Текст книги "Соблазн. Проза"

Валерьян встал и вышел из купе. И долго не появлялся, и я слышал его голос за стенкой. Различаю имена: Кастанеда… Фромм… Декарт… Ёлки-палки! Офигеть! Всё понятно с ним. Затеял разговор о жизни в скиту и пошло-поехало… офилософился.

Кстати, а что я решил о…? Да, вопрос на засыпку: что я думаю про свой вояж и в отношении Пети? Как-то пусто в моей голове на сей счёт, да? Единственно, о чём могу сказать теперь же и с полной уверенностью: отец Ефим, точно, нашёл себя и своё… Полюбил свой скит, как человек, построивший свой дом с любовью… «Дом, который построил Свифт…» Дом, который построил Ефим…

Да что они, в самом деле?!. – Голоса за стенкой набирали силу. Ополоумели, что ли? Не успели познакомиться – и спор учинили! Во дают. И каков же повод? Не иначе любовь с первого взгляда. Анекдотиус! Вот вам настоящий образчик ХВЗ.

Вскоре, однако, Валерьян возвращается, рассерженно сопит, заваливается на боковую лицом к стенке. И я выжидаю некоторое время: может, скажет чего? Нет, всё сопит. И я отправляюсь на разведку…

На этот раз застал там одного старика. Он по-прежнему в своих непроницаемых очках. На мой вопрос: где девушка с малышкой? – прошамкал:

– Наве-ено, им скучно со мной, ста-аиком.

– Да что вы, милейший, – зачем-то сказал я слащавенько, – у вас столько можно набраться умного… Хотя вряд ли. В моей голове такие опилки нынче! Ничего не вбирают.

– Синтетические, может? – вдруг хитро улыбнулся старик. Я даже попятился от столь неожиданного предположения – вот же язва какая, оказывается, а я подумал, что раз такой шепелявый, стало быть – чудик. И я, пробормотав:

– Вполне возможно, сударь вы мой, – задвинул за собой дверь.

То, что у него вставные челюсти, я понял. Но почему он не снимает тёмных очков? Вдобавок к беззубости – слеп?

Маша вошла в полемический раж

Маша заходит через пару минут с книгой в руках «Письма…» Флобер. Валерьян, разумеется, вскакивает. А на щёчках мамаши горячий румянец. О-о-ё-ёй-ёй – какая! И без предисловия:

– «Говорят, люди, верующие в Бога, лучше нас переносят земные горести».

Молчим, смотрим на неё, я догадываюсь: ей нужен собеседник! Конечно, это продолжение разговора, который у неё происходил с Валерьяном – там, за стенкой. Чего же он не мычит – не телится? Спохватываюсь:

– Тогда уж вы и дальше прочтите.

– «Но человек, убеждённый в существовании великой гармонии, ожидающий, что тело его исчезнет, меж тем как душа возвратится в лоно великого целого, чтобы уснуть, а затем, быть может, вселиться в тело пантеры или засиять звездой, такой человек тоже не мучается».

Валерьян встаёт и выходит. Будто в знак протеста. Ну да, он человек православный, а ему тут «вселиться в тело пантеры» предлагают…

– Он, похоже, обиделся на что-то? – смотрит Маша на меня.

Я пожимаю плечами.

Молчим. Может, Валерьян всё же вернётся? Говорю:

– Вот я иногда думаю: как же я умудряюсь так себя самого укусить? Сам себя! Ну, собственный язык, допустим, прикусываешь. Или щеку.

– Это вы о чём?

– Ну да… Зря вы так резко критикуете то, что очень мало знаете…

– Я – мало? Я этим занималась… Профессия, знаете ли, обязывает.

Так, думаю себе, надо спросить о её профессии… Но! – тут же окорачиваю сам себя. – Зачем я должен продолжать чужой спор? Я же и сути даже не понял. Но – продолжаю:

– Чувствуется некая обида на кого-то конкретно. Вот я себе так понимаю. Человека прижали обстоятельства. Небо показалось с овчинку. И единственный луч надежды – тропка в сторону храма. Ясная, согласитесь, чудесная метафора. И вот он идёт по этой тропе. Приходит. Слышит музыку, молитвы, начинает приходить в себя… и вдруг слышит, старушенция там какая-то пол тряпкой подтирает и корчит из себя хозяйку, делает замечания своим противным голоском: «Натопали тут! Ноги не могут вытереть!» И так далее. И с этим её замечанием в сознание пришедшего что-то рушится!.. И уходит. Однако на кого он обиделся? На эту старую каргу? На всех зараз? Некая подобная обида чувствуется и за вами…

«Что за чушь из меня прёт?..» – спохватываюсь я.

Маша смотрит на меня растерянно, точно сейчас только заметила, что перед ней совсем не тот человек, которого она хотела бы сейчас видеть. Да, что-то я не то гну. Да! Побить бы этого Валеру! Провокатор! Заварил кашу и смылся… а мне расхлёбывать. И вообще, что это такое! Туда ехал – дискуссию навязали, обратно – и того хлеще!

Чем, интересно, занимается её дочка в данный момент?.. Бросила дочурку и… Или там Валерьян в няньки определился?..

– Один мой хороший знакомый в таких случаях говорит: всё, что способствует продолжению рода человеческого, то – добро, а всё, что не способствует, – зло. Я, говорит, над этой формулой долго мучился, а вы над этим вопросом, похоже, лишь вчера задумались. Отсюда и весь ваш пыл. Это он обо всех так, кто с ним спорит. А в сущности…

– О чём это мы?

«В самом деле?..»

– Не знаю.

– Называется: приехали.

– Вот у Данте…

«Стоп! – сказал я себя. – Нам только Дантовы трактаты осталось сюда приторочить…»

Когда приехали в Москву, то на входе в метро столкнулись с нашей милой и непосредственной попутчицей и её малюткой, коя мило помахала нам ручонкой на прощанье. Однако Валерьян так, очевидно, не рассуждал – сделал вид, что не заметил. В этом была, наверное, своя закономерность…

– Ну и валенок.

– Что?

– Ничего.

Валерьян будто очнулся и поглядел вслед Марии, ведущей за руку дочурку… Ах, и нет уже их – толпа поглотила.

– Ты адреса, случайно, не запомнил? – Валерьян даже скинул рюкзак с плеч.

– Адрес? Нет. Мне-то зачем?.. А телефончик могу дать…

Белобородый козёл

Поднявшись в гору, Вансан слез с велосипеда передохнуть. Огляделся.

Справа, над осенним, сплошь желто-багряным лесом – треть неба без единого облачка – пронзительно-голубое. Залито солнцем. Остальное же, две трети слева, – без единого разрыва угрюмая туча, накрывшая собой садовые участки.

– Ого! Тут весело, а тут – мрак! Такого контраста я сроду не видал. И мне, так получается, спускаться в этот кромешный…

У дороги паслись совершенно белый козёл и две пегих козы. Козёл, почти вдвое крупнее своих гаремниц, был привязан за железный штырь. И пока Вансан разглядывал его, тот поначалу неподвижно стоял, гордо вскинув башку с витыми массивными рогами и длинной шелковистой бородой, трепетавшей по ветру, затем, вроде утомившись от назойливого любопытства, слегка встряхнулся, глянул на человека всё понимающим, но отстранённым взглядом аксакала и отвернулся.

– И чем же вам не нравится козёл? – спросил Вансан воображаемого оппонента, заскакивая на велосипед. – Ишь, какой симпатяга. А то придумали ругательство: козёл, козёл… Обижа-аете.

Отъехав немного, оглянулся и ещё раз посмотрел на белое изваяние животного на фоне чёрного неба.

– Был бы на машине и пролетел бы, не заметил… – Машина была в ремонте, велосипед же он позаимствовал у сына. – Козёл им, не нравится, видишь ли. А того не понимают, что это мифическое животное, на нём весь театр мировой держится. Целый мир. Не знают, потому и не понимают. Не знают, и знать не желают. Ругаться им так удобнее. Ишь вы какие!

Пробудился от боли. Ощущение было таким, будто из суставов выковыривали мозг. Некоторое время Вансан крепился, потом застонал. Но и стонать тоже… стони – не стони, никто ж не поможет. Через силу поднялся, потрогал печь – едва теплая, включил электрообогреватель. Глянул на будильник – всего лишь полночь, включил телевизор и, поскуливая, опять забрался под одеяло.

Дикторша в «Новостях» предупреждала остеречься поддельной водки, обнаруженной в магазинах Подмосковья. Вансан дотянулся ногой до телевизора и большим пальцем надавил на выключатель.

«Упыри! Не могли заранее предупредить?!. В политику свою играться б только… Отдельный человек пусть дохнет, да?» Но и ругаться, даже мысленно, было тяжко.

Вчера, приехав пораньше с работы, он, чтобы избежать столкновения с Тамарой, быстро переоделся и уже был на выходе, когда она заехала на служебной машине – с совещания какого, что ли, в администрации – и выдала ему по полной программе.

«Ты зачем против меня Петю настраиваешь! Козёл! – И зубки её, как пилочки одна над другой, – туда-сюда, туда-сюда. – Сволочь! Чтоб ты сдох, тварь подколодная!..» – и далее по нарастающей амплитуде. Такого себе она ещё ни разу не позволяла (скандалить скандалила, и без видимой причины). Вансан в растерянности отмолчался. Лишь в нервном ознобе подумал: «Это всё… конец, кажись… Хватит!» Будто «горка» посуды – хрусталь, фарфор, всё множится в зеркалах – рухнула с грохотом. Ты стоял, любовался, даже слегка оцепенел от тонкой работы знаменитых мастеров. И вдруг всё – вдребезги!.. Мелкие кусочки! Полный крах! И никаких сил не осталось. Одна безысходность.

Между тем Петин вопрос был иначе поставлен: «Почему мать с бабкой никак не помирятся?» Вансан ответил: причин, дескать, много, критическая масса набирается постепенно, а внешним поводом, как во всякой баталии, знаешь ли, обычно служит… «Ну, в общем, деньги, – и добавил поспешно, чувствуя, что может увязнуть в объяснениях: – Кстати, могло бы что-нибудь и другое… Дела житейские, они… того-с… сам понимаешь». Остальное вслух не высказывал: обе стороны в гордыне… И ничего, похоже, их не сведет с военной тропы, пока они не поймут, в чём главная причина. А все остальные у них в заложниках… Что же касается денег, то дело складывалось таким образом. Тамара предложила свекрови положить их к ней в банк на её имя, она-де обеспечит больший процент. И потом, когда возник конфликт, – отказалась вернуть денежки. Конфликт же возник по инициативе старшей тамариной сестры, приехавшей в гости, и позвонившей матери Вансана: захотелось ей, видишь ли, по старшинству внести коррективы в чужие взаимоотношения. И на этой почве старые перечницы поссорились и наговорили всякой всячины, как в адрес Вансана, так и, соответственно, Тамары. И теперь она всякий раз припоминает ему об этом, словно не её собственная сестрица наговорила, а он…

«Когда ты моими стараниями катался, как сыр в масле, и тогда ты мечтал о моей смерти!»

«Что за бред?!. Ну насмотре-елась опер, понесла-а… по мыльным кочкам.» Отвечать ему не хотелось, потому что он знал – бесполезно: она слышит одну лишь себя.

И якобы все её используют. «Вам нужно через меня как можно больше загрести!.. А потом хоть сдохни!.. Я поняла вас! Я раскусила тебя!..»

«Во дает!»

С одной стороны она как бы усложняет всё, с другой – упрощает.

«Усложнизмы – упрощизмы.» В зависимости от необходимости. Уходя, бросила: «А с матерью своей сам разбирайся! Молотит всякую ахинею, а я должна сносить?!.»

Н-да, поистине гордыня и там и здесь… Вансан опять простонал, накрывшись одеялом с головой, и почти тут же обильная испарина пробила все его поры… Он провёл по животу ребром мизинца, и в ямке ладони собралась лужица пота.

И пригрезилось ему, приснилось ли: входит к нему Петя через арочное окно (вроде как в средневековом замке дело происходит) … и вслед за ним комнату наполняет с золотистым отливом свет… точно божество входит. Вансан заворожен видением, смотрит, ждет, что будет дальше. Однако видение стало прозрачным и растворилось без следа. Оставив по себе ощущение чего-то очень хорошего.

Проснувшись, лежал, стараясь сохранить чудесный образ, с благодарностью к кому-то подумал: всё будет нормально. И укрывшись с головой, так как потному телу сделалось зябко, вновь задремал.

На этот раз ему приснилось что-то наподобие креста. Он стал присматриваться и различил дорожный перекресток. И над ним в синеватой дымке едва различимы три женских лица… вернее, четыре, но четвертое находилось особняком и прикрыто вуалью.

Вансан попробовал пойти по одной из дорог, однако она оказалась в заграждении. Свернул на другую, но и там шлагбаум опустился буквально перед носом. Хотел на третью ступить, но чей-то дикторский голос сказал: «Не трудись – и здесь заперто». «Да что такое?!» – Вансан глянул на женщин, в рядок стоявших над перекрестком в слабо освещенном пространстве. Вдруг лицо средней высветлилось, и увидел Вансан на нём улыбку… но такую улыбку, что жутко сделалось. Бросился бежать, карабкался в гору, затем полз вокруг кирпичной башни. Под ногами шатко, обсыпается, страшно сорваться. И – срывается. Но приземление удачно. Тем не менее, проснулся в приступе мучительного ужаса. Кости выламывало по-прежнему, потная голова мёрзла. Он укрылся, чтобы лишь нос высовывался, позволил себе слегка поскулить… Потом задумался про сон. К чему бы это? Дороги, женщины… Кто такие? «Нет, ну опять эти бабы! Сколько можно, в конце-то концов!..»

Что-то было знакомое… вернее, некая разгадка блуждала где-то рядом, будто в ожидании полного его пробуждения. Брезжила.

«Фу, правда, бабы эти… с секретами своими…» И тут его осенило, то есть даже так – он узнал всех четверых. Та, что в затенённости находилась, за вуалью – мать. Вансан, затаив дыхание, прислушался к себе – не ошибается ли? Нет, точно она. Именно мать может так находиться в сторонке и копить, копить упрямство, каждый раз обижаясь неизвестно чему… «Известно чему. Ильич подзуживает её постоянно…» Вансан относился к отчиму, Илье Ильичу неоднозначно. Судить не судил, но общаться с ним подолгу не мог. А на его разглагольствования о том, что мужик тогда мужик, когда женится во второй и третий раз, заметил матери: «Вот он четырежды женат и что? Доволен? Счастлив? Или сыновья в нём души не чают? Сам давеча сказывал: меньшой звонил и обещал зарезать… Даже фамилию сменил!»

Ладно. А кто же средняя? Не иначе Тамара. Кто ещё способен так улыбаться? И по бокам у неё – Лаврентия Юльевна («Склизкое какое-то имечко, не замечал?») и Лидия Исидоровна. С какой стати они-то высунулись? Помочь, что ли, мне хотят? Нелепица. Хотя… они ж врачи. Вансан и в самом деле готов был сейчас же кинуться к ним, чтобы они избавили его от мучительного похмелья (Юльевна однажды в гостях у них рассказывала, как ей на неделе позвонила подруга и упросила прийти сделать укол супругу). И может быть, действительно он отравился некачественной водкой? Чего только не бывает. Однако, потешив себя таким предположением, Вансан вспомнил жуткую улыбку Тамары и… тяжело вздохнув, плотнее укутался в одеяло.

Нет, скорее всего, дело обстоит иначе. Лаврентия – лечащий врач Пети. И она, возможно… нет-нет, этого не может быть! Но мысль о том, что Лаврентия Юльевна каким-то образом потворствует пожеланиям Тамары и удерживает Петю в больнице, занозила Вансана. Тамара ей платит, и хорошо платит… помимо презентов. («То всё жаловалась: денег нет, то вдруг иномарку прикупила». ) Зачем же ей терять такого клиента? И кроме того играет на Тамариной мнительности… А той сдуру чего только не мерещится!..

«Или я сам псих ненормальный?..»

А эта, третья… то бишь Лидия Исидоровна. Она-то с какого припёку? Уж не по мою ли душу?»

Недавно Вансан был у неё на приеме, зуб лечил. И она тогда ему сказала: «Вот ты, Вань, какой, оказывается, мне даже не хочется для тебя ничего делать… Да, я разговаривала с Тамарой. И сегодня позвоню…»

«А та, значит, ей пожаловалась, какой я плохой и ненадежный тип?.. Лгун, интриган и всё такое?.. С неё станется. В пылу ярости и не то сочинит… Ясно. Так подружки и „помогают“ друг дружке… крепить семейные узы. И ведь искренне верят… Тьфу!»

Вансан потрогал пальцем запломбированный и слегка ноющий зуб. А что, могла она туда заложить какую-нибудь бяку? И тем самым сделать меня зомби. Ну-ка, Иван, ступай домой! Ну-ка, встань на колени перед супругой своей, подставь голову свою непутевую под её кухонный топорик!

«Фантастика. Ну да что ж… почему не пофантазировать».

Ещё раз – тьфу! Лучше с дорогами разбираться. Что это за перекресток?.. И Тамара, как статуя медная, в солнечных лучах.

«Так, куда я сперва рыпнулся? Вправо?»

Там, в сторону Жестова, на берегу живописной реки, находился дачный участок, который Тамара взяла, ещё работая главбухом большого предприятия, для будущей Петиной семьи.

Дорога прямо – это, похоже, на Алтуфьево. Тамара купила там дом по дешевке у одного задолжавшего её банку клиента. Большой дом, с паровым отоплением.

Третья дорога вела… «Да-да, точно, это квартира!»

«Всё схематично, конечно, но ничего, разберем пока так».

«На четвертой дороге шлагбаума не было… что это обозначает?.. Ах да, это ж тут… я тут нахожусь». А находился он на материной даче, которую, впрочем, строил сам с помощью отчима.

«Итак».

И на жестовскую и на алтуфьевскую он потратил много сил – завозя на одну материалы для постройки, на другую – для ремонта. Тамара, разумеется, всё оплачивала (свои крохи он в расчет не брал), при этом держала себя с ним, как приказчик, сухо, надменно, не забывая напоминать, чья львиная доля средств вкладывается.

Теперь что касается квартиры… Она меняла всё по своему усмотрению, выбрасывала даже нужные Вансану вещи, его не спрашивая, он же покорно помогал, был на подхвате, завозил новую мебель, разгружал… В итоге для него в квартире не осталось места. Точнее, он перестал (его ж не учитывали) вписываться в новый интерьер. Она вроде и не захватила, но застолбила, заняла все углы по-своему, и тем самым вытеснив даже его письменный стол… и он уже не чувствовал себя дома. Каждый раз ему казалось, что засиделся и пора-пора… Тогда-то он и подумал, что время ему уходить, и подумав так, был уже спокоен, потому что осознал: жизнь для неё – это череда телевизоров, стиральных машин, гарнитуров, автомобилей и прочего… А его жизнь в чём? Это надо понять… и решиться.

Побочным эффектом этого озарения было следующее: он перестал бояться жить по-своему. Признал, что страшился, в общем-то, утратить комфорт… Однако известно: вписаться в чуждую атмосферу возможно при одном условии – подавить в себе свою жизнь, подчинить себя чужой воле. Иного, как говориться, не дано. По крайней мере, с такой женщиной, как…

Он перестал бояться… А это уже кое-что.

«А, – тоскливо подытожил Вансан. – Можно подумать, я этого не знал. Знал, но, стало быть, плохо знал. Как, допустим, таблицу Менделеева».

Отчего же до сих пор не ушел? – такой напрашивался следующий вопрос.

Когда заболел Петя, Вансан обратил внимание: ему чаще прежнего стали попадаться в городе на глаза калеки, чудики. И чувство вины, что он не в состоянии подать помощь каждому из них, томило и угнетало…

Под утро ему приснилось: идёт игра на телевидении. И он выигрывает 10.000000. Сидит, соображает… Приходит некто, похож на бандита. Спрашивает: «На что, если не секрет, собрался потратиться?» – «На скит, – отвечает Вансан, – на психушку, на…» И просыпается.

– Хотя бы досмотреть дали! Ну чем всё кончилось-то?..

Игрушка

Петя взял другую тетрадь, заляпанную чем-то липким… начало эпиграфа оторвано:

«…А собаки с кошками разве живут не в ином измерении, нежели человек? Кобель, например, совершено не замечает двуногих существ, когда смотрит на сучку… Про черепах и прочую живность и говорить нечего… Из беседы учёных дам».

Дальше следовал сам рассказ «Игрушка», но почему-то с буквы «б».

………

Б).

Едва Ребёнок вступил на цыпочках в своё помещение, он сразу ощутил, что Подарок его ждёт!.. Он нарочно не смотрел в ту сторону, где ожидал увидеть… Вернее, голова сама поворачивалась к ожидаемому, но он жмурил глаза и косил по углам, чтобы не увидеть. Боялся разочарования? Оттягивал удовольствие обладания? Короче, хитрил сам с собой?.. И начал приближаться к подарку по кругу, несколько чрезмерно удивляясь попадавшим под ноги деталям конструктора, который он оставил впопыхах на ковре, когда его позвал к себе Патриарх…

И вот он остановился в предполагаемом месте и, затаив дыхание, поднял веки…

Перед ним во всю стену – экран. На нём – вращается чрезвычайно симпатичная планета. Ребёнок жадно рассматривает её. Это как раз то, о чём он уже давно мечтал и просил…

В).

Ребёнок во все глаза рассматривал подаренную планету.

Ну, наконец-то! И даже ура!

Не сказать, что планета велика. Но зато его собственная вещь. Не сказать, что она удобно расположена в космосе, но – своя собственная! То есть закреплённая навечно на звёздной карте за его персоной. А это, как ни поворачивай, приятно. Тем более, когда у друзей такие игрушки давно уже имеются в наличии. И некоторым даже надоело с ними возиться.

Но он рассуждает так: кому-то дарят столько всего, что и не в радость уже. Мера – великая вещь. А другие мечтают-мечтают, лелеют свою мечту, во сне видят, наяву даже грезят, что, в конце концов, даже пресмыкаться начинают перед вышестоящими, лишь бы поскорей им дали желаемое… А он так настрадался, слыша, как его товарищи играют в свои планеты, так истосковался…

И как славно ему теперь!

Понимаете, в чём тут дело. Планеты входят в тот список игрушек, где есть незыблемое правило: распоряжаться подаренной планетой имеет право только один-единственный Персонаж – лишь тот, кому она подарена. Даже родитель не может вмешиваться. Иначе сразу отымут. Такого правила больше нигде и ни на что нет. Только на планеты. Их нельзя купить, их нельзя продать. Их можно только получить в подарок. И вообще – это первая ответственность, за которую Ребёнок расписывается в своей нескончаемой жизни на подлинном документе. И удостоверение на право вождение астролётом, и другой какой документ – всё это будет позже… Представляете?! Нет, вы представляете, как себя при этом чувствуешь? В первый раз! – с тебя берут нерушимое обязательство хранить и беречь, нести ответственность и так далее. И каково это было ему – так давно жаждущему заполучить свою самую дорогую и, значит, наиважнейшую игрушку в своей жизни! Вы хотите спросить, что значит давно, если дальше всё нескончаемо? Ну, почти что давно. Ведь что с чем сравнивать. Если ты введён в свет – а раньше тебя попросту не существовало, то, разумеется, ты ещё не усвоил общепринятое правило обо всём говорить: «Это случилось в такой-то период», ты нет-нет да и скажешь: «Когда я был совсем маленький», потому что бесконечность будущего для тебя только-только начинается, а прошлое измеримо – вот оно, рукой подать – НАЧАЛО всего!

То есть впервые со своего начала он остался доволен сполна: игрушка настолько его увлекла, что он напрочь позабыл о других играх.

Г).

Перво-наперво он стал преобразовывать свою планету. Ему захотелось, чтобы её кто-нибудь населял. Поэтому в первую очередь создал рядом спутник – Луну, выбив направленным ударом астероида осколок из подопечной планеты. Своим магнитным полем Луна стала способствовать созданию подходящего климата, пригодного для развития на планете более сложной материи. Вращение вокруг своей оси, как и воздействие приливов, отливов, цунами, землетрясений, сдвигов плит и прочих катаклизмов, также благоприятным образом сказывалось на подопытном объекте. Необходимый «суп» из минералов был готов. Хватит столь быстро помешивать. Теперь можно увеличить время вращение вокруг оси до приемлемого периода – до двадцати четырёх часов.

Е).

Затем Он вывел на планете разных тварей по паре (впрочем, за всем не уследишь – так что «пара» скорее для рифмы). Каждое новшество стремилось обрести самостоятельность и подчинялось неохотно или не подчинялось воле Ребёнка вовсе. Ну да в этом и весь шарм. Это же всегда архи интересно – непредсказуемость при полной тотальной предсказуемости их существования в Космическом Сообществе – КС. Неведомый результат держит в постоянном тонусе. Надо всегда быть готовым к неординарному решению. Азарт, кураж – вот что движет прогрессом! Вот что движет преобразованием энергии!

Затем Он занёс геном разумного существа из другой Вселенной. И с этого момента предсказать что-либо – вообще проблематично. Такой зуд нетерпения возник в Ребёнке, что на шум восторженных воплей явился Родитель. Он посмотрел результаты деятельности своего чада и задал всего лишь один вопрос:

– Зачем ты сотворил двоих? Разве одного не достаточно?

Ребёнок покачал головой:

– Так получилось. Зато они разнополые.

– Разнополые? Хм. Это ж пройденный этап. Атавизм. Лишь у некоторых животных сохранилась эта функция. К тому же это лишние проблемы.

– Какие?

– Ну, например… взаимопонимание. Если разный пол, значит, разные задачи. Разные задачи предполагают разную психологию. Отсюда и все неувязки.

– Какие?

Родитель оценивающе поглядел на своего малыша, вздохнул:

– Сам увидишь.

И удалился к своим делам.

И).

Ребёнок запустил программу собственного изобретения. И тут началось нечто непонятное. Население планеты стало размножаться гигантскими темпами. Он испугался и устроил взрыв – не мудрствуя лукаво, направил на планету подходящих размеров осколок умершей звезды. Но это не помогло. После пыльной бури, засухи и ледникового периода всё пошло по-старому… в принципе. То есть животный мир видоизменился несколько, но темпы прироста даже увеличились. Он уже хотел обратиться за помощью, как вдруг возник странный феномен – процесс саморегуляции…

В его опыте не имелось понятие смерти. Он обшарил кладовые знаний, просил объяснить сведущих.

Что это такое? Новое, неизвестное состояние энергии? Затруднялись с ответом и сведущие мудрецы-учителя. Но затем отослали к примерам других вселенных.

Правда, есть и положительные стороны странного состояния материи… смерть заставила призадуматься разнополых – то есть и тех и других. Благодаря этому процессу, бурно происходившему в их мозгу, развиваться стала некая духовная составляющая разумных существ. Так родился на Его планете Данте, Лесков, Декарт, Лермонтов… это ж удивительно, сколько чудес и шедевров – а им несть числа! – они навыдумывали…

В противоположность, правда – Содом и Гоморра… И таковых субстанций наплодилось немалое количество… пожалуй, количественно чуть ли не…

Ребёнок придумал Религии… Люди немедленно – Крестовый поход…

Подсказал таблицу Менделеева, ядерный синтез… Тут же… даже и не хочется произносить…

Всего не перечислить – но вложено было всё это в самые лучшие головы…

Й).

Какие-то всё-таки странные существа получились… эти люди (так нарёк Он выведенных гуманоидов). Чуть что – сразу начинают сочинять своё.

Родитель посоветовал Ребёнку установить на спутник Луна приборы слежения и уже с их помощью, не привлекая внимания, наблюдать в подробностях…

Присутствие Ребёнка было ненавязчиво и выражалось лишь в том, что на землю отправлялись звездолёты, контролирующие ядерные разработки и прочую подобную ерунду, не говоря уже о том, что на протяжении миллионов лет Он спасал землю от метеоритов, комет, от загрязнения всяческой радиацией и вредной для землян энергии…

Подбрасывал землянам разные идеи, разработки… впрочем, об этом уже упоминалось. И всё же – ради прекрасного мифа напомним ещё раз – тот же огонь – кто им подбросил?.. Люди, конечно, и тут позабавили: выдумали какого-то Прометея, у которого выклёвывают печень птицы-орлы…

Но вновь и вновь – крайность иного толка… до чего ж они воинственны, эти земляне. Не проследи за ними, давно бы и планету разгвоздали на мелкие кусочки… Да какие там кусочки. Из кусочков-то можно собрать. В пыль!

Ребёнок недоумевал.

Нет, ну как же так. Им создали условия для эволюции. Вывели гомосапиенс. Сперва, конечно, гомоэлектрику и других.

И большой вулкан рванули, чтобы активировать развитие мозга.

Но что удивительно. Как поумнели, так стали друг друга сами уничтожать… И чем больше умнели, тем пуще… Причём весьма успешно. Не добавочный ли то механизм к саморегуляции – то бишь к смерти обычной?..

И всё же… Ребёнок уже начинал понимать, что же имел в виду Родитель, сказав: «Сам увидишь…» И наконец, земляне выходят из-под контроля полностью… Ребенок… Но что с него взять?

Кстати, начальную главку мы отнесли в конец нашей информации по причине, о которой вы, верно, догадаетесь сами…

А).

Лицей (он же Спеццентр) для одарённых детей вселенной расположен по адресу… (Простите, но координаты сообщать нас не уполномочили).

Сюда со всех планет вселенной (гуманных, духовно богатых… – точного перевода определению пока нет, так как это определение поддаётся расшифровке лишь отчасти из-за отсутствия на Земле некоторых понятий) поступают особо «одарённые экземпляры». После передового обучения им предстоит подпитывать все направления творческих, научных, политических и других корпораций Космоса «мозгами» новой формации.

Ребёнок, попавший в поле нашего зрения, – оттуда…

И последнее.

Среди верховных жрецов зреет мнение, что «Проект Земли» (это название вошло в обиход, поскольку надо было опыт зарегистрировать) необходимо закрыть. В противном случае вирус может распространиться по космосу. Тогда хлопот, точно, не оберёшься…

Перевод с инопланетного

и психологическая адаптация Петра М.

Петя засунул рукопись в угли, и на губах у него появилась язвительная усмешка, точно ему удалось перехитрить искусителя…

***

Как-то, заехав на новый участок проверить сохранность строительных материалов, Вансан узнал, что Тамара всё продала…

«А говорила: Петин дом будет… Петин дом. Ну-ну. Похоже, что-то затевает. Мелочи жизни?.. Нет, это даже не анекдот».

Ван Гог

Хлопнула дверь на терраске, Вансан, вздрогнув, напрягся: «Томка?!. Зачем?!. Но вошел Петя.

– Не боись, я отпросился.

«Вряд ли», – не поверил Вансан, разглядывая на сыне затрапезную одёжку.

Не снимая куртки, Петя прошелся по комнате, сел за стол, стал поспешно есть картошку с салатом из подмороженных огурцов, оставшиеся от вчерашнего обеда. Наевшись, так же резко отодвинул от себя кастрюлю с тарелкой.

– В пятнадцатой больнице когда лежал, там знаменитый хоккеист маячил. Так вот он заметил, что с одной стороны заборчика его сигарета догорает до фильтра, а на другой стороне гаснет почти сразу. Он спросил у доктора своего, и доктор ему ответил так: всё очень просто и никакого полтергейста, – дело в каштанах… деревья такие, знаешь, со свечечками? Вот, они-то и выделяют много кислорода, а чуть дальше шоссе… и там уже кислороду сигарете твоей не хватает…

И без логического перехода:

– Ты мне дашь денег на пять пачек чаю?

– Кто-то хочет почифирить? Уж не ты ли?

– Да нет, этот… я тебе говорил, ну что сидел который… за убийство.

Вансан помедлил, не зная, как отказать.

– Поверишь ли – нет, но я пуст, совершенно. Ты домой не заезжал?

Петя махнул рукой. Вансан подумал: не будет ли неприятностей Пете от этого уголовника-психа?

– Ты вообще-то можешь сказать, что не застал ни меня, ни матери дома, так что…

– Сам знаю, – сказал Петя враждебно. – Я тогда возьму у тебя кофе, ладно? – Он взял с полки банку, повертел в руках, взглянул на отца. – Я тебе сон расскажу, хочешь? И ещё, как я его понял.

Вансан согласно кивнул: «Что-то сны нас одолели».

Петя поставил банку с кофе на стол, зажал ладони меж колен, минуту-другую неподвижно глядел в пол.