Текст книги "Роман с «Алкоголем», или История группы-невидимки"

Геи и пидарасы

Начинаю новый день новой жизни! Подъем в 9—30! Что, не верите? Скажете, нечем гордиться. Ну это как сказать. Предаваться сладкой неге и «чарующим снам» я начинаю часа в три или четыре ночи, это раз. А второе, и самое важное, я такой знатный соня, что сказочная Спящая Красавица в сравнении со мной шустряга Соловей Разбойник.

Подленько начинает поламывать голову, вот тебе и трезвый образ… Что ж, снова «цитрамонинг». Так я называю свое утреннее воскрешение под парочку «цитрамона». Теперь физкультурка.

Верите – нет, такой был настроище на «бодрость духа, грацию и пластику», а как только пришло время карабкаться на турник, то сделать это оказалось так же многотрудно, как взобраться на эшафот гильотины. Ничего-ничего, «We Shall Overcome», всё, так сказать, преодолеем, как воодушевлённо пели американские политические борцы за всяческие там свободы. Ну «производственную гимнастику» я таки одолел, но в потревоженном теле осталось чувство пяти разгруженных вагонов.

Теперь, с позволения сказать, «шопинг», то есть пунктуальнейший обход всех трёх продуктовых в округе, где зорко следя за бирками счастья: «скидки», «акция», «красная, да шок-цена», нужно ловко выцепить всё для подержания жизнедеятельности участников краснознаменного вокально-инструментального коллектива «Алкоголь». Аскетический выбор мой, признаться, мало чем отличается от немудрёных предпочтений таджикско-казахской диаспоры, поэтому, как всегда, на кассе немного неловко.

Гибким кавалером при дворе Людовика четырнадцатого подаю кокетливой девушке упавший на пол из её сетки пакет чипсов. «Улыбаешься? Понравился я тебе? Да просто твой организм приказал тебе это сделать на генном уровне. И сейчас ты, лапочка, элементарно хочешь повесить мне на шею своих будущих щенков!» – сумрачно мыслю я, взвешивая на ладони пузырёк невероятно завлекательнодешёвой водки. Прикинув пролетевшие на бреющем полете многочисленные «за» и «против», ставлю (как там, у Вицина в «Не может быть», «моё самосознанье»?) на законное место. Отдыхать, отдыха-ать…

Запорошенный ласковым апрельским (!) снежком напополам с ливнем, возвращаюсь в грустные казематы общаги, где в коридоре сталкиваюсь с противным типчиком, явно гейской траектории. Такая, знаете ли, жеманная крошка, презрительным взглядом отвечающая на мой поклон и дружелюбное «добрый день». Ну как же, мы ж «единственный гей в деревне», а тут некто с длинными кудрями портит весь маргинальный настрой самолюбования. Да нет, братцы, я ж не гомофоб какой-то, да еб…тесь вы утюгом, как хотите, но здороваться-то геям устав, что ли не позволяет? Вот таких «сладких» мы и называем «пидарасами», без обид! Это ж надо, приписать себе в необыкновенные черты, заслуги и таланты то, что ты вот такая «странная и необыкновенная» ошибка природы! Больше одаренностей у мальчика явно не было.

Поведал об этом «кухонном» инциденте подонку Руслану. Он, по обыкновению, бесстрастно выслушал, но реагировать не спешил. Тут на меня, в связи возникшей темой беспонтового высокомерия, нахлынули комсомольские воспоминания. Оказывается в школе, как передали мне потом через третьих лиц, многие оскорблённые одноклассницы говаривали: «Игорь? Да он же мажор (?!!), он вообще с нами не разговаривал, заносчивый такой был сукин сын!». Тут-то Русь и показал себя, тонко посоветовав бывшим моим соученицам: «Про пидараса добавить бы надо… Ну раз такой заносчивый…». Скромно, словно толком и не понимая, что он только что брякнул, он улыбнулся и… Стремительно побежал по длинному коридору, понимая, что месть моя будет вполне «рукоприкладской». Запустив в спину этому хренову острослову деревянную лопатку для панировки, я прекратил погоню, ибо хохотать и одновременно бежать стометровку вендетты было архисложно.

Ну и чтобы завершить уже эту щекотливую и деликатнейшую тему, сравнимую по степени нетактичности только, пожалуй, с пресловутым «еврейским вопросом», расскажу одну заповедную и стародавнюю байку. Вообще, гениальный жлобский приговор «да пидоры они все!» относительно поголовного личного состава актёров, художников и музыкантов, мягко говоря, несколько категоричен. Этот пролетарский извечный стереотип, честно говоря, очень мешает пониманию в среде «простых и нормальных пацанов». Но и скрывать существования «голубого» лобби в артистической сфере тоже было бы неумным лицемерием.

Как-то, в который раз заслышав намёк на «продвижение в карьере путем некоторых этических компромиссов», Русь мрачно рявкнул одному надоедливому «растлителю»: «А если бы я в цирке работать захотел, мне у кого отсосать пришлось бы, у Куклачёва что ли?!!». Жеманный соблазнитель испарился в моментальном шоке, просто растаяв в воздухе, оставив лишь лёгкий запах одеколона «Jean Paul Gaultier». Отсюда, собственно, и все эти довольно грязные шуточки-прибауточки и весьма жёсткие подколки друг друга в нашей циничной музыкантской артели. Как верное средство выработки толстой, непробиваемой кожи против обидных несправедливых нападок люмпенской братии.

В нашем «Алкогольном» балагане играло такое количество доброго и не слишком, люда, что если собрать эту пёструю, неуживчивую компанию вместе, то персонала запросто хватило бы на Лондонский симфонический оркестр. И вот, в одном из доисторических составов игрывал у нас на барабашках славный паренёк Женя, совершенно очарованный нашей народной уже песней «Дорожная ночь». Он настолько фанатично полюбил её всей душой, что заказывал её на местном радио бесчисленное количество раз в день, до тех пор, пока не нарывался на раздраженный рык ди-джея. Ну и, разумеется, «молодого», «салагу», словом, вливающегося в коллектив, стоило принять, как следует, то есть устроить законную и традиционную «прописку».

Розыгрыш был довольно жесток. Где-то репетицию на третью я значительно подошёл к нему, когда тот озабоченно собирал ветхую барабанную установку «Амати». И в безмолвии напряжённо притихших сотоварищей я мягко начал: «Слушай, Жень… Поскольку ты в коллективе начинаешь приживаться, я должен тебя предупредить…». Улыбку было страшно трудно прятать, но я мужественно, но вкрадчиво продолжил: «Дело в том… В общем… Все мы в группе… Геи. Если для тебя это проблема, ты скажи сразу, мы всё поймем… Но не поставить тебя в известность, как ты сам понимаешь, было бы нечестно… Ну ты как, Жень?».

На лице бедного Женьки отражалась, пробегала и изменялась такая сложнейшая гамма чувств, что мне даже стало немного стыдно. Он побледнел, взгляд его остановился, глаза были скованы таким испугом, и во взгляде его явственно читалось: «Блин, ну надо же… А ведь играть с ними так охота… Музыка-то моя, я ж фан «Алкоголя», а тут ещё играть позвали! Что же делать-то?!! А вдруг кореша узнают, что тогда? Хоть из города уезжай… А если?!!!!! Ведь я об этом даже и не подумал сразу!!! Может, они для начала проверочку мне устроят, мол, легкую групповушечку, а уж потом только ты наш, совсем наш… Да не, они не такие, принуждать не станут, хорошие люди, по всему видно… Или нет?!!! Кто их разберёт, голубоглазых? Сейчас как озвереют, набросятся и так «в коллектив примут»!!! Да не, точно не та тема, у них своя свадьба, у меня своя…».

Наш Женя с трудом перевел дыхание, унял пулемётную дрожь в сердце и, чуть ворочая пересохшим языком, прошептал: «Ну это… Я терпимо, в общем, к этому отношусь… Ничего… Только я нормальный… То есть, извините, натурал я, это как, ничего?». Безумный хохот каннибалов, пиратов и наркоманов грянул громом в ответ несчастному Женьке! «Да ты чего, поверил, дурилка?!! Это шутка, проверяли мы тебя, чудик!!! Всё, не ссы, наш человек!». Его энергично похлопывали по плечу, торжественно пожимали руки, душевно поздравляли и снова и снова гоготали, мы четверо гетеросексуальных кретинов, тогда ещё молодых красивых и сильных!

Переселение душ

Переселение душ… Мне почему-то представляется под этим заезженным штампом печальный переезд, будто на грустном поезде в другой, незнакомый город, этих самых отслуживших свой век бестелесных теперь душ. Переезд в то место, где они должны и будут теперь доживать положенную им по статусу бесконечность. И ничего не изменить, всё, даже там, так и будет неспешно, а то и второпях бежать глупой белкой в колесе, в миллионный раз повторяться, бессмысленно кружить вокруг, да около.

И опять уставший от ропота народ станет доверчиво выслушивать обещания наших румяных правителей. И если бы я хоть чуточку верил в такое трогательное переселение душ, то быть может и уверовал в честные намерения наших странных царей. А так как я давно и навсегда застрял в «рисково-подростковом» возрасте, то тот недоверчивый и язвительный мальчишка из детства так и будет злым «ленноновским» языком крыть всю эту лицемерную пизд…братию.

Нет-нет, не нужно всерьёз обращать внимания на сей упадочный тон! Я всё еще обожаю это замечательное путешествие под названием Жизнь! «Magical Mystery Tour», как говорится, и никто очень важный из высокой башни его не отменял.

Быть может, с утра заглянет робкое солнышко, и тогда в пугливой, будто весенняя ранняя птица душе, разольётся забытый покой. «Это только покойнички любят, когда в темноте, мол, никто нас не видит, никто не узнает» – выдал когда-то, словно в козырную масть, друг мой Руська. «Где упали, там и закопали» – тут же продолжил он, тоном матёрого гаитянского зомби, свалившись в очередной раз на пыльный пол, ибо не рассчитал свои застольные силы.

Искренне жалея «потери бойца», я протянул ему для пущего сна полночный посошок. Но категорическим жестом пролетария-трезвенника с известного советского антиалкогольного плаката, Русь отвёл мое братское предложение: «Не-е… Тресну… Не воскресну!». Так, желая спасти бессмертную свою душу, он совершил акт героического самоограничения.

А я, слабовольный, ещё долго сидел в зыбкой, пахнущей гарью июльской ночи, поигрывая стаканчиками и размышляя, куда же переселяются наши беспокойные и обидчивые души?

Фанки-соул-бразил

Мы снова хренов дуэт. Чёрт, сколько же раз это случалось! И каждый раз ведь веришь с пионерским оптимизмом, что вот он, последний, любимый твой состав. Шайка, банда и пёстрый цыганский табор, ну прямо, как подонки из «Motley Crue». Станем дружно колесить по городам и весям, дарить великое искусство массам и буйно чудить в отелях. А вот ещё раз фигушки, не хотите ли, господин бард поневоле? И снова этот проклятый поиск упрямых басистов, капризных барабанщиков и высокомерных пианистов. Идите вы все…

А ведь, перебрав все самые забористые проклятия, прорычав самые отборные ругательства различных стран и народностей и саданув пару раз кулаком в стену неизбежности, снова начну тасовать разноцветную колоду вариантов. Опять стану выслушивать музыкальные штампы и банальности, пока не наткнусь на новый, зыбкий пока, нервный и робкий состав «алкоголиков», который в тысячный раз буду взращивать, лелеять, воспитывать и пытаться полюбить, пока снова не останусь вдвоём с моим безумным гитаристом из далекого детства.

Мы останемся вместе, у нас нет вариантов, нам некуда бежать друг от друга, мы слишком давно уже на этом пикирующем самолете без пилота и парашютов. Даже думать пока не могу о том, что нас ожидает – психически нездоровые претенденты, музыкальные калеки, кошмарные кастинги, утомительные споры на вечную тему «у вас тут всё совершенно неправильно, я полностью переделаю аранжировки», разумеется, при полном отсутствии дара их сочинять. А ещё будут изматывающие разучивания партий при тотальной неподготовленности к репетиции, и в миллиардный раз мы будем показывать каждую звонкую ноту за нотой, ибо потрясающая лень и полная неспособность снять партию хоть как-то приближённо к оригиналу у наших новых «больших артистов» просто за гранью безумия.

Но пока я малодушно дам себе пару деньков самой отъявленной праздности, чтобы потом, вдохнув полной грудью «рокенрольной праны», отправиться на поиски золотого, идеального оркестра. Все мы, кого «правильные воры» метко называют «мастеровые», то есть могущие сотворить «из ничего чего», делимся друг с другом горькой правдой, как происходят весьма курьёзные джемы, да куцые совместные импровизации. И о том, какой пробы самомнения и степени апломба попадаются экземпляры из среды «сереньких», да «маленьких».

Один мой хороший знакомый, крепкий, надёжный басист Лёшка и поделился со мной этой чудной историей. Дело было так. Я подрабатывал в одном из «факин» полубогемных мест, куда слетаются «недодушенные хипстеры» и «почти европейские молодые буржуа». В который раз со мной пытается завести знакомство один мутный тип, входящий во вторую из вышеуказанных малоприятных категорий. Он кружит окрест меня, заглядывая в глаза с подобострастием и одновременным высокомерием. И как ему это удается?

Он постоянный обитатель этой пошлой лавки по нескольким убедительным причинам: здесь, конечно же, обязательный халявный wi-fi, тут трутся модные, «криво» одетые мажорские лоботрясы, гниленькое это местечко пропиарено всеми СМИ, а, главное, «величайшим печатным изданием», не побоюсь высоты слога, «рупором стильной молодежи», журналом «Афиша». При нём обязательный «Mac», который он никогда не называет ноутбуком, или хотя бы весомо «макбуком», нет, только величавое «лэптоп» небрежно, «по-западному» и «портативно», слетает с его уст.

У него короткая, офисная стрижечка, но при этом политкорректная небольшая серьга светлого металла в ухе, недвусмысленно говорящая о том, что «хоть я и на фри-лансе, но с системой мы на ножах». Он постоянно деланно задумывается, будто какая-то, невероятной силы и полета, творческая идея впорхнула в его сугубо талантливую персону. При этом он останавливается, замирает, садится на диванчик и что-то судорожно фиксирует в ноут, простите великодушно, «лэптоп», но при этом явно видно, что он просто снует часами в «google» на различные праздные темы.

Он пробует заводить со мной светские беседы «за редкий фанк из саундтреков к чёрным малоизвестным фильмам», и «лимитированные виниловые синглы с бразильским андерграундным хип-хопом». Но на самом деле его «коллекция раритетов» – это надёрганные из бесплатных интернет-сайтов мр3-шки более или менее интересного пошиба.

У него непременным образом есть группа, разумеется, тоже совершенно необыкновенная. Техническое совершенство. Нестандартные, мудрёные размеры. Уникальные по построению и глубине тексты. Неповторимый «приджазованный» саунд. Он так нескромно кричит об этом мне в самое ухо, что я никогда не послушаю это феноменальное чудо, даже если бы этот бред беспардонного самопиара оказался правдой.

Какой ужас, теперь он пытается препарировать и мои песни, глубокомысленно и компетентно проводя серьёзный культурологический анализ, как будто бы я умолял его высказать своё крайне важное для меня мнение. Где он только нарыл мои опусы, я же ничего ему о себе не рассказываю, только терпеливо молчу и выслушиваю поток нескончаемого бахвальства. Выясняется, что он ещё штатный аранжировщик какого-то там крайне уважаемого театра (и это страшная правда, я проверял) и даже великодушно готов перекроить мои дилетантские аранжировки, превратив их тем самым в шедевры музыкального построения. Я послушно соглашаюсь на всё, даже покорно беру номер мобильного, и жду, жду, жду, когда же «искрящий даром гений» свалит уже домой.

Но всё не так-то просто! «Я буду тут всю ночь» – заговорщически подмигивает мне мой мучитель, и я панически осознаю, что надежды на свободу от монотонного бубнежа рухнули, и он будет торчать у меня под носом всю долгую ночную смену. Надеюсь, что я хоть чуточку донёс до вас, друзья мои, что за чудо живой природы мне пришлось наблюдать, изучать и квалифицировать.

И вот мой приятель-басист, из тех, про которых мы обычно скажем, мол, «с ним я на одной волне», тоже неосмотрительно попал в цепкие лапы «легендарного мастера композиции и продюсирования». Был он официально и снисходительно приглашён на прослушивание, дабы потом, возможно, влиться в запредельный по уникальности коллектив.

«Предупреждаю, кастинг будет жёстким! Так что особо не рассчитывай на место. Мы просто легко так «поджемуем», и, если ты, хотя бы войдёшь в мои вибрации, уже можешь считать это своей большой победой. Играем мы, так скажем, на стыке «фанки-соул-бразил», но это не важно, даже если ты пока не в состоянии понять, что это…».

На ответственную репу, прихватив свой бывалый «Fender Jazz Bass», приятель мой шёл с заметной опаской и робостью, а как же, такая банда, «а я с этим самым рылом, да в калашный». На точке, уже вооружившись гитаркой на очень коротком ремешке, так что дека упиралась в торчавший вверх самодовольный подбородок «бэндлидера», уже ждал его заслуженный дирижёр и хормейстер. Экзотические благовония, насыщенно источаемые специально спрятанными тлеющими восточными палочками, видимо, должны были олицетворять особую духовность происходящего священнодействия.

Смущённо переминаясь с ноги на ногу, мой доверчивый дружок деликатно начал: «Ну, задай какую-то темку вашу, что бы я понял хоть, от чего танцевать…». «Да не вопрос, только следи внимательно, почувствуй «грув»!» – небрежным тоном мэтра предварил посвящение в «святая святых» главный представитель редкого жанра «фанки-соул-бразил». Дальше случилось непоправимое, и мой бедный друган в холодном поту понял, что попал в страшную, коварную западню.

На неприятной громкости в пространство понеслась бессвязная, хаотичная цепочка аккордов, не имеющая определенного ритма и темпа. Всё безумие производилось в процессе его судорожного передвижения по базе и бессмысленных, видимо, очень стильных в его представлении па, совершаемых корпусом «маэстро». Оголтелый барабанщик моментально и в противофазу «поддержал» общий шизофренический «экспириенс» параноидальными брейками и чересчур уж «ломаным» рисунком.

«Слушай, я не понял, а ты почему по-другому стал играть эту тему?!!» – почти гневно обратился к оригинальному «драммеру» «знаковый композитор эпохи». «Да я уже лет десять её играю и всегда именно так» – с недоумением и обидой возражал кривоватый его коллега. «Ну-у… Всё ж меняется! Песня живёт своей жизнью! И она изменяется тоже!» – быстро справившись с неловкостью и вновь входя в привычный декадентский пафос, парировал «идол музыкальной современности».

Несчастный приятель мой уже давно хотел провалиться в ад вместе с этими двумя «рок-изумрудами», «фанки-соул-бразилом» и всей, пропитанной беспонтовым хвастовством, точкой. Кое-как собрав всю природную деликатность в кулак, он дотерпел этот сатанинский «джем-сейшн» и выслушал на прощание снисходительное и благосклонное: «А ты неплох, старина… «Грув» сумел поймать, похвально… Я, возможно, с тобой и поработал бы, ты телефончик-то зафиксируй, может, ещё и наберу…».

После отеческого прощального напутствия и благословения наш Лёшка, очертя голову, бросился наутёк, прочь от этих трубно славящих себя ничтожеств, коими, к несчастью, так богата наша столица. Братцы вы мои, кролики, а ведь мне тоже снова и уже очень скоро, ещё и ещё, придётся пройти через этот проклятый «фанки-соул-бразил»…

Жизнь научит

Какие же всё-таки скучнейшие вещи могут вызывать оживлённый интерес, горячий обмен мнениями и бурное веселье у различного рода дядек и тётек! Мне довольно часто приходится скитаться в странствиях поездом, и в забавных поездках этих я по возможности прячусь под лавку от стихии вагонных откровений и производственных дискуссий весьма нудного пошиба.

Когда невольно отвлекаешься от собственных «сердца горестных замет», то с изумлением замечаешь, что вот уже третий час двое пятидесятилетних дядечек с раскрасневшимися от коньячку лицами продолжают ту же тягомотную бодягу. Ту самую, что начали ещё до проверки билетов, явно замученной жизнью «на колесах и с подносом», проводницей.

«Не забудь, когда менять её будешь, лобовушки сначала махнуть, говорит. Я, значит, так и сделал. А была суббота! Я, значит, на рынок. Волг-и-и «дуро́м» берут…» – и так бесконечно, как пономарь в религиозном трансе, но периодически почему-то заливаясь бессмысленным счастливым смехом имбецила.

Первый пузырёк «коняги» шёл явно «колом», сказывалась малопрестижная марка напитка. Мужички болезненно морщились и зычно крякали, но не от смачного глотка, а от мужественного преодоления «необычного, насыщенного послевкусия». Зато вторая бутылочка полетела опредёленно «соколом», да и вполне себе «мелкими пташками», как точно и ёмко заметил наш убеждённо пьющий русский народ. Теперь уже даже не всегда требовалась закуска, и рюмашки опрокидывались легко и молодцевато, сопровождаемые лишь лихими «э-эх!», да «хорошо пошла!».

Мутная жидкость, «вкусом и запахом напоминающая коньяк» была ядовитого цвета и с резким подозрительным ароматом. Небольшое сидячее купе было просто беспардонно заполнено этой сугубо мужской смесью благоуханий: очень неважной коньячной «спиртяги», какой-то особенно уж пахучей копчёной колбасы, легендарных плавленых сырков «Орбита», пролетарским потом трудяг, не признающих «этих гомосячьих дезодорантов», застоявшимся табачным духом и общим пафосом предельно крепкой мужицкой поездной попойки.

Интересно, если бы суровые работяги предложили «стопочку за знакомство», то мой вежливый отказ оскорбил бы в их налитых кровью лицах всю «рабочую интеллигенцию»? Возможно. Но кто же поднесёт уважительную рюмаху непонятному тощему волосатику, когда тот, «по всему видать», даже не видит разницы между карбюратором и жиклёром, этими двумя сакральными терминами мужичьего самосознания.

«И чем только ты интересуешься, паря? Ровно и не мужик вовсе… Так, одни брюки, а закваски-то нашей, заводской и нема! Даже жалко немного паренька… Ну ничего, может, ещё жизнь-то на дорогу выведет…».