Текст книги "Гендерная терапия"

2. Как работала группа? Как возникла идея сюжета, названия, сценария?

3. Как можно помочь себе, если вдруг начинаешь злиться?

Далее участники обмениваются впечатлениями.

Для завершения групповой работы с жертвами насилия полезно также овладение приемами самопознания. Эту работу целесообразное начать с обращения к личному опыту участников. Их просят вспомнить о тех способах выхода из сложных жизненных ситуаций, которые им приходилось применять, рассказать об управлении своим настроением, отрицательными эмоциональными состояниями и т.д. Многие приходят к выводу о том, что мало знают себя, не всегда обращают внимание на то, что с ними происходит в разные периоды и в различных ситуациях.

В ходе занятий осваиваются некоторые техники самопознания, в том числе с помощью домашних заданий. Например, участникам предлагают описать, как меняется их настроение в зависимости от отношений с окружающими, или пронаблюдать в течение недели за тем, как их диета влияет на работу кишечника. Можно проводить самостоятельные наблюдения по таким темам: «Мои обиды и огорчения в течение последнего месяца»; «Как я веду себя с неприятными людьми»; «Жалость к себе: когда она возникает?»; «Умею ли я прощать других и себя?»; «Мое отношение к диетам» и др.

Ниже приводятся некоторые техники для развития самонаблюдения.

Техника «Расскажи другому о себе»

Представьте, что вы едете в поезде на отдых. Рядом с вами оказался попутчик, с которым вы с удовольствием общаетесь. Речь зашла о том, как можно самому справиться с болезнью. Что бы вы рассказали о своих способах выхода из этого состояния?

Техника «Внутренний луч»

Представьте, что внутри вашего тела луч, с помощью которого можно изучить работу различных органов или всего организма, почувствовать его неполадки, сбои. Затем вы как бы выключаете свет луча и возвращаетесь в реальную жизнь. Проанализируйте свои ощущения. Задайте себе вопросы: «Что меня беспокоит в моем теле? Знаю ли я состояние своего здоровья?»

Техника «Умение слушать себя»

Отвлекитесь от посторонних воздействий. Сосредоточьтесь на себе, своих ощущениях. Попробуйте понять, какие у вас предпочтения в еде, отдыхе, проведении свободного времени, в одежде. Прислушиваетесь ли вы к себе, когда делаете тот или иной выбор? В какой степени вы поддаетесь влиянию окружающих людей, традиционных установок? Всегда ли можно доверять себе?

После выполнения упражнений следует провести обмен впечатлениями, дать возможность участникам поделиться своими открытиями. При овладении приемами самопознания очень полезно обучать участников тренинга наблюдать за своим настроением (состоянием).

В ходе занятий также необходимо большое внимание уделять развитию способности к рефлексии. Участники тренинга учатся анализировать свои чувства, действия, поступки, чтобы, переосмысливая их, выйти на новый этап собственного развития. Элементы рефлексии используются на первых же занятиях, когда членам группы предлагают ответить на вопросы: «Кто я?»; «Что мне в себе нравится? Что не нравится?»; «Что бы я хотела в себе изменить?».

Степень развития способности к рефлексии определяется достаточно адекватным представлением о самом себе, а также принятием позиции «В моей жизни все зависит от меня». Эта позиция укрепляется, если человек искренне верит в свои ресурсы.

Глава 6
Кризис маскулинности: психология и терапия

Одна из особенностей современного этапа гендерных исследований, в том числе и в психологии, состоит в том, что их объектом, наряду с женщинами, все чаще становятся также и мужчины (Кон, 2001).

Килмартин (Kilmartin, 1994) приводит несколько аргументов в пользу необходимости изучения мужчин в качестве гендерного класса. Он признает, что в основе всей современной психологии лежит психология мужчин, так как в качестве нормы изучалось мужское поведение и долгое время в исследованиях участвовали только мужчины. Но тем не менее, заявляет он, психология практически никогда не обращалась к специфическим переживаниям мужчин, связанным с их гендерной принадлежностью. Килмартин сформулировал следующие причины, по которым необходимо изучать мужскую психологию:

1. Хотя в целом мужчины оказывают более сильное влияние на жизнь, чем женщины, немало мужчин этим влиянием не наделены, так что жесткая мужская социализация их только ранит. К тому же, обладая относительно высокой властью в обществе, мужчины могут оказать интенсивную помощь в осуществлении перемен.

2. Общаясь с сильными женщинами, мужчины зачастую испытывают серьезные трудности. Ведь с детского возраста мальчики воспитываются в убеждении, что именно они должны быть сильными и властными, поэтому сильные женщины воспринимаются как угроза мужскому началу. Это противоречие требует разрешения, поскольку сильных женщин с каждым днем становится все больше.

3. Качество взаимоотношений с окружающими у мужчин нередко страдает из-за того, что эти отношения разворачиваются в рамках, где не остается места для базовой человеческой потребности – интимности.

Понятие «мужественности», или «маскулинности», существовало задолго до 70-х гг. прошлого века, когда они привлекли к себе внимание социологов в качестве предмета исследования. Ранее считалось, что мужественность, принадлежность к мужскому, – это нечто противоположное женственности. В 80-х гг. XX века определение мужской сущности предстало уже не как данность, но как задача, которую необходимо решить. Характер мужественности был поставлен под вопрос, а специалисты, занимающиеся проблемами маскулинности, пришли к выводу о необходимости отказаться от единого понятия мужественности (Carrigan, Connell, 1985). Был сделан вывод, что не следует вести речь об универсальной модели мужественности, характерной для любого места и времени. К факторам мужской дифференциации стали относить классовую и расовую принадлежность, возраст, те или иные сексуальные склонности, поскольку перечисленные факторы во многом определяют особенности поведения мужчин (Беляева, 1997).

Начиная с 1970-х гг., сначала на Западе, а затем и в СССР стали много говорить и писать о том, что традиционный мужской стиль жизни, а возможно, и сами психологические свойства мужчины не соответствуют современным социальным условиям и что мужчинам приходится платить за свое господствующее положение в обществе и культуре слишком высокую цену. Однако причины этого «кризиса маскулинности» и возможные пути его преодоления трактуются, вызывая резкие споры. Одни авторы усматривают проблему в том, что мужчины как гендерный класс или социальная группа отстают от требований времени: их установки, деятельность и особенно групповое самосознание, представления о том, каким может и должен быть мужчина, не соответствуют изменившимся социальным условиям и подлежат радикальному изменению и перестройке. Другие авторы, наоборот, видят в социальных процессах, расшатывающих мужскую гегемонию, угрозу вековечным «естественным» устоям человеческой цивилизации и призывают мужчин как традиционных защитников стабильности и порядка положить конец этой деградации и вернуть общество назад, в спокойное и надежное прошлое.

В последней трети XX века исторический кризис привычного гендерного порядка стал вызывать растущую озабоченность и недовольство как мужчин, так и женщин. Если в XIX веке в европейском общественном сознании появился так называемый «женский вопрос», то сегодня можно говорить о появлении особого «мужского вопроса».

По словам американского социолога Майкла Месснера (Messner, 1997), существуют три специфических фактора мужской общественной жизни. Во-первых, мужчины как группа пользуются институциональными привилегиями за счет группы женщин. Во-вторых, за узкие определения маскулинности, обещающие высокий статус и привилегии, мужчины расплачиваются поверхностными межличностными отношениями, плохим здоровьем и преждевременной смертью. В-третьих, неравенство в распределении плодов патриархата распространяется не только на женщин, но и на мужчин: гегемонистская маскулинность белых гетеросексуальных мужчин среднего и высшего класса конструируется в противовес не только фемининности, но и подчиненным (расовым, сексуальным и классовым) типам маскулинности.

Впервые «Мужское освободительное движение» (The Men’s Liberation) зародилось в США в 1970-х гг. в русле либеральной идеологии. Его организационным центром в 1970—1980-х гг. была «Национальная организация для меняющихся мужчин», место которой в 1991 г. заняла «Национальная организация мужчин против сексизма» (The National Organization for Men Against Sexism – NOMAS).

Главный источник всех мужских проблем и трудностей идеологи движения усматривали в ограниченности мужской половой роли и соответствующей ей психологии, доказывая, что от сексистских стереотипов страдают не только женщины, но и сами мужчины. Мужчины не могут ни свободно играть, ни свободно плакать, ни быть нежными, ни проявлять слабость, потому что эти свойства «фемининные», а не «маскулинные». Для устранения мужских проблем необходимо прежде всего изменить социализацию мальчиков, образно говоря – позволить им плакать.

В официальной декларации NOMAS (1991) подчеркивается, что «мужчины могут жить более счастливой и полноценной жизнью, бросив вызов старомодным правилам маскулинности, предполагающим принцип мужского верховенства». Отсюда вытекают три главных принципа организации: положительное отношение к мужчинам, поддержка феминистского движения и защита прав геев (Kimmel, Messner, 1998).

Согласно второму принципу социальное освобождение и изменение мужчин возможно только при участии женщин. Гендерная стратификация – система мужского господства, когда мужчины как группа угнетают женщин, изнасилование и другие формы сексуального насилия – это лишь крайние формы выражения такого угнетения. Отсюда следует, что речь идет не просто о защите мужчин, а о борьбе против социального неравенства и гендерных привилегий во всех сферах жизни, включая сексуальность, и что это движение тесно связано с феминизмом (его идеологи и активисты называют себя феминистами или профеминистами). Ключевыми фигурами этого направления стали социологи Майкл Киммел (США) и Роберт Коннелл (Австралия).

Однако куда более широкое распространение получили правые консервативные мужские движения, направленные на сохранение и восстановление мужских привилегий, оказавшихся под угрозой. В отличие от либералов и феминистов, идеологи американского «Движения за права мужчин» (The Men’s Rights Movement) Уоррен Фаррел, Херб Голдберг и другие видят главную опасность для мужчин в феминизме и растущем влиянии женщин.

В целом мужские движения способствовали вычленению ряда специфических проблем и усовершенствованию аппарата гендерных исследований.

До середины 1980-х гг. мужские проблемы освещали преимущественно популярные книги и исследования медико-биологического характера. Затем количество публикаций стало расти в геометрической прогрессии, захватывая все новые темы и отрасли знания. Появились многочисленные серийные публикации, некоторые хрестоматии стали бестселлерами. Так, хрестоматия Майкла Киммеля и Майкла Месснера «Мужские жизни» (Men’s Lives) с 1989 по 1998 г. четыре раза переиздавалась большими тиражами. Были опубликованы соответствующие справочники и энциклопедии (Brooks, Good, 2001; Sher et al., 1987). Наиболее полная библиография литературы о мужчинах и маскулинности составлена Майклом Флудом (Австралия) (Flood, 1998).

Растет и количество специальных журналов о мужчинах и для мужчин. В Австралии это XY: Men, sex, politics (с 1990 г.), Certified Male (с 1995 г.) и Journal of Interdisciplinary Gender Studies (c 1996 г.), в Англии – Achilles Heel и Working With Men, в США – The Journal of Men’s Studies (c 1992 г.) и др. Самый авторитетный международный междисциплинарный научный журнал «Men and Masculinities» (главный редактор Майкл Киммел) издается издательством Sage с 1998 г.

Появились новые профессиональные ассоциации (например, «Society for the Study of Men and Masculinity»). Все это помогает лучше понять проблемы, с которыми сталкиваются мужчины, а также взаимосвязи между маскулинными гендерными ролями, фемининной идентичностью и обществом в целом (Brooks, Good, 2001; McCreary, 2003).

Как и другие гендерные категории, «маскулинность» не имеет однозначного определения. Тут можно выделить по крайней мере три значения (см. раздел 1.7.3.1): дескриптивное, аскриптивное и прескриптивное. Но индивидуальные свойства, стереотипы массового сознания и социальные нормы никогда не совпадают. Поэтому существуют не только разные каноны маскулинности, но и разные парадигмы ее изучения, которые кажутся взаимоисключающими, но фактически дополняют друг друга, тем более что они реализуются разными научными дисциплинами.

В современной науке выделяют четыре главные парадигмы маскулинности: биологическую, психоаналитическую, социально-психологическую и постмодернистскую. Первые две парадигмы являются эссенциалистскими, то есть они молчаливо подразумевают, что важнейшие свойства, отличающие мужчин от женщин, являются объективной данностью, а культура только оформляет и регулирует их проявления (см. главу 1). Две последние парадигмы – конструктивистские: они видят в маскулинности продукт культуры и общественных отношений, которые навязывают индивидам соответствующие представления и образы.

В отличие от эволюционной биологии и психоанализа, склонных рассматривать маскулинность как нечто единое и объективное, психология, социология и антропология чаще видят тут продукт истории и культуры, рассматривая «мужские свойства» как производные от системы гендерных ролей в обществе, которые ребенок усваивает в процессе социализации. Место имманентного «мужского характера» занимают исторически изменчивые «мужские роли». Разные науки приходили к этой парадигме каждая своим собственным путем.

Психология XIX – начала XX века была сексистской и эссенциалистской. В 1910—1920-х гг. все немногочисленные исследования психологических особенностей мужчин и женщин попадали в рубрику «психология пола» (psychology of sex), причем пол зачастую отождествлялся с сексуальностью. В 1930—1960 гг. «психологию пола» сменила «психология половых различий» (sex differences), которые уже не сводились к сексуальности, но большей частью считались заданными природой. В конце 1970-х гг., по мере того как круг исследуемых явлений расширялся, а биологический детерминизм ослабевал, этот термин сменился более мягким – «различия, связанные с полом» (sex related differences). В 1980-х гг. их стали называть «гендерными различиями», которые могут не иметь биологической основы вообще.

Соответственно менялись и представления о маскулинности. В XIX веке «мужские» и «женские» черты и свойства рассматривались как строгая дихотомия, нечто взаимоисключающее, всякое отступление от них воспринималось как патология или движение в ее сторону. Затем жесткий нормативизм уступил место идее континуума маскулинно-фемининных свойств.

Разработанные в 1930—1960-х многочисленные тесты маскулинности-фемининности предполагали, что, хотя сами эти свойства полярны и альтернативны, конкретные индивиды отличаются друг от друга лишь по степени их выраженности. При этом результаты по разным шкалам теста (интеллект, эмоции, интересы и т. д.) показали, что маскулинность не является унитарной чертой, скажем, мужчина с высоким показателем маскулинности по одной шкале может иметь низкий показатель по другой и т. д. И это зависит не от его имманентных природных характеристик, а от конкретной сферы деятельности, рода занятий, общественного положения и т. п. Иными словами, маскулинность и связанные с нею социальные ожидания зависят не от свойств индивида, а от особенностей мужской социальной роли. Это заставило переключить внимание с индивидуальных черт на социокультурные стереотипы и нормы, стили социализации и т. д. В социологии 1950—1960 гг. важную роль сыграла теория Талкота Парсонса и Роберта Бейлза, рассмотревших дифференциацию мужских и женских ролей в структурно-функциональном плане (см. главу 1).

Сходным образом развивается и теория гендерной социализации. С точки зрения психоанализа маскулинное самосознание и поведение есть результат идентификации с конкретным мужчиной – отцом или его символическим образом – подражания ему. Социологи и социальные психологи дополнили эту картину, начав изучение обобщенных нормативных правил и представлений, внедряемых в сознание ребенка родителями и воспитателями. «Полоролевая типизация» по этой схеме идет как бы сверху вниз: взрослые сознательно прививают детям, особенно мальчикам, нормы и представления, на которые те должны ориентироваться.

Однако эмпирические данные показывают, что роль родителей тут не так велика, как принято думать. В большинстве случаев родители не навязывают ребенку ни тип игр, ни пол их товарищей, они вмешиваются в детские взаимоотношения лишь в тех случаях, когда им кажется, что ребенок ведет себя не так, как «надо». По заключению Маккоби (Maccoby, 1998), домашняя социализация играет лишь незначительную роль в сегрегации полов. Хотя в некоторых аспектах родители действительно по-разному относятся к сыновьям и дочерям, дифференцируя поощрения и наказания в зависимости от пола ребенка, индивидуальный выбор однополых сверстников в качестве товарищей по играм от этого не зависит. Характерный стиль взаимодействия в мальчишеских группах, включающий проявления агрессии и дистанцирование от взрослых, создается и поддерживается в значительной степени независимо от влияния взрослых. О том же свидетельствуют и кросскультурные антропологические данные (Whiting, Edwards, 1988).

Мальчики становятся мужчинами не столько в силу прямого обучения со стороны взрослых, сколько в результате взаимодействия с себе подобными, в рамках однополых мальчиковых групп, где неизбежно существует множество индивидуальных и межгрупповых вариаций. Это заставляет ученых трактовать маскулинность не как единое целое, а как подвижную и изменчивую множественность.

Становление новой парадигмы маскулинности, получившей широкое распространение в последние 15 лет, тесно связано с общими тенденциями и гендерных исследований, и всех современных наук о человеке. Тут можно выделить несколько идейных источников.

Во-первых, это феминистский анализ гендера как структуры общественных отношений и особенно отношений власти. Во-вторых, это социологические исследования субкультур и проблем, связанных с маргинализацией и сопротивлением социальных меньшинств. В-третьих, это постструктуралистский анализ дискурсивной природы любых социальных отношений, включая половые и сексуальные (Мишель Фуко). В свете этого подхода маскулинность, как и сами гендерные свойства, не является изолированным, она органически переплетается с расовыми, сексуальными, классовыми и национальными отношениями. При этом она заведомо условна, связана с определенным контекстом, конвенциональна и может разыгрываться и представляться по-разному (гендерный дисплей, перформанс).

Важный аспект этого подхода – комплексное (одновременно антропологическое, социально-психологическое и биомедицинское) изучение феномена «третьего пола» и гомосексуальности. Поскольку, как убедительно показала Джудит Батлер, традиционный канон доминирующей маскулинности направлен не только и не столько против женщин, сколько против гомосексуальности, «нормализация» гомосексуальности облегчает жизнь не только геям, но и множеству гетеросексуальных мужчин, чье телосложение или поведение не соответствует жесткому и заведомо нереалистическому канону маскулинности (Батлер, 2000).

Главное достижение этого подхода – деконструкция идеи единой, жесткой, универсальной маскулинности. Не существует единого образа маскулинности, распространенного повсюду, говорить надо не о маскулинности, а о «маскулинностях». Разные культуры и разные периоды истории конструируют гендер по-разному. Многообразие – не просто вопрос различий между группами; не менее важно то, что разнообразие существует внутри каждой группы. В одной и той же школе, офисе или микрорайоне сосуществуют разные модели маскулинности, разные способы «стать мужчиной», разные образы Я и разные пути использования мужского тела (Connell, 1998).

«Гегемонная», культурно господствующая, самая престижная в данной среде маскулинность характеризует лишь мужчин, стоящих на вершине гендерной иерархии, а ее признаки меняются по ходу истории. Хотя их обычно приписывают конкретным людям, они коллективные, они создаются и поддерживаются определенными социальными институтами. Эти образы многослойны, многогранны, противоречивы и изменчивы.

В отличие от популярных бестселлеров, говорящих о мужских проблемах вообще, вне времени и пространства, большинство современных исследований маскулинности являются «этнографическими»: они описывают и анализируют положение мужчин и особенности мужского самосознания не вообще, а в определенной конкретной стране, общине, социальной среде, культурном контексте. Поскольку типы маскулинности – как и сами мужчины и их характерные стили жизни – неоднородны, многомерны и множественны, стереотип «настоящего мужчины» имеет смысл только в определенной системе взаимосвязанных социальных представлений.

Множественность и текучесть образов маскулинности проявляется не только в истории, но и в жизни каждого конкретного человека, который в разных ситуациях и с разными партнерами «создает», «разыгрывает» и «представляет» разную маскулинность. Психологи давно заметили, что мальчики и мужчины чаще, чем женщины, представляют окружающим ложные, нереальные образы Я. Понятия «гендерный дисплей», «создание гендера» и «гендерный перформанс» позволяют лучше описать и осмыслить разные ипостаси мужского Я и возможные варианты и способы их интеграции и дезинтеграции (см. раздел 1.7 главы 1).

Разные парадигмы маскулинности не столько отрицают, сколько взаимно дополняют друг друга. Однако разрыв между теорией и эмпирическими данными в «мужских исследованиях» еще больше, чем в женских. Тут очень велики диспропорции в исследованиях. По одним темам (спорт, насилие, здоровье, сексуальность, отцовство) научных фактов сравнительно много, по другим же нет ничего, кроме умозрительных рассуждений. Между тем имагология (анализ типов и образов маскулинности, представленных в средствах массовой информации, культуре и обыденном сознании), не подкрепленная социологическим анализом, не позволяет судить о долгосрочных тенденциях социального развития. База научной информации по странам и континентам очень неоднородна. Хотя количество сравнительных кросскультурных исследований маскулинности быстро растет, большая часть теоретических обобщений делается на «западном» материале, что, конечно, неправомерно. По-прежнему велика и междисциплинарная разобщенность. Опасение оказаться на позициях биологического редукционизма побуждает многих исследователей-гуманитариев практически игнорировать биологические данные, что сильно облегчает и упрощает их работу.

Исходя из того, что сначала меняется социальное положение и характер деятельности мужчин и женщин, затем – их базовые установки и ценности, и только после этого – более тонкие психологические свойства, которые, в свою очередь, влияют на социальную структуру, начинать нужно не с психологии и культурологии, а с гендерной стратификации. Такова общая логика как социологии, так и современной психологии, включая популярную в России теорию деятельности Л.С. Выготского и его последователей.

Таким образом, необходимо разграничить:

а) более или менее объективные и поддающиеся измерению социально-структурные сдвиги;

б) их преломление в культуре и массовом сознании – прежде всего в стереотипах и нормах маскулинности;

в) связанные с этим индивидуальные психологические различия.

Некоторые из этих сдвигов долгосрочные и глобальные, они характерны в большей или меньшей степени для всех индустриально развитых и развивающихся стран.

В сфере производственных отношений происходит постепенное и ускоряющееся разрушение традиционной системы гендерного разделения труда, ослабление дихотомизации и поляризации мужских и женских социально-производственных функций, ролей, занятий и сфер деятельности. Ведущей, динамической силой этого процесса являются женщины, которые быстро осваивают мужские профессии, догоняют мужчин по уровню образования и т. д.

Параллельно, хотя и с некоторым отставанием, в политической сфере меняются гендерные отношения власти. Мужчины постепенно утрачивают былую монополию на публичное влияние. Всеобщее избирательное право, принцип гражданского равноправия полов, увеличение номинального и реального представительства женщин во властных структурах – это общие тенденции нашего времени. Это не может не изменять социальных представлений мужчин и женщин друг о друге и о самих себе.

В том же направлении, но гораздо медленнее, эволюционируют брачно-семейные отношения. В современном браке гораздо больше равенства, понятие «отцовская власть» все чаще заменяется понятием «родительский авторитет», а «справедливое распределение домашних обязанностей» становится одним из важнейших признаков семейного благополучия. Классический вопрос «кто глава семьи?» заменяется вопросом о том, кто принимает основные решения. Общая психологизация супружеских и родительских отношений с акцентом на взаимопонимание практически несовместима с жесткой дихотомизацией мужского и женского. Как и в других сферах жизни, эти перемены затрагивают больше женщин, чем мужчин, однако нормативные представления и психология последних также перестраиваются, особенно среди относительно молодых образованных городских мужчин.

В XX веке существенно изменился характер социализации мальчиков. Относительно раннее и всеобщее школьное обучение повышает степень влияния общества сверстников по сравнению с влиянием родителей. А поскольку школьное обучение большей частью совместное, это уменьшает половую сегрегацию и облегчает взаимопонимание мальчиков и девочек, создает психологические предпосылки для равных и широких отношений сотрудничества между взрослыми мужчинами и женщинами в разных сферах общественной и личной жизни.

Изменения в структуре гендерных ролей преломляются в социокультурных стереотипах маскулинности. Хотя в массовом сознании нормативные мужские и женские свойства по-прежнему выглядят как дополняющие друг друга полярности, принцип «или-или» уже не господствует безраздельно. Многие социально значимые черты личности гендерно-нейтральны или допускают существенные социально-групповые и индивидуальные вариации. Идеальный тип «настоящего мужчины», который всегда был условным и часто проецировался в прошлое, теперь окончательно утратил свою монолитность, а некоторые его компоненты, например агрессивность, считавшиеся ранее положительными, поставлены под вопрос, они уместны только в четко определенных условиях (война, спортивные соревнования и т. п.). Это способствует утверждению взгляда на маскулинность как на представление, маскарад, перформанс.

Перемены распространяются на социальные представления о специфике мужского тела, критериях мужской красоты и границах мужской эмоциональности. В условиях жестких иерархических отношений мужская привлекательность также ассоциировалась преимущественно с качествами, связанными с силой и властью. «Воспитание чувств» у мальчика практически сводилось к самоконтролю, нежность и чувствительность считались проявлениями слабости и женственности.

В Англии XVIII в. чувствительность и деликатность вкуса, включая интерес к искусству, считались конституциональным свойством женщин. Философы эпохи Просвещения вели специальную кампанию за смягчение мужских нравов по отношению к женщинам и детям. Сначала эти новые нормативные установки, требовавшие от мужчин мягкости и элегантности, касались только господствующих классов – причем подчеркивалось, что эти качества не должны перерастать в женственность. В последующие два столетия эта тенденция постепенно стала распространяться на другие классы и сословия, хотя пролетарский канон маскулинности по сей день остается более традиционным и жестким, чем буржуазный.

Хотя правила этикета и хорошего тона на первый взгляд кажутся внешними, их усвоение меняет не только мужское поведение, но и психику. Это происходит не автоматически. Социально эмансипированные и образованные женщины предъявляют к мужской психологии повышенные требования, которые многим мужчинам трудно удовлетворить. Это способствует развитию у мужчин более сложных и тонких форм саморефлексии, расшатывая образ монолитного мужского Я.

Усложняются и взаимоотношения между мужчинами. Эти отношения всегда были и остаются соревновательными и иерархическими. Однако в первобытном стаде социальный статус и репродуктивный успех самца определялся одними и теми же свойствами. По мере того как элементарный биологический отбор, обеспечивающий выживание наиболее приспособленных особей, был дополнен и отчасти заменен отбором социокультурным, преимущество получили не столько самые физически сильные и агрессивные, сколько наиболее умные и креативные самцы, социальные достижения которых обеспечивают более высокий статус им самим и их потомству, что, естественно, привлекает к ним самок. В человеческом обществе мужские иерархические системы строятся не по одному, а по нескольким не совпадающим друг с другом принципам. Однако в разных средах и на разных стадиях жизненного пути критерии успеха могут быть разными. «Настоящий мужчина» всегда должен быть «сверху», но значение этого понятия неодинаково. Отсюда опять-таки вытекает многомерность нормативных канонов маскулинности.

Меняется и характер мужской сексуальности. Сексуальная революция XX века была прежде всего женской революцией. Идея равенства прав и обязанностей полов в постели – производная от общего принципа социального равенства. Сравнительно-исторический анализ динамики сексуального поведения, установок и ценностей за последние полстолетия показывает повсеместное уменьшение поведенческих и мотивационных различий между мужчинами и женщинами в таких вещах, как возраст сексуального дебюта, число сексуальных партнеров, проявление сексуальной инициативы, отношение к эротике и т. д. При этом женщины лучше осмысляют и вербализуют свои сексуальные потребности, что создает для мужчин дополнительные проблемы, включая тревогу перед неудачей. Массовое распространение таких ранее запретных сексуальных действий, как позиция «женщина сверху» и куннилингус, повышая сексуальное удовольствие обоих партнеров, одновременно наносит символический удар по гегемонной маскулинности. Современные молодые женщины ожидают от своих партнеров не только высокой потенции, но и понимания, ласки и нежности, которые раньше не входили в «джентльменский набор». Многие мужчины стараются соответствовать этим требованиям, в результате чего понятие секса как завоевания и достижения сменяется представлением о партнерском сексе, основанном на взаимном согласии.