Текст книги "Социальная психология"

В рамках цивилизационного подхода интересные идеи развивал немецкий, а затем американский социолог К. Виттфогель (К. Wittfogel). В книге «Восточный деспотизм» (1957) он представил свою концепцию азиатского способа производства. Автор предположил, что хозяйственная жизнь восточных обществ, основанная на ирригационном земледелии, принципиально отличается от западных обществ, основанных на развитии индустриальной промышленности. Система власти в таких сообществах построена на централизации и полной монополизации ирригационных систем. Для поддержания ирригационной системы требуется большое количество рабочих, занимающихся неквалифицированным трудом. В такой цивилизации формируется огромный бюрократический аппарат и армия, призванные обеспечить функционирование системы принуждения рабочих. Такую политическую систему он обозначил как «восточный деспотизм». К этому типу он отнес Египет, Месопотамию, Китай, Индию, древние цивилизации Мексики и Перу. Многие элементы данного типа цивилизаций были обнаружены им и в СССР: сильная централизация власти, государство, владеющее всеми средствами производства, мощная бюрократическая система, всеобщая трудовая повинность. В целом СССР он характеризовал как «индустриализованный деспотизм» (85, с. 126).

Интересные взгляды на типы цивилизационных общностей высказывал канадский культуролог М. Маклюэн (М. McLuhan). В книге «Война и мир в глобальной деревне» (1968) он описал влияние облика культурной общности на коммуникационные технологии. С появлением каждого нового средства коммуникации между ним и старыми средствами разгорается война, в ходе которой высвобождается большое количество энергии. Происходит коммуникационный взрыв, в результате которого сменяется господствующий поставщик информации и возникает новая «культурная галактика». В истории человечества Маклюэн выделяет четыре коммуникационные общности:

1. Эпоха дописьменного варварства.

2. Тысячелетие фонетического письма.

3. «Галактика Гуттенберга» – пятьсот лет печатной техники.

4. «Галактика Маркони» – современная электронная цивилизация.

Эпоха дописьменного варварства – это эпоха племенных общностей, построенных на основе устного общения. Общность представляла собой нерасчлененное единство, основанное на магическом мире слухов. Устное слово чувственно синтетично и создает определенный сенсорный баланс в психике человека.

Изобретение фонетического алфавита как активного коммуникационного средства высвободило огромную энергию, взорвавшую племенную общность. Устные звуки трансформировались в визуальные формы. Первобытный человек получил «глаз» в дополнение к «уху». По мере того как знания и опыт стали передаваться из поколения в поколение не в устной, а в письменной форме, люди стали утрачивать непосредственность сопричастности к общности. Грамотность сформировала множественную идентичность. С появлением письменности, считает Маклюэн, родилась на свет индивидуально ответственная личность, способная противопоставить себя единству общности.

Изобретение Гуттенбергом в середине XV в. печатного станка повлекло за собой значительную революцию в системе массовых коммуникаций. Информационный взрыв проявился в возможности посылать информацию массовой аудитории, с которой не нужно было больше вступать в непосредственный контакт. Массовая информация оторвала индивида от общности, к которой он принадлежал по традиции. Книга, которую человек мог обдумать в уединении, способствовала возникновению индивидуализма. Появилась возможность не группового, а индивидуального постижения истины.

«Галактика Гуттенберга» была разрушена в 1844 г., когда появился телеграф Морзе. Это было, по мнению Маклюэна, первое средство сообщения, знаменующее начало электронной эры. Телеграф соединил разрозненные общности в единое человечество, создал планетарную общность, сплотил людей. Телеграф ускорил распространение информации до скорости света. Новый коммуникационный взрыв высвободил огромное количество энергии. Возникла новая культурная галактика, характеризующаяся состоянием всеобщей включенности в общечеловеческие проблемы. Новые средства сообщения (радио, телевидение, компьютерная сеть) сделали информацию окружающей средой человека. Каждый человек в той или иной степени подключен к мировой информационной сети. Погружаясь в окружающую информационную среду, человек получает возможность вмещать в себя все человечество и впитывать все пространства и времена мира. В каком-то смысле человек сам становится общностью, она теперь находится внутри него (240).

Французский культуролог Жак Аттали (G. Attali) предложил концепцию «нового мирового порядка», которую он описал в книге «На повороте нового тысячелетия» (1993). Цивилизационные общности, по мнению Ж. Аттали, формировались своеобразными кругами. Центром общности является город («сердце» по терминологии Аттали). В «сердце» концентрируется финансовая, техническая и культурная власть. «Сердце» – основной производитель разнообразной продукции. Потребителем этой продукции является «среда», которая образуется вокруг «сердца». Это могут быть многочисленные регионы или страны. Окружает «среду» «периферия», продающая свое сырье и рабочую силу «сердцу» и «среде». Такова система организации цивилизационных общностей.

Мировой порядок, согласно Аттали, проявлялся в восьми формах. Сегодня мир находится в конце кризисного периода и на заре новой, девятой формы, которая сулит долгий период изобилия. Зачатки этой формы прослеживались в Европе еще в раннем Средневековье. Возник радикально новый способ управления насилием, противостоящий религии и силе, – деньги. Вместе с этим способом родился и новый мировой порядок – рыночные отношения и капитализм. В новом порядке власть достигается количеством контролируемых денег, вначале с помощью силы, затем с помощью закона. Рыночная структура претендует на мировое влияние, растет часть мира, где царит «закон денег». Наступление девятой формы демонстрируют новые технологии, которые Аттали определяет как «автоматизацию манипуляцией информацией». В повседневный обиход входят предметы, которые он называет «номадическими» (кочевническими). Они помогут создать человека нового типа, новую кочевую элиту, не привязанную к определенному народу и своим ближним. Если раньше предметы находились в доме и требовали включения в сеть (холодильник, компьютер), то сейчас появились портативные предметы, которые можно носить с собой. Портативные телефоны, факсы и компьютеры качественно изменяют процесс взаимодействия людей во время работы. Они по-иному структурируют социокультурный порядок, преобразуют организацию труда. Предметы самодиагностики, самолечения и медицинского протезирования, предметы для самообучения сократят общественную потребность в учителях и врачах, но увеличат потребность в специалистах в области манипуляции информацией. Новые вещи – «кочевники» – будут способствовать созданию новой культуры на основе рыночной. Благодаря этим вещам люди освобождаются от привязанности к определенному месту (жительства, работы и пр.) и смогут странствовать, приобретая товары, информацию, новые впечатления и ощущения. Возникает своеобразная кочевническая цивилизация. Каждый сможет в короткий срок измениться благодаря средствам образования и лечения. Завтрашний человек – кочевник, потребитель «номадических» вещей, будет сам себе хозяином, предсказывает Аттали. Человек сам станет «номадом» без стабильного адреса и семьи, он будет носить на себе и в себе все, что образует его социальную значимость. Таким образом, те социальные и культурные общности, к которым мы принадлежим сейчас, распадутся, человек вступит в общность не с людьми, а с «номадическими» предметами. Возникнет новый тип цивилизации, крайне индивидуалистической, подчиненной власти денег и «номадических вещей» (225).

Культуры Запада и Востока составляют два полюса единого континуума всемирной культуры, ее разделенность на принципиально отличные друг от друга и во многом противоположные культурные модели. Эта дихотомия носит ярко выраженный характер социокультурной дилеммы, формирует ядро культурных общностей и проявляется в длинном ряде смысловых и ценностных противоположностей.

Особенно напряженными, предрасполагающими к конфликтам отношения между западными и восточными культурными общностями оказываются в пограничных между этими смысловыми полюсами культурных областях. По мнению исследователей, к пограничным культурным общностям относятся Россия, Украина, Молдова, Казахстан, Кавказ, Турция, страны Ближнего Востока, Балканы, Испания. Многие ученые отмечают, что в пограничных между Западом и Востоком культурных общностях вступают в конфликт такие взаимоисключающие тенденции, как открытость и закрытость культур, «всемерная отзывчивость» и самобытность, космополитизм и охранительность (85, с. 213). В. Е. Багно считает, что «постоянное колебание между двумя полярными тенденциями является не только единственным, но подчас и единственно возможным для подобного типа культур динамичным фактором их развития» (18, с. 419—420). Пограничные культурные общности представляют собой феномены большей сложности, чем Запад и Восток, взятые по отдельности. В культурную общность интегрированы и западные и восточные элементы. Таким образом, подобные общности представляют собой систему, построенную на противоречиях культурных элементов. Например, характеризуя противоречивость русской культуры, Н. А. Бердяев называл Россию Востоко-Западом и утверждал, что в России сталкиваются и приходят во взаимодействие два потока мировой истории – Восток и Запад.

Влияние особенностей культуры на формирование личности изучал И. С. Кон. Он провел сравнение западной и восточной моделей личности с учетом социокультурных требований. Западная модель человека, по его мнению, является активно предметной, и западная культура формирует личность в процессе внешней деятельности, в деяниях и поступках. Восточная, особенно индийская, культура не придает такого значения предметной деятельности, утверждая, что творческая активность, составляющая пружину личности, развивается лишь во внутреннем духовном пространстве и познается не практикой, а в акте мгновенного озарения, инсайта.

Согласно эволюционным и цивилизационным концепциям, культуры и цивилизации развиваются во всем мире по более или менее одинаковому пути в соответствии с общностью обстоятельств, с одной стороны, и единообразием человеческой психики – с другой. Сходство культур отдаленных регионов следует рассматривать как примеры независимого, параллельного развития. Например, много общего находят в своих культурах японцы и финны. Это научное положение оспаривал американский антрополог Ф. Боас. Он считал, что подобного рода совпадения могут быть следствием культурной диффузии, а не культурной эволюции. Эта мысль была высказана Боасом еще в 1888 г. Подобных антиэволюционных взглядов придерживались Р. Бенедикт, К. Леви-Стросс, М. Мид, Э. Сепир (Е. Sapir), Г. Триандис (Н. Triandis), Г. Хофстеде. Так возник противоположный эволюционизму взгляд на природу культурных общностей, который в наиболее яркой степени проявился в кросс-культурных исследованиях.

Кросс-культурные концепции основаны на сравнении ценностей и социально-психологических особенностей психики и поведения людей в различных общностях. Основное внимание ученые уделяли сравнению принципов построения тех культурных общностей, которые возникают на планете диффузно.

Основное внимание ученые обращали на взаимосвязь таких феноменов, как культура и личность. В конце 20-х – начале 30-х гг. XX в. стало разрабатываться направление, получившее название «Культура и личность». У истоков этого направления стоял Ф. Боас. В 1932 г. его ученица Р. Бенедикт (1887—1949) опубликовала статью «Конфигурации культуры», в которой выдвинула идею о фундаментальных различиях между культурами, детерминированных системами взаимоотношений и ценностей. Бенедикт опиралась на идеи Ф. Ницше об аполлоновском и дионисийском началах в культуре и утверждала, что межкультурные различия объясняются прежде всего различиями в индивидуальной психологии, поскольку культуры – это индивидуальная психология, отраженная на большом экране.

В годы Второй мировой войны Р. Бенедикт занялась изучением японской национальной психологии. Она использовала собственную методику «дистанционного изучения культуры», которая включала анализ научной и художественной литературы, дневников военнопленных, просмотр японских кинофильмов, интервьюирование проживающих в США японцев. Бенедикт никогда не была в Японии и не знала японского языка, но на основе собранных материалов написала знаменитую книгу «Хризантема и меч» (1946). Японская культура рассматривалась ею как иерархическая по своей сути, основанная на точном знании каждым членом общества своего места в нем и своей роли. Р. Бенедикт описала японскую культуру стыда, противопоставив ее западной, прежде всего американской, культуре вины с этическим акцентом на божественных заповедях. Книга «Хризантема и меч» получила неоднозначную оценку в Японии и на Западе. Бенедикт упрекали в антиисторизме, западном этноцентризме, в том, что она нарисовала портрет не японца, а японского военнопленного. Однако эта книга стала классической работой зарубежного японоведения и культурной антропологии в целом, работой, к которой до сих пор с интересом обращаются исследователи разных стран.

Выдающийся американский этнолог М. Мид (1901—1978) считала, что культурный характер складывается на основании закономерностей психической жизни. Она в течение 25 лет изучала различия между современными и традиционными культурами и написала замечательные книги «Культура и мир детства» (1988), «Иней на цветущей ежевике» (1972), в которых описала три типа культур.

Первый тип – постфигуративные культуры. Каждое изменение в культуре происходит настолько медленно и незаметно, что деды не могут представить себе для внуков никакого будущего, отличного от их собственного прошлого. Прожитая жизнь оказывается схемой будущей жизни внуков. Старики считаются образцом для подражания, их мнения и нормы поведения не подвергаются сомнению. Такая культура свойственна традиционному, аграрному обществу.

Второй тип – конфигуративные культуры. Люди не придерживаются традиций жестко, поведение предков не рассматривается как модель. Преобладающей моделью становится поведение современников. Однако разрыва в преемственности поколений нет, поскольку сохраняются такие элементы культуры, которые способствуют осознанию принадлежности человека к культурной или этнической общности. К таким элементам относятся: язык, религия, миф об общих предках, историческая память, богатая подвигами героев или общими страданиями. Эту культуру можно связать с индустриальным обществом.

Третий тип – префигуративные культуры. М. Мид предсказала возникновение такого типа культуры, в которой не предки и не современники, а сам ребенок находит ответы на основные вопросы бытия. В этом случае старшие не требуют от молодых повторять их собственный опыт, жизнь родителей не является моделью для детей. Однако разрыва отношений между поколениями не происходит, поскольку взрослые также получают возможность учиться у своих детей. Такую культуру легко увязать с постиндустриальным, или информационным, обществом.

М. Мид подчеркивала, что межпоколенные отношения зависят от темпов научно-технического и социального развития. Межпоколенная трансмиссия культуры включает в себя не только информационный поток от родителей к детям, но и молодежную интерпретацию современной ситуации, влияющую на старшее поколение.

Т. Г. Стефаненко отмечает, что в современном обществе можно найти некоторые указания на то, что прогноз М. Мид сбывается. Тенденция к росту влияния сверстников на процесс формирования ценностных ориентации подростков и одновременное снижение влияния семьи зафиксированы в многочисленных эмпирических исследованиях российских и зарубежных ученых (176, с. 20).

Развитие кросс-культурных исследований в последней трети XX в. обозначилось введением новых понятий в психологическую науку и разработкой новых направлений в изучении поведения индивида и группы. Культурные различия как принципы построения различных общностей привлекли внимание современных психологических антропологов. Американский психолог Гарри Триандис (см. фото) ввел понятие культурный синдром, обозначающее определенный набор ценностей, установок, верований, норм и моделей поведения, которыми одна группа культур отличается от другой» (90, с. 44). Он выделял три культурных синдрома: «простота – сложность», «индивидуализм – коллективизм» и «открытость – закрытость». Голландский антрополог Гирт Хофстеде создал собственную модель различия культур. Он выделил четыре параметра в культурах: дистанция власти, индивидуализм – коллективизм, маскулинность – фемининность и избегание неопределенности. Поскольку положения обеих моделей совпадают, мы рассмотрим психологическое измерение культур, пользуясь обеими.

«Простота – сложность» устройства культурной общности характеризуется, по мнению Г. Триандиса, отношением людей ко времени. Чем сложнее культура, тем более внимательно люди в ней относятся к времени. «На Западе, – отмечает Н. М. Лебедева, – время понимается как линейный вектор от прошлого через настоящее к будущему. Во многих культурах Востока время рассматривается как непрерывность повторяющихся циклов в природе и человеческой жизни» (90, с. 44—45). Основные признаки «простоты – сложности» культуры это:

– отношение ко времени, выражающееся в ценности и восприятии времени;

– ролевые требования;

– открытость отношений;

– полезависимость и поленезависимость;

– отношение к критике;

– степень доверия вербальному или невербальному общению. Основные различия представлены в табл. 17.1.

Таблица 17.1. Различия между культурами по параметру «простота – сложность»

Н. М. Лебедева подчеркивает, что к простым относятся культуры Африки, Латинской Америки, Ирана; к сложным – культуры, достигшие постиндустриальной фазы развития, в частности США, Японии; к средним относятся культуры Греции и Италии (90, с. 45).

Проиллюстрируем отношение людей ко времени на примере описания пунктуальности, данного М. Вебером. Он приводил несколько характеристик отношения ко времени, свойственных современной европейской и североамериканской протестантской культуре, при этом связывал в тесный узел понятия времени и деловой этики:

– Помни, что время – это деньги. Тот, кто мог бы ежедневно зарабатывать по десять шиллингов и тем не менее полдня гуляет или лентяйничает дома, должен считать, что он истратил сверх того еще пять шиллингов.

– Помни, что кредит – деньги. Тот, кто оставляет у меня еще на некоторое время свои деньги, после того, как я должен был вернуть их ему дарит мне проценты.

– Помни, что деньги по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги.

– Помни пословицу: тому, кто точно платит, открыт кошелек других. Человек, рассчитывающийся точно к установленному сроку, всегда может занять у своих друзей деньги, которые им в данный момент не нужны.

– Помни, что все это показывает, что ты очень пунктуальный человек (39, с. 71—72).

Речь здесь идет не столько о практической мудрости, сколько о выражении некого этоса. «Честность полезна, ибо она приносит кредит, – подчеркивал Вебер, – так же обстоит дело с пунктуальностью, прилежанием, умеренностью – все эти качества именно поэтому и являются добродетелями». Таким образом, Вебер подчеркивает выгодность моральных качеств личности.

Испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет разделял культурные общности на два типа в зависимости от отношения людей к времени. В первом случае люди ориентированы на прошлое, во втором – на будущее. Он писал: «Шпенглер утверждал, что греко-римский мир был не способен постигнуть время, рассматривать свое бытие как нечто протяженное во времени; он жил лишь «точкообразно», настоящим моментом. Я склонен думать, что этот диагноз ошибочен или, по крайней мере, смешивает две вещи. Античный человек страдает поразительной слепотой в отношении будущего. Он просто его не видит, как дальтоник не видит красного цвета. Зато он укоренен в прошлом. Прежде, чем принять решение, он отступает назад, он ищет в прошлом прообраз сегодняшней ситуации; и погружается в прошлое, как водолаз в скафандре, чтобы потом, найдя там ответ, применить его к разрешению современных проблем. Поэтому вся его деятельная жизнь некоторым образом – воскрешение прошлого. Таков архаический человек, и такими были почти все древние. Это не полная нечувствительность ко времени, а несовершенное его восприятие – будущего нет, прошлое преувеличено. Мы, современные европейцы, наоборот, ориентированы на будущее; для нас определяет не то, что было до, а то, что придет после. Поэтому нам и кажется, что античность не знает времени» (132, с. 293—294).