Текст книги "Неприрожденные убийцы"

Глава десятая: Художник, что рисует взрыв

1.

В общей сложности по делу Реввоенсовета было задержано шесть человек. В ФСБшном изоляторе «Лефортово» боевики провели по нескольку лет. Помимо «террористической», им инкриминировалась еще и статья о попытке государственного переворота. Следственную бригаду возглавлял майор ФСБ Юрий Лисицын. За успехи в поимке революционеров он из майоров был произведен в подполковники. Впрочем, в наличии самих успехов можно и усомниться. Сколько всего человек состояло в Реввоенсовете, так и осталось неизвестно. Что именно было ими совершено на самом деле, а что революционеры взяли на себя для коллекции, тоже не до конца понятно. На допросах они утверждали, что именно Реввоенсоветом организовано убийство петербургского вице-губернатора Владислава Маневича и серия взрывов на военных складах во Владивостоке. Соратники боевиков рассказывали, как те проводят время в тюрьме:

Красный аскет Соколов передал из тюрьмы, что не нуждается ни в чем, кроме книг Мао, которые просил обязательно ему передать. Ломая подозреваемого, граждане начальники посадили его в одну камеру с братком. Через неделю браток попросил перевести его куда угодно, ибо Соколов читал в застенках Кропоткина, Савинкова и Сталина, поминутно призывая сокамерника в собеседники.

Тогда Андрея подсадили к заключенному англичанину, но и иностранец через несколько дней запросил себе марксистскую литературу на английском…

Суды по «красным» делам тянулись несколько лет. Игорю Губкину в результате присудили почти двадцать лет тюрьмы. Его соратникам – от восьми до пятнадцати. Девушки-комсомолки получили хоть и не так много, но все равно прилично: до девяти лет. Самый короткий срок оказался у Татьяны Нехорошевой, жены комсомольца Соколова. Ей присудили всего пять, да и то лишь потому, что Татьяна единственная из всех признала свою вину и искренне раскаялась в содеянном.

Не очень оборачивались дела и у ее мужа Андрея. Ему грозило до двадцати пяти лет тюрьмы: целая небольшая жизнь. Однако за красного дьяволенка вступились официальные коммунисты, пресса, правозащитники и вообще очень много кто. Девушки-комсомолки носили в «Лефортово» передачки. Депутаты бомбардировали прокуратуру запросами. В результате Соколову присудили всего четыре года общего режима плюс принудительное наблюдение у психиатра.

– Как настоящий комсомолец я всегда мечтал сесть в тюрьму за наше общее дело. Я готов к этим испытаниям, – сказал Соколов после оглашения приговора. В письме, переданном на волю с адвокатом, он сообщал, что постарается создать на зоне партийную ячейку.

До зоны, впрочем, не дошло. Комсомол оплатил услуги известного адвоката Станислава Маркелова, и тот сумел добиться, чтобы дело было переквалифицировано из «терроризма» в «порчу чужого имущества». Весной 1999-го, отсидев двадцать месяцев, Соколов вышел на свободу.

2.

На тот момент Андрей был настоящей звездой. Пресса уделяла ему куда больше внимания, чем каким-нибудь кинозвездам, которых в те годы в России просто и не было. Поэтому всего через несколько недель после освобождения Соколов отправился в гастрольное турне по городам России.

Заехал и в Петербург. Встреча с первым политзаключенным новой России проходила в небольшом Доме культуры. Зал был не то чтобы битком, но в принципе полон. Соколов сидел на сцене и отвечал на записки. Я пришел довольно поздно, сел далеко от сцены и теперь почти не слышал, что он говорит. Долетали лишь слова «антинародный режим» и очень часто – «революция».

Слушать, правда, не больно-то и хотелось: позвонив накануне, я договорился, что после мероприятия Соколов даст газете, в которой я тогда работал, большое интервью. И теперь просто ждал, когда же наконец кончатся записки. Прямо передо мной сидела странная компания: девушка и несколько молодых людей. Ребята пили одно пиво на всех и иногда комментировали то, что удавалось расслышать. Когда пиво было допито, бутылку они поставили на пол. Устав просто сидеть, девушка сползла куда-то вниз. Я подумал о том, что, может быть, стоит выйти из зала и выкурить сигарету, но вставать не хотелось.

Слова «антинародный режим» прозвучали еще несколько раз. Голова впереди сидящей девушки все еще не появлялась над спинкой кресла. Заинтересовавшись, что она там делает, я наклонился и заглянул. Лицом уткнувшись в расстегнутую ширинку ближайшего юноши, девушка делала сами понимаете что. Парень немного повернулся, так, чтобы ей было удобнее, но в принципе не обращал внимания и иногда перекидывался репликами с соседом.

Немного обалдев от такого поворота, я откинулся обратно на спинку кресла. На сцене террорист Соколов продолжал говорить о революции.

3.

А за день до этого я ходил еще на одно интервью. Его герой жил на крошечной улице Малая Гребецкая. Даже люди, всю жизнь прожившие на Петроградской стороне, не сразу сообразят, где такая. Первый этаж кособокого дома. В парадной – разводы мочи. На обитой картоном двери карандашом написан номер квартиры. Звонок не работает.

Дверь открывает очень пожилая женщина в восточном платье и туфлях с загнутыми носами. Неосвещенный коридор, тяжелый воздух, повсюду навалены тюки с исламской литературой. В комнате минусовая температура. Ни унитаза, ни умывальника в квартире нет…

Человека, к которому я пришел на интервью, зовут Хафиз Мехметов. Тридцать лет назад Хафиз Валиевич работал имам-хатыбом петербургской Соборной мечети. В должности продержался недолго. Осенью 1977-го с формулировкой «за фундаментализм» Мехметова сняли.

– Нам сказали, что мы инакомыслящий, неуправляемый религиозный фанатик. С помощью агентов КГБ нас интригами и провокациями отстранили от религиозной деятельности. Семью с четырьмя малолетними детьми, так сказать, выкинули на улицу, хотя была середина ноября. Они собрали наши вещи и выкинули вон.

Мы не жалуемся, нет. Весь этот мир – «дом испытания» для подлинных мусульман. Враги веры от ненависти и бессилия пустились усиленно нас преследовать. Прописку постоянную у нас уничтожили, а другую не дали. Супруга моя, вот эта, была вынуждена устроиться дворником в жилищную систему, чтобы дали квартиру. Нам самим тоже пришлось устроиться дворником.

Если человек десять лет проработал дворником, то жилье по закону становилось его собственным. А они не хотели этого и пускались на провокации. Поэтому, хоть мы и старались, хорошо работали, нас все равно постоянно увольняли по статье. Говорили, что мы пьяница. Хотя мы, как верующий мусульманин и представитель духовенства, придерживающийся установлений шариата, даже в рот не брали.

Пятнадцать лет так продолжалось. Мы претерпевали страдания за веру. А потом они за сына нашего взялись. Они в армию его забрали, хотя он был инвалид. Когда он оттуда пришел, снова забрали его и посадили в Кресты. Потом стали забирать наших учеников, да-а.

Сын сидел несколько месяцев, а нам ничего про него не говорили. Специально через него на нас хотели надавить. Передачи для сына не принимали, свиданий не разрешали и потом отправили его в психбольницу. А ведь дети человеку ближе всего. Ради детей человек что хотите сделает…

Самому Мехметову на вид было крепко за семьдесят. Он выглядел серьезно больным человеком. Тем не менее именно против него было возбуждено уголовное дело по поводу двух громких взрывов в Соборной мечети. Милому старичку инкриминировали закладку в здание более чем килограмма тротила…

После интервью Мехметов подарил мне выпущенную в Иране брошюру. В ней я прочел, что если долго сгибать прут, то он может сломаться. А может, наоборот, распрямиться – да так, что мало не покажется.

Наперекор всем стереотипам, в начале и середине 1990-х терроризм в России был делом людей старшего и очень старшего поколения. Отчаяние и безысходность толкали стариков на трудно объяснимую жестокость.

65-летний пенсионер Иван Орлов на машине подъехал к Кремлю и потребовал встречи с президентом Ельциным. Когда ему было отказано, Орлов взорвал свой «Москвич» у самых Спасских ворот. В результате погиб и он сам, и трое военнослужащих кремлевской охраны. Бывший военный Виктор Дряннов записался на прием к мэру города Амурска и зарезал его десантным ножом. Не менее шести пенсионеров взорвали себя боевыми гранатами в людных местах. Сделано это было с расчетом на большое количество жертв среди случайных прохожих…

Пресса постаралась не афишировать все эти инциденты. Всем казалось, что через несколько лет старики со всем их отчаянием сами собой сойдут со сцены и о политическом терроре можно будет забыть. Тем более что на протяжении 1990-х власть усиленно занималась созданием специальных антитеррористических структур. Уж эти-то парни способны решать проблемы, а? – улыбаясь, думали бюрократы, когда видели по телеку могучих «альфовцев», ломающих кирпичи о свои мускулистые головы.

Официально антитеррористической деятельностью у нас в стране занимается Федеральная служба безопасности. В подчинении у Департамента по борьбе с терроризмом находятся группы «А» («Альфа») и «В» («Вымпел» – специализируется на ядерном антитерроре). Кроме того, подразделения, готовые к схватке с терроризмом, созданы также при армии, милиции (отряд «Вега») и еще нескольких силовых ведомствах. Но основные псы антитеррора – это все же подразделение «Альфа».

Группа была создана еще в 1974-м. Поводом стал захват палестинскими боевиками из группы «Черный сентябрь» израильской сборной на Олимпиаде в Мюнхене. Событие наделало много шума. Именно поэтому куратором советского антитеррористического проекта первое время был лично председатель КГБ Юрий Андропов.

Какое-то время вся «Альфа» состояла лишь из тридцати бойцов. Набирали их среди экс-пограничников и спортсменов. Обязательным условием приема служило наличие московской прописки. Несколько лет «альфовские» супермужики просто тренировались и готовились. А с конца 1970-х пришло время явить миру, на что они способны. В советские времена отряд вступал в схватку с террористами не меньше десяти раз. Операции закончились не то чтобы успешно. Сегодня о первых блинах в «Альфе» предпочитают не вспоминать.

Сегодняшняя Россия почти в два раза меньше СССР, но зато милиции в ней почти в три раза больше, чем было в Советском Союзе. К подавлению гражданских беспорядков сегодня готовы больше бойцов, чем к войне с внешним противником. После распада СССР все силовые ведомства лишь росли, и, разумеется, «Альфа» росла вместе с остальными. Ныне в группу входит множество подразделений, включая отряд боевых пловцов и спецбригаду кинологов. Сколько всего специализированных подразделений существует внутри «Альфы», спецслужбисты предпочитают умалчивать.

Широкая публика узнала об отечественных отрядах антитеррора в 1988-м, после захвата семьей Овечкиных самолета Ту-154. Дело было шумное: семеро юных музыкантов во главе с мамой пронесли в самолет оружие, спрятанное внутри инструментов, и потребовали от пилотов взять курс на Запад. Элитные подразделения наконец получили шанс явить чудеса подготовки и тактического мастерства. Результат тогда ужаснул всех.

Чтобы освободить заложников, бойцы одной из групп по канату влезли в кабину пилотов. Распахнув двери в салон, несколько коммандос открыли стрельбу. Только когда магазины опустели, выяснилось, что террористов в носовом отсеке нет. Тем временем второй отряд через багажное отделение проник в кормовой отсек. Там находилось сразу несколько террористов. Поэтому бойцы не придумали ничего лучше, чем просто швырнуть в салон с 54 пассажирами боевую гранату.

После взрыва самолет загорелся. Началась паника. Один из пассажиров, 26-летний аспирант Игорь Мойзель, вспоминал:

– Когда начался пожар, все стали прыгать из самолета вниз, на полосу. Я тоже прыгнул с восьмиметровой высоты. Упал на землю на корточки. Мне тут же завернули руки назад, прижали лицом к бетону и выстрелили в спину. Пробив поясницу, пуля навылет прошла через легкое. Какое-то время меня били ногами. Старались попасть в лицо и по голове. Я закрывался руками. Потом меня оттащили в сторону и велели не двигаясь лежать: лицо вниз, руки за головой. Врач сказала, что когда приехала «скорая», пульс у меня уже практически не прощупывался…

В кино у спецподразделений всегда существует особая тактика ликвидации террористов. На самом деле это неправда. Во всем мире единственной тактикой спецназа является ногой выбить дверь в помещение и от живота поливать свинцом все, что движется. В результате спецоперации по освобождению самолета 14 человек было убито, 19 навсегда остались инвалидами, самолет полностью сгорел. Между тем Овечкины были вооружены всего лишь двумя обрезами охотничьих ружей. Ни единого выстрела произведено ими так и не было.

Не хуже проявили себя антитеррористические бригады и во время следующих терактов. При захвате театрального центра на Дубровке террористы опять-таки не сделали ни единого выстрела, а количество жертв исчислялось уже десятками. При освобождении школы в Беслане группа захвата изо всех видов оружия палила прямо внутри заполненного детьми спортзала. Об освобождении захваченных самолетов можно, наверное, и не говорить. Тут хорошим результатом считается, если выжить в процессе освобождения удалось хотя бы трети заложников.

Помимо крайнего непрофессионализма групп антитеррора играет роль чисто отечественная специфика. По крайней мере дважды дело доходило до того, что самолеты спьяну захватывали именно бойцы отряда по борьбе с воздушным терроризмом. В 1994-м «Альфа» не смогла вылететь для освобождения заложников в Минводы. Причина: «руководитель полетов не сумел разыскать командира экипажа выделенного группе самолета». Ну и все в таком роде.

За четверть века существования «Альфы» в группе погибло одиннадцать бойцов. Двое – в Афганистане. Пятеро – в Чечне. Один – при подавлении гражданских беспорядков в Москве, в октябре 1993-го. Двое в «горячих точках» СССР, причем по поводу одного из погибших ходят упорные слухи, что боец был застрелен собственным командиром. И лишь один «альфовец» погиб во время настоящей антитеррористической операции.

19 декабря 1997 года в Москве террорист захватил в заложники шведского дипломата. На переговоры выдвинулся полковник Анатолий Савельев. В «Альфу» Савельев пришел с первым призывом и отслужил в спецподразделении, считай, всю жизнь. На тот момент он занимал в группе пост замначальника Управления.

План был красивый: полковник подходит поближе, выманивает террориста из укрытия, и снайпер тут же стреляет тому промеж глаз. В кино это прошло бы без сучка и задоринки. А вот в жизни все кончилось тем, что снайпер прицелился, нажал курок и – насмерть застрелил самого полковника. Как говорится: какие Бермуды, такие и треугольники.

4.

Часа через полтора мероприятие все-таки закончилось. Соколов ответил на все вопросы, которые интересовали аудиторию, а сидевшая впереди меня девушка успела сделать оральный секс еще и соседу слева.

Мое интервью с Соколовым прошло не так, чтобы удачно. Парень явно устал от такого количества поклонников и отвечал на вопросы односложно. Да, он полностью оправился после отсидки. Да, ему есть на что жить: товарищи предложили должность освобожденного функционера одного из комсомолов. Нет, прекращать борьбу он не собирается. Уже сейчас участвует в заседаниях какого-то думского комитета.

В самом конце я спросил:

– Ты жалеешь о том, что сделал?

– Жалею? Конечно нет! В ближайшее время планирую отоспаться… выплачу деньги, которые мне присудил суд… а потом работа будет продолжена.

– Неужели ты действительно веришь, что придет время, когда в стране начнется новая революция? Когда ты станешь комиссаром?

– А ты считаешь, может быть иначе? – улыбнулся он.

В его улыбке не хватало двух нижних зубов. Их Андрею выбило взрывом небольшой самодельной бомбы. На столике у сцены лежала стопка партийных газет. Уходя, я взял одну и всю дорогу до дома читал. Больше всего из материалов газеты мне понравился один, озаглавленный «Первая ласточка». Им, пожалуй, и закончим:

Неуважаемый суд!

Господа присяжные заседатели!

Свою защиту я беру на себя. И вот почему. Адвокат, которого мне всучили, вяло пытался убедить вас в моей невменяемости, аффектации в момент инцидента. Намеренно не говорю «преступления», так как я ничего не преступал. Таким образом адвокат пытался смягчить мою вину.

Заявляю со всей ответственностью, будучи в здравом уме и твердой памяти, что, во-первых, никакой вины за собой я не чувствую и, во-вторых, в момент инцидента я был вполне вменяем и действовал в согласии с рассудком.

Вначале расскажу о происшедшем. Вы осведомлены об этом со всех сторон, но только не от меня. Во время проведения нашей акции протеста какая-то сволочь распорядилась пресечь ее самыми радикальными средствами. И на нас, ничтоже сумняшеся, власти выпустили спецкоманду ОМОНа. «Ату их, мужики, ату!»

Одна из этих горилл, шесть футов роста и весом под центнер, прихватила меня. Не оскорбляя себя раздумьем, он схватил меня за руку и огрел резиновой палкой по уху и по спине.

Ну, его-то понять можно. Парень только что от сохи да от солдатской кирзы. Привык командовать новобранцами и был, наверное, скор на расправу. У юноши было гипертрофированное чувство всесилия и извращенное понятие о порядке и справедливости. Сам он, в силу своей ограниченности и атеистичности, может, и не был в этом виноват. Его так воспитали с пеленок – от родителей до милицейских начальников. Ему вдолбили, наверное, аж в подсознание, что он представитель власти, а значит, сам власть. Что своей дубинкой милиционер защищает государство от посягнувших на святое святых – чиновничью кормушку.

Но поймите и меня. С кулаками лезть на такого бронированного бугая мне, с моей комплекцией, все равно что на памятник Дзержинскому. Я на голову ниже и на 30 килограммов легче. Я курю, пью водку и люблю читать Кортасара. Наш поединок был неравен с самого начала.

Знаете ли вы, господа присяжные заседатели, что такое, когда вас съездят дубинкой по уху? Это жутко, невыносимо больно. Как будто тысячи иголок вонзаются вам в мозг. В глазах пляшут красные черти, а руки-ноги сводит судорогой.

Я ненавижу боль. Я человек живой, а не боксерская груша. Никому не позволено меня пинать, будь то отдельный дебил или целое государство. И вот тут я достал из кармана маленькую металлическую штучку, которую припас именно для таких случаев. У вас в бумагах она проходит под именем пистолета Макарова, но на самом деле это часть меня самого. Мой кулак. И я воспользовался своим кулаком, своим всеобъемлющим правом на защиту. Иначе зачем мне нужен кулак?

Когда фараон увидел направленное на него дуло, он, бедняга, подумал, что это газовый ствол. Быстро прикрыл голубые глазки и, как учили, задержал дыхание. Я нажал на спуск, и из дула вылетела пуля – концентрация моей ярости, боли и стыда. Девять граммов не свинца, но достоинства и мужества.

Пуля знала свое дело. Она пробила кожицу на глазу. Легко и грациозно прошла через роговицы и прочие глазные причиндалы. Оставила позади кровавую глазницу, размолотила в фарш половину мозга и на последнем дыхании вышибла затылочную часть черепа и часть шлема.

Вот таким образом обстояло дело.

Когда я пытался объяснить это старикашке-следователю, геморроидальной обезьяне, тот давай мне плести что-то про превышение пределов необходимой обороны. Какие пределы могут быть у обороны? Когда вас, господа присяжные заседатели, кусает комар, вы же не кусаете его в ответ, а мочите падлу со всей ненавистью…

Я знаю: вы вынесете мне обвинительный вердикт, а это расстрел. Не зря же вы забили зал родственниками, друзьями и сослуживцами убиенного. А больше никого не пустили. Приговором вы меня не удивите. Но только не думайте, будто я стану умирать достойно и командовать своим расстрелом, как герой-параноик у старой идиотки Войнич. То, что я сейчас спокоен, ничего не значит. Меня хотят убить! Конвоирам придется нести меня силой. Я буду кусаться, лягаться, драться, орать. Я перед смертью превращу в ад жизнь моих палачей. Пусть они даже забьют меня до смерти.

Вы убьете меня, но знайте, я вернусь. И мой камбек будет страшен. Я вернусь вереницей гробов, в которых поволокут на кладбище охранников правопорядка, которые решили, будто им все позволено. Не думайте, что люди сплошь – скоты и быдло, которых можно безнаказанно гнать на бойню. Я – только первая ласточка, создающая прецедент. И когда начнут мочить оборзевших ментов и прочую шушеру, помните – это я достаю вас с того света!

Лед тронулся, господа присяжные заседатели…

Я все сказал.