Текст книги "Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки"

Вандализм и раскаяние

Я совершил страшное святотатство. Невольно, конечно, человек-то я, в общем-то, благоразумный. Но факт есть факт, я чуть не сломал, грубо задев массивным ботинком, конверт винилового «Сержанта» и наступил ногой на священный «Abbey Road»… Что мне за это будет, граждане битломаны? «Строгим с предупреждением», думаю, тут не обойтись…

Как же это я опять загремел на Горбушку? Мне уже лет, как рыжему комику Луи Си Кею, и я почти «культовый артист с тонкой душевной организацией и сложным внутренним миром», ну разве можно искать хлеба насущного в таких-то мрачных бездушных местах? И всё-таки, я снова здесь… Опять в постылой и узкой, как келья послушницы, палатке, забитой разноцветной музыкальной требухой.

Мой босс – крепкий, моложавый мужчина за пятьдесят снова на плановом отдыхе в обожаемой им Италии. Лёгкое молодое вино томными вечерами, темпераментное времяпровождение на матче «Ювентус-Рома» и общий благостный настрой…

Я сижу, ссутулившись на стульчике, зажатый со всех сторон поминутно вываливающимися сиди-шками, пластинками, майками и кружками и высматриваю воров… Здесь их целая прорва. Но мне они мерещатся просто в каждом любопытствующем, кто забредает на мою территорию. Я всматриваюсь в их алчущие поживы глаза, слежу за жуликоватыми ловкими пальцами, прислушиваюсь к тайным сигналам, что тихонько передают друг другу эти подлые ловкачи.

Меня любезно и с издевательской ухмылкой просят показать весьма редкую ностальгическую «лабуду» под вывеской «Chilly», я обречено поворачиваюсь, залезаю на суицидную стремянку и спиной просто чувствую, как сзади скорёхонько складываются диски в большущую сумку «челнока». Небритая глумливая харя сразу не вызывает доверия, но что я могу – чёртов «Chilly» явно бросается в глаза, и соврать, мол, «такого не завозили», не удается. Поворачиваюсь, нервно держа в руках пластинку, будь она неладна, и вижу, что заросший щетиной биндюжник испарился. Что он прихватил на память, сообщит энергичный Евгений по приезде «с курортов». С оптимизмом, бодро и деловито он доложит, сколько я должен за «преступную халатность и общее ротозейство».

В воздухе густо пахнет «роллтоном» – сосед со смаком залил свою полуденную плошку. Отовсюду железным молотом гремит музыка любого темпа, жанра и качества, вся сразу, одновременно. От такого дьявольского «микса» начинают неприятно вибрировать все внутренности. И это просто идеальный саундтрек к самой сути «Горбушки» – «перебей, переори, перепродай!».

Благоразумный Женя тщательно берёжет здоровье, не ест дешевой дряни, цедит неплохое вино и посещает качалку. Фигуру он имеет внушительную и даже значительную. Одевает могучую мускулатуру исключительно в модные и элегантные вещи, в основном «Made In Italy» и носит меньшевистскую крохотную бородку. Его коротко остриженные волосы вполне благородно седы, но внушительные бицепсы и крепкая хватка торгаша делает его вполне современным персонажем.

Мой сменщик Сергей, пожилых годов дядька, вечно звонящий мне по телефону в любое время суток и всегда с припадочной фразой где-то такого содержания: «Игорь! День добрый! Ты продавал пачку «Пинк Флойдов»? Нет?!! Ну всё ясно, всё ясно… Украли!!! Я не знаю, что делать, просто не знаю, что делать теперь…». Минут через двадцать всенепременно следует облегчённое опровержение: «Алё, Игорь? Нашел я пачку эту… На полу валялась, да! Наверное, ты её туда бросил, поаккуратнее, да… Ну в общем, во вторник ты выходишь и в субботу ты. До свидания? Не-не, погоди-погоди, а я, стало быть, в понедельник, среду, четверг и пятницу? Ага… А пачку-то я нашёл, нашёл… Что? До свидания? Не-не, давай, точно, ещё раз: ты – вторник и суббота, а я, значит…». Я не дослушивая кладу трубку, и полностью вымотанный, забываю напрочь, чем я до этого занимался.

Начальственный Женя очень не хочет, что мы знали о заработках друг друга, опасаясь лютой зависти и нездоровой атмосферы в «фирме». Наш «навар» настолько жалок, что всерьёз об этом думать просто какая-то клоунада, но подозревающий всех и во всём «папа» неумолим. Поэтому всю дневную выручку мы должны складывать в белые бумажные конверты, запечатывать их вместе с подробными алгебраическими выкладками и литературными комментариями продаж. На месте склейки строжайше требуется личная роспись сотрудника, закрывавшего смену, дабы, ни дай Бог, конверт не был коварно вскрыт не в меру любопытным коллегой по торговле. Конверты можно лишь проверить на ощупь, насколько они толстые, или взвесить на ладони, оценив приятную тяжесть «подгона».

Всё это дико напоминает знаменитые пухлые конверты из сериала «Клан Сопрано», которые подносили алчному боссу мафии Тони его «непосредственные подчиненные», зловещие, но комичные Сил, Крисси и Полли. Объём и вес конверта напрямую отражали любовь к криминальному руководителю, а также свидетельствовали о «служебном рвении и прилежании». «Идите на улицы и разбейте пару черепушек!» – гневно восклицал харизматичный Тони Сопрано, если конвертики были жидковаты. Так и мы, два дурака, старый и малый, старались угодить нашему «итальянскому шефу» Жене, разменивая купюры помельче, чтобы хотя бы на мгновение он, покачав на руке увесистый «кирпичик», мысленно похвалил своего расторопного «консильери».

Весь меломанский скарб, что находится в поле зрения покупателя, я немедленно прячу по всем углам, как только суетным утром открываю лавку на Горбе́. Все эти новинки, мать их, раритеты, к лешему, на пол! Спи…дят всё, играючи и лучезарно улыбаясь, можете не сомневаться. Ремастированные винилы Битлз на грязноватый линолеум это уже что-то на грани сатанизма. С болью в сердце признаюсь в этой «чёрной мессе» и том страшном, что случилось позднее…

Появление покупателя в «нашем зыбком бизнесе» сродни залётному мужчинке на острове Лесбос. Так же, как озверевшие от однополой скуки барышни кидаются стаями на тщедушное тельце беззащитного самца-путешественника, так и мы, сломя голову, бросаемся к ногам такого редчайшего явления природы, как Покупатель. В мгновенье, чемпионским прыжком я настигаю уже почти развернувшегося меломана и таки задеваю носком увесистого зимнего бота девственный конверт «Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band»! Взвыв в душе от горя и позора и одновременно витиевато матеря сомнительного, надо отметить, зеваку, я пытаюсь разогнуть осквернённый пестренький картон. Моя убогая ретушь лишь чуть прикрыла вандализм, и я рухнул на стул в отчаянии, равном ситуации Мистера Бина, когда он «угрохал» гениальное полотно «Мать Уистлера», да ещё самолично пририсовал к ней мультяшную голову.

Судьба в этот день играла со мной презабавные шутки. Обезображенный «Сержант» «уходит» минут через двадцать после аварии какому-то неприхотливому бородачу-толстосуму. Я вздыхаю с таким облегчением, будто обрёл потерянного когда-то родственника! Ну надо же, бедолажка-винильчик не останется бездомным уродцем до конца дней своих, ну а я, чего юлить, не получу изуверского нагоняя.

В обретённой благости я начинаю вертляво приплясывать, будто звероподобная подтанцовка у «чёрной» певицы и… Наступаю всей рифленой тракторной подошвой на «Abbey Road». О, Боги, за что вы так насмехаетесь надо мной! Надеюсь, вам хоть весело сейчас там, на покрытом снегами Олимпе… С отвращением к себе оттираю резиновые полосы к конверта, поскуливая, разглаживаю затяжки на целлофановой упаковке, и уговариваю себя, что не мог (ну ведь, не мог, правда?) погубить саму пластинку.

Так и идут Четыре Гения по знаменитой «зебре» на витрине магазина Горбушки, и никто не знает, что безжалостные «скинхедовские» ботинки неуклюжего Игоряна топали по этой хрупкой беззащитной пластмассе. Каюсь, без дураков, дико каюсь…

«Крикуны» и их «папа»

Наверное, в каждом сплочённом нелёгкими годами коллективе, музыкального или другого, совсем не творческого свойства, есть особые словечки, термины и просто многозначительные взгляды, понятные лишь своим, да посвящённым. Так и у ваших безумных «Алкоголиков» на всё в этом крайне забавном мире имеются не слишком уважительные, а порой, крайне непочтительные кодовые обозначения.

Изрядно побывав в юные «дебильноватые» годы в шкуре «неформала-металлюги», думаю, что я имею небольшое право на широкую усмешку, и в первую очередь, в свой адрес. Открою страшную тайну. В нашем небольшом, почти «масонском» кругу мы называем этих смешных бездельников с непромытыми волосами и в потных косухах, что ошиваются возле «Драмы» (так они сами кличут Драматический театр на Покровке) не иначе, как «обоссанные». Быть может, это слишком уж экспрессивно и даже жестоко, но ничего больше не приходит на ум, когда видишь нелепых мальчиков и девочек в неароматных кожаных «хайратниках», с клонированными «ксивниками» и дарёнными-передарёнными «феньками». Они в тысячный раз трепетно передают друг другу святой миф о сердешном Джиме Моррисоне, у которого, дабы во время записи бралась высокая нота, «группиз» брали в рот кое-что, намного более земное, чем небесная его музыка.

До сей поры не выбросить из памяти рассказ очередного претендента на роль «гусляра» в нашей команде. Сей «хиппи до мозга костей» имел в свои восемнадцать за плечами всё – некартинно перепиленные вены и опыт разведения насекомых на известном месте, в связи с отчаянной свободной любовью. Уйти с головой в подполье реальная жизнь конечно не позволяла. Ежесубботние традиционные походы с папашей-слесарем в общественную баню требовали присутствия там волосатого сынка-оболтуса всеобязательно. Отказ от сакральной «баньки» мог быть приравнен к тайному гомосексуализму. Растительность под нижним бельём, если вам теоретически известна эта крайне деликатная проблема, нещадно сбривалась. Производилась эта достаточно унизительная для настоящего рокера процедура для того, чтобы подлые животные не имели возможности спрятаться от карающего действия лекарственного препарата. Предстать перед папашкой-гегемоном в таком бл…дском обличии означало неминуемый инфаркт батяни и общее порицание рабоче-крестьянского собрания. Так и лгал он, ссылаясь на бесконечные «гриппы», «коклюши» и «свинки», пока не стал вновь таким же естественным, как трансформаторная будка или недельный пролетарский запой.

Он же поведал мне и о душераздирающей «инициации» в их суровой «системе». Верьте или не верьте, но эти придурки (о, чего только не придумают гуманоиды, чтобы раскрасить свою бескрайнюю бездарность) укладывались между железнодорожными рельсами и лежали так, подыхая от ужаса, пока состав поезда не пролетал над ними, как меч Вотана.

Был я и свидетелем их легендарной «сессии звукозаписи», когда наигранно-таинственный вокалист эдак негромко, да «психоделически» бормотал убогий текст минуты три, а потом антимузыкально заверещал: «Пти-и-ца-а-а!!!». Успокоенный было режиссер, думал, что всё так и закончится малахольным нудением, проглотил от неожиданности чайную ложку вместе с недожёванным бутербродом. Приборы, естественно, зашкалили до цвета лавы. Перепонки ломило даже у здоровяка-барабанщика, но вы бы видели, как невыразимо доволен был затейник «фронтмен», ведь как же поразил он всех нас своим неожиданным талантом. Тьфу, тошняк…

Вот вам одна из бесконечных иллюстраций к знакомому до скуки термину «неформал». Потихоньку их начинают вытеснять «факин» хипстеры. Но если у «хиппарей» есть Дженис Джоплин, у «металхедов» Slayer, и вообще, «Кобейн жив!», то у «хипстеров» нет ничего, кроме бездарности, понтов и пугающей непросвещённости во всём, что не касается журнала «Афиша».

Музыкантов мы, «алкоголики», тоже сурово делим на «артистов» и «крикунов». Ну с «артистами» всё ясно – сочиняют песенки, кто лучше, кто хуже, но наличие души в их, пусть и наивных, но честных опусах, обязательно. «Крикуны» же, как правило, крайне витальные существа. Изрядный недостаток таланта в них с лихвой возмещён неприличной просто активностью в продвижении своих сомнительных творений. Бесконечные, упорные до бесстыдства звонки по лейблам и радио, упрямые недельные просиживания в коридорах перед дверьми музыкальных редакторов, назойливые знакомства с «селебрити», вынуждающие их на дикие дуэты с «молодыми и амбициозными», расталкивание локтями пространства и… Крики! Громкие вопли о себе всегда и везде. От них не скрыться – назойливые тусовщики заполонили клубы, печать и интернет! Тут-то и настигает их поцелуй успеха. Ну ещё бы, так орать, не заметить их непросто, и вот, на радио уже тошнотворно звучит очередное рок-ничто. Как правило, эти ребятки лишь блёклые имитаторы западных «жанровиков»: хардкорщики, ска-панки, ню-металлисты со стойким душком самых неприятных черт «русского рока». Их отличает карикатурное обилие пирсинга и тату (чтоб побольше даже, чем у самого «Корна»!) и завистливая жесточайшая конкуренция.

Отцом «крикунов», наш Руська называет Иена Скотта из «Anthrax»: «Сколько ни слушаю, какая там, нах…й «Треш-четвёрка», ни с Металликой, ни со Слэйером, ни с Мегадетом и рядом не валялись! Пиарщик хренов, а сам на «ритме́» только и может!». Я бы не стал списывать бородатого коротышку Иена со счетов так безжалостно, ведь купил же я его книжку – сборник лучших «металлических» обложек, значит, какой-то рюкзачок за плечами был и у него, и что-то сделал он для волосатого люда.

Кстати, любимая моя бабушка, Александра Николаевна, называла особо крикливых граждан «полоро́тый». «Чего орешь, полоротый?» – так же, как и она, мы резонно хотим спросить сие у этих утомительных «крикунов».

Новые времена

Андрюха перестал пить… Он поступил очень мудро, вовремя, и проявив недюжинную силу воли. Но… Так от этого грустно на душе… Куда вы пропали, улетели, испарились денёчки загулов, непредвиденных визитов и странных питейных домов? И вот, сидит он весьма достойно, обложившись целебными чаями «Эвалар» и брошюрами о здоровом питании, да тотальной чистке организма. А я поверить не могу в то, что произошло. Всё стало таким обыкновенным. Канули в Лету все его невероятные хмельные знакомства и уморительные детали людских закидонов, что так тонко и остроумно им подмечались. Он всегда так необыкновенно точно выхватывал, что называется, «приметы времени» и совершенно бесподобно их передавал похмельным утром на кураже «старых дрожжей».

«Времена меняются, Игоряш, теперь бандитом реальным быть очень сложно. Как-то с товарищем видим, как пацаны в интеллигентных «очочках» опускают наших знакомых чуваков. Мы, значит, с приятелем наезжаем на этих «интеллигентов». И они, вместо того, чтобы «базарить по фене» или пырять в нас перьями, начинают, почти парламентарно смущаясь и извиняясь, объясняться: «Ребята, братаны, ну поймите, времена меняются, ну очень, очень сложно стало работать, приходится прессовать, но прессовать как-то уже по-новому, поймите…». И всё это, само собой, с очаровательным прононсом гопничков из глубинки и заскорузлой, неуместной уже давно «распальцовкой».

Эх, Андрюха, брат, я не подонок, и никогда не поднимется у меня рука, чтобы втравить тебя снова в этот ад каждодневных изнуряющих возлияний! Но как же хорошо мы гуливали по вечерней пьяной Москве, забредая в эти неповторимые столичные кабачки… Кого только не увидишь в вас, тех, что прячетесь, подбоченясь, в кривых переулках, где запахи дорогого парфюма странным образом смешались со всеми пост-пивными ароматами.

Например, разудалого и блистательного актёра Михаила Ефремова, шумно запевающего «Тёмную ночь…» под тапёрские трели моего друга и певца Олежки Чубыкина. Тут же раздаются крики с просьбами сыграть что-то очень лихое от «Мурки» до «Вихри враждебные». Весёлый люд законно решил, что захмелевший Олега и вправду местный тапёр, а он лишь просто присел за разбитое пианино размять с холоду пальцы. Да чего там, наш босс по делам и свершениям «Алкоголя» Костя подвозил как-то до вокзала аж самого Михалкова-старшего. Того самого, кто заставил нас поверить в то, что «Ленин великий нам путь озарил». Ночная Москва – особый мир, который я, к сожалению, полюбил всей душой.

А ты держись, Андрюха, долго держись, раз сумел зацепиться за трезвую и грозную реальность! А я-то пока всё ещё потерянно блуждаю в обмане «спиритус вини»… Когда же придут мои новые славные времена?

Сакральное, но… неловкое из детства

Одна моя знакомая еврейская девочка после пяти рюмок веселящего напитка «текила» призналась, что фраза «как хорошо уметь читать» из детского советского стишка, без сомнения, мила, и где-то даже бередит всё трогательное из нашего общего отрочества. Однако ей, как элитарному бухгалтеру, а, главное, «библейскому человеку», она будет намного ближе в такой «ближневосточной» трактовке: «как хорошо уметь СЧИТАТЬ». Я очень смеялся.

Вообще, когда начинается трёп «за детство, где всё было так просто, чисто и легко», я, признаться, начинаю поскрипывать зубами. Да, фига два! Всё самое ужасное и унизительное осталось там, за порогами зловещих детсадов, школ, «технарей» и «шараг». Но весёлого было много. Дурацкого, наивного… И даже чуток «хармсовской» шизофренией осеняло тот наш детский юморок.

Я тут припомнил на днях, как называли мы, маленькие подонки, очень серьёзных «металлистов» из безвкусных «восьмидесятых» группу «Metal Church». «Метал Шурш»! Шурш, вы только оцените! Какое прекрасное слово, и заметьте, абсолютно новое и многослойное! Может быть, я даже выдумал его сам, и обо мне полагается маленькая заметка в «Большой Советской».

И ещё… Стыдно вспомнить, и зачем мне вообще пришло это в голову, теперь не будет покоя, пока не вытащу на свет Божий и на всеобщее осуждение эти весьма «спорные» традиции уличной детворы. Каждый двор тогда (уж не знаю, как теперь) имел в арсенале одну обязательную девочку, что была при нас, мальчишках, вроде «обозной» у солдат во время славного боевого похода. Ей полагались наши конфеты, пирожки, в общем, всё то, что тащилось тайком из дому в качестве приношений «жрице культа». Также ей доступны были наши тайные знания о заповедных ягодных местах «кислицы», «черноплодки» и прочей сводящей челюсти полусъедобной снеди. А за эти немудрёные блага, как вы уже с содроганием догадались, она демонстрировала нам кое-что, что видеть нам пока по малолетству не полагалось. Лично мне, единственному из многочисленного дворового братства ею было предложено дотронуться до самого сокровенного дрожащей рукой. До сих пор я наивно горжусь оказанным высоким доверием. Прикоснуться к «таинству» было, безусловно, приятно, но были ли в этом определённые, явные сексуальные ощущения, с точностью сказать не могу. Пять лет от роду, знаете ли…

Но что осталось сюрреалистической картинкой в памяти навсегда, так это попытка сымитировать «настоящую горячую любовь» нами, крошечными идиотиками. Смелая девочка, имя которой утаю из уважения к её теперешним внукам, деловито разоблачалась от одежд и на её щуплое синее тельце, похожее на дохлую ощипанную курицу из СССР, укладывался такой же комплекции смущённый пацан. Совершались, пардон, непонятно когда и где подсмотренные характерные движения, естественно, без какого-то ни было серьёзного вожделения, внедрения, словом, соблюдения физиологии процесса. В порядке живой очереди это проделывал каждый уважающий себя участник сплочённого коллектива. И когда очередь дошла до самого крохи, который и принят-то был в «развратную шайку» неясно зачем, настолько он был неприлично мал, то, пройдя все позорные шаги «инициации», он поднялся с тушки щедрой на чувства девчонки, и, картинно вытерев пот со лба, пропищал, вызвав гомерический хохот подельников: «Ух-х… Нае…ался…».

Да, детство золотое… Что называется, как у Фрунзика Мкртчана: «Такие вопросы задаете, что даже отвечать неудобно…».

Секс или нет?

Насколько большую и важную часть вашей жизни занимает секс? Я сам в недоумении задаю себе этот вопрос, и серьёзного ответа у меня не выходит. Да, процесс определённо приятный. Иногда познавательный, порой обескураживающий, временами изнурительный и всегда где-то комичный. Сам я безумным цыганом непрерывно и где попало путешествую со своим странным балаганом под вывеской «Алкоголь». И секс в музыкальном вояже, признаюсь, для меня что-то экзотическое, из другой неведомой жизни, в которую я активно включаюсь только, когда нахожусь «в законном творческом отпуску». Вы поражённо и даже недоверчиво спросите: «А как же «группиз» или хотя бы горячие, на всё готовые фанатки, напирающие крепкой грудью на хлипкие двери гримёрок? Всё это глупый миф, который канул в прошлое вместе с секс-активистками англо-американского рока шестидесятых-семидесятых и перестроечными рок-героями СССР, коих безумно вожделели советские школьницы.

Так что же есть эта магическая сила, что заставляет всех нас быть хитрецами, обманщиками, галантными кавалерами, соблазнительными чаровницами, загадочными принцами, коварными интриганками, подлыми «изменщиками», самцами и самками, сластолюбивыми животными, вдохновенными поэтами и трепетными музами? Так и подмывает цинично брякнуть в ответ каноническое от Раисы Захаровны из «Любовь и голуби»: «Вероятно, инстинкт размножения…». Вероятно… Однако, как же всё-таки романтизируется, маскируется, прячется и притворяется вся эта наша грубая, сатанинская, низовая, звериная часть древнейшей из страстей!

Когда-то очень не сейчас, была у меня в начальниках одна «админша», или «по официозу» администратор, простите уж за жутко пошлое словечко. Было это дело «под Полтавой» в славные годы работы моей продавцом-консультантом (и ещё одно мерзкое слово). Звали её… Впрочем, чего ж это я, обалдел что ли в самом деле! Эта чрезвычайно худая до наркоманской болезненности девушка просто изводила меня бесконечными придирками на ниве нехитрой трудовой деятельности. Я выходил на каждую смену, будто на Голгофу, всякий предстоящий день, ожидая новых, ещё более изощрённых измывательств над беззащитным тельцем поэта. Да, Бог с ним, всем этим детским садом, я уже не помню зла, подруга, я помню другое… У нервной девчушки этой было маленькое, как бы это лучше выразиться… Отклонение.

В той нашей «раздолбайской» среде «начинающих» (из серии «поздновато начинаете») актёров, художников и поэтов, нравы были, ну уж совсем, так скажем, простоватые. И поэтому замечательные, волнующие душу выражения, вроде «да не отсосала бы она…» были унылой филологической рутиной. И вот, призывно заслышав, к примеру, эту самую бодрящую фразку, наша начальственная девчушка встряхивалась, словно статная борзая, почуяв бедолагу зайчишку, и с ней случалась престранная метаморфоза. Словно сомнамбула или загипнотизированная жертва иллюзиониста, она, будто в трансе, начинала быстро и горячо тараторить: «Да-да, отсосала! Отсосала х…й! Х…й, х…й! Пиз…а! Х…й в пиз…е!». После этого «оригинальнейшего» выплеска невостребованной страсти, словно пелена сходила с её замутнённых желанием глаз, и она совершенно спокойным тоном указывала, явно не помня ничего из яростных фривольностей: «Игорёчек, значит так, э-э-э, «топы» поправляем, пыль тут, значит, э-э-э, вытираем…».

Видит Бог, мы не провоцировали никогда эти странные околосексуальные припадки, чтобы посмеяться над бедной «админшей», но невольными свидетелями тех трагикомедий несколько раз, каюсь, были. Что же было в её несчастной головке, сколько раз за день она размышляла не темы «телесного», что есть для неё секс? Лучше, наверное, братцы и кролики мои, нам с вами этого и не ведать, и не знать!