Текст книги "Неприрожденные убийцы"

Глава одиннадцатая: Отсвет на лезвии

1.

После убийства Ланмпсара Самбы о том, что милиция не способна справиться с ситуацией, говорили уже по всем телеканалам. Немецкий журнал Focus опубликовал большой материал, озаглавленный «Петербург признает свое поражение». Несколько сотен митингующих негров и китайцев каждый день стояли прямо у Смольного, почти под окнами губернатора. Все ждали нового громкого убийства – и казалось, что хуже, чем сейчас, быть уже просто не может. Зато в суд наконец было передано дело убийц Хуршеды Султоновой. Если публике хотелось результатов, то вот они. Следствие шло пятнадцать месяцев, а теперь, наконец, закончилось. Даже не пытаясь скрыть довольных улыбок, милицейское начальство объясняло: преступников невозможно по первому требованию достать из рукавов. Но уж если они обещали раскрыть убийство девочки, то обещание свое непременно исполнят. Всего подсудимых было шестеро: подростки от 14 до 17 лет. Неблагополучные семьи, конфликты с учителями. Один из фигурантов вообще учился в спецшколе для трудновоспитуемых. Чтобы поиметь хоть какие-то карманные деньги, члены этой компании отнимали мобильные телефоны у приезжающих в Апраксин двор за покупками подростков. В общем, довольно милые ребята.

Обвинительное заключение гласило: в день убийства они распивали спиртные напитки в Юсуповском саду. К ним обратились трое неустановленных лиц, которые начали подстрекать их к нападению на лиц неславянских национальностей. Вооружившись бейсбольными битами, подсудимые все вместе напали на возвращавшуюся с катка таджикскую семью… Каждый пункт этого заключения был подкреплен свидетельскими показаниями и разнообразными уликами.

Больше всего присяжных удивили фигурирующие в деле бейсбольные биты. Подростки собрались в садике выпить пива… а потом отправились убивать таджиков, и в руках у них тут же появляются бейсбольные биты. Откуда? Штука-то редкая. В кино такие иногда показывают, но многие ли видели биту в жизни? Откуда в тот вечер у пьющих в садике подростков появились целых три бейсбольные биты, а?

– Биты были принесены неустановленными лицами. В деле об убийстве Хуршеды фигурируют «трое неустановленных лиц». Эти молодые люди приблизительно двадцати-двадцати двух лет появились неизвестно откуда и предложили подсудимым вместе напасть на семью Султоновых. Биты у них были с собой. Возможно, и нож, которым были нанесены смертельные ранения, они также принесли с собой. В любом случае, после нападения на Султоновых эти трое бежали с места преступления не с остальными подсудимыми, а в другую сторону. И больше подсудимые никого из них не видели.

Той осенью в суды было отправлено сразу несколько похожих дел. Милиционеры успели выловить чуть ли не пятьдесят человек, замешанных в семи нападениях на иностранцев и гастарбайтеров. Теперь все они сели на скамью подсудимых – и начали рассказывать одно и то же. В тот момент, когда пиво было допито, а чем еще заняться, никто не понимал, рядом появлялись «неустановленные лица». Они первыми предлагали устроить что-нибудь этакое. Доставали из рукавов странные штуки вроде бейсбольных бит или ножа-«бабочки». А потом исчезали так умело, что заметить этого никто не успевал.

«Неустановленные лица» появлялись в каждом деле о нападениях на иностранцев. Может быть, одни и те же. Может быть, совершенно разные. Подростки не знали, чем заняться, и отправлялись в детский садик. Сотый раз подряд тоскливо пили свое пиво. А потом какие-то «незнакомые парни» предложили им пойти громить табор в Дачном. Или «трое парней, которых до этого никто не видел» указали на Султоновых. «Пора мочить черных!» – кричали «какие-то ребята» перед тем, как все отправились на улицу Льва Толстого и зарезали Ву Ань Туана.

Потом приезжала милиция и от детского садика все отправлялись в следственный изолятор. Из подозреваемых ребята быстро превращались в обвиняемых и получали свои «пять с половиной лет»… или «три года колонии-поселения»… а «неустановленные лица» так и оставались неустановленными.

Правда, последнее время лица вдруг перестали появляться. После случая с вьетнамцем похожих акций не было почти полгода. И появилась надежда, что, может быть, самое тяжкое уже позади. Кто знает, что там могло приключиться с этим неустановленным лицом, а? Оно могло передумать или решило завязать… уехало в другой город или легло на дно… было зарезано в пьяной драке… Главное, что больше никто не появлялся неожиданно перед компанией распивающих пиво подростков и не предлагал:

– Что это вы, ребята, без дела маетесь? Айда черных рихтовать!

Никто не появлялся уже несколько месяцев. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, говорили милиционеры, – но может быть, ситуация наконец переломилась и больше эти лица уже не появятся, а?

2.

Медленно, но все-таки двигались и расследования всех остальных громких дел того года. Информацию собирали, проверяли и перепроверяли. Сотни сотрудников на протяжении очень долгого времени анализировали тысячи сводок. Беседовали с десятками информаторов. Составляли сотни рапортов и отчетов. И результаты понемногу начали появляться. Очень медленно… гораздо медленнее, чем всем бы хотелось… но все-таки начали.

Этой части работы никогда не бывает видно. О ней вообще мало кто догадывается. Но только она рано или поздно и позволяет передать дело в суд.

Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

– Мне звонят и спрашивают: знаешь вот таких ребят? И называют две фамилии. Я говорю: одного вроде бы нет, а вот второго я пытался приземлить, когда скины пихали двух чурок под поезд в Александровке. А что?

– Ты не поверишь. Их вместе с Кислым чисто случайно тормознула патрульно-постовая служба. Просто внешний вид ребят не понравился, и решили проверить документы. Кислый съебался, ушел через дворы, а этих двух взяли.

– И что?

– С собой у ребят был пистолет ТТ. Патрон в стволе, и, как утверждают, их повязали в момент, когда пацаны шли грабить почтовое отделение. Причем до этого они уже успели ограбить одно фотоателье и три почты.

– Как это «три почты»?!

– А вот так. Приезжай, сам все увидишь.

Вся эта история продолжалась уже несколько лет. Когда оперативники только начинали заниматься скинхедами, то почти ничего о них не знали. Но время шло, они учились на своих ошибках. А эти ребята – на своих.

Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

– Сперва был «Шульц-88». Для своего времени бригада была действительно № 1. Бодрые, энергичные, с четкой идеологией и строгой дисциплиной. За год они натворили больше, чем остальные бригады за всю жизнь. А потом пришли мы и всех поприземляли. Остатки «шульцов» перегруппировались и вошли в Mad Crowd. Теперь они стали действовать совсем другими методами. От примитивного уличного хулиганства перешли к действительно серьезным акциям. Для прикрытия каждый раз подписывали местную гопоту, а сами растворялись в воздухе. Но потом пришел момент, когда мы приземлили и их. И тогда самые решительные создали совершенно новую структуру.

Главными там были Леша СВР и Дима Кислый. Между собой эти двое познакомились еще у Шульца – оба входили в самый первый состав его бригады. Оба – 1984 года рождения. То есть тогда им было лет по восемнадцать. Оба – очень упертые. Но почеловечески ничего общего между ними и не было.

Кислый жил в центре. Семья у него в принципе благополучная. Отец – бывший офицер милиции. Сам Кислый тоже пробовал учиться на юридическом факультете. Деньги в семье всегда были. А СВР родился на окраине. Никакого образования получать не пытался. И вообще рано остался сиротой. Сперва его воспитывала мать, но она умерла. Потом умерла и Лехина бабушка. Так что он остался вообще один.

Тем не менее, эти двое сошлись. Из «Шульц-88» они вышли уже вместе и вместе же пришли в Mad Crowd.

По статистике чуть ли не три четверти нынешних молодых россиян выросли в семьях с одним родителем. Проще говоря, они с самого детства понятия не имели, кто такой отец. Парней воспитывали мамы, а об отцах они узнавали только из книжек и из кино.

Проблема кажется не очень значительной. Мама – это ведь тоже неплохо. Но тот, кто вырос без отца, вряд ли сам станет относиться к детям как отец. Его никто не научил так относиться к людям. Да и сама идея, будто где-то у всех нас есть отец, покажется им смешной.

Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

– Главное, что интересовало парней, с которыми общались Кислый и СВР: с утра пораньше нарезаться пивом, попрыгать под группу «Коловрат», а после концерта запинать всех встречных черных. А эти двое алкоголь не пили принципиально. Занимались спортом. Общались с иностранными единомышленниками. Каждый раз анализировали свои ошибки. И постепенно они стали понимать: просто пиздить черных – это не метод. Система – вот действительно страшный враг. Куда более страшный, чем любые чурки.

Чурок победить не сложно, а как ты победишь ментов, если они – тоже белые и тоже русские, но, в отличие от тебя, служат не белой идее, а оккупационному режиму? Чтобы добиться реальных результатов, нужно менять методы. Не ломать черепа неграм и хачам, а раскачивать лодку. Дестабилизировать ситуацию в стране. Чем хуже – тем лучше! Единственный способ изменить ситуацию – национальная революция. И парни начали готовить национальную революцию. Священную войну против всего мира.

Нынешние белые (типа нас с тобой) для них были таким же мусором, как и все остальные. Понятно, что негров и евреев надо в печь, но и девяносто процентов белых необходимо отправить туда же. Потому что это не люди, а просто мясо. В своем журнале «Гнев Перуна» Кислый как-то писал:

– Нам нужны не вы, а ваши дети. Это из них мы воспитаем новую расу. Потому что вас уже не переделать. Телевизор, семья, убогие развлечения, модная одежда, забитый холодильник… если это все, что интересует сегодня белых, то какие же они белые? Они – мясо и мусор. Белую расу необходимо создавать с нуля.

3.

Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

– Уже к 2004 году эти двое понимали: «крауды» – всего лишь клоунада. Конспирации никакой. Возможностей влиять на политику – никакой. Прыгнут на черного, попинают и разбегутся. Все это ерунда. Нужно убивать. Помногу и жестоко. Только тогда о тебе будут говорить. Напишут газеты и покажут по телевизору. Только тогда у власти почва уйдет из-под ног.

После того как у Лехи СВР умерли мама и бабушка, парень остался единственным владельцем сразу двух квартир. Одну квартиру он продал, а деньги пустил на дело: купил четыре карабина «Сайга» и рации для прослушивания милицейских радиоволн.

На обычных скинов эти двое смотрели теперь только с жалостью. Несколько месяцев они еще участвовали в «краудовских» акциях, но все это для них было теперь несерьезно. И они просто ушли. Причем из прежних Mad Crowd в новую структуру почти никого не взяли.

Всего за полгода они создали совершенно новую структуру. Не скинхедскую бригаду, а глубоко законспирированную и хорошо вооруженную революционную ячейку. Теперь они подбирали себе не бритоголовый молодняк, а совсем других людей. Газеты пишут, будто в их банде было много народу, но это вранье! Много людей было и не нужно. Пусть будет всего несколько человек – зато решительных и знающих, чего хотят…

Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

– Например, они всерьез занимались вопросами финансирования. Потому что если у тебя нет денег, то вся твоя революция – пустой звук. Когда деньги от проданной квартиры кончились, ребята решили грабить почтовые отделения на окраинах города. Вопервых, довольно безопасно. Работают только тетки, секьюрити нет, милиция когда еще приедет… А во-вторых, если подгадать момент, когда в отделение привозят пенсии, то сумму можно взять вполне приличную.

Выглядело это как «Криминальное чтиво». В горнолыжных масках, со стволами наперевес, они вваливали в помещение, щелкали затворами и орали:

– Всем лежать-сосать! Бабки в мешок, кто рыпнется – завалю!

Установить удалось четыре эпизода. Сколько их было всего – до сих пор не известно. Один раз они вломились в фотоателье и взяли там какие-то копейки. А в другой раз ограбили почту и унесли почти $7000. Что в общем для начала революционной деятельности уже неплохо.

Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

– Сперва их было шестеро, потом девять, а под конец вроде бы одиннадцать человек. Но сколько точно – это знали только сами руководители. У Шульца и в Mad Crowd все направо-налево хвастались подвигами. По большому счету именно на этом все они и сели. А здесь конспирация была настолько жесткая, что докопаться до правды невозможно даже сейчас, когда все кончилось.

Они собирали оружие. На обысках у них было изъято несколько стволов – и самодельных, и фабричных, и современных, и времен Второй мировой. Кислый умудрился сделать себе лицензию и мог легально скупать охотничьи ружья и карабины. Ходили разговоры, что они занимались пиротехникой и готовили взрывы. Не знаю, насколько это правда, но все разрешенные для частного хранения виды оружия у них были. Парни всерьез готовились к затяжной партизанской войне.

А главное, эти двое меняли себя самих. Оружие и патроны вряд ли помогут в борьбе, если к ней не готов ты сам. Когда потом у Кислого будут проводиться обыски, то в его дневнике будет найдена запись:

– Убивать арбузников – бессмысленно. Все решат, будто это просто криминальные разборки. Нужно убивать иностранцев. Только это сегодня способно вызвать общественный резонанс. Нужно постоянно быть готовым к убийству.

И они были готовы.

4.

Вердикт присяжных по делу Хуршеды был оглашен 22 марта. Двенадцать петербуржцев совещались больше пяти часов подряд и вынесли решение, которое поразило всех чуть ли не больше, чем само убийство девочки. Обвинение в убийстве было признано недоказанным. Подсудимые признаны виновными только в нападении из хулиганских соображений.

Вот это да! – всплеснули руками тележурналисты. Как это «не доказано»? Разве можно оправдать тех, кто убил девятилетнюю девочку?

– Нынешние цены на нефть, – сообщали зрителям телевизионные говорящие головы, – позволяют русским жить так, как захочется. А всю грязную работу передавать гастарбайтерам. Дома для нас построят таджики и молдаване. Фрукты привезут абхазцы и азербайджанцы. Улицы вылижут дворники-киргизы, а улыбчивые украинки со Старо-Невского проспекта за недорого вылижут то, что вы всегда стеснялись предложить жене. Все эти приезжие – вовсе не люди, а голые функции. Готовые к употреблению руки, ноги и вагины. Нечто вроде машин. Древние рабовладельцы о своих говорящих орудиях хотя бы заботились. А мы просто высылаем их, попользовавшись, вон из страны. Иногда в новостях показывают последствия пожаров в гастарбайтерских бытовках. Каждый раз следователи даже не могут сосчитать: сколько же народу здесь заживо сгорело? Да и зачем считать – ведь скоро к нам приедут следующие желающие. Они готовы работать за копейки и безо всяких прав. А чтобы приезжие никогда не забывали, кто они такие, первыми в России их встречают бритоголовые. Крепкие парни, которых, если нужно, оправдает суд присяжных…

Депутаты городского Законодательного собрания, работники прокуратуры, федеральные чиновники и модные телеведущие один за другим появлялись на экране и повторяли одно и то же: если есть мертвый ребенок, то кто-то должен за это ответить. Вердикт необходимо пересмотреть!

Между тем никакого другого вердикта, исходя из предоставленных суду данных, вынести присяжные и не могли. Судья задал им тридцать пять однозначно сформулированных вопросов. Присяжные дали на них тридцать пять ответов «Да» или «Нет». Любые сомнения (как и положено по закону) они трактовали в пользу обвиняемых. А дальше начиналась уже простая логика.

Смертельные ранения Хуршеде были нанесены ножом. На вдоль и поперек прочесанном месте преступления нож обнаружен не был. Значит, убийца унес его с собой. Скажем, сунул в карман. Но на одежде главного подозреваемого никаких следов крови обнаружено не было. Значит (по логике), нож с собой он не уносил. Есть сомнение? Есть! Что остается? Остается трактовать его в пользу обвиняемого! Каким может быть вердикт? Только оправдательным!

5.

Газеты и телевизор продолжали возмущаться по поводу приговора. Но милиционерам было уже не до них. Через день после оглашения вердикта в сводках опять мелькнули «двое неустановленных лиц».

В субботу 25 марта девятилетняя мулатка Лилиан Сиссоку, возвращаясь с прогулки, зашла в подъезд своего дома на Лиговском проспекте. Папа Лилиан был родом из Мали, а мама – русская. То, что у девочки почти африканская внешность, в общем-то никогда не создавало ей проблем. Например, во дворе Лилиан гуляла всегда сама, а родители просто время от времени поглядывали на ребенка через окно.

В тот вечер отчим девочки заметил, что та попрощалась с подружками и направилась к парадной. Он ждал звонка в дверь, но звонка все не было. Заволновавшись, он открыл дверь и спустился на пару лестничных пролетов. Лилиан ничком лежала на ступенях, а вокруг расползалось пятно крови.

Ясно, что это была открыточка лично ментам. Те, кого вы ищете, все еще здесь. Невзирая ни на что, мы продолжаем свое дело, а как там дела у вас? Как позже установит следствие, девочку караулили. Те, кто на нее напал, сидели неподалеку на скамейке и ждали, пока она догуляет. Когда Лилиан зашла в парадную, следом за ней зашли двое молодых людей.

– А ты не знаешь, где живет Вася? – спросил один.

Лилиан не поняла вопроса, задрала голову – и получила удар стамеской в открывшуюся шею. А потом еще один… вернее не один, а еще три… плюс один в висок. Фоторобот преступников составить так и не удалось. В материалах дела дальше они фигурировали как «неустановленные лица приблизительно двадцати или двадцати двух лет».

Глава двенадцатая: Тяжелая поступь

1.

А потом одно за другим произошли несколько событий, после которых история вырулила-таки на финишную прямую.

Первым стало то, что милиционеры установили-таки, кому именно принадлежало ружье, из которого застрелили Ланмпсара Самбу. Номер на ружье был забит, но кое-какие цифры разглядеть было возможно. Из особых примет на ружье имелись несколько надписей и треснувшая скоба, скрепленная двумя болтами. Надписи были нанесены буквально за день до выстрела, а вот трещина вполне прокатывала за особую примету.

Рассказывает сотрудник одного из отделов ГУВД:

– В тот день я ушел с работы как обычно: в 23.30. Но едва отъехал от конторы, – мне перезвонил начальник.

– Давай обратно. Установили, кому принадлежит ружье.

Я разворачиваюсь и еду обратно. В отделе сидит задержанный. Парня зовут Слава. Какое-то время тому назад он работал охранником в магазине детского питания «Здоровый малыш». А его сменщиком работал Леша, по кличке «СВР». Ребята подружились, и в результате Слава продал ствол новому знакомому.

– Слава, ты точно помнишь? Это точно был СВР?

– Да говорю вам: он!

К тому времени Леша уже сидел в Выборгской пересыльной тюрьме и ждал отправки в колонию-поселение. Он получил срок по делу группировки Mad Crowd. Пока шел суд, Леша аккуратно являлся на заседания. Его приятели Мельник и Кислый предпочли скрыться, пустились в бега и были объявлены в международный розыск. А СВР прятаться не стал. Посещал все заседания, отвечал на вопросы судьи, получил свои три года и спокойно уехал в Выборг.

На следующий день после беседы со Славой, с самого утра, я еду в Выборг. К нам выводят Леху. Выглядел он теперь, как герой боевика категории «Би»: отрастил бороду, весь в татуировках «Арийское братство»…

– О! – говорит. – Какими судьбами?

– Здорово, Леха! Я тебе новый срок привез!

Он не спросил «за что?», он спросил «зачем?».

– Как это, Леха, «зачем»? Ты ведь слышал, что сенегальца застрелили?

– Слышал. Телевизор у нас здесь есть.

– А о том, что нашли человека, которому принадлежит ружье, тоже слышал?

– Нет. Об этом по телевизору не говорили.

– Ну, так я тебе вместо телевизора все расскажу. Ля-ля, тополя… Жил да был паренек. Работал охранником в магазине «Здоровый малыш». Там он познакомился с еще одним охранником по имени Слава. И купил у него ружье. Понимаешь, о ком речь?

Он сидит, слушает. Отвечать мне не собирается.

– А я ведь, Леха, тебя имею в виду. Это из твоего ружья сенегальца застрелили.

– Ну и что? Я к тому времени уже сидел.

– А вот это, Леха, – фигня. Соучастие мы тебе вчинить все равно сможем.

– Какое соучастие? Я же в тот момент в «Крестах» был!

– Ну и что? Ружье-то по-любому – твое. Где гарантия, что все это не с твоей подачи случилось?

– Нет такой гарантии.

– Сам все понимаешь. Так что собирайся, поедешь обратно в «Кресты».

А нужно сказать, что в следственном изоляторе ему сиделось очень нелегко. В хате Леха сразу не очень правильно себя поставил и потом за это страдал. Бан-досы ведь идейных не любят. Тем более таких, как СВР, – у него же вся кожа в свастиках. Так что ехать назад, туда, где его так сильно плющили, Леше очень не хотелось. Сразу было понятно: сидеть ему предстоит в той же самой камере, и на этот раз плющить его будут еще сильнее.

– Слушайте, – засуетился он. – Не надо «Крестов»…

– Не надо?

– Продал я ружье…

– Кому?

Уж как не хотелось ему признаваться, но пришлось:

– Ну да, все верно. Ружье я продал Кислому.

Я знал, что именно ему. Но все равно – очень обрадовался. К Кислому сходились все ниточки. Хуршеду Султонову убили, между прочим, ровно в том дворе, где он был прописан. Практически под его окнами. И арестованные по делу о нападениях на почты указывали тоже на него. А теперь мы еще и точно знали, кто стрелял в сенегальца.

2.

Главное, что поняли эти парни к своим двадцати годам: этот мир устроен не так, как нужно. Он нуждается в переделке. Да и кто скажет, будто нынешний мир по-настоящему хорош? Парни начали переделывать его на свой манер – и очень быстро обнаружили, что дело даже и не в мире, а в Том, Кто этот мир устроил. И бороться нужно именно с Ним – ведь такая задача по плечу только подлинным героям.

Тот, кто в самом начале взялся обустроить этот мир, допустил множество ошибок. Зачем Он сделал так, что на свете есть разные люди? Чужие локти больно впиваются в бок… множество чужих ног наступает на твои собственные ноги. Тебя постоянно окружают ужасные чужие лица… которые не вызывают ничего, кроме раздражения. И обязательно придет момент, когда ты почувствуешь: в ушах опять пульсирует ненависть. Которая одна только и способна дать ответы на все вопросы.

Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

– Я занимался этой публикой уже несколько лет подряд. Был лично знаком практически с каждым, кто после 2001-го состоял в какой-либо серьезной скинхедской бригаде. Кого-то из них я допрашивал. Кого-то арестовывал. Некоторых уговорил сотрудничать со следствием. И я могу сказать, что в личном общении все эти парни вовсе не одинаковы. Много среди них просто тупых. По некоторым видно, что лет через семь о своих собственных подростковых выходках они станут жалеть. Есть и неплохие ребята. Но эти двое были какие-то совсем другие… на остальных не похожие. Особенно это относится к Кислому.

Я не знаю, каким этот парень был в самом начале. Но когда с ним познакомился я, концентрированная ненависть ко всему вокруг из него просто сочилась. Даже самые упертые всегда что-то любят: может, черных они и бьют, ну так хотя бы белых защищают. А Кислый умел только ненавидеть.

Я читал его дневник: там через строчку – убей того, убей сего, убей мента, убей ребенка мента… ненавижу весь мир, ненавижу людей… Причем это не просто слова. Он вовсе не был тинейджером, начитавшимся неправильных книжек. Что-то не то у него внутри творилось.

С детства им говорили: мы все в состоянии относиться к другому человеку, как к брату. В каком-то смысле все мы и есть братья. Но другой человек может стать мне братом только в одном случае: если у нас с ним один и тот же отец. А если никакого отца на свете и не существует, то все разговоры о братстве – пустой звук.

Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

– Один раз парни поехали осматривать место для очередной акции. Дело было у черта на рогах – на городской окраине типа улицы Коллонтай. Они приехали – и к ним почти сразу доебались трое местных гопников. Типа, что-то, ребята, мы вас не знаем… да из какого вы района… да нам такие, как вы, здесь не нужны… и Кислый с Лехой их просто зарезали. Двое потом месяц провели в реанимации и выжили с трудом. А третьего Кислый искромсал просто в куски. Спасать там было уже нечего: больше пятидесяти дырок!

Свидетель рассказывал, что он бил его ножом, а тот хрипит, пытается руками прикрыться, выдавливает:

– Что ты делаешь, пацан? Ты же убьешь меня!

И глядя ему в глаза, Кислый совершенно спокойно проговорил:

– А я и хочу тебя убить. Хочу, чтобы такого урода, как ты, больше никогда бы не было на свете!

Рассказывает оперативник 18-го («экстремистского») отдела УБОП:

– Они были умные и начитанные парни. Не употребляли алкоголь, не курили и каждое утро пробегали минимум десять километров. И при этом они были абсолютными инвалидами. Потому что ненависть полностью высосала этим парням мозг.

3.

Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

– Кислый и СВР были ближайшими приятелями. Но когда мы прихватили основной состав Mad Crowd, Леха предпочел получить свои три года, отсидеть и потом выйти чистым, а Кислый пустился в бега. Он не являлся по повестке, не жил дома, и, где его искать, было совершенно не понятно.

Вместе с ним скрывался и бывший лидер Mad Crowd Руслан Мельник. По этим двоим дело было выделено в особое производство. Приземлить активистов мы пытались, еще пока шел суд. Иногда появлялась информация: парни будут там-то и там-то… Однако взять их нам так и не удалось.

Рассказывает сотрудник одного из отделов ГУВД:

Приговор по делу Mad Crowd должны были вынести 14 декабря. На заседание должны были явиться все, кто на время суда ходил под подпиской. Ясно, что брать их нужно именно в этот день. Потому что если не возьмем их сразу, то потом вообще никогда не найдем. Дома все эти парни давно уже не жили. Заскочат иногда, переоденутся, а потом – ищи-свищи. А ведь чтобы человек признался в своих преступлениях по-настоящему, с ним необходимо работать.

Чтобы заставить признаться, нужна долгая и тяжелая работа. Проводить которую нужно в изоляторе, так, чтобы никто не мешал. Потому просто привести человека в отделение и сказать: «Мы все про тебя знаем! Сейчас же, сука, колись!» – затея бесперспективная. Настоящие преступники в жизни не расколются – не та публика. Тем более, если преступление такое тяжкое, как у них.

В общем, мы приехали на суд и выставили засаду. Единственное, о чем я думал: условно они получат или реально? Если условно, то о дальнейшем расследовании можно забыть. Если сегодня мы их не возьмем, то потом они никогда в жизни уже не признаются. А вот если дадут реально… На наше счастье им дают поселение и арестовывают прямо в зале суда.

Узнав об этом, я от радости так треснул кулаком в стену, что чуть не сломал руку. Вот теперь мы их точно расколем! Я тут же беру бригаду, мчусь в «Кресты» и начинаю работать. Очень нехотя, очень не сразу, но протечку ребята мне все-таки дали. И через несколько дней я узнаю адрес, где отлеживался Кислый. Правда, когда мы пришли на квартиру, там уже было пусто. Причем если совсем уж честно, то это был наш прокольчик. В мероприятиях, помимо нас, была задействована еще одна милицейская служба – и они засветились. Консьержка стала звонить хозяевам квартиры:

– А что это вашими жильцами милиция интересуется?

Те удивились и отзвонились парням:

– А что это вами милиция интересуется?

На что парни только пожали плечами:

– Какая милиция? Ничего не знаем!

Через секунду после этого звонка они покидали вещи в чемоданы и растворились. Единственная ниточка, которая могла привести меня к Кислому, порвалась.

Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии:

– Мельник, как и раньше, в бегах, Кислый – тоже в бегах, и как их ловить – совершенно непонятно. Вечный федеральный розыск. Руководство начинает хмуриться и задает вопросы. Весь отдел имеет бледный вид, скрипит зубами и пытается нащупать хоть какие-то ниточки. Но у каждого из оперативников помимо этого есть и еще какие-то дела. Так что все это постепенно становится рутиной.

Рассказывает сотрудник одного из отделов ГУВД:

– С квартирой у нас ничего не вышло, зато я смог установить машину, на которой парни катались: красная Audi-80. Я узнал даже номер, но где искать эту машину, тоже вопрос. Таких Audi у нас в городе – почти тысяча штук. Проверять все подряд – потрачу несколько лет.

И вдруг мне звонит человек:

– В четверг на хату приедет Петя. Это один из приятелей Кислого.

Сегодня – среда. Я смотрю на часы – почти полночь. Значит, спать опять не придется. Единственное, что я у информатора смог спросить:

– Зачем он туда попрется-то?

– Заселяясь в квартиру, они привезли туда стиральную машину. Теперь Петя должен ее из квартиры забрать.

Стиральная машина! Какой бред! Но сама новость была просто отличной. Рано с утра мы выдвигаемся в засаду. Квартира располагалась в районе Автово. Экипажем из трех человек мы ехали по проспекту Стачек, и я все не мог успокоиться. Сам ли Петя приедет за машиной? А вдруг приедут грузчики? Тогда наверняка придется следить, куда они эту машину повезут. От всего этого голова просто разрывалась.

Когда мы проезжали мост между станцией метро «Нарвская» и Кировским заводом, в потоке машин я заметил красную Audi-80. Эти машины довели меня почти до психоза. Они даже снились мне по ночам. Теперь, увидев эту тачку, я сразу стал дергать нашего водителя за рукав:

– Номер! Какой номер!

Audi мы уже обогнали, но я говорю напарнику:

– Стой! Надо вернуться! Пусть Audi нас обгонит.

– Заколебал! У каждой встречной Audi номер разглядываешь!

Я объясняю: машина той марки и того цвета, что мы ищем. Плюс приблизительно в то же время и в том районе, что должен быть Петя. Ну что им, сложно притормозить и посмотреть номер?

Audi нас обгоняет, мы все втроем смотрим на номер, и напарник шепчет:

– Твою мать!

Это был их номер. И тачка – их! Я не мог поверить, что наконец нашел эту машину.

– Давай за ними. Только медленно.

Нужно было быстро сообразить, что теперь. Туда они едут или не туда? Стоит ли дать им доехать до квартиры или попробовать брать прямо здесь?

– Ну его на хер, – говорю я. – Станем брать в квартире – еще сбегут. Соседи, погоня, крики – зачем все это? Крепить будем на светофоре.

Понимаешь, что бы там ни показывали в кино, девяносто девять процентов времени нормальный опер проводит, сидя за письменным столом и копаясь в бумажках. Собственно, кроме бумажек, мы почти ничего и не видим. Входящий номер такой-то, исходящий такой-то… Чтобы провести всего одно задержание, мне приходится исписать минимум три километра бумаги. А тут…

На красном светофоре их машина останавливается. Мы с разгона бьем ее сзади. Распахиваем дверцы, выбегаем с пистолетами, я с одной стороны, напарник с другой. Краем глаза успеваю различить, что на сиденье пассажира сидит здоровый такой кабанище. Я распахиваю дверцу водителя, за шиворот вытаскиваю парня, тычу ему в затылок пистолетом и ору:

– Фамилия! Я сказал, фамилия, сука! Застрелю!

Мне нужен был Петя. Но этот парень явно не был Петей. Со спины я его не узнал – ору, а сам аж холодею: не того взяли! Это не он!

Он лег в асфальт мордой, трясется весь. Я надсаживаюсь:

– Фамилия!

Он называет свою фамилию, и я аж выдохнул: он! Петя! Все верно!

– Фу, блядь!

А пассажир пытается кулаками махать. Как потом выяснилось, это был шурин Руслана Мельника – муж его сестры. Напарник ему стволом в рожу тычет:

– Милиция! Ты не понял? Дернешься – пристрелю на хуй и глазом не моргну! Лег быстро!

Короче, его тоже повалили. Прохожие были в полном шоке. Сперва, когда мы протаранили их тачку, кто-то пытался орать и сигналить. А когда увидели людей со стволами, все быстро заткнулись и объезжали место столкновения аж по тротуару.

Особенно смешно было то, что когда мы въехали им в зад, Audi дернулась и ткнула стоящую впереди машину. Плюс, когда я вытаскивал водилу, тот сдуру дал по газам. Короче, впередистоящую тачку раскурочили мы довольно здорово. А там ехал тоже милиционер, сотрудник районного отделения. Как выяснилось, эту машину ему только недавно дали за хорошую работу.

Три вмятые машины в ряд, вокруг пробка, на земле лежат люди с заломанными руками, и мы стоим со стволами наперевес. А этот милиционер бегает вокруг и причитает:

– Ах, моя машина! Ах, моя машина!

– Ладно тебе, – сказал я ему. – Ты же тоже работаешь в органах. Должен понимать, что происходит, а?

4.

Рассказывает сотрудник одного из антиэкстремистских подразделений, просивший не называть его фамилии: