Текст книги "Алиенист"

– Кем бы он ни был, – объявил Теодор, сматывая в бухту веревку, с помощью которой мы спускали Маркуса со стены, – нужно обладать весьма холодным рассудком, чтобы так точно спланировать этот ужас и так тщательно воплотить его в жизнь, догадываясь, что задержание всегда возможно.

– Да, – согласился Крайцлер. – Это очень похоже на проявление боевого духа, не так ли, Рузвельт?

– Что это значит? – взвился Теодор, поворачиваясь к Крайцлеру с видом человека оскорбленного. – То есть как это – боевого? Я совсем не это имел в виду, доктор, – вовсе не это! Мне внушает отвращение само предположение, что это может оказаться работой солдата.

Ласло слегка улыбнулся, прекрасно сознавая, что Теодор (которого от подвигов на холме Сан-Хуан[17]17
  Холм на востоке Кубы у г. Сантьяго, в бою за который 1 июля 1898 г. во время Испано-американской войны прославился Теодор Рузвельт и его отряд «Мужественные всадники».


[Закрыть] отделяли еще несколько лет) по-прежнему рассматривает воинское искусство с мальчишеским почтением.

– Возможно, – продолжал гнуть свое Крайцлер, – но холодный рассудок, тщательно планирующий насилие? Не то ли это качество, которое мы стремимся развивать в солдатах?

Теодор громко прочистил горло и затопал прочь от Крайцлера, чья улыбка только стала шире.

– Запишите это, детектив-сержант Айзексон, – громко сказал Ласло, якобы обращаясь к одному из обоих братьев. – Совершенно точно просматривается возможность наличия у убийцы военного опыта!

Теодор вновь оборотился с выпученными глазами, но едва успел начать: «Разрази меня гром, сэр!..», когда на крышу влетел Сайрус. Я впервые видел его в таком состоянии.

– Доктор! – крикнул он. – Я полагаю, нам лучше двигать отсюда! – Он показал гигантской рукой на север, и мы повернулись в ту сторону.

По краям Бэттери-парка у нескольких входов собиралась толпа. И не прилично одетые дамы и господа, посещавшие это место при свете дня, отнюдь – там волновались кучки потасканных мужчин и женщин, на чьих лицах даже с такого расстояния был заметен отпечаток нищеты. Кое-кто нес факелы, кто-то вел детей, явно довольных столь необычной утренней экспедицией. И хотя признаков угрозы пока не было заметно, по всем статьям перед нами назревал бунт.

Глава 15

Ко мне подошла Сара.

– Джон? Кто эти люди?

– Даже не глядя, – ответил я, охваченный гораздо более настоятельным беспокойством, нежели ночью, – я бы сказал, что утренний выпуск «Пост» уже продается.

– И что им, по-вашему, нужно? – спросил Люциус. Его все больше прошибал пот, несмотря на то что наверху было прохладно.

– Наверное, объяснений, – ответил Крайцлер. – Но с чего они решили потребовать их здесь?

– Там был полицейский с Двадцать седьмого участка, – сказал Сайрус. Он еще не успокоился: толпа как две капли воды походила на ту, что некогда истязала его родителей. – Он был с какими-то двумя субъектами и что-то им втолковывал. Эти два субъекта живо растворились в толпе и принялись ее обрабатывать: мол, убивают только детей бедных иммигрантов. Похоже, все эти люди пришли сюда с той стороны Ист-Сайда.

– А офицер, вне всякого сомнения, – патрульный Барклэй, – хищно произнес Теодор, явно разгневанный таким низким предательством со стороны подчиненного. – Человек, который нашел тело.

– Смотрите-ка, вон бежит Миллер! – внезапно воскликнул Маркус. Я посмотрел вниз и действительно увидел смотрителя – тот без шляпы со всех ног улепетывал к парому на остров Бедло. – К счастью, ключи его остались у меня, – добавил Маркус. – Ибо что-то мне подсказывало: долго он с нами не пробудет.

Тем временем шум толпы, расположившейся прямо перед нами и прекрасно различимой сквозь голые ветви деревьев, стал нарастать, достигнув крещендо, разбившегося на несколько злобных воплей. Затем мы услышали перестук копыт и колес – на полной скорости по главной дорожке парка прямо к форту неслась Крайцлерова коляска. Стиви на облучке безжалостно нахлестывал Фредерика, правя мимо главного входа к огромным дверям позади крепости.

– Ай да молодец, Стиви, – пробормотал я, поворачиваясь к остальным. – Для нас это идеальный путь к отступлению – через задний выход и вверх по берегу!

– Так за дело же, – сказал Маркус. – Они наступают.

Издав еще одну череду воплей, толпа ворвалась в парк через главные ворота, после чего группы с ее левого и правого флангов тоже ринулись вперед. Уже было ясно, что это дикое сборище подпитывалось новыми людьми с близлежащих улиц, и общая численность грозила в скором времени достигнуть многих сотен. Кто-то прекрасно поработал, воспламенив такую уйму народа.

– Вот дьявол! – ожесточенно выругался Теодор. – И где эти ночные патрули из Двадцать седьмого? Вернусь – поджарю всех на углях!

– Хорошие планы на завтрак, – отозвался Крайцлер, устремляясь к лестнице. – Хотя сейчас нам крайне важно улепетнуть.

– Но это же место преступления! – не унимался Теодор. – Я не позволю толпе уничтожать наши улики, на что бы она там ни жаловалась! – Он окинул взглядом крышу и подхватил приличных размеров доску. – Доктор, вас здесь быть не должно – хватайте мисс Говард и бегите отсюда. Мы с детектив-сержантами встретим этих людей у главного входа.

– Мы? – вырвалось у Люциуса, прежде чем он успел подумать, что и кому он говорит.

– Крепитесь, – ободряюще ответил Рузвельт, усмехнувшись и потрепав растерянного Люциуса по плечу, а затем несколько раз вспорол воздух импровизированной дубинкой. – В конце концов, этот форт защитил нас от Британской Империи – неужели он не остановит толпу оборванцев из Нижнего Ист-Сайда?

Это был один из тех моментов, когда мне искренне хотелось влепить этому человеку пощечину, несмотря на некоторый смысл, содержавшийся в его браваде.

Чтобы скрыть саму природу нашей работы, нам непременно следовало забрать с собой в коляску оборудование братьев. Вернувшись тем же путем, каким попали наверх, и миновав все эти резервуары с рыбами, мы загрузили ящики с инструментами в коляску, после чего я обернулся и пожелал Айзексонам удачи. Маркус, похоже, что-то искал на земле, ковыряя ее носком ботинка, Люциус нервно проверял табельный полицейский револьвер.

– Возможно, вам не удастся избежать стычки, – сказал я им с улыбкой, которая мне казалась в тот момент обнадеживающей, – но главное: не позволяйте Рузвельту вас в нее втянуть.

Люциус в ответ лишь застонал, но Маркус браво усмехнулся и пожал мою руку.

– Встретимся в номере 808, – сказал он.

На этом задние ворота форта захлопнулись, послышался лязг замочных цепей. Я вскочил на подножку и ухватился за борт коляски; Крайцлер и Сара уже расположились в салоне на двух сиденьях, а Сайрус сидел вместе со Стиви на облучке, – и мы резко тронулись по тропе, что вела к изгибу гавани и на север вдоль реки. Вопли толпы у Кэсл-Гарден нарастали, но когда мы проезжали в виду главных ворот, шум вдруг смолк. Я вытянул шею и разглядел Теодора – он стоял у массивного черного портала, одной рукой нежно сжимая свою дубинку, а другой указуя куда-то на другой край парка. Этот помешанный на играх в войну просто не смог отсиживаться внутри. Айзексоны застыли позади него, готовые в любой момент вновь заложить ворота. Но, похоже, это было уже необязательно – толпа зачарованно внимала Теодору.

Когда мы подъехали к северной окраине парка, Стиви прибавил скорости и во весь опор понесся прямо на фалангу примерно из двадцати полицейских, рысивших в сторону Кэсл-Гарден. У Бэттери-плейс мы круто взяли влево, чтобы выехать на пустую набережную, а когда мы до нее добрались, я мельком, но вполне отчетливо разглядел на углу дорогой брогам, пассажирам которого открывался прекрасный вид на сумятицу у форта. В окне на мгновение мелькнула рука с прекрасным маникюром и изысканным серебряным кольцом на мизинце, а следом показалась и верхняя часть тела ее обладателя. Даже в мутном свете дуговых ламп я разглядел блеск элегантной галстучной булавки и темный ирландский профиль Пола Келли. Я крикнул Крайцлеру, чтобы он тоже посмотрел, но мы двигались столь быстро, что Ласло не успел ничего заметить. Впрочем, когда я описал увиденное, по его лицу стало заметно, что он пришел к тем же выводам, что и я.

Стало быть, толпа – дело рук Келли, возможно – реакция на проброшенное Стеффенсом упоминание в «Пост» о Вышибале Эллисоне. Все совпадало: Келли никогда не угрожал впустую, а растравить по поводу убийств вечно обиженную и раздраженную часть населения для столь коварного ума – пара пустяков. И все же этот его шаг мог дорого стоить нашему отряду, а может, уже и стоил; изо всех сил цепляясь за бортик набиравшей скорость коляски, я поклялся, что если с Теодором и Айзексонами что-нибудь случится, отвечать предводитель Пятиугольников будет лично передо мной.

Пока мы ехали домой, Стиви не давал ни малейшего спуску Фредерику, но никто и не просил его сбавить скорость – каждый из нас по собственным соображениям хотел оказаться как можно дальше от Кэсл-Гарден. На грубо вымощенных улицах Вест-Сайда стояли глубокие лужи дождевой воды, и к тому времени, когда мы достигли № 808 по Бродвею, я был с ног до головы заляпан грязью, промерз, как покойник, и в любой момент был готов погаснуть – меж тем как заря уж загоралась. Но нам предстояло перетащить ящики с техникой и записать свои соображения, и мы отнеслись к этому со всей ответственностью. Крайцлер вдруг обнаружил, что он куда-то дел ключи, и я отдал ему свой, покрытый коркой грязи. В итоге, когда наша измазанная, измученная компания ввалилась в штаб-квартиру, часы маркиза Каркано уже показывали 5.15 утра субботы.

Невозможно было описать все мое удивление и радость, когда прямо на пороге наши чувства поразили ароматы стейка с яичницей и свежего кофе. На кухне в глубине наших апартаментов горел свет, и я увидел там Мэри Палмер – на ней была не привычная голубая форма, а прелестная белая блузка, клетчатая юбка и передник; она хлопотала быстро и уверенно. От удивления я выронил ящики, которые старательно тащил наверх.

– Господь послал нам ангела, – произнес я, направляясь к кухне на негнущихся ногах. Мэри вначале вздрогнула, увидав мою грязную фигуру, выдвинувшуюся из мрака, но голубые глаза ее быстро разобрали, кто перед ней, и она одарила меня скупой улыбкой, протянув на длинной вилке кусок еще шипящего стейка и вслед за ним – чашку кофе. Я попытался было спросить, как она сюда попала, но вместо этого набросился на еду. У Мэри оказалось целое поточное производство: нас ожидал целый легион яиц и огромные говяжьи бока на решетках; должно быть, она принесла все это из дома Крайцлера. Я мог бы еще долго пребывать в таком блаженстве, но, обернувшись буквально через пару минут, обнаружил за спиной Ласло: он стоял со скрещенными на груди руками и кислой миной на лице.

– Так, – протянул он. – Теперь я, кажется, понимаю, куда подевался мой ключ.

Мне показалось, что он шутит.

– Ласло, – вымолвил я, дожевывая бифштекс. – Я будто воскресаю, когда…

– Вы не оставите нас с Мэри на минутку, Мур? – сказал Крайцлер все тем же непреклонным тоном, и, глянув на лицо девушки, я понял, что он, в отличие от меня, крайне серьезен. Не вдаваясь в детали, я нагреб на тарелку еще немного яичницы и стейк, схватил чашку кофе и удалился к своему столу.

Уже выбравшись из кухни, я краем уха услышал, как Крайцлер в недвусмысленных выражениях отчитывает Мэри. Бедная девушка была неспособна что-либо ему возразить, кроме обычных «нет» и тихих всхлипов. Что здесь такого? С моей точки зрения, служба ее была безупречна, а Крайцлер вел себя необъяснимо подло. Впрочем, мысли мои немедленно отвлеклись новой напастью: над моей тарелкой хищно зависли Сайрус и Стиви.

– Спокойно, ребята, – сказал я, прикрывая еду руками. – Давайте без грубой физической силы. На кухне этого добра навалом.

Оба метнулись в указанную сторону, лишь на мгновение замерев при виде Крайцлера.

– Поешьте, – резко сказал им Ласло, – и отведите Мэри обратно на 17-ю улицу. В темпе.

Стиви и Сайрус невнятно согласились на это и тут же набросились на ничего не подозревавшие стейк и яичницу. Крайцлер поставил один из зеленых стульев маркиза Каркано между нашими с Сарой столами и устало на него опустился.

– Вы не хотите чего-нибудь съесть, Сара? – тихо спросил он.

Та сидела, опустив голову на руки, однако нашла в себе силы коротко улыбнуться:

– Нет. Спасибо, доктор, но я не могу. И я не думаю, что Мэри понравится, если я начну орудовать на кухне.

Ласло кивнул.

– Не слишком ли жестоко вы обошлись с несчастной девушкой, Крайцлер? – спросил я с набитым ртом по возможности разборчиво. Крайцлер вздохнул и закрыл глаза.

– Я бы попросил вас не вмешиваться, Джон. Это может показаться излишней строгостью, но я не хочу, чтобы Мэри догадывалась, чем мы тут занимаемся. – И он посмотрел в сторону кухни. – Тому есть масса причин.

В жизни каждого человека есть такие моменты, когда он вдруг понимает, что попал не в тот театр, да еще в разгар представления. До меня дошло, что между Ласло, Сарой и Мэри установились какие-то не вполне обычные отношения. Даже за деньги я бы не смог дать им никакого имени, но, достав из нижнего ящика стола бутылку французского коньяка и добавив некоторое его количество во все еще дымившийся кофе, я ощутил, что воздух в комнате просто гудит от напряжения. Чувство это усилилось, когда Мэри, Стиви и Сайрус вышли из кухни, и Крайцлер попросил вернуть ему ключ. Мэри отдала его с видимой неохотой, бросив на Сару быстрый и довольно злобный взгляд, после чего направилась к двери со своими провожатыми. Вне всякого сомнения, в этой сцене таился какой-то подтекст.

Но у нас пока хватало занятий и поважнее, так что после того, как троица нас покинула, оставшиеся немедленно приступили к обмену мнениями. Крайцлер занял место у грифельной доски, которую он поделил на три части: слева написал ДЕТСТВО, посередине – ПЕРЕРЫВ, а справа – АСПЕКТЫ ПРЕСТУПЛЕНИЙ. После чего в соответствующих частях доски принялся записывать теории, которые родились у нас на крыше Кэсл-Гарден, оставляя место для возможных озарений, которые могли родиться у братьев Айзексонов. Под конец Крайцлер отошел, дабы полюбоваться результатами, и хотя, на мой взгляд, конспект свидетельствовал о прекрасно проделанной ночной работе, Ласло счел количество улик недостаточным. Он подбросил мелок, переминаясь с ноги на ногу, и объявил нам, что есть еще один существенный фактор, на который нам следует обратить внимание; и в правом верхнем углу доски аккурат под заголовком АСПЕКТЫ ПРЕСТУПЛЕНИЙ вывел единственное слово – ВОДА.

Меня это несколько озадачило, но Сара, немного подумав, отметила, что и впрямь все убийства, начиная с января, были совершены в местах рядом с большим количеством воды. А Цвейгов и вовсе обнаружили в водонапорной башне. Когда я поинтересовался, не простое ли это совпадение, Крайцлер ответил, что сильно сомневается: такой педант, как наш убийца, вряд ли мог допустить какие бы то ни было совпадения. Изрекши это, Ласло подошел к своему столу и вытянул из стопки книг старый том в кожаном переплете. Когда он включил настольную лампу, я уже было приуготовился к нудной цитате из какого-нибудь туринского профессора Моссо (который, как я недавно узнал, занимался революционными исследованиями физических проявлений разнообразных эмоциональных состояний). Но то, что Ласло прочел нам тихим и спокойным голосом, несколько отличалось от того, что я предполагал услышать.

– Кто усмотрит погрешности свои? От тайных моих очисти меня.

Крайцлер выключил лампу и молча откинулся на спинку стула. Я наобум предположил, что это цитата из Библии, на что Ласло кивнул, заметив, что его никогда не переставало удивлять такое обилие мест в религиозных трудах, где речь шла об очищении[18]18
  Пс. 18:13.


[Закрыть]. Впрочем, он быстро добавил, что не считает нашего убийцу человеком, страдающим от религиозной мании или помрачения (хотя подобные недуги были присущи многим массовым убийцам более, чем прочие формы психических заболеваний). Скорее цитату он использовал поэтически, дабы показать, что убийца одержим муками совести и греховностью собственных деяний, а вода, как известно, в подобных случаях – прекрасное метафорическое противоядие.

Но тут вмешалась Сара. Взволнованно и даже нетерпеливо она отметила, что Крайцлер настойчиво возвращается к предположению, будто убийца прекрасно осознает природу своих деяний и жаждет ареста – но вместе с тем продолжает бродить по ночам и резать юных мальчиков. И если мы намерены придерживаться мнения о его вменяемости, у нас остается нерешенным извечный вопрос: для чего ему это необходимо и какое удовольствие он находит во всей этой резне? Прежде чем ответить, Ласло сделал паузу, тщательно взвешивая слова. Так же, как и я, он понимал, что ночь для Сары выпала тяжелая. Кроме того, он знал, что после таких зрелищ человеку совершенно не хочется анализировать душевное расположение их творца: печаль, ярость и ужас слишком велики. Но именно сейчас, учитывая яркость момента, такой анализ и необходим. Сару следовало мягко переубедить, переведя ее внимание на задачу, стоявшую перед нами, и Ласло подошел к задаче окольным путем, начав задавать ей мягкие и на первый взгляд бессвязные вопросы.

Представьте, сказал он, что вы входите в огромный зал с осыпающимися сводами, который заполнен эхом беспрерывного бормотания тьмы людей, разговаривающих сами с собой. Все они распростерты вокруг вас на полу, многие плачут. Где вы оказались? Ответ Сары был мгновенным: в сумасшедшем доме. Возможно, ответил Крайцлер, но ведь это может быть и церковь.

В одном месте такое поведение может считаться признаком безумия, в другом – не только проявлением вменяемости, но и обязательным для всякого уважающего себя человека. Крайцлер попробовал привести и другие примеры: если женщина и ее дети подвергаются угрозе насилия со стороны группы нападающих, а единственным оружием в распоряжении матери оказывается мясницкий тесак, – сочтет ли Сара ее попытку расчленить нападающего признаком безумия? Или другая женщина, узнавшая, что ее муж бьет детей и понуждает их вступать с ним в половую связь, перерезает благоверному горло посреди ночи – можно ли это считать неоправданной жестокостью? Сара ответила, что не собирается отвечать на все эти вопросы и считает их весьма далекими от того, чем мы в данный момент занимаемся. На что последовало быстрое возражение Ласло: единственная разница, объявил он, заключается в отношении Сары ко всему этому. Взрослый, защищающий ребенка, или ребенок, защищающий сам себя, является контекстом, в рамках которого Сара в состоянии оправдать любую, пусть самую ужасную жестокость; но что если наш убийца рассматривает свои нынешние действия как именно такого рода защиту? Может ли Сара изменить свою точку зрения, чтобы принять за данность тот факт, что каждая жертва и ситуация, ведущая к убийству, перекликаются в сознании убийцы с далеким эхом угроз и насилия, и по причинам, которые нам еще предстоит выяснить, он вынужден принять жестокие меры, дабы защитить себя?

Сара выслушала это все с явной неохотой. Меня же, напротив, удивило, насколько мое собственное мнение совпадает с мнением Крайцлера. Вероятно, коньяк раздвигал рамки моего обычного мышления – как бы там ни было, я подал голос и заявил, что в таком случае каждое мертвое тело в свете того, что сказал Ласло, должно быть чем-то вроде зеркала. Крайцлер удовлетворенно сжал кулак и ответил: вот именно – тела действительно были зеркальными отображениями кошмаров, оказавших воздействие на развитие личности убийцы. И подойдем ли мы с биологической стороны, сосредоточившись на формировании того, что профессор Джеймс называл «нервными связями», либо изберем путь философский, который неизбежно приведет нас к дискуссии о развитии души, – так или иначе, нам суждено прийти к одному решению: для человека, которого мы ищем, насилие – не просто часть натурального поведения, но и отправная точка жизненного опыта. То, что он видел, глядя на тела мертвых детей, – лишь отражение того, что, по его мнению, некогда в прошлом, пусть лишь психически, проделывали с ним. Естественно, когда мы смотрим на тела, первой нашей мыслью становится жажда мести и желание защитить будущих жертв. Ирония в том, что убийца верил, будто испытывает те же чувства: возмездие за свое сломанное детство и желание оберечь свою измученную душу.

Несмотря на мягкость, с которой Крайцлер объяснял все это Саре, она, похоже, не переменила отношения. Не могла она просто так забыть о том, что произошло в Кэсл-Гарден, и заняться делом. Сара поерзала на стуле, замотала головой и заявила, что все сказанное Крайцлером – какая-то абсурдная рационализация: Ласло сравнивает эмоциональные и физические испытания детства со взрослой жаждой крови наихудшего пошиба, дерзко бросила она, а между тем подобное сопоставление неуместно и диспропорционально. Ласло в ответ заметил, что это, возможно, и так, но лишь потому, что Сара сама определяет пропорции – исходя из контекста собственного жизненного опыта. Гнев и жажда разрушения не являются основными чертами ее характера, но если бы все было наоборот, еще с тех времен, когда она не была способна сознательно мыслить? Что могло бы насытить подобную глубинную ярость? В случае нашего человека даже кровавым убийствам это оказалось не под силу, ибо удовлетворяй они его, он бы продолжал тихо заниматься своим делом, прятать тела и не заигрывать с угрозой разоблачения.

Видя, что взвешенные аргументы не оказывают большого воздействия на нашего непримиримого партнера, я воспользовался случаем и предложил всем пойти и немного поспать. Пока мы говорили, солнце успело всползти над городом и принести то знакомое чувство крайней дезориентации, что так часто сопровождает ночные бдения. Я был уверен: Крайцлер тоже убежден, что здоровый сон поставит многое на свои места. Единственное, что он добавил к сказанному, перед тем как я забрал Сару: попросил ее не позволять ужасу и гневу заводить ее слишком далеко от нашего следствия. Ее роль в событиях минувшей ночи оказалась важнее, чем он предполагал изначально, и к тому же несколько изменилась. Ведь убийца провел свое детство между мужчин и женщин, и что бы мы ни предполагали насчет участия этих женщин в судьбе убийцы, наши теории навсегда останутся далекими от совершенства допущениями. Только Сара могла предоставить нам иной взгляд на происходящее, сыграть для нас женщину (или несколько таковых), которая могла взрастить эту ярость. Без этого мы не могли рассчитывать на успех.

Сара в ответ на известие о своей новой обязанности устало кивнула, и я понял, что ее пора немедленно уводить от Крайцлера, который утомлял даже выспавшегося человека. Я эскортировал ее из комнаты до лифта. Наш спуск сопровождало лишь умиротворенное урчание подъемника, отдававшееся эхом в темной шахте.

На первом этаже мы практически налетели на Айзексонов, чье возвращение было задержано отнюдь не толпой в Кэсл-Гарден (которая рассеялась вскоре после нашего отбытия), а Теодором, настоявшим на том, чтобы они составили ему компанию в набеге на его любимый Бауэри и победоносном завтраке, состоявшем из стейка с пивом. Оба детектив-сержанта выглядели такими же измотанными, как и мы с Сарой, так что мы даже не успели толком переговорить. Маркус и я в двух словах решили, что днем могли бы встретиться и навестить клуб «Золотое Правило», после чего они ступили в лифт наверх, а мы с Сарой – на пустынный Бродвей. Нам нужно было найти кэб.

На улице оказалось не так уж много экипажей – утро было слишком ранним и холодным даже для самых работящих извозчиков, но пара-тройка колясок милосердно поджидали седоков через дорогу, у отеля «Сент-Денис». Я помог Саре устроиться в одной. Перед тем как распорядиться, куда ехать, она глянула вверх, на все еще горевшие окна шестого этажа дома № 808.

– Он, наверное, не останавливается никогда, – тихо сказала она. – Как будто… как будто у него личные счеты с этим человеком.

– Ну, – ответил я, широко зевая, – если у нас появится результат, подтвердятся многие его теории.

– Нет, – ответила Сара все так же тихо. – Тут что-то еще, что-то большее…

Заметив, ка́к она смотрит на нашу штаб-квартиру, я решил поделиться с ней собственной тревогой:

– Хотел бы я знать, что происходит с Мэри?

Сара улыбнулась.

– Ты никогда не был романтичным человеком, Джон. И никогда этого не почувствуешь.

– То есть? – в искренней озадаченности спросил я.

– То есть, – чуть ли не снисходительно ответила мне она, – она влюблена в него. – Пока я стоял, разинув рот, она постучала по крыше: – Извозчик? В Грамерси-парк. Будь здоров, Джон.

Она продолжала улыбаться, пока ее экипаж удалялся вверх по Бродвею. Оставшиеся извозчики наперебой предлагали мне свои услуги, но Сарино известие так потрясло меня, что я мог лишь мотать головой. Возможно, если прогуляться – или, скорее, дотащиться – до дома, разум мой прояснится. Я оказался чертовски не прав. Смысл заявления Сары и вид, с которым она все это произнесла, – слишком все это дико, чтобы я сумел разобраться за несколько усталых минут. К тому же прогулка меня доконала, так что когда я рухнул на бабушкины простыни, слабость тела моего и духа была настолько велика, что я даже не потрудился снять с себя грязные тряпки, в которые превратилась за ночь моя одежда.