Текст книги "Таричетай"

39

Парашистай, приглашающим жестом показал на стулья за столом, и сказал:

– Я буду рад, если вы сядете за стол, и мы спокойно поговорим.

Марта подхватила сына под руку и повела к столу. Кэт, медленно и как бы нехотя, тоже двинулась к столу. Когда они расселись, Парашистай спокойным и уверенным голосом, сказал:

– Я хочу видеть ваши руки, поэтому положите их на стол.

Дождавшись выполнения приказа, он улыбнулся:

– Теперь мы дождемся всех и поговорим.

Он смотрел на лица сидящих перед ним людей и молчал. В той реальности, где он сейчас находился, было много интересного, – новые люди, нетипичные события, странные и яркие эмоции.

Марта задумчиво смотрела на седого человека, её сын сидел рядом, потерянно глядя на гладкую поверхность стола. Кэт, бессмысленно глядя перед собой, нетерпеливо и однообразно била пальцами по дереву.

Таричетай подошел к столу и сел на свой стул.

– Его зовут Экватор, – махнул рукой он, показав на парня, стоящего рядом.

– Ну, что ж, пусть будет Экватор, – кивнул Парашистай, – но есть еще один человек.

– Других здесь больше нет, – сказала Марта и отвела глаза в сторону.

Парашистай вздохнул.

– Ладно, я знаю, что он рядом и что он слышит нас, поэтому начнем. Чуть позже, надеюсь, он сам присоединится к нам.

Парашистай медленно посмотрел на лица людей. Они ждали от него то, что он им дать не мог. В глазах Марты он видел обреченную мечту на то, что у них есть будущее. Как бы она не прожила эти годы, доброе материнское начало хранилось в душе.

Её сын, слабый духом мужчина, прятал глаза, но вряд ли он думал о мщении или желании взять реванш, – скорее всего, просто боялся того, кто оказался сильнее. Весь его генеральский лоск в один миг испарился, и Генерал превратился в подростка-переростка Киру, который всегда и всех боялся.

Кэт с вызовом отвечала на взгляд, демонстрируя всем своим видом независимость и готовность напасть при первом удобном случае.

Таричетай, в глазах которого холодное равнодушие смешивалось с любопытством познающего мир ребенка, пристально смотрел на седого собеседника, ожидая некое откровение.

Его мертвый наставник с любопытством ждал, нетерпеливо и беззвучно похрустывая костяшками скрещенных пальцев.

Экватор думал о том, как стремительно все меняется, – в течение этих дней он пережил столько, сколько не было в его жизни за годы. Сейчас он не знал, что ждать от нового человека, но он тоже с любопытством смотрел на происходящее за столом.

И еле уловимые, размытые в пространстве, мысли того, кто присутствовал в помещении виртуально, – не знаю, чем всё это закончится, поэтому пока посмотрю издалека, и послушаю, о чем они говорят.

– Насколько я знаю, сейчас две тысячи сорок пятый год от рождества Христова. Прошло около тридцать лет с того дня, как в этой реальности природа нанесла первый удар, а люди в своем безумстве стали уничтожать всё живое на поверхности Земли. С точки зрения человеческой жизни тридцать лет достаточно много, практически целое человеческое поколение, с точки зрения Бога – ничтожно мало.

– Откуда ты знаешь точку зрения Бога? – прервал монолог старика Таричетай.

– Не прерывай его! – сказала Марта.

Парашистай встал, подошел к карте Земли и продолжил, поочередно показывая на континенты:

– От американского континента остались сотни островов, на которых пока жизнь невозможна. Сначала вулканы сожгли всё живое, похоронив под лавой и пеплом города, остальное поглотил океан. Затем сюда сместился Северный Полюс и теперь там многометровый слой льда. Территория Европы уменьшилась наполовину, и там еще есть люди, но жизнь медленно угасает, потому что люди разучились выживать. Африка превратилась в пустыню, и там передвигаются только песчаные барханы. На юго-востоке всё замерзло, превратившись в ледяную пустыню. Там теперь Южный Полюс планеты. Здесь, – Парашистай положил ладонь на центральные области России, – землетрясения, солнце и радиация от разрушенных атомных электростанций и упавших ядерных ракет не оставили людям ни одного шанса. Пусть не быстро, но все погибли. Чуть лучше здесь, – седой человек ткнул пальцем в область Уральских гор и Западной Сибири, – выжило немного больше людей, но – они разобщены и с трудом выживают. И на Дальнем Востоке условия для жизни отсутствуют.

Парашистай помолчал и закончил:

– Бог практически полностью уничтожил людей. А те, кто выжил, старательно убивали друг друга, доделывая Его работу.

Кира, словно услышав обвинение в свой адрес, поднял глаза. Их взгляды встретились, и – Кирилл вздрогнул, увидев спокойное знание в глазах стоящего у карты седого человека.

– Условия жизни на поверхности еще недостаточно хороши для возрождения человечества, но лучше они и не будут. Во всяком случае, в ближайшее столетие. Хотя, на самом деле, не так всё и плохо. Днем жарко, потому что солнце палит немилосердно, ночью достаточно холодно. Вокруг на ближайшие две-три сотни километров нет ничего, кроме сухой травы и бесплодной земли. Но дальше на север есть места, где условия для жизни значительно лучше. Там сохранилась растительность и некоторые мелкие животные, которых можно использовать в пищу.

Парашистай замолчал, давая людям возможность обдумать информацию.

– Ты предлагаешь нам идти туда? – спросил Таричетай.

– Те, кто остался, могут собраться вместе и начать сначала. Но, я боюсь, человеческая природа такова, что всё начнется сначала – в борьбе за власть и за обладание пищей люди снова начнут убивать. Ибо человек не способен соблюдать заповеди Бога, думая только о своих потребностях и желаниях. Мне даже кажется, что человек – самое неудачное изделие Бога.

– Себя ты к таковым не относишь?

Парашистай посмотрел на Марту, задавшую вопрос, и ответил:

– Я тоже человек, и я умею убивать, как бы это прискорбно не звучало.

– Так все-таки, что ты нам предлагаешь? – нетерпеливо спросил Таричетай.

– Ничего, – пожал плечами Парашистай, – можете пойти со мной, можете остаться здесь, доедать остатки человечины и медленно умирать с надеждой на то, что очередной выношенный Кэт ребенок окажется здоровым и полноценным.

В наступившей тишине он вернулся к столу, сел и откинулся на спинку стула. В округлившихся глазах Марты легко можно было заметить удивление, ужас и понимание, – она вдруг осознала, что мир, который она создавала вместе с сыном, давно обречен. Она мечтала о будущем, которого не было. Она желала сыну лучшей жизни, но вырастила трусливого монстра, который уже не сможет нормально жить среди людей. Она думала, что ребенок, рожденный Кэт, возродит их маленькое сообщество к жизни. Ничего этого не будет – впереди только смерть и забвение.

Губы Кэт дрожали, а в глазах стояли слезы – она всё помнила, и то, как мечтала о рождении своего первенца, и о том, как будет гордиться им, когда тот вырастет и выведет их на поверхность земли. Все эти годы она за своей агрессивностью и жестокостью скрывала чувство вины за то, что это именно она виновата в рождении урода. Это именно в её чреве выросло то, что нельзя было назвать нормальным человеком.

Таричетай смотрел прямо перед собой. Его губы медленно шевелились, словно он с кем-то говорил. И, судя по эмоциям, написанным на его лице, этот разговор был ему интересен.

Кира медленно и равномерно покачивался из стороны в сторону. Глаза закрыты, губы сжаты. Он не хотел ничего слышать и видеть. Для его сознания было бы лучше, если бы он смог вернуться назад, в то время, когда он был Генералом. Пусть игра, но он чувствовал себя человеком, а не забившимся в угол мальчиком, над которым стоит грозный отец и говорит:

«Ты ведь знаешь, мой мальчик, что за плохое поведение надо отвечать. И вот это время пришло».

В глазах Экватора Парашистай заметил возбуждение. Парень радовался тому, что скоро он покинет этот бункер. Он улыбался еле заметной улыбкой и смотрел на карту, пытаясь понять, как теперь изменилась планета.

И еще один человек, живущий в бункере, никак себя не проявлял.

40

Полковник Яков сидел напротив и возбужденно говорил о том, как он был прав.

– Помнишь, я написал всё это, – он ткнул пальцем в лицо Таричетаю, и тот непроизвольно дернулся, – помнишь, именно это я предсказывал. Погибнет вся флора и фауна, люди вымрут, как мамонты, вода поглотит континенты, огонь сожжет растительность и человеческие поселения, сумасшедшее солнце будет нестерпимо сверкать с небосклона, и – остатки людей будут идти по бесплодной пустыне.

Таричетай задумчиво смотрел на собеседника. Лысая голова Полковника сверкала под лампами дневного света, словно сама была светильником. Эмоционально жестикулирующие руки постоянно находились в движении. Глаза, неестественно выпуклые, горели дьявольским огнем.

И ведь действительно, он оказался прав.

Таричетай прочитал все произведения Полковника, и те, которые казались самыми безумными, стали той реальностью, что царила снаружи. Нет, он понимал, что вне бункера всё плохо, что большая часть человечества погибла и будущее очень неопределенно, но – чтобы настолько плохо. Они с Мартой говорили о том, что, возможно, на поверхности Земли произошли глобальные изменения. Но именно как о некой преходящей возможности. Им так хотелось верить, что человечество медленно возродится к жизни.

Жизнь – это вечные бесплодные мечты о лучшей доле.

Смерть – это когда грёзы, как прошедший дождь, растворяются в пространстве, оставляя после себя сырость улетающих желаний.

– А почему мы верим ему? Может, он врет, и преследует какие-то неизвестные нам цели? Как он сам смог выжить в тех условиях, которые описывает с уверенностью пророка? – мысленно спросил Таричетай.

– Нет, он настолько убедителен, что у меня нет никаких сомнений в том, что мои прогнозы оправдались на все сто процентов, – Полковник Яков провел рукой по лысине, словно стирал испарину, – по нему видно, что он многое испытал, пока шел сюда. И на счет пророка, – может, ты и прав. Не являются ли его знание и провидение признаками божественной сути!?

– И что нам делать?

Таричетай подумал, и его губы непроизвольно выразили его мысли.

Полковник Яков, даже не заметив, что вопрос предназначался не ему, ответил:

– Отсюда надо уходить. Да, атомная электростанция будет исправно давать энергию еще лет десять-пятнадцать, воздух будет чистый и прохладный, но здесь нет, и не будет пищи. Там, наверху, у нас есть шанс на выживание, а здесь скоро бункер станет теплым освещенным склепом для тех, кто останется.

– У нас? Тебя нет, Полковник, ты порождение моего больного сознания.

Полковник Яков весело засмеялся и оттопырил большие пальцы рук.

– Ну, наконец-то, ты осознал своё сумасшествие. Конечно, меня нет, но пока ты меня слышишь и видишь, я здесь, и я с тобой. Кстати, Таричетай, ты подумал о том, зачем мы там нужны Парашистаю, – он ткнул пальцем в потолок, – там, на поверхности земли? Может, именно для того, чтобы в течение длинного перехода по бесплодным землям иметь рядом запас пищи, которой сам себя несет? Ты веришь в то, что он никогда не пробовал человечину?

Таричетай посмотрел на Парашистая и спросил:

– Зачем мы тебе?

– Вы все, в общем-то, мне не нужны, – пожал плечами Парашистай, – а вот ты, Таричетай, мне нужен. И ребенок, которого Кэт зачала от тебя, и которого произвела на свет семь лет назад, мне интересен. Я хочу поговорить с ним.

Кира замедлил своё маятникообразное колебание телом и поднял голову. Он, услышав слова старика, широко открытыми глазами он уставился на Консерватора, и после минутного колебания, повернул голову к Марте:

– Мама, это ведь я был отцом этого ребенка?!

Марта отвела взгляд от пристальных глаз сына.

– Мама, почему ты молчишь?

– Ты, Кира, ни на что не способный ублюдок, – спокойно сказала Кэт, – поэтому ты никак не можешь быть отцом.

Парень похлопал глазами и сник.

– Ребенок родился уродом, и мы его убили, – твердым голосом сказала Кэт. Она уже взяла себя в руки, силой воли отмахнувшись от грустных воспоминаний и пораженческих мыслей. Сейчас она думала, как извлечь из создавшейся ситуации максимум пользы для себя.

– Консерватор, ведь мы его убили? – спросила она, поворачиваясь к Таричетаю.

– Нет, – помотал головой Таричетай, – Полковник Яков не позволил мне это сделать. Я спрятал ребенка, и подкармливал несколько лет, а потом этот ребенок исчез. Я говорил об этом Марте.

– Как это исчез? И при чем здесь Полковник, который умер десять лет назад?

Пять пар глаз уставились на Таричетая, который в ответ просто пожал плечами, никак не ответив на вопрос. Рассказывать всем о том, что он постоянно общается с умершим человеком, не хотелось.

– Когда я вчера прятался в вентиляционных коробах, я мысленно общался с каким-то человеком, который не хотел показываться. У меня создалось впечатление, что он там живет, – сказал Экватор.

– Да, Полковник Яков говорил мне, что он там, – кивнул Таричетай.

– Если Полковник Яков может с ним общаться, то пусть скажет ему, что я хочу поговорить, – сказал Парашистай, обращаясь к Таричетаю и глядя поверх его головы. В его глазах не было даже и намека на то, что он смеется или пытается снизойти до умалишенного. Он просто и спокойно выразил своё желание любым способом найти то, что ему надо.

Кэт странно улыбнулась и покачала головой:

– Похоже, безумие заразно.

Таричетай посмотрел на заинтересованное лицо Полковника Якова.

– Ну, и как тебе это нравится, он верит в твое существование, хотя даже я понимаю, что это невозможно. Плод моего сознания не может говорить с живым существом, живущим в стенах бункера.

– Ерунда, – отмахнулся Полковник, который заметно обрадовался тому, что хоть кто-то признает его реальность, – для меня это не составит никакого труда. Сейчас я найду его, и мы об этом поговорим.

Полковник Яков ушел. Таричетай медленно проводил его взглядом и, повернувшись обратно к столу, сказал:

– Полковник сказал, что легко передаст твою просьбу.

Парашистай, который смотрел в ту же сторону, что и Таричетай, удовлетворенно кивнул.

Марта, молчавшая всё это время, открыла рот и неуверенно спросила:

– Если мы тебе не нужны, то, значит, нам не надо покидать это место?

– Мама, давай никуда не пойдем. Давай останемся здесь. Тут тепло и светло. А там наверху страшно, опасность со всех сторон. И солнце днем сжигает кожу.

Кэт тоже добавила свой голос, высказав затаенные мысли:

– Если мы пойдем с тобой, то ты нас убьешь, когда закончатся запасы пищи.

– А у нас есть запас пищи? – улыбнулся Парашистай. – Лично у меня на данный момент нет ничего, за исключением, нескольких кусочков мяса гиены. У вас, насколько я понял, тоже не густо с мясом.

Таричетай, перестав замечать окружающих, повернулся, и увидел Полковника Якова, одиноко и медленно бредущего к ним.

Жизнь – это безумная тень, в которой мы видим себя.

Смерть – это когда ты перестаешь видеть кого-либо из мира теней.

41

Парашистай, рассказав о жизни на поверхности, замолчал. На лицах людей он читал противоречивые эмоции, и если Таричетай был, как открытая книга, то на лице Кэт, застывшем, как маска, не было ничего. Марта механически гладила опущенную голову сына и тупо смотрела перед собой – её мир в одночасье разрушился, впереди ничего не было, и она перестала сопротивляться.

Экватор, обеспокоенный тем, что никто не назвал его имя, думал о том, как бы его не оставили в этом бункере, который он за последние два дня стал ненавидеть.

И только по лицу Полковника Якова, который радовался сбывшимся предсказаниям, блуждала странная улыбка. Пожилой лысый мужчина выглядел, как ребенок, получивший долгожданную игрушку – он пытался что-то втолковать Таричетаю, который плохо слушал его.

Парашистай не удивлялся тому, что он видит то, чего видеть не должен. Доктор Ахтин давно уже поставил сам себе диагноз. Еще тогда, в те далекие и нереальные времена, когда он лечил людей, ему казалось, что он видит не только будущее, но и прошлое больного человека. Это было редко и казалось просто странным дополнением к его дару, поэтому он не обращал на это внимание. Затем, когда он через годы снова увидел людей, тени прошлого, преследующие их, стали органично сосуществовать рядом с ним.

С точки зрения консервативной медицины, доктор Ахтин понимал, что его душевное здоровье необратимо пострадало еще в те годы, когда он приносил жертвы.

С точки зрения мироощущения и самосознания, Парашистай знал, что его сознание и душевное равновесие, и тогда и сейчас, находится в наилучшем состоянии.

Он сказал о своем желании найти ребенка, и, увидев реакцию Полковника Якова, понял, что он на правильном пути. Чуть расслабившись, Парашистай смотрел на реакцию людей, которые узнавали о своих соседях по бункеру много нового.

Иногда полезно обнаружить скелет в шкафу – это здорово прочищает мозги.

Полковник Яков, шаркая ногами, ушел за ребенком. Доктор Ахтин непроизвольно заметил, что тот выглядит, как глубокий старик. Они с Полковником были практически ровесники, – когда-то в конце двадцатого века они учились медицине в одной стране, по одним учебникам и почти у одних учителей. Они произносили вслух клятву советского врача, которая не могла заменить слова Гиппократа о служении людям. Они лечили людей, которые порой совсем не заслуживали того, чтобы быть спасенными, и видели, как разрушалась империя, и как на её руинах росла новая. Они проклинали общество, в котором врач, способный спасти человеческую жизнь, ценился меньше, чем бухгалтер, и продолжали работать даже тогда, когда их труд практически не оплачивался.

Они оба прошли по краю пропасти, когда безумие подталкивало их сделать шаг в сторону. И они оба, в конце концов, этот шаг сделали. И если Парашистай смог взлететь у самого дна пропасти, вернувшись к людям, то у Полковника получилось только быстро и бесшумно упасть на каменистое дно бездонной пропасти.

Доктор Ахтин вернулся к жизни с тяжелым знанием. Знать будущее – это тяжкий дар. Так хочется изменить его, или попытаться исправить, или слепить его совсем по-другому. Но, как правило, ничего не получается, и Парашистай в этом неоднократно убеждался. Да, можно исправить будущее конкретного человека, но только в том случае, когда этот человек не имеет никакого значения. Да, можно попытаться повлиять на события в маленьком человеческом поселении, но эти незначительные сотрясения никак не повлияют на течение времени и изменения пространства.

Полковник Яков вернулся. На лице удивление, – он искренне не понимал, почему у него ничего не получилось. Он шел и бормотал:

– Его нигде нет. Я звал его, просил поговорить со мной, но он молчит. Раньше он всегда легко шел на контакт со мной, потому что не считал меня человеком. Мы с ним частенько рассуждали о жизни, и о смерти.

– А ты и так не человек, – сказал Парашистай.

– Но я был когда-то человеком, просто сейчас я умер.

– Вот и я говорю, умер, значит, умер. Мертвый человек – это уже не человек.

– Ты его слышишь? – спросил Таричетай с неподдельным изумлением на лице. – Ты говоришь с ним так, словно видишь и слышишь его?! Это же моё видение, это моё безумие, как ты можешь видеть и слышать?

– Так же, как вижу и слышу тебя, – сказал Парашистай, – и, пока я могу это делать, Полковник Яков будет с нами.

Парашистай смотрел на расстроенное лицо Полковника и думал о том, что некоторые вещи ему все равно придется делать самому. С одной стороны, это было хорошо – ему надо самому найти этого ребенка. С другой стороны, он чувствовал, что встретит серьезное сопротивление маленького человека, который явно не хотел каким-либо образом контактировать с людьми.

– А где Кэт? – спросил Таричетай, тревожно оглядывая зал. Он сначала привстал с места, а затем и вскочил.

Парашистай тоже повернулся к тому месту, где должна была сидеть Кэт. Марта тупо смотрела перед собой, а Кира сидел с закрытыми глазами, никак не реагируя на вопрос Консерватора.

– Когда я возвращался, она тихо встала и ушла в ту сторону, – сказал Полковник Яков и показал рукой направление.

– Это очень плохо, – сказал Таричетай, – там, куда она ушла, есть оружие.

Парашистай кивнул и положил правую руку на нож, висящий на бедре.

– Марта, очнись, – резко сказал Таричетай, толкнув женщину в плечо, – Кэт ушла в свой отсек и, вернувшись, может попытаться убить нас.

– Я знаю, – меланхолично ответила Марта, – может, именно этого я и хочу.

– А вот и она, – спокойно сказал Полковник Яков, когда из ближайшего коридора выбежала Кэт, вооруженная автоматическим оружием.

42

Молодая женщина с автоматом Калашникова у бедра остановилась, выкрикнула что-то нечленораздельное и стала стрелять непрерывной веерообразной очередью. Время, до этого ползущее, как черепаха, стремительно помчалось, словно пули, вылетающие из дула автомата, подстегивали его.

Одна из первых пуль попала в голову Марте, – и, так же, как лопается спелый арбуз, упавший на землю с высоты, её мозги разлетелись в разные стороны, превратив лицо в кровавую маску.

Кира, зажав уши руками и открыв рот в беззвучном крике, упал лицом на колени мертвой матери.

Экватор, ошарашено глядя на Кэт, даже не попытался спрятаться от пуль, одна из которых попала ему в грудь, отбросив его на пол.

Парашистай сильно бросил нож, который, пролетев разделяющие их метры, вонзился в шею Кэт. Захрипев, она повалилась назад. Ствол автомата повело вверх. Лампы дневного света, в которые попадали пули, с грохотом гасли. Одна из ламп, сверкнув искрами, повалилась вниз. С потолка посыпалась штукатурка.

И всё стихло. Настолько неожиданно, что Таричетай даже не поверил в это. Он единственный, кто никак не среагировал на появление Кэт и на эту короткую, но убийственную стрельбу. Недоверчиво посмотрев на себя, и даже ощупав себя руками, он сказал с удивлением и радостью в голосе:

– Она не попала в меня. Я даже не успел спрятаться, а ни одна пуля не попала в меня.

В помещении остро пахло порохом и кровью. Белая пыль медленно оседала на пол. На потолке потрескивала одна из сломанных ламп дневного света. Один из мониторов на столе, в который попала пуля, неожиданно повалился с треском.

– И меня пронзили пули из автомата, – трагикомическим тоном произнес Полковник Яков, – и я снова убит, как в те давние времена, когда мне казалось, что я сделал правильный выбор. И так, умирая раз за разом, я иду по жизни, забытый всеми и проклинаемый людьми.

Парашистай встал и подошел к лежащей на спине Кэт. Нож, попавший в шею, практически мгновенно убил её. Вытащив своё оружие, он обтер его об край одежды убитой и, повернувшись к Таричетаю, сказал:

– Собери оружие, которое тут валяется и убери его с глаз долой. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то еще взял его в руки.

Таричетай кивнул. Он смотрел на мертвую женщину, которую когда-то любил. Или думал, что любил, а, на самом деле, хотел её.

Парашистай вернулся в центр зала и нашел лежащего на полу Экватора. Он не дышал. Кровь на груди и пустой взгляд. Парашистай сжал руками грудь парня и понял, что он ничего не сможет сделать. Пуля попала в сердце.

– Жаль.

Он встал и нашел глазами Полковника Якова.

– Где мне можно найти мальчика?

– Там склад, – показал рукой Полковник, – в дальнем правом углу вентиляционный короб. Лезь в него, и может быть, тебе повезет.

Парашистай кивнул и пошел в указанном направлении.

– Парашистай, – крикнул Полковник Яков вслед, словно не верил, что он будет услышан, – он не любит людей, точнее, он их ненавидит. Я не уверен, что он будет говорить с тобой.

– Я знаю, – не оборачиваясь, ответил Парашистай, – но я все равно попробую.

Он легко нашел вход в вентиляцию. Ухватившись за край короба, он подтянулся и, помогая себе ногами, забрался в вентиляционный ход. Он был достаточно большой, чтобы он мог без затруднений развернуться.

Парашистай несколько минут посидел, привыкая к темноте, а затем, передвигая ногами и руками, двинулся вперед.