макарон по-флотски. И уплеталось это, доложу я вам, со скоростью сверхзвукового боевого МИГа. А её чудная рисовая каша – чудо из чудес, рецепт которой спасён-таки «кулинаристкой» Ражевой? А стало быть, на мой-то век гастрономического счастья хватит!

Почти всякому ребёнку, что был гордым пионером или пламенным октябрёнком ведомо унизительное отсутствие милых детям вкусных мелочей, и в том числе, главного фетиша восьмидесятых – легендарной «жувачки». Чуть позже железный занавес для настоящей иноземной жевательной резинки был разрушен – тут и феерические поездки некоторых мажорских родителей за кордон, да и «братская помощь» азиатскому «соцлагерю» в лице моих предков сделали своё разлагающее дело. Словом, вражеский «бубль-гум» уже начал потихоньку разъедать тлетворным влиянием Запада неустойчивые души советской детворы.

А вот когда же мы были совсем крохами, то имелась в наличии лишь изящная продолговатая «клубничная», чьей родиной была далекая Москва, да некая квадратная, но пухленькая, своя, родимая, нижегородская. Утерянный фантик её до сих пор стоит перед глазами – эдакой золотой с синеньким, а вот вкус – что-то шальное, сладенькое, да заманчивое, эх, попробовать, да пожевать бы ещё хоть разок её в задумчивой неге! Покупать нам даже вот эту убогонькую усладу никто не собирался. Подобная «отрава» никоим образом не поощрялась нашими чересчур образованными газетами родителями. Шоколад или тульский пряник, здесь сплошная польза для малолетней пухлой рожицы, а вот эта сатанинская резина – никогда!

Однажды зябким осенне-зимним вечером мы с мамочкой обретались непонятно зачем в какой-то жуткой, холодной столовке, по-моему, терпеливо ждали её подругу, прячась от кусающего советского морозу! И вот тут, за мутным прилавком, рядом с «пол-стаканом» сметаны и заветренными бутербродами светились инопланетным светом они – вожделенные местные «жу́йки». Я привычно-поспешно залопотал и заканючил салабонскими стереотипами: «Мам-мам, ну, купи «жевачку», ну хоть одну, ну миленькая, ну пожалуйста…». «Нет» моей «педагогической» мамульки было настолько твёрдым, что я сразу перестал ныть, и лишь глаза, полные слезинок обиды, выдавали во мне невероятное душевное волнение.

Рядом же с нами расположился маленький табор – пара живописных, но чистеньких цыганок, да крохотный шустрый детёныш «ромалэ». Та, что помоложе, красивая и большеглазая пристально всмотрелась в моё отчаянное от тоски лицо, и, поняв всё колдовским образом, степенно подошла ко мне и протянула то самое, сладко тянущееся счастье. «На, не плачь, угощайся» – произнесла она со странным манящим акцентом, и, потрепав меня ласково за плечо, ловко, как кошка, вернулась за свой столик.

Мамуля, сурово и стоически молча, пережила это злодейское вторжение в священные родительские права и, твёрдо взявши меня за шиворот, выволокла наружу, где хлестал противный ледяной ветер. Там она решительно заставила выбросить на снег «эту гадость». В полном непонимании и безутешном горе, я подчинился… То ли боялась она микробов, то ли сглазу, то ли обидно ей было, что какая-то грязная цыганка самовольно одарила меня, но неожиданного «подарка судьбы» я был безжалостно лишён. Было очевидно, что странная цыганка явно меня пожалела, и я ей понравился маленький, светло-рыжий и тощий. А ведь могла и спереть. Я ведь не раз слышал, что они запросто крадут понравившихся им детишек, так что милая мамулечка моя поступила верно, сейчас-то я всё понимаю и жест твой родительский оценил!

Кстати, а может и совершенно некстати, прошу припомнить дворовое детское предание о цыганском коварстве… Ежели случалось так, что лишние рублики зашуршали в дамских изящных карманах, то простодушные девушки СССР бежали, очертя голову, на дикие рынки, где страшноглазые ведьмы-цыганки торговали французской помадой и прочими закордонными излишествами. Не знаю уж, насколько эта вечная призывная краска для губ была из «городу Парижу», но только жуткое пророчество проносилось тихим перепуганным шёпотом из уст в уста нашей наивной детворы: «Как только закончится та помада, то на самом донышке её будет записка с надписью, от которой зашевелятся крашеные хной волосы наших отечественных красавиц… А написано в ней – «поздравляем с сифилисом!». Представляете, как нужно ненавидеть всё то «иное» человечество, что не «ромалэ», чтобы так безжалостно воплотить свою оголтелую мизантропию? Не спешили бы вы богатеть, тогдашние мои советские красоточки, а то дело может обернуться колдовским сглазом или даже просто вот такой шовинистической потравой…

Но богатство всё ж поманило меня разок своею сытною рукой… В это невозможно поверить, но я ведь когда-то нудно трудился… в банке! Да-да, в самом что ни на есть, «раскошмарном» Сбербанке жалким клерком. И вот, когда пришла пора легендарного падения рубля раз в шесть или же, наоборот, победного скачка «зелёной бумажки», никогда я разницы не понимал, то за несколько часов до этого я, по корпоративному, как бы сейчас отвратительно выразились, секрету, узнал об этом. Несколько часов я владел драгоценной информацией, которая могла озолотить меня. Но ваш Крез-неудачник не мог ничего предпринять… Рубликов в кошмарном количестве, кои нужно было срочно заменить на «грины» по старым ещё расценкам, у меня почти не было, как не было их ни у моих скромных предков, ни у раздолбаев-друзей и даже зажиточных дальних знакомых. Судьба хулиганка хохотала мне в лицо холодным издевательским смехом красотки-изменщицы.

И тогда я посмотрел на свою раздавленную несправедливостью сгорбленную фигуру в зеркало и тоже улыбнулся – ишь, Гоша, куда задумал впрыгнуть! Тот бриллиантовый вагончик не для тебя, дружок… Ты будешь упрямым Моисеем водить свой маленький отряд к Земле Обетованной, но в отличие от великого патриарха, увидишь Её и вкусишь обретённых благодатных плодов.

Ворота и Загробное

С любопытством просматривая вовсе не бесконечные наброски, которые вот-вот превратятся в «собранья пёстрых глав», я иногда ужасаюсь: «Господи, неужели я всё уже закончил? Неужели книга написана, и того счастья рождения грустных и насмешливых строчек обо мне и тех, кого люблю, больше не будет?!». Да, я перелопатил уже почти всё, что когда-то нетвёрдо «намычал» на диктофон и неразборчиво черкнул в пузатых записных книжках… Грустно. Мне всё время казалось, что эта игра, которую сам же и выдумал, будет бесконечной, а вот и пришла пора последних слов, историй, небылиц и откровений…

Но ещё чуть-чуть разноцветных игрушек осталось в магическом ящике, что, как выяснилось теперь, был не бездонный! Так что, надену-ка я снова безумную улыбку на лицо белого клоуна, и он в который раз зальётся истеричным хохотом уже балаганного, вульгарного «рыжего». Итак, вперёд! Пока ещё есть занятные «темки» для увеселения почтеннейшей публики, только вперёд!

Люди, неплохо знающие меня, скажут в один голос, что если уж Игорян не хочет чего-то делать, то, как говаривал один наш старый знакомый, «таких денег ещё не напечатали», за которые он бы это «неприятное» совершил. Это касается, прежде всего, работы – «обязательной общественнополезной деятельности», за которую среднестатистический гражданин и получает скудные средства на вкусные бутерброды, новые ботинки и уютное койко-место. Как я умудрялся ничегошеньки не делать на самых «ответственных постах», не знаю, но честно отдавал свои силы «труду благородному» я только при разгрузке вагонов и побелке сараев.

Многообразие сегодняшних профессий никоим образом не может сравниться с должностями советской эпохи. Хоть термин «менеджер зала по уборке помещений» и не сразу приоткрывает завесу тайны про то, что это всего лишь бабуля-уборщица в привычном грязном халате и с ведром, полным подозрительной чёрной жидкости, но тогда…

Кладезь знаний об эпохе застоя, бывший тесть мой, Иван Иванович, к примеру, поведал как-то во время семейного застолья, что существовал в эпоху густобрового Леонида Ильича совершенно уж бесподобный чин. Прошу вникнуть: главный механик строительного управления по забивке свай! Несмолкающие, продолжительные аплодисменты! Как, собственно, и любил когда-то Вечный Вождь Эпохи Застоя.

«Любитель музыки и танцев Иван Иваныч Померанцев», как душевно величали его сослуживцы, остроумно прикрепив ему девичью фамилию моей же тогдашней тёщи, замечательной Галины Васильевны, и определив тем самым его принадлежность, порой поражает меня презабавными байками той загадочной и странной эпохи.

Парадоксальное время, когда людей не смущала, к примеру, покупка ворот для гаража, когда ни гаража, ни автомобиля не было и в помине, причём даже в зыбкой перспективе. Тогда не было вообще ничего, что можно было бы купить вот так запросто, поэтому смешная сумма в семьдесят пять рублей за такую солидную, крайне нужную и редкую вещь, как гаражные ворота, решительно отметала здравый и резонный вопрос «на фига они сдались?». И ворота приобретались незамедлительно! Ну и конечно глупо уже пояснять, что человеком, совершившим эту самую странную покупку в СССР, был Иван Иванович, собственной персоной. Ну а потом он уж просто вынужден был добрать «комплект» – сам гараж и даже смешной ушастый запорожец, который с тех пор никогда и никуда не ездил.

Были и менее весёлые рассказы, как например, вот этот захватывающий «соцужастик»… Общеизвестно, что директор кладбища во все времена в России просто не мог быть человеком из некриминальной среды. Качественно и быстро уложить покойничка, да в престижную могилку, было всегда делом непростым, дорогим и хлопотным. Для этого и стояли крепко на своих «хлебных» местах эти чёрные «бизнесмены», торгующие самым мрачным товаром – человеческими похоронами. К тому же (и факт этот тоже далеко не секретный), где спрятать убиенного, как не на самом, что ни на есть, подходящем для этого месте? Ну а ловко «прикопать» к чужому последнему ложу дополнительный трупик, совсем, что называется, не «бином Ньютона».

Так что начальник кладбища – фигура малопривлекательная во всех отношениях, но однозначно влиятельная, значительная и опасная. И вот, как это почти всегда бывает в преступной нестабильной житухе, этого пресловутого «хозяина загробного мира» закопали самого на родном до слёз погосте. Видимо, проштрафился он там чем-то – то ли много брал, то ли мало хоронил, а может, не уважил центровым местом, да гранитным «зиккуратом» местного умерщвлённого авторитета, да только пропал он неожиданно и навсегда…

В городе посплетничали вполголоса неделю-другую, да и забыли, заворожённые молодым энергичным преемником, что пришел на смену непопулярному в народе старому и чересчур уж корыстному Харону. Но дело так просто закончиться не могло, ведь деньги, огромные «гробовые» деньги, накопленные этим жутким предпринимательством, где-то должны были быть, и вот пришла пора повоевать за это кошмарное наследство.

За «подземным» богатством заявилась «печальная» вдова, властно потребовавшая зачитать завещание. Люди, видевшие этот неприличный фарс, отмечали, что безутешная вдовушка была совершенно «на сухом глазу», идеально накрашенная и спокойная, как удав после ужина. Неизвестно, получила ли она что-то на бедность, да «на дожитие», но факт немедленного исчезновения и этой вдовствующей особы имел место быть.

Кладбище, полагаю, приняло в свои пугающие недра не один десяток наивных претендентов на замогильные сокровища «короля усопших», а вот, кто стал новым владельцем эти страшных денег, слава Всевышнему, не узнает больше никто.