Текст книги "Соблазн. Проза"

– Это за моей деревенькой. Будете довольны. – И хитро подмигнув, добавил: – К сведению отдыхающих: в деревне магазина нету. Но тётка там торгует на дому – за небольшую наценку. По-человечьи, да. Потом можно ко мне – по огурцы. Как по грибы. Меня Семёнычем кличут.

Это он так, вероятно, намекал о плате за услугу проводника.

«А то, что я тебя подвожу – не в счёт? Хмырь болотный!»

– Поглядим, – ответил Вансан вслух.

В деревеньке, где большая часть домов красовалась заколоченными крест-накрест окнами, зашли к человечьей тётке за водкой, потом отправились на огород мужичка-хитрована по огурцы. Домик его выглядел тоже заброшенным.

– Дача, почитай. Бабка жила да померла. Огурчики растут, почитай, сами по себе, для внучат. А так чего ж… Не хотите купить? Домичек мой.

Этот домичек неприятно царапнул сознание Вансана своей нарочитой игривостью. В ней чувствовалась болезненная натянутость и какая-то провокация на склоку – вот что-то похожее испытывал в настоящий момент и сам Вансан.

Мужичёк выпил, захрустел огурцом, и слегка махнул, как бы зачерпнул ковшичком ладони воздух – дескать, по коням.

И поехали смотреть рыбное место. Оно сразу Вансану не поглянулось: совершенно голое, в проплешинах от коровьих копыт поле, лишь кое-где ржавевшее скудной травкой. Узенькая речушка, глубоко взрезав суглинок, выписывала немыслимые кренделя, будто спугнутая змея, а угрюмый ландшафт окрест навевал мысль о полигоне, где недавно испытали секретное оружие: повсюду торчали в разнобой искорёженные металлические трубы, валялся хлам. И лишь в самой дали, почти у горизонта, впечатление скрашивала синяя полоска леса. Петя вообще не проявлял интереса ни к чему, лишь курил, глядя под ноги.

– Нет, слишком… дико как-то у вас тут. – И подчеркнул как бы: – Я не доволен. Худо.

Семёныч ещё выпил и пообещал место получше. Доехали до леса и на первой же сырой канавке забуксовали. Семёныч, смущённо потоптавшись, отправился куда-то за подмогой. Поглядев ему вслед, Вансан поделился впечатлением:

– Ну не разбойник? Сейчас приведёт ватагу оборванцев с дубинками и ага.

– Это в сказках, – сказал Петя, но взгляд его наполнялся тупой затравленностью.

Принялись собирать и подкладывать под колёса хворост. Откуда ни возьмись, явились два странных молодых человека в одежонке явно не со своего плеча и молчком взялись помогать выталкивать машину.

– А вы откуда, ребята?

– Оттуда, – показал рукой парень с подбородком вдвое больше, чем следовало бы. И в том, как монументально он это сделал: вытянув руку и на некоторое время застыв неподвижно, – было что-то от ходульно-выспренного драмкружка.

– Из профилактория, – добавил второй, щупленький, с круглыми неподвижными глазами в розовато-гнойных ободках, наподобие проржавевшей оправы очков-велосипедиков.

Вансан машинально обратил внимание при въезде в лес на мелькнувшие среди сосен железные коричневые ворота и тёмно-зелёный дощатый забор, и мельком подумал о преувеличенных размерах заграждения: «Это явно не дачи… А что ж тогда?»

Наблюдая за тем, как по-свойски разговаривает Петя с нежданной подмогой, Вансан вдруг понял, что пришедшие – «не-здо-ро-вы», и едва не взвыл от отчаяния.

– Отец, – сказал Петя, – дай ему сесть за руль, – и кивнул на парня с дегенеративным подбородком. – Он классный водитель. Вмиг вырулит на сухое место.

– Откуда знаешь, что классный?

– Я ему верю.

«А я нет», – мысленно огрызнулся Вансан и, пряча в карман ключи, побежал затенённой стороной просеки навстречу скачущей гнедой лошади с маленьким всадником, косые туманные лучи освещали седока лишь по плечи и оттого волосы на голове его смотрелись золотистым шлемом. – «Тут ещё и шлемоносцы водятся», – напрашивалась наружу шутка, но какая-то внутренняя паника одолела настолько, что без приветствия он воззвал:

– Паренёк, помоги вытащить машину!

Всадник осадил коня и, помигав белёсыми ресницами на возникшего перед ним незнакомца, сказал добродушным звонким голоском так, будто регулярно вытаскивает из грязи проезжих:

– Хомут надо взять.

– Возьми, пожалуйста! Это далеко?

– Та не-е, – и, хлопнув по лошадиному крупу ладошкой, поскакал в указанном кнутовищем направлении. Запыхавшийся Вансан вернулся к машине, с тревогой оглядел своих добровольных помощников. На лице у парня с фантастическим подбородком застыла детская обида. Щупленький же стоял безучастно.

– Зря ты ему не позволишь попробовать, – шепнул Петя. – И я бы посмотрел, поучился. Не каждый день сталкиваешься с классным водителем.

– Слушай, Петро, ты лошадью когда-нибудь вытаскивал машину?

– Нет.

– И я нет. Это ведь тоже интересно. Тоже опыт.

Услыхав за спиной конский топот, поспешно обернулся.

Когда машину выдернули на сухое и ровное место, Вансан поблагодарил паренька и спросил, сколько он ему должен за хлопоты. Тот подумал, поморгал и простодушно ответил:

– Мне хочется конструктор купить, – и назвал цену.

Выруливая из леса, Вансан видел в зеркало, как двое из профилактория машут вслед руками, обратил на это внимание сына, и Петя, высунувшись в окно, помахал им тоже.

– Зря ты не дал ему порулить.

– Боже мой, Петяй, они же… – и прикусил язык, а вместе с ним и слово «дебилы».

«Что же это такое – сплошная дебилизация вокруг, да и только. Откуда, почему?!. – и с опаской подумал про китайцев, говоривших: не дай вам Бог жить в эпоху перемен… Хотя кому как интересно».

И следом, язвящей насмешкой, другой афоризм: консервация человечества – в шизофрениках!.. А это-то откуда?»

Вскоре выехали на асфальт. У Вансана разболелась голова, он остановил машину и вышел пройтись. Когда вернулся, Петя устраивался за рулём.

– Разреши, я поведу.

Секунду-другую Вансан колебался и – сел рядом.

Ехали куда глаза глядят, не сверяясь с картой и не спрашивая ни у кого дороги. Петя был сосредоточен, уверен в себе, лишь сообщал, что хочет повернуть туда или сюда. Вансан не возражал и сдерживал себя от замечаний даже тогда, когда тот разгонял машину сверх меры. Ладно, говорил себе, грохнемся, так грохнемся, – по крайней мере, сразу решим все проблемы. И спрашивал себя с удивлением: «С чего бы такие дикие мысли?»

Уже в сумерках повернули к реке. О ней Петя сам вызнал у бабки, шедшей от колодца с двумя вёдрами на коромысле. Он был доволен собой, но заметно устал.

– Может, я сменю тебя? – предложил Вансан. – Темнеет, а ты без очков.

– Зачем мне очки? Очки придумали люди, чтобы обманывать самих себя. Всё что надо, глаза видят и так. А чего не видят, значит не надо.

На развилке притормозил:

– Почему-то мостика нет… – прищурясь, огляделся. – Бабка сказала: скоро.

– Кто её знает насчёт «скоро». У иного мужика километр – семь вёрст, а у бабы – все пятнадцать. Ты, главное, смотри п-п… (подбросило) под ноги смотри. Давай все-таки я… совсем уж ничего не разберёшь!

Петя вдруг резко затормозил, и машина качнулась вперёд так, точно попала носом в воду и стала тонуть, затем пошла обратно, «всплывая», ударилась задними колёсами.

– Приехали… кажется, – проговорил Петя озадаченно и открыл дверь. Вансан тоже вылез посмотреть, куда они «приехали». Передние колёса повисли над обрывом, дно которого в сумерках не просматривалось. Перевёли дух.

– Та-ак, а почему мы фары не включили?

– Где ж река-то? – Петя занервничал.

– Река, очевидно, будет завтра. А пока давай разводить костёр. Палатку ставить будем?

– Мне не надо.

Пока Вансан обследовал местность, Петя разложил костёр и теперь, облачившись в полушубок, отсвечивал бритой головой.

– Что-нибудь сварить бы…

– Попозже. Скажи, ты сердишься на меня?

– Да нет вроде. Мелочи жизни. Другое дело, без очков-то… Это я виноват. И свет мы не включили почему-то. Ты не знаешь, почему?

– Да как ты не понимаешь: очки – это коварство, выдуманное людьми. Для самообмана. Я всё вижу, абсолютно всё. Насквозь. Всю подноготную этого мира.

– Всё да не всё, – пробурчал Вансан и сел в машину. Усталость сразу навалилась, как оглушила, и он уснул. Несколько раз просыпался, потому что Петя принимался рубить дрова, мутно видел языки пламени костра, мелькание бритой головы, и снова засыпал.

Продрогший и с затёкшими членами, выкарабкался в густое молоко тумана. Вытянув руку, едва различил пальцы. Костёр едва тлел. Петя, скрючившись, лежал подле, укутав голову воротником полушубка, тихо посапывал. В чайнике – использованная заварка. Похоже, чаёвник израсходовал всю пачку. В кастрюле с пеплом пополам растоплен запас сливочного масла. Взорвавшиеся банки с тушёнкой и со сгущёнными сливками лежали в полуметре от кострища.

Из-за косогора робко показался бок мутно-оранжевого солнца.

– Знаешь, о чём я подумал ночью? – сказал Петя, проснувшись каким-то осунувшимся. – Когда ты спал…

Вансан наклонил голову, выказывая внимание.

– Я подумал… – Петя потёр лицо грязными ладонями, – что очень просто тебя убить. Ты абсолютно не позаботился о безопасности.

Вансан пожал плечами и отвёл взгляд.

– А заварку зачем всю израсходовал?

– Представляешь, я упал. Выпил чифирь и с копыт. Я хочу ещё поспать, – и он повалился на бок и закрыл глаза.

Часы в залог

Машина висела, зацепившись днищем о край обрыва, не очень глубокого, но обещавшего значительные повреждения при падении.

Перебираясь через овраг, Вансан вкусно напился из родника, отчего в первый раз за всё утро вдохнул полной грудью и посмотрел на прояснившееся небо, которого до этого вроде и не существовало.

Проторчав на шоссе с полчаса и не дождавшись ни одной машины, направился к деревеньке неподалёку. Тут пронесся мимо «Уазик», но даже не притормозил, хотя Вансан замахал ему обеими руками.

– Ну, губерния!..

В первом доме ковырявшийся во дворе мужик не стал даже разговаривать, когда Вансан попросил у него лопату, просто отвернулся, окинув прежде тяжёлым враждебным взглядом. Хмыкнув, Вансан пошагал к другому дому. В чистом дворике, заросшем розовым клевером, никого не было, и он прошёл к сенцам и постучал в дверь. Из дома вышел сухощавый старик и с немым вопросом уставился на незнакомца.

– Лопату не дадите? Застрял тут неподалёку… – и прибавил для чего-то: – С сыном.

– Лопату? – озабоченно переспросил старик и растерянно оглядел свой двор. – Сейчас поищем, что ж.

– Да, как же, лопату ему! – раздался из дома взвинченный женский голос. – Батя, не вздумай дать! Слышь! Возьмут, и чёрта лысого назад получишь!

– Да ладно тебе, – вяло отмахнулся батя, вытаскивая из сарайчика старую штыковую лопату. – И по секрету вроде, шёпотом: – Володька от неё убёг… – помял губами что-то во рту, прибавил, хмыкнув: – А черепушка у нево, что моя коленка, – и старик поддёрнул штанину, обнажив тощий скукоженный сустав. – Вот дочка и лается на лысых чертей. Брошенка.

– Тогда уж пускай оставляет в залог чё-нито! – Из сеней вышла сердитая и крепко сбитая молодая баба и подбоченилась («Румяная!.. картинка! – мелькнула у Вансана шальная мысль. —Такую бросать как-то и… неразумно»). – А как же! Вас тут много проезжих, а нам чтобы купить чего, переться во-она куда… и есть ли там лопаты? Да и цены нынче кусачие. У нас тут ни работы, ни зарплаты.

И баба презрительно и бесцеремонно уставилась на незваного гостя глазками болотного цвета.

Вансан снял с запястья часы и протянул ей. Ему не то, что веселее сделалось от столь радушного приёма, но взбодрило.

– Вот так-то оно надёжней, – удовлетворённо проговорила брошенка.

Батя её смущённо и в то же время горделиво посмотрел на пришельца и поскрёб ногтем кадык в кустике седых волосков.

Вернувшись к своей вынужденной стоянке, Вансан стал натаскивать землю под передние колёса, укрепляя вдобавок камнями, затем, когда можно было не опасаться сползания, взялся срезать дёрн из-под днища. На это ушло около часа. После чего, наказав проснувшемуся Пете не прикасаться к машине, опять пошагал к шоссе за помощью. Однако выйдя в полынное поле к развилке просёлка, где они вчера повернули влево, увидал легковую иномарку и двух мужиков, отрывавших доски от развалившегося строения, некогда, вероятно, служившего птичником или свинарником. Мужики настороженно повернулись к подошедшему незнакомцу, полагая, вероятно, застигнутыми за разорением чужого имущества.

– Ребята, не могли бы вы меня дёрнуть?.. Тут неподалёку

– А-а, – сказал один облегчённо. – Хорошо. Вот только погрузим несколько досок на багажничек, мостик надо подремонтировать через ручей.

Ремонтники оказались из Москвы, отдыхали с семьями у реки, до которой Вансан с Петей вчера так и не добрались.

Петя стоял около машины, которая теперь накренилась больше прежнего, и что-то соображал.

– Зачем ты это сделал?! – едва сдерживаясь от выброса возмущения, спросил Вансан.

– Да ты просто не видишь: тут можно проехать! А я вижу!

– Да? И что же ты видишь?

– Надо использовать этот уклон для разгона и с ходу выехать на ту сторону оврага. Если б ты не насыпал под колёса земли и не навалил камней, то получилось бы запросто…

– Понятно! – Вансан от бессилия уразуметь логику Петиного поступка обернулся к приехавшим с ним помощникам. – Непонятно только, зачем нам на ту сторону!

– Нет, вы поглядите, – обратился Петя уже ко всем, – здесь только не нужно бояться, я всё рассчитал. Здесь чудесная кривая, и по ней машина пойдёт как по дуге.

– Петро, ты эту самую кривую неправильно оцениваешь, – возразил водитель иномарки, присаживаясь на корточки и оценивающе оглядывая овраг. – Машина по своим габаритам вряд ли впишется в неё. К тому же, внизу сплошной песок – его туда паводком тысячу лет, может быть, сносило. Забуксуешь, как пить дать.

– Да? Вы думаете? Тысячу лет?

– Уверен.

– Но может, всё же попробовать? – пробормотал Петя без прежнего энтузиазма.

– А зачем, раз мы подъехали? Прицепим, дёрнем, без всякого риска. Потому как риск – от безысходности. Вы же, как я понимаю, не испытания на прочность проводите…

Словом, заново пришлось копать…

Поблагодарив москвичей и отлив им несколько литров бензина из канистры, «путешественники» порулили на шоссе: нужно было доехать до магазина, купить продуктов, взамен уничтоженных Петей. Сейчас он сидел рядом, мрачно сосредоточившись на своих мыслях.

– И всё-тки, – сказал он, очнувшись, – всё-тки я прав: моя теория о зрении верна, но мне нужно всех в этом убедить. – И он шлёпнул себя по колену. – Убедить!

– Угу. А зачем? Есть ли такая необходимость?

– Но тебя-то я убедил?

– Не очень.

– Я буду стараться.

– Как угодно.

– Ты чем-то недоволен?

– Вовсе нет. Думаю, чего купить, чтобы похудеть.

– Купи чего-нибудь сладкого, на мозги влияет благотворно.

– Поглядим – сориентируемся.

Ему поскорее хотелось оказаться у реки, поставить палатку и заняться рыбалкой.

– Хочу поймать рыбину. Большую. Вот таке-енную!

– Хотеть не вредно. Ты соразмерь своё желание со своими возможностями.

– Ехидничаешь?

Несостоявшаяся рыбалка

Лесную дорогу к реке перегородили лесовозы, грузили сосновый кругляк. От нечего делать Вансан решил посмотреть. Среди ожидавших проезда машин узнал иномарку… Двое знакомцев-выручальщиков стояли неподалёку и терпеливо наблюдали погрузку. Сообщили как старому приятелю:

– Уже скоро управятся. А где сын?

– В лес пошёл прогуляться.

– Не заблудится?

Вансан беспокойно оглянулся:

– Да не должен… по идее.

Спросивший (это именно он объяснил Пете несостоятельность переезда через овраг) закурил и, как о чём-то само собой разумеющемся:

– Давно заболел-то ваш сынок?

«Стало быть, заметно», – с тоской подумал Вансан, нехотя ответил:

– Да не очень. Вот проветриться решили. Вдруг поможет…

– У меня есть друг, дока по этой части, могу дать телефон. А ещё старец знакомый… он тоже лечит. Живёт в берлоге на опушке леса, питается подаянием. Будет, я думаю, рад вашему визиту…

«Это уж точно!» – усмехнулся Вансан.

Когда дорога освободилась, поехали за иномаркой – их пригласили расположиться рядом по берегу…

– Ну что, сперва перекусим, затем займёмся стойбищем?

– Давай, – согласился Петя.

Разложили покупки на газете, примостились, Петя начал с мармелада, Вансан выпил стакан пахнущего горелой пробкой вина…

– Слушай, валим отсюда, а? – неожиданно попросил Петя, так что Вансан поперхнулся.

– Почему?

– Не нравится мне здесь.

Вансан поглядел на реку, плавно огибавшую их песчаный пригорок с высокими соснами, на противоположный берег, где расстелился роскошный луг, уводивший глаз к звонко-голубому горизонту.

– А по мне, тут замечательно. Посмотри, какое величие простора. И осень будто замерла и прислушивается – не пора ли к холодам поворачивать? Последние, может, денёк-другой…

– Ну, поехали, прошу тебя!

«Он хочет повести машину, раз выпил…» – подумал Вансан, и, решил проверить:

– Но… – и потряс бутылкой.

– Ничего страшного, я сяду за руль.

– А ты после…

– Чего ж не понятно? Если мы не улетели в овраг, это означает – не суждено. Хорошо, я буду аккуратен.

– Договорились. Но из леса я выеду сам.

Петя торопливо стал собирать съестное в сумку.

Поравнявшись с лагерем москвичей, Вансан почёл уместным попрощаться.

– Куда это вы? – удивились их отъезду.

– Вот, поехали, говорит. Либо дальше, либо – что скорее всего – домой. Спасибо за телефон врача.

Беглого взгляда хватило, чтобы оценить компанию – женщин и девушек, готовивших обед у костра, мужчин, налаживающих рыболовные снасти, и остальное – деревянный стол, скамейки, опрятные палатки – всё понравилось Вансану, так что он пуще прежнего пожалел об отъезде.

На шоссе поменялись местами. Петя сразу взял с места в карьер.

– Не гони, мы ведь не знаем, всё ли в порядке после вчерашнего… может, тормоза шалят.

– Я чувствую, что всё хорошо. Это не машина – танк. И если б вы не помешали, я бы вывел её из оврага.

Вансан промолчал, но давешнее напряжение вернулось.

– И всё же я прошу тебя…

Петя резко затормозил и выскочил из машины, крепко хлопнув дверью.

– Дальше поезжай один, коли так. Ты меня задёргал совсем. Я приеду сам!

– А ты хоть знаешь, где находишься?

– Ничего, разберёмся, – и направился через дорогу к автобусной остановке, где стояла девочка во всём жёлтом. Подняв над головой правую ладошку, а левую оттопырив на уровне пояса, она стала пританцовывать с разворотом то в одну сторону, то в другую. Пересев за руль, Вансан медленно поехал следом за сыном. Тот круто развернулся и побежал в противоположную сторону. С визгом колёс развернувшись, он догнал убегавшего – острое желание поколотить неслуха вспыхнуло с непреодолимой силой… но беглец опять сменил маршрут на противоположный. Вансан так же внезапно успокоился: «Ничего, побегаем. Посмотрим, кто раньше утомится.» Петя скоро запыхался и остановился, потом сел рядом, как ни в чём ни бывало, и дальше поехали молчком. Ближе к дому в лобовое стекло стал лепить снег с дождём.

Петин сон

Из-под дивана, на котором спал Петя, вышел котёнок и так лихо покрутил башкой, что все четыре лапы его разъехались в стороны и он коснулся пупком пола. У него малахитовые глаза – один голубой, другой серо-зелёный. В глубине малахита голубого теплится удивление, в серо-зелёном —озорство искрит. Ждёт лишь внимания, чтоб напроказить… Ну-ка – оп-ля! Кувырок. Теперь хвостиком помахать…

Вансан погрозил котёнку пальцем и, накинув пальто, вышел из дома покурить.

Ему сразу бросилось в глаза: растопыренные ножницы на перилах, словно растянутая шкурка высушенной лягушки.

Две сучки подбежали к крыльцу и вопросительно шевельнули из стороны в сторону пенно-пышными хвостами. Одна белая с чёрными пятнами, другая чёрная – с белыми: мать и дочь.

– Привет, родственнички, – мимо них по вымощенной тропке – в уборную, собаки, высунув языки – улыбаясь как бы, – потрусили за ним. – Кыш, Тинка-ботинка, кыш и ты, Белка-побелка!

Собаки остановились в позе ожидания, удерживая на весу по правой лапе и по-прежнему улыбчиво приоткрыв дёсны.

На крыше сарая два воронёнка сидят рядышком, прижались друг к дружке. Пасмурно.

«Вот-вот зарыдаю от умиления», – усмехнулся Вансан.

У загона перед сараем, облокотясь о штакетник, – Владислав, в валенках с калошами, телогрейке и вязаной шапчонке набекрень.

– Привет, сосед! – окликнул. – Закурим?

Из-за штакетника высунулись две козьи головы, одна с рожками, другая комолая.

– Ты их как-нибудь зовёшь?

– Жена зовёт. Одну Фомка, другую… забыл как. А, егоза! Надо им на лбу накорябать. Или краской, мож? Фомка спокойная. А эта – у-у! – шкода… и всего-то шмакодявка безмозглая. Даром что с рогами. Щенок мой – видел уже? – с завода я его привёл, Диогеном кличу… он её за бок цап и таскает, такая надоедная. А ей хоть бы хны. В бочку его – я будку из неё соорудил – забирается и спит. А Диоген круги нарезает и хнычет.

– А я котов своих воспитал на свою шею, – затянувшись, подхватил Вансан. – Закрыл камнем дыру в полу: чтоб не хозяйничали без меня – устал прибираться после них. И роняют всё подряд. Игры им, понимаешь!.. И вот, представь, будит заполночь грохот: это рыжий Пентя сдвинул камень лбом – ничего себе? Пуд весом! И тут как тут – уже у моего уха примостился, Мур-мур. На другую ночь камень поувесистей примостил да ещё кирпич сверху. Думал, теперь спокойствие обеспечено. Не тут-то было! Уже белый, Котофеич, соизволил посетить. Естественно, опять горный обвал. И в ногах у меня устроился. Ну и лбы у вас, братцы, говорю – бараньи. Теперь ещё один прибился, совсем малыш, но задатки безобразника уже видны… Одолели.

– М-да-а. А Пётр как?

– Да спит.

– Не было вас что-то. В картишки, думал, срежемся.

– Сыграем ещё. – Вансан поднял лицо к вершинам берёз.

***

Эту запись Вансан прочёл в тетради, найденной под диваном, откуда выгребал окурки и другой мусор (Петя последнее время не утруждал себя опрятностью).

Читая, поправлял машинально стилистику, убирал орфографические ошибки.

«Со мной приключилась вот какая история… Назвать её сном язык не поворачивается: настолько он явственен… нечто вроде параллельного мира, если таковой всё же существует. И довольно странный, скажу я вам… Странный хотя бы потому, что рассказать его кому-либо из знакомых, попросту говоря, невозможно. За сумасшедшего могут и не принять, однако впечатление останется не из лучших. Ну а держать язык за зубами – дело не столь тяжкое, сколь… неясное. Ну, неясное, скажем, для меня самого. Может, я и в самом деле шизоид? Хочется, знаете ли, иметь об этом некоторое понятие. Да-с.

Ну так вот. Вы готовы слушать? А я как-то всё ещё в сомнениях…

В детстве мы все, вероятно, переболели приключениями. И это понятно. Но я замечал за собой, что чем хлопотнее в обыденной жизни моей, тем охотнее я предаюсь фантазиям. То есть чуть что – я хлоп! – и уже среди персонажей Жюль Верна, Сабатини, плаваю, понимаете ли, в Саргасовом море или иду рядом с Дерсу Узалой. А потом стал замечать: обхожусь без известных персонажей – один, сам по себе. И в коллизиях ничуть не менее любопытных и опасных.

Так вот сия метаморфоза, странноватая антимония произошла совсем рядышком с нашим дачным участком. Мне поручили укрыть яблони еловыми ветками от зайцев. Прошлой зимой я, не помню точно, то ли поленился, то ли что помешало, не укрыл, и эти ушастики полакомились, хотя деревца уже заматерели и можно было надеяться, кора не придётся им в аппетит.

Сел я на автобус и поехал на дачку. Собирался я там пробыть недолго, лишь сходить в лес лапника нарубить, а укутать в другой раз… Ночевать то есть не собирался: натопить выстуженный домик – дело не реаль, да и нужды особой не было. Даже и поесть с собой ничего не взял, рассчитывал вернуться аккурат к ужину.

Приехал, взял топор, верёвку и отправился… А погода случилась тёплая, солнца не было, но как-то так спокойно, безветренно, спешить некуда, и хотелось побродить, подышать хвойным настоем, подумать… И я свернул с нахоженной тропинки и углубился в лес на холме. Там, где наш сосед, Влад Михыч, видел лисьи норы со своей приблудной собочарой. И сразу ещё лучше стало, словно самим собой быть разрешили. Глаза ширше распахнулись. И дивно же, так дивно вокруг, что… ох и ещё раз ох. С высоченных сосен каплет, снег под ногами хруст-хруст – сдобно, как яблоко на зубах. И нет никаких забот, ну не существуют они даже… Бродил, бродил, утомился, присел спиной к стволу на сухую проплешину меж корнями, закурил. И сквозь ольховый подлесок заприметил я полянку, а поперёк ель упавшую. Любопытно. Да и кстати: с неё-то мне и рубить сподручнее. Пробираюсь и: неподалёку у большущего каменюки… нет, это даже не камень, а сопочка почти, одна сторона пологая, а другая вертикальная, точно срезана. И у этой вертикальной стенки шалаш пристроен. Ну, ясно, ребятишки возились, им интересно строить свои землянки, или что они себе ещё воображают: блиндаж? Заглядываю: шалаш наподобие вигвама – шесты приставлены к каменной стене, переплетены гибкими прутьями и поверху, значит, накрыты лапником. Тёмное пятно кострища и приличный запас дровец. Ладно, не моё дело… Пока был занят лапником, подул влажный ветерок, снежок полетел, этакими разлохмаченными шерстинками. И я подумал, что шалаш устроен с подветренной стороны и в хороший морозец в нём можно переждать непогоду. Ну, ветви я связал, да, знать, пожадничал: стал взваливать на загривок и чую – тяжело. Нет бы убавить – рывком одолеть попробовал. Пронзило тут поясницу. Предупреждал отец когда-то: не шали с тяжестями, я мимо ушей пропустил. Бросил вязанку, дотащился до вигвама. А снежок в это время повалил пуще прежнего, и ветерок вдруг запел тоненько так. И всё это над головой сплошной белой шалью. Пугаться не тот случай, рассудил я, дотащиться до участков задача выполнимая. Вязанку разве что бросить придётся. Тут ветер поутих, и хлопья снега стали опускаться вертикально, и в одну минуту принакрыл меня приличным слоем, почему я и решил ретироваться в шалаш и разжечь там костерок. В конце концов, всё проходит, и снег, Бог даст, скоро прекратится. И вы знаете, как приятно: огонь перед глазами, а в проём, – который, кстати, можно запахнуть дерюжкой, тут сбоку притороченной, – снежная занавесь. И – размечтался я… шалаш этот вовсе не ребятишки соорудили, а разбойнички современные, и надо бы вовремя убраться… но разморило, и незаметно я закимарил. Очнулся – костёр едва тлеет, а в проёме входа моего убежища не видно ни зги. Подбросил в костёр дров, глянул на часы: три часа показывали стрелки. Но разве я сюда добрался не в третьем? Что же, три часа ночи получается? Ничего себе! Единственное успокоение – отсутствие боли в пояснице. Ночь – не ночь, а домой двигаться надо. Метель улеглась, небо звёздное… Прежде чем затоптать костёр я некоторое время глядел на огонь. Куда спешить? – дома, чай, решили: я заночевал на даче. Голод, однако, заставил поторопиться. И я шагнул к костру… То, что произошло в следующее мгновение, я смог объяснить много позже, а пришедшее на ум тогда: всё же я сплю! Земля подо мной разверзлась – дыхание перехватило, и я бухнулся в воду. Теперь главное, стало быть, не утонуть… Барахтаясь в кромешной тьме, я вдруг понял и удивился: вода вовсе не холодная, скорее тёплая… Хорошо-то хорошо… но одежда намокает и тянет… Из последних сил, забирая по кругу, в расчёте натолкнуться на способное меня поддержать. Рука коснулась каменного дна. Ощупью добрался до сухой тверди. Отдышавшись, обследовал свой спасительный брег и, оказалось, что это скорее островок, так что вскарабкаться вверх возможности не представлялось. И тут я сообразил, что мне жарко. Сосредоточившись на этом ощущении, я догадался: можно раздеться и выжать одежду. Вспомнил о зажигалке и трясущимися руками стал поспешно её разыскивать. И – о счастье! – вот она! Я вертел её в руках, дул на неё, пытаясь таким образом высушить, и всё не решался зажечь. Надолго ли её хватит? Что вокруг увижу?!. и другие суматошные мысли роем носились в голове. Тут я ещё вспомнил: в кармане куртки лежат кости от курицы, я их для соседской Белки захватил. Завернул в газету и, чтобы не замаслить карман, упаковал в целлофановый пакет. С радостью убедился: бумага намочена лишь с одного края. Вот тут я перестал суетиться и опустился на корточки… Итак, я приготовился. Сейчас чиркну колёсиком по кремню зажигалки, подпалю свёрнутую в трубку газету и – огляжусь. Однако прошла ещё вечность, пока я решился. Чирк! – пламя не возгорелось. От неудачи зубы мои стиснулись, заломило затылок. И… снова настраиваю себя на строгую последовательность: правильно крутануть колёсико – раз… есть! Боясь даже скосить глаз в сторону, я подношу язычок пламени к бумаге, и едва она занялась, потушил зажигалку. Пока огонь разгорался, я не дышал…

И вот я увидел каменный котёл, как бы перевёрнутый вверх дном. Размером в небольшой спортзал или лучше сказать – бассейн под куполом. В дальнем конце – некое сгущение темноты, точно ход… Островок же мой единственный в бассейне. Ещё успел заметить в воде странных рыб – насквозь прозрачных, так что виден скелет. И – дрова неподалёку от островка, очевидно свалившиеся сюда вместе со мной. Невольно запрокинул голову, тут факел мой потух и я разглядел наверху лишь очертания пролома. Что ж, теперь, по крайней мере, кое-что прояснилось… Надо выловить из воды дрова… Но что за скелеты там? Поразмыслив, опасно или нет соприкасаться без одежды с прозрачными рыбинами, я стал разыскивать куриные кости. Найдя пару штук, попытался разжевать. Не тут-то было. Для этой курицы нужны зубы собачьи. Ладно, в конце концов, даже если б удалось изловить рыбину, всё равно понадобился бы костёр. Делать нечего, я лёг на тёплые камни в надежде дождаться рассвета, когда из пролома в своде пробьётся хоть какой-то свет. Заснул, как нырнул, и проснулся, как вынырнул. Но времени минуло, очевидно, несколько часов. Свет из пролома сочился хотя и слабее, чем я надеялся (неужели я задёрнул дерюгой вход в шалаш?), но кое-что стало различимым. Во-первых, дрова, их я сразу вытащил на сушу, во-вторых, спины рыбин, совсем почему-то меня не опасавшихся. Изловчившись, я подвёл под одну из них рогатинку и выбросил на «берег», но слишком сильно, она чуть не сыграла назад в водоём. Я бросился на неё и придавить руками и коленями. Никакого заряда электричества, чего я смутно опасался, не последовало. И дальше добычей я распорядился гораздо смелее. Сунув в жабры моей добычи ветку, я оглушил её и затем, переведя дух, на всякий случай привалил булыжниками. Дело оставалось за малым – употребить её в пищу. В сыром виде эту прозрачную, хотя во всём остальном и нормальную вроде рыбину мне представлялось съесть не вполне безопасным. Чёрт её знает вместе с потрохами!.. И вообще не ясно, куда меня угораздило провалиться – в тартарары или в ядерный отстойник. Что там ни соображай, а ощущение некой ирреальности всё же не покидало меня, также как и озноб – скорее психологического, чем атмосферно-температурного свойства. Ладно, думать, как выкарабкаться отсюда, будем, пожалуй, попозже. А пока я стал перебирать дрова в надежде отыскать достаточно сухие, чтобы развести костёр. Но увы… Тогда я решил настрогать лучин для ускорения процесса сушки. Складень я нашёл в кармане брюк и решил, прежде чем тупить лезвие о дерево, выпотрошить рыбину. Кстати, она, побыв на воздухе, приобрела привычный вид, стала непрозрачной. Формой она напоминала осетровых, хотя судить о видах не берусь, поскольку в нашем пруду давно уже никого, кроме ротанов, не водится. Вспомнив о пруде, мне вдруг сделалось так муторно, что я даже застонал. Боже мой, как же мне выбраться отсюда?! От этой вспышки отчаяния непроизвольно я впился зубами в рыбину и, оторвав кусок, принялся жевать. Это, как ни странно, помогло мне задавить в себе душевную cумятицу и почувствовать вкус пищи, и оказалось (или то с голодухи?), рыбье мясо напоминает варёных креветок, и если б чуток соли, то… Я бросился к своей одежде, не сомневаясь, что пузырёк с солью, который я обычно брал в лес, когда ещё летом ходил по грибы, никто кроме меня вытащить не мог: он провалился в дырку кармана за подкладку. Итак, я был с солью! И вообще – удивительно, какие резкие перепады могут происходить в психике человека. Только что меня ужаснула почти до обморока безвыходность моего положения. И вот сейчас, по-прежнему находясь в том же каменном «оазисе», я пришёл в неописуемый восторг, обнаружив пузырёк с солью. Ну не знаю, с чем и сравнивать. Причём, несопоставимо же – свобода и горстка соли.