Текст книги "Соблазн. Проза"

– Ну… тут бы я тебе скостил. В твоём возрасте скорее стройная талия тебя обезобразила бы. Ставим плюс. Это чтобы ты не заподозрил меня в излишнем пристрастии. Далее. Алчность. Алчен ли ты, мой френд?

– Аки сущий на земле.

– Это как понимать?

– А так и понимай.

– Нет, ты давай без фокусов, попроще, попроще будь…

– Хорошо. Что у меня есть? Квартира, куда из Германии то и дело приезжает бывшая жена – повидаться с внуком, детьми… Я хочу сказать – не хоромы. Потому сплошная суета и маята.

– А дача как же?

– Вот когда дострою и решу, кому завещать…

– Ага, вот почему ты не торопишься достраивать. А ты собери в тот ковчег всех…

– Так и мыслю.

– И чтоб все там перецарапались.

– Это меня и беспокоит.

– Выходит, не алчен?

– Решай сам.

– Угу. Пока оставим вопрос открытым. В остатке – блуд, уныние, гордыня. Блудил? Про сегодняшний день не пытаю…

– Я б тебе ответил, не будь ты знаком с моими детьми.

– А это как понимать? Донесу?

– А вот так и понимай. В конце концов, с какой стати ты взялся меня экзаменовать? Исповедоваться будем у батюшки.

– Послушай, это уже второй вопрос остаётся открытым. Про уныние даже не спрашиваю.

– Почему?

– У тебя каждый вторник депрессия либо истерика. Сегодня как раз вторник. И последнее. Гордыня. А? И не надо делать свой лик задумчивым, будто взвешиваешь. Итак, по всем статьям… почти… кругом грешен.

– Грешен или почти грешен? Ты уж будь любезен! А то, что ж: казнить нельзя помиловать! А всё-тки, с чего ты вдруг по реестру меня решил прогулять?

– Да я и себя заодно тоже…

– Однако меня принародно, а себя, значит, втихомолку? Не есть ли сие – иезуитство? Ханжество…

– А знаешь, о чём я сейчас подумал?

– Ты не уходи от ответа… Ну и о чём?

– Вот, например, с армии и до окончания института у меня прошло семь лет – непостижимо насыщенный период моей жизни, поэтому, наверно и длившийся, длившийся нескончаемо долго. Как полагаешь, отчего так? От молодости? От острого восприятия всего? Зато, смотри, последующие семь лет мелькнули – я даже и не заметил. И вспоминаешь – будто не о себе… А вот если взять сегодняшний день… до сегодняшнего дня… О-о!

– То и вообще как будто не жил? До каких же лет ты намерен прожить? Тридцать годков ещё? Не много? Но если учесть, что пятьдесят с большим гаком ты уже прожил и не заметил как… Главное осознать и успокоиться, что всё преходяще… И вселенная в том числе. Ну, коли имелось начало, то и конец быть должон… А с другой стороны, эти твои годочки мелькнули потому, что ты не дегустировал каждую минуту. Вкуса жизни не ощущал так остро, как ныне. И тридцать могут быть не столь и короткими… и куда боле, может быть, примечательными! А?

– А ведь чего-то я успеть старался. Планы громоздил. Где они, планы? Я даже не представляю, о чём говорить…

– Короче, тебе тоже следует умыться. И ты перегрелся не на шутку, потому и небо кажется с овчинку… А ещё ехать не хотел. Вон твоё полотенце, неча моё хапать.

– Иди уж…

Попутчики

Пока Валерьян отсутствовал, явились попутчики – два ухоженных господина примерно нашего возраста. Один покрупнее, помассивнее, с бульканьем в упитанном теле бодрого и здорового духа. Другой – масштабом помельче, зато с холёными усиками, ну почти Пуаро. Оба – с первого взгляда – в полном порядке и бархатном достатке. У таких молодцев всё предусмотрено – от бутылки коньяка до маникюрного набора. Они превентивно радушны с каждым новым знакомым, дозировано корректны, но решительны – в смысле, никакой робости или нарочитой вежливости. Выражаясь метафорически, в естественном соку и, стало быть, в постоянном отличном тонусе. Короче, предельно самостоятельны и удачно воспитаны – в самую меру, без рассусоливания. О подобных экземплярах хочется говорить долго, предполагая всё новые прекрасные качества, даже природную, само собой разумеющуюся добродетельность хочется приписать им априори. Но лучше сказать – надёжную добротность. И, главное, они всегда себе на уме.

Обычно за таким обликом сразу угадывается солидная профессия: она невольно накладывает свой отпечаток – защитным флёром корпоративности. Облик – визитная карточка – должен соответствовать внутреннему содержанию. Лично я за версту чую: передо мной народ серьёзный.

Однако ж кто такие? Банкиры? Из администрации какой-нибудь региональной? Опытные – ну видно же невооружённым взглядом, – тёртые калачи, знают себе цену, раскованные поэтому. Офисные работники, не какая-нибудь пузатая мелочь конторская: умеют себя и подать и внедриться в любую компанию. И держатся на плаву красиво, вроде благородной рыбы-меч, не придерешься, с ненавязчивым достоинством. С едва-едва заметной снисходительностью-вальяжностью. Для острастки – предупреждения: не суйся дальше положенного. В укор всем остальным – не очень самостоятельным, не очень самодостаточным (мы с Валерьяном так, должно быть, и выглядим), не дотягивающим до принятого в высших эшелонах стандарта. А вот на эдаких, солидных, дотягивающих, как они, надо признать, глядеть приятно. Особенно женщины млеют. Надёжны потому что на все двести пятьдесят пять процентов. Остальным мужичкам (нам с Валерьяном опять же) остаётся лишь потупить очи, дабы заздзря не расточать яд зависти… Ну, хватит! Заело меня, что ли? С чего бы? По реестру грехопадений мы уже прошлись нынче, довольно! Но заело зело! Хм.

Ну, здрасте-здрасте, как хорошо – как прекрасно: такие приятные соседи – везение необыкновенное! Это о нас с Валерьяном, хотя его-то попутчики мои ещё не лицезрели. Впрочем, сие ласково обогревающее пламя исходит от более габаритного и гладко-щекастого – он инициативу, очевидно, проявлять привык, и получается у него – изящно и без выпендрёжа. Впрочем, не след забывать пословицы, умными людьми замечено: мягко стелет, да жёстко спать.

– А в хорошей компашке и выпить не грех. А у нас имеется. Было бы желание. А оно есть? Есть, я надеюсь. И потолковать и побалагурить. И никаких баб – никаких помех и утеснений с их стороны, без тормозов то есть. Да? Да, конечно!

И легко всё это произносится, вкусно даже, обаянием так и окуривает и обволакивает. В предвкушении, так сказать. Оттого невольно мне опять думается: надолго ли хватит ему столь щедрого благодушия.

Второй мужичок помалкивает, но тоже улыбчив – можно заметить: вкрадчиво слегка; успевает переодеться в спортивный костюм и на столик выставить снедь припасённую. Тут как раз и Валерьян на пороге – умытенький, причёсанный, прилизанный даже и с мерцающим серебром в бородке – вступает в искусно созданную атмосферу приятия всего мирского, потому охотно и удачно включается в общение…

Откуда и далёко ли? Ай-яй-яй, как интересно. Неужели в горы? И даже в скит? О-о!.. – и не понять: искреннее восхищение или насмешка затаилась?

Вот этого не люблю: когда Валерьян выдаёт и выносит без согласования на общее обсуждение наши с ним планы… да ещё не свершённые. В этом смысле я мнительный.

– Нам бы с тобой, Анатолий, тоже в скит, а не на конференцию. Да? – крупненький да кареглазый к своему коллеге, помельче и покруглее, обращается, с подмигом. И тот дипломатично соглашается:

– Пожалуй, Серж. – И нам поясняет: – А то мы всё безопасностью занимаемся. Вот он из органов, а я из разведки – теперь вместе, объединёнными усилиями на страже…

И дальше по очереди вперебив, подхватывая и уточняя:

– На страже банковской системы, – тот, покрупнее, Серж. – Голову сломали, как чужие денежки сберечь.

– А всё учат нас, всё опытом накачивают, – кругленький Анатолий вставляет, – бедных и глупеньких полковников.

– Ну, по крайней мере, не столь богатеньких, как наш виц-управ, – уточняет и развивает мысль крупный Серж. – Полтора лимончика отстегнули ему за здорово живёшь – для поддержки портков.

– Премия, так сказать, – поясняет полковник помельче, Анатолий. – Или по-современному – грант. Красиво жить не запретишь.

– Отдохнуть на Карибы желаете? Извольте.

И всё это проговаривается с насмешечкою, между прочим как бы – то есть в промежутке меж нарезкой сырокопчёной колбаски и разливом булькающим по стаканам… с оттенком каламбурности.

– Ну! Вздрогнем, что ли, за знакомство? Как там у Штирлица? Мы ведь всё же его коллеги. Прозит!

Сцепились

– А всё же позвольте уточнить… – проведя ребром ладони по влажным губам, продолжает крупный полковник Серж. – Вот мы с товарищем, так сказать, по работе валандаемся, и называем это отдыхом – от семьи, от забот, а вы, если не секрет, каким случаем?.. в скит, я имею в виду. Да и вообще. Меня всегда интересовало, как люди находят свой путь, свою дорогу, тропку, если угодно. Знаете, я – дитя эпохи атеизма. Куда деваться – не переделаешь судьбу.

– И что? – настораживается мой Валерьян.

– Как что? Быть может, такого периода в истории больше не будет. Когда-нибудь эпоху нашу будут изучать по высказываниям таких бражников-безбожников, как я. Мамонт вымер, но мамонт успел вякнуть. И моё мнение нужно записать для потомков. Чтобы они могли понять, что такое продукт безбожия. И с чем его кушают.

– Вы думаете, им будет интересно?

– Деградируют если совсем, то возможно, и не будет. Вот, скажем, что есть за субстанция такая – мысль? Что есть мышление? Сознание – что такое? Как так получается, недавно услыхал, что язык вроде вируса в мозг забрался… И получается, не язык создал мозг, а мозг подстроился под язык. Что происходит, собственно говоря, под луной золотой?

– Да, – кивает полковник Анатолий. – Одним некое видение, другим импульс внезапный, толчок, прозрение, побуждение к…

– Побуждение? – И я вижу, Валерьян начинает заводиться на излюбленную песнь, ему подискутировать, что жажду утолить. – Побуждение?

Вот вам классика: на ловца и зверь. Ну – ну. Впрочем, чего мне, соглядатаю?

Таких диспутантов я называю любителями суесловия. Они начитаны, они наслышаны, они информированы, они, наконец, эрудиты – ну типа знатоков из телеящика. Но им, собственно, ни до чего нет дела. Они лишь по пьянке словоохотливы. Снимают стресс этаким образом. И, слава Богу, безобидны именно поэтому. Другое дело чиновник при культуре. Этот уже забьёт не только словцом…

– А вообще-то, – продолжил Анатолий, – у одного моего знакомого на сей счёт имеется оригинальный пассаж. В эпоху безбожия, говорит он, формировалось отношение к религии как к элементарной и плоской системе. На самом деле, религия – это одухотворённые образы знания. И далее у него такое развитие темы: наука есть та же религия, только незаметафоренная. А что такое метафора? Это квинтэссенция большого объёма информации. Когда же наука заматереет, наберёт достаточное количество подробностей, она станет поневоле превращать большие блоки знаний в метафоры – для удобства и скорости обращения. Станет метанаукой. То есть, образно выражаясь, новой религией. Но будет это не раньше, чем точные науки сольются в метафорах с науками гуманитарными. Иначе говоря, сделаются одухотворёнными. Моралью и нравственностью обрастут.

– И что? Отменит другие религии? – Валерьян выглядит недовольным – похоже, своим выступлением мелкий полковник снизил накал его собственного вдохновения.

– Этого я не знаю. Может быть, новые метафоры будут включать их в себя.

– Он хочет сказать, – вставил полковник Серж, – что есть государство, которое заботится о том, чтоб дымили паровозы, гудели заводы, планировались волейбольные площадки и водопроводы… И есть религия… чтоб этим всем материальным продуктом пользовались приличные люди, не какие-нибудь неодухотворённые… И есть Бог над всем этим – наблюдать за всеобщей нравственностью… разнузданности чтоб не было.

Оставив без внимания сей словесный зигзаг, Валерьян вернулся к своему.

– Икона у меня мироточить стала однажды.

– Икона? Какая? – оживился полковник Серж.

– Николая Второго.

– Так вы монархист?

– Да! – гордо вскинулся Валерьян. – Монарх – хозяин земли русской. Ему незачем у самого себя воровать. Оттого и порядок был во всём. Помните Российское средневековье? Глава семьи – государь. А монарх – государь государей, подотчётен лишь Богу. Государство строилось от семьи.

– Вы имеете в виду Византийский принцип единения, союз государственной власти и духовной? Религия как составная часть общегосударственной политики?

– Вы, должно быть, разные книжки читали, – вставил, посмеиваясь, маленький полковник.

– Но он же отрёкся, – гнул своё крупный полковник. – Был бы порядок, разве б отрёкся?

– У вас неверные сведения. Отречение – фальшивка. Ближайшее окружение сфабриковала ту бумажку. Фитюльку! Всё это, знаете, откуда…

– Па-агодите… Это вовсе не меняет дела. Если сами дворяне сфабриковали и скинули затем своего предводителя, значит, не было порядка в датском захолустье. Система не выдержала. Системный сбой. Кризис власти, можно сказать. То декабристы покушались, то вот, как вы говорите, ближайшее окружение. Те не смогли, а эти сумели. То есть свои же и скинули… власть только потом не сумели удержать. Большевики оказались шустрее… или деньжат им больше из-за бугра подкинули. Хотя вот, честно говоря, я не представляю: имел ли такие полномочия и возможности ваш государь-император до 17-го года, какие имеет теперешний наш президент? Так что у нас с вами налицо самое настоящее самодержавие, да ещё какое! А? Вы не согласны? Так о чём мы спорим? И давайте-ка по второй, а то я что-то плохо въезжаю в суть…

Полковник выпятил верхнюю губу ковшичком – то ли вживаясь во вкус выпитого, то ли подыскивая словцо поточнее – для следующего выпада. И глаза при этом слегка выпучил – признак фанатизма? Вот чего опять же не люблю.

– Ну а что, всё это интересно. Да вот только…

– У? – настораживается Валерьян как настоящий охотничий пёс на гоне.

– Как быть с имуществом?

– Каким имуществом?

– Вот я училищем руководил. Так батюшка мне: отдай немедля. Ну да, когда-то это принадлежало церкви… здание, я имею в виду.

– Надо отдать.

– А ребятишек куда ж, на улицу, чтоб хулиганили? Фонари бить?

– Причём тут это? Фонари какие-то!

И ослепляющая вспышка эмоций – оба диспутанта заводятся с пол-оборота, как выражаются механики, и – до брызг слюней.

– Разве я аренду ему не платил?! Ещё как платил! В зелёненьких…

– Да причём тут аренда?! – Валерьян чуть не вскрикивает, подпрыгивая и ударяясь головой о верхнюю полку. – Каждый раз мы решаем прикладную задачу как главную, каждый раз расчленяем общий замысел Божий и приходим потому к расчленённому же решению, не полному то есть… И опять утыкаемся… К примеру, миф об Адаме и Еве мы всякожды вспоминаем как иллюстрацию к какой-либо конкретной теме, привязываем к чему-то тоже не полному… Этой теме, видишь ли, нужна лишь часть мифа, и мы выдёргиваем одну из массы подробностей… а потом удивляемся, что решение частично… и что поняли его иначе, чем нам бы хотелось. А оно изначально не может быть цельным, потому что задача поставлена некорректно!

– Согласен. Но! Природа человеческая… такова!

– Какова?

– Такова! А вот что есть рождение религии? Разве не скачок сознания на более высокую ступень развития? Тут смена мировоззрения. Организация новой психологии, психики. Мировосприятия. Понимание мира обновилось, усложнилось. И Бог – при нынешней науке – всё равно Бог? Сейчас говорят: с Большого взрыва началась вселенная. И – где остался рай? А Бог? Не есть ли Он руководитель всего Космоса? Но кто тогда создал Космос? Ёлки-палки! И ва-аще!.. получается, что приматы попросту стремились походить на человека, живя рядышком с ним, как всякое животное, перенимали повадки, но так и не стали гомосапиенс? Так скажите мне, в конце концозов, кто ж таков человек-то? Пришелец из Космоса? А эволюция где? Дарвин куда подевался? И ещё: с каким прицелом создан мозг человеческий, если он используется всего процентов на пять от его возможностей? И кем создан? Богом?

«Н-да. В чём – в чём, а в этом телеэфиру не откажешь – все теперь подкованы. Я тоже любитель научно популярных… Но до чего ж ныне полковники стали любознательны. Никогда б не подумал».

Полковник икнул, помял верхними зубами нижнюю губу. Похоже, он и сам догадался, что произошёл некий сбой в логике его рассуждений. И стал, очевидно, изобретать способ выкрутиться. Наконец ухмыляется, подмигивает коллеге и мне заодно подмигивает тоже, давая понять, что намеренно изобрёл ребус: как, мол, теперь оппонент перекусит расставленные сети?

Валерьян же оцепенел, глазами остекленел, несколько секунд беззвучно шевелит губами, пытается, вероятно, привести в голове мысли к некоему знаменателю. А полковнику Сержу вроде того и нужно – он нарочно, видать, подзуживает, подстрекает, дразнит…

– Вот я читал… – продолжает он извлекать из себя информацию. – Недавно где-то читал, да… Или по телевизору? Ну не важно. Булгаков… Слыхали о таком писателе? Михаил Афанасьевич. Так вот он пришёл к выводу: христианство исчерпало себя в нашей стране.

– Исчерпало?!. – воспрянул Валерьян. – В ту пору, когда он жил? Вполне возможно. Смутные, жестокие времена… Человек потерял всякие ориентиры.

– Чем же сейчас, по-вашему, они не жестокие? Или у всех ориентиры перед носом? По-вашему – возрождение на дворе? Да они всегда были жестокими. Всегда.

Валерьян:

– Мне думается, вы намеренно мешаете метафору о Небесах Духа с астрономией. И с яблонями на Марсе. Вот только зачем? – не пойму. Всё дело ведь в том, кто как верует. Но как любит повторять один мой хороший знакомый: то, что способствует созиданию человека – хорошо, а что – разрушению, плохо. Элементарно, нет? Град Божий, по-вашему, что?..

На лице полковника разлилось сияние тожества.

– Во-от, и все вы так. Где границы у метафоры? Создатель, природа, абсолют, божество… Плавающая метафора. Плавающая – не очень понятно, согласен. Разноуровневая, может быть? Для каждого интеллекта – свой уровень понимания проблемы и соответственно метафоры? Не знаете? А-а! Чуть что – не знаю. А надо знать, раз уж… проповедуете.

– Что я проповедаю?

– Па-агодите. Другой вопрос. Почему мы, русские, были под татаро-монгольским игом сто-око лет, если мы такие умные и смек-калистые? Отчего это нам, если мы такие правые и правильные, Бог не помог? А-а, понимаю, один князь другого предал, один другого подсидел… Где же и княжеская порядочность ваша, если брат на брата побежал жаловаться врагу земли русской…

– Погодите-ка. Погодите! Сами-то погодите! – выставил Валерьян перед собой свои матовые ладони, удерживая будто чужое словоизвержение. – Там была другая мораль, другое мировоззрение! Нельзя выдёргивать под сегодняшнее солнышко прошлое, не учитывая ту психологию, то развитие социума… Да, и кстати, я недавно тоже кое-что прочёл – в журнале. Совершенно новый взгляд на историю Руси. Не нашествие было в 13-м веке, не иго обескровило русский народ, а космический катаклизм… Много повымерло от удара и радиации. Кто остался в живых, поголовно болели и обессилили. Соседи по пространству попросту избегали посещать места катастрофы… А татаро-монголы, что ж, пришли к уже порушенному. Ничем и поживиться особенно-то не смогли. Нечего было брать. Что там осталось после кометного удара? Очень убедительная теория, уверяю вас, с приведением фактов изысканий. Почитайте. Мы последствия той глобальной катастрофы ощущаем до сих пор. И чернополь – лишь подтвердил это, выявилась масса интересных фактов… чудовищных! Понимаете, следы чернопольской радиации не совпали со следами от космической атаки. Тогдашняя катастрофа имела гораздо больший масштаб! Неизмеримо. Понимаете? Нам вроде как всего лишь напомнили чернополем – чтоб не заносились, не гордились… Кроме того дали повод обследовать пространство и дали подсказку в разрешении многих вопросов. В том числе и загадку ига этого самого монголо-татарского, о котором вы упомянули. А православие, между прочим, оказалось целебным приютом на русской земле для обездоленных, пострадавших от всяческих невзгод и разочарований…

– Лю-бо-пытно, – полковник Серж почесал большим ногтем за ухом и затем гладкую свою щёку. – Я знаком с историей, археологией, геологией… («Ух ты какой подкованный», – восхитился я невольно и без всякого сарказма: полковник явно перешёл в другую фазу опьянения, и речь его сделалась внятней, а мысль собранней.) Вы полагаете, специалисты согласятся? У них столько фактов нарыто… Да не-ет, то что нарыли за всё время, никуда не деть. История – это ж наука нешуточная! Но, может быть, в самом деле, и это ваше открытие не надо исключать? Как одну из причин. Метеорит… а чо, вдруг было. Ну и пусть будет в добавление. Я не против новых открытий.

Но при этом полковник улыбнулся ехидно:

– Но что вы хотите этим сказать? Патриотизм заел? И монголы с татарами нас не одолели бы, не случись кометы вашей?.. Я больше чем уверен, что это никому не нужно… и журнал ваш, небось, тоже никто не покупает и, значит, не читает. Кто у нас сейчас вообще что-нибудь читает? А? То-то же. И никому нет дела до вашего великого открытия. Никому, понимаете? Всем до фени – была Русь такой или этакой. И теперь – есть она или нет её… Точнее, недоброжелателям до нас даже больше дела, чем доброжелателям. Потому что недоброжелатель заинтересован, по крайней мере, в нашем развале, в нашем крахе, чтоб захватить ресурсы. А доброжелателю – именно до фени с кисточкой… Знаете, я тоже кое-что читал. Я ещё тот читарь, из прошлой эпохи. Угу, у одного вашего священнослужителя поднаторел: землю, дескать, Бог создал для того, чтобы пополнить ряды ангелов (к люциферу-то много ушло тогда, вы в курсе, надеюсь). И вот когда достаточно наберётся праведников – а в небесной бухгалтерии тот день и час известны доподлинно! – тогда и наступит апокалипсис. И, между прочим, получается вот что! Значит, если я лично – уже к имеющимся праведникам – тоже стану пушистым, то тем самым, получается, я приближу конец нашего мира! Этот самый апокалипсис. А?! Туши свет, ребята! Так ведь? Или не так?

Валерьян между тем приуныл и заметно заскучал, упершись локтями в колени и сгорбившись. Явный признак, что накопил отчуждение или даже отторжение. У него в этом смысле градация чёткая. До определённого момента он держится в рамках, но затем происходит взрыв… Нервная система такая, говорит он, вернее – хвастается почему-то этой своей системой. Импульсивность непредсказуемая.

И я поспешил, как говорится, смикшировать…

– Вот вы упомянули слово пространство. Слово, надо заметить, ключевое. Судя по всему, вы человек не только специалист в деле безопасности, но и в целом широко образованный…

Мой довольно спокойный тон и скрытая лесть заставили Сержа отодвинуть стакан и, слегка откинувшись корпусом, с любопытством воззриться уже на меня.

– Можно по-разному относится к отдельным людям… важно понять, чем они полезны или вредны для про-стран-ства! Все мы только тем и занимаемся, что создаём информационное про-стран-ство. И это существенным образом меняет ход событий не только самого прос-тран-ства, но и сообществ, государств и каждого в нём отдельно взятого индивида.

– Пожалуйста, Иван Саныч, – поднял свой перст полковник Серж, – произносите слово слитно. А то режет слух. Без обид.

– Хорошо. Так, о чём я?.. А! И вот отчего важно насыщать пространство не чем попадя, всяким хламом-дымом, и тем более злобой, мерзостью, а настоящими ценностями – любовью, совестливостью, правдивостью… Потому-то и почитаются в морально развитых обществах отшельники и святые – самые, казалось бы, бесполезные люди, с материальной точки зрения. А почему? А потому что сила их молитв за нас с вами, психическая энергия такова, что впечатывает свои образы на космической субстанции – на, условно говоря, – карте памяти. И затем считывается теми из нас, кто готов принимать… Так что религии – естественно, их культовые принадлежности, храмы, обряды – есть не что иное, как транспортация образов для установления связи с Богом.

– А экстрасенсы? – как-то лениво перебил уже полковник с усиками, Анатолий.

– Ну, простите, у экстрасенсов – совсем, знаете ли, иные… э, задачи. Всё упирается в психологическую установку и доброжелательность тех, кого они там, наверху, выбирают – те, кто за нас молится. Проще говоря: Творца или демона. И рано или поздно информационные накопления создадут (и создают!) в пространстве эффект саморазвития общества, его сознания. Речь может идти всё о той же ноосфере, по Вернадскому. Так что разница между каким-нибудь Кашпировским или Гробовым, оболванившими полстраны через халяву, и – оглянемся назад в прошлое, – Платоном – очень существенна. Не так ли? И если б Платону предоставили возможность вещать во всеуслышание и во всёувиденье, как нашим современным целителям в кавычках, то…

Бытовое электричество

Тут я заметил, что меня уже не слушают. Тоже разболтался – не выдержал искус полемической лихорадки. Мои спутники корпоративно – и забавно! – сфокусировались на полных стопках, и я благоразумно погас. Трудно, согласитесь, владеть чужим вниманием в такой ситуации. Да и чего, собственно, ерепениться? Ведь я экскурсант, и не забывай этого.

– Ха-алстух у тебя больно хорош, – то ли похвалил, то ли сыронизировал гладкощёкий Серж, глядя на своего коллегу. Анатолий потрогал свой кадык, пожал плечами:

– Я ж его снял и упрятал. Как только вошёл сюда и переоделся. Ты не заметил разве?

– А я вот помню, память у меня ещё молодая… – и скосив в мою сторону хитрый глаз: – Врезалось в карту памяти. Хороший галстук!

– О да, – кивнул Анатолий и при этом усмехнулся чему-то далёкому, во всяком случае, не рядом находящемуся. – У меня их штук сто и плюс один штук. Чуть забрезжит праздник, тёща тут как тут, и без всякой подначки в подарок новый галстук мне – от широты души, вероятно, хотя я их только в командировку и повязываю. Я жену спрашиваю: слышь, говорю, Ленуль, вы меня с Всякашвили перепутали, что ли? Я галстуками не завтракаю, не обедаю и не ужинаю. Даже предпочитаю жвачку, если уж на то пошло…

– А она?

– Она? Не поняла. Но обиделась. На всякий случай.

– М-м.

– Она у меня женщина… и при шубе и при модных штанах.

– Ну… у других и того нет. Тебе хоть не скучно. Кстати. Пословица. На обиженных воду возят.

– Думаешь?

– Стараюсь… думать.

– А ты философ. Это они, хоть раз в неделю, но думают. Мышлению завянуть не дают. Слыхал про Декарта?

«Это полковники, кажись, между собой уже пикироваться начали… – сообразил я. – По инерции».

– И не говори. Сознают своё сознание. Но я не философ. Вот один мой знакомый, тоже доморощенный, тот да-а – мудрец. Так вот он изъясняет следующим образом: ангела любить нельзя – это что-то хрустальное. Разве что вальс разучивать в отсутствие настоящего партнёра. Хотя… как с хрустальным танцевать? Но, это ремарка.

– Ха, Ремарк сделал ремарку.

– Если бы. Помарку.

«Каламбурят. Это у них какая-то своя игра…»

Впрочем, Серж вернулся к прерванной теме:

– Ангел, видишь ли, есть идеал – он для мечтаний, а не для жизни земной. Должен быть весь набор плюсов и минусов для полного спектра эмоций. Желательно, разумеется, без ощутимого перевеса в ту ли, другую ли сторону.

– Да, лучше уж без перевеса… Я, конечно, сочувствую ей, Ленке… но когда тебя начинают кушать поедом… большими ложками начинают черпать… хлебать и причмокивать… бесконечно мельтешить… мелочить-суетить и ссучить… мутить в тебе спокойствие без всякого перерыва… А ты им, значит, всё сочувствуй, сочувствуй, сочувствуй… Надоедает, знаешь ли, сочувствовать. Кто бы тебе самому немножечко посочувствовал. Чайную ложечку хоть этого самого сочувствия влил в твой сосуд драгоценный и неповторимый… Однако им подавай лишь для себя. Себе и только себе… Это их постоянное сакраменто!.. сакраментальный вопрос: «А как же я?» Сакральный даже вопрос.

Мы с Валерьяном переглянулись. Нам обоим, похоже, сделалось неловко присутствовать при чужом задушевном разговоре: нас они попросту выключили из списка доверенных их солидной корпорации.

– А тут тапки пропали, – продолжал Анатолий, шевеля усиками.

– Тапки?!

– Ну да, шлёпанцы. Заходит, понимаешь, с улицы, хвать-похвать – нету… их у неё там бесчисленно на полке… но ей именно войлочные потребовались. Где?! – вопрос ко мне направлен, естественно. А я как раз полку эту ремонтировал с утреца пораньше, ну так по мелочи возился. Куда дел? – и всё тут. Вот я облазил все закутки на коленках. Нету! Вижу по её глазам: просчитывает варианты. Соседка заходила! – зачем? Неспроста. И тапки уволо-локала. Чтобы, значит, навести на мысль – не одна, мол, Ленка, моим расположением пользуется. Но ладно – с ней можно разобраться, она близко. А если кто со стороны? И тоже подчеркнуть решила своё присутствие таким вот макаром – бытовым воровством…

Серж усмехнулся и почесал свою бычачью раскрасневшуюся шею:

– И что?

– Что?

– Чем закончилось?

– Весь дом электричеством наполнился.

– Хо-хо.

– А тапки под полкой оказались. Я их нечаянно запихнул туда, когда возился….

– Ещё раз хо-хо.

– Ты понимаешь, в чём дело?.. Нет? И я не понимаю. Со стороны можно подумать – я умный. А я не умный, – так получается на бытовом уровне…

– А какой же ты?

Анатолий провёл пальцем под усиками:

– А не знаю. На работе вроде не дурак. А дома – сплошное электричество. Почему?

– Да ладно тебе. У всех так. И к слову. Про извечное противостояние мужского и женского начал слыхивал? Нет? Ну ты даёшь! Это ж диалектика!

– Не скажи.

– Напи-люй. Выпить надо – и нет проблем.

– Думаешь?

– Знаю. Это уж я знаю наверняка. Можешь по-ве-рить!

– Ну… ладно, – Анатолий хлопнул себя по колену. – А то сам с собой ругаюсь.

– Это интересно. А наказываешь? Себя. Мазохизмом занимаешься?

– Хм.

Я поднялся и вышел на перрон, поезд как раз остановился. За мной вскоре последовал и Анатолий. Поглядывая в окно нашего купе, где Валерьян и Серж опять уже принялись жестикулировать, он сказал:

– Пусть поспорят одни, без нас. Они ещё энергоэволюцию не обсудили и прочие новости философской мысли… а мы с вами подышим. Звёздной пылью.

И запрокинул голову в ночное небо.

«Ишь ты, поэт!» – не без досады подумал я. Но сказал другое:

– Да, им, похоже, не суть важна, но сам процесс… Только бы поспорить. Это их заводит и питает.

– И они чувствуют себя на коне! – усмехнулся мой визави.

– Ну да – ну да.

– А чёго в скит-то, в самом деле? Из простого любопытства или по делу? По велению, так сказать, души?

– Сын болен. Может, пристроить удастся…

Помолчали. Полковник подвигал сначала усиками, затем поразмял круговыми движениями поясницу. Сказал:

– Такая ж примерно история у моих знакомых. Парень, в конце концов, отказался от таблеток… но ему, правда, повезло с работой. Он, видишь ли, попал в условия близкие к армейским – вставай, делай зарядку, иди, беги, работай, обедай… Нет, условия нормальные, никакой дедовщины, просто распорядок дня, отсутствие возможности скучать, приобщённость к коллективу, ощущение своей нужности, полезности… Выздоровел, да. А так это чревато необратимыми последствиями и прогрессией, н-да… К старости душевная неприкаянность… оборачивается, короче, гораздо более тяжёлой болезнью… аутизмом, кажется.