Текст книги "Алиенист"

Глава 25

Мысль установить наблюдение за всеми основными местами Нью-Йорка, где процветает детское сводничество, когда убийца может нанести следующий удар, изначально принадлежала Люциусу Айзексону. Все понимали, что работа должна быть тонкой. Любой из этих баров и борделей мог потерять значительное число клиентов, если наблюдение станет заметным. Помощи от владельцев поэтому ждать было бессмысленно: напротив, нам следовало скрывать свое присутствие и от них, и от убийцы. Люциус сразу же признал, что у него нет опыта в подобных делах, так что мы призвали того участника нашего кружка, который мог бы, по нашей мысли, поделиться советом специалиста, – Стиви Таггерта. Добрую часть своей преступной карьеры он участвовал в квартирных кражах и грабежах домов, так что способы скрытного наблюдения были ему знакомы. Мне показалось, что малец заподозрил неладное, когда явился в нашу штаб-квартиру в субботу днем и обнаружил, что все мы сидим полукругом и в предвкушении разглядываем его. Крайцлер частенько говорил Стиви, что ему следует раз и навсегда забыть о своем преступном прошлом, а потому развязать ему язык сейчас оказалось очень сложно. Хотя, убедившись, что нам действительно потребна его помощь, Стиви разговорился с видимым удовольствием.

Вначале мы собирались прикрепить по одному члену нашего отряда к каждому из наиболее посещаемых заведений: «Парез-Холлу», «Золотому Правилу», «Мануфактуре Шаня» в Филее, «Горке» на Бликер-стрит и «Черно-Бурому» Фрэнка Стивенсона – дыре, тоже на Бликер-стрит, где белые женщины и дети предлагались черным и восточным посетителям. Но этот план Стиви, чавкая куском лакрицы, забраковал. В первую голову нам известно, что убийца ходит по крышам, так почему б не задержать его наверху; так у нас не только появится больше шансов, но и привлечет куда меньше внимания. Более того: если даже не учитывать физического сопротивления хозяев нашему вторжению, следует иметь в виду, что искомый человек отличается изрядными габаритами и физической силой, что, вкупе с его знанием крыш Нью-Йорка, может легко превратить нас из охотников в жертв. Так что Стиви предложил разместить по два человека в каждой из точек, а это значило, что нам необходимо завербовать еще троих участников (в список дополнительно вошли Сайрус, Рузвельт и сам Стиви), а также исключить одно заведение. По мнению Стиви, последнее было сделать легко: наименее вероятно, что убийца направится к Филею – шумной, многолюдной и прекрасно освещенной зоне, где легко оказаться замеченным и арестованным. Невозмутимо взяв сигарету из портсигара на моем столе, Стиви сказал, что можно обойтись без «Мануфактуры Шаня»; а выдувая кольца дыма, посоветовал выходить на крыши из соседних зданий, куда можно проникать под разными предлогами. Для пущей уверенности, сказал он, чтобы неестественный ход событий не спугнул убийцу, когда и если он появится. Крайцлер кивнул, вынул изо рта Стиви сигарету и затушил ее об пол. Обескураженный отрок вернулся к своей лакрице.

После чего мы вернулись к тому, когда следует начинать и заканчивать наблюдение. Навестит ли убийца избранный дом терпимости в канун Вознесения и убьет жертву, пока длится праздник, или же дождется следующей ночи? Шаблон его поведения предполагал последнее – вероятно, потому, как объяснил Крайцлер, что гнев его (чем бы он ни вызывался) набирает силу в дневные часы, пока он, судя по всему, наблюдает за религиозным действом и прихожанами у церквей. А поэтому ночью гнев этот будет неотвратимо искать выхода. Рассуждения Ласло споров у нас не вызвали, и мы единодушно решили расставить посты в ночь четверга.

Завершив разработку плана, я схватил сюртук и направился к дверям. Маркус поинтересовался, куда я собрался, и я ответил, что хочу зайти в «Золотое Правило» и рассказать малышу Джозефу о приметах убийцы и его манере действий.

– Разумно ли это? – озабоченно спросил Люциус, приводя в порядок бумаги у себя на столе. – До начала выполнения плана у нас всего пять дней, Джон. Не хотелось бы усложнять себе задачу, изменяя повседневный уклад этих заведений.

Сара вопросительно посмотрела на него:

– Я не вижу ничего страшного в том, чтобы дать мальчикам шанс избежать опасности.

– О, конечно, – быстро ответил Люциус. – Я не предлагаю подвергать кого-то опасности, если есть шанс ее избежать. Я просто… Ну, в общем, ловушку следует расставлять осторожнее.

– Как всегда, детектив-сержант говорит дело, – произнес Крайцлер, беря меня под руку и провожая до двери. – Хорошенько взвесьте все, что вы собираетесь сказать мальчику, Мур.

– Я прошу одного, – продолжал Люциус. – Не сообщайте ему возможную дату следующего нападения. Мы вообще не уверены, что это произойдет именно в эту ночь, но если мальчики будут настороже, убийца сразу почувствует неладное. Все остальное – пожалуйста.

– Вполне резонный аргумент, – согласился Крайцлер, одобрительно махнув Люциусу. А когда я уже двинулся к лифту, Ласло добавил чуть тише: – И запомните, Джон: помогая мальчику, вы можете ставить его под удар, если кто-нибудь заметит вас вместе. Избегайте ненужных свидетелей, насколько это возможно.

Дойдя пешком до «Золотого Правила», я условился встретиться с Джозефом в маленькой бильярдной за углом. Когда он появился, я обратил внимание, что лицо его необычайно разрумянилось – к нашей встрече он тщательно стер с него всю краску. Меня это тронуло. Я сразу припомнил наше знакомство – тогда я тоже вытирал ему лицо, – и теперь меня поразила догадка: он вообще не хочет, чтобы я видел его в гриме. Да и вообще он казался со мной не мальчиком-проституткой, а скорее подростком, которому отчаянно нужен старший товарищ; или же это я сейчас страдаю от злосчастной промашки профессора Джеймса, и образ покойного брата мешает мне ясно анализировать поведение Джозефа?

Мальчик заказал себе маленькую пива – он явно делал это не впервые, и мне пришлось отказаться от намерения читать ему нотацию о пагубности алкоголя. Мы принялись как бы между прочим катать по столу шары, и я рассказал Джозефу, что у меня есть новости о человеке, который убил Али ибн-Гази, поэтому слушать меня следует очень внимательно, чтобы затем передать новости своим друзьям. После чего принялся описывать убийцу.

Это человек высокого роста, сказал я, около шести футов двух дюймов, и очень силен. Он может спокойно унести на себе мальчика, вроде Джозефа или даже больше. Но несмотря на размеры и силу, с ним что-то не в порядке, чего-то в своей внешности он стыдится. Возможно, какой-то дефект лица, может, что-то с глазами. Они могут быть повреждены, обезображены шрамами или как-то изуродованы. Каким бы ни было это увечье, ему не нравится, когда люди обращают на это внимание и даже смотрят на него. Джозеф ответил, что ни разу не замечал такого человека, но большинство клиентов «Золотого Правила», входя, лица прячут. Я посоветовал ему быть повнимательнее и перешел к описанию возможной одежды убийцы. На нем не будет ничего модного и яркого, сказал я, – он не хочет привлекать к себе лишнего внимания. К тому же скорее всего у него не так много денег, чтобы позволять себе дорогую одежду. Очень возможно, как говорил Маркус на прошлой встрече с Джозефом, что у этого человека будет с собой большая сумка с разными приспособлениями для лазания по стенам, чтобы проникать в комнаты мальчиков незамеченным.

Дальше следовало самое трудное: я сказал Джозефу, что этот человек особенно заботится о скрытности своих действий, потому что уже неоднократно бывал в заведениях, подобных «Золотому Правилу», и некоторые мальчики (если не большинство) легко могут его опознать. Он вполне может оказаться хорошим знакомым, которому кто-то из них доверяет, который кому-то из них помогал или сулил новую жизнь. Он мог предлагать, к примеру, новую работу или жилье, мог говорить, что он из благотворительного общества – или даже священник. Самое главное – что он не похож на человека, который творит то, что он творит.

Джозеф внимательно выслушал все мои наставления, загибая пальцы на каждом пункте, а когда я закончил, важно кивнул и произнес:

– Ладно, я понял. Но можно мне задать вам один вопрос, мистер Мур?

– Давай, – ответил я.

– Тогда вот что… Откуда вы все это узнали насчет этого парня?

– Порой, – ответил я с улыбкой, – я этого сам не понимаю. Почему ты спрашиваешь?

Джозеф улыбнулся, но его ноги нервно задергались.

– Просто… ну, в общем, многие друзья не поверили мне, когда я передал им все, о чем вы тогда говорили на крыше. Они не могут понять, откуда все это может быть известно. Думают, я все это сам выдумал. Да и куча народу вокруг считает, что это вообще не человеческих рук дело. Что это какой-то… призрак или вроде того. Вот так они и говорят.

– Да, я слышал. Но ты будешь прав, если не станешь к их разговорам прислушиваться. За всем этим стоит человек, не сомневайся. Я готов поручиться за это, Джозеф. – Я потер руки. – Ну а теперь, как насчет еще одной партии?

Годами я слушал россказни о том, что игра на бильярде (карамболь, лузный бильярд или что угодно) есть не что иное, как кратчайший путь, ведущий молодого человека прямиком в объятия дьявола. Но насколько я мог сейчас видеть, карьера профессионального игрока – кошмар многих матерей и отцов этого города – для мальчика стала бы только шагом наверх. Так что следующий час я показывал ему все известные мне бильярдные фокусы и уловки. Мы прекрасно провели время – лишь расставание омрачалось мыслью о том, куда Джозеф должен вернуться. Но тут уж я ничего не мог поделать: такие мальчики – сами себе хозяева.

В штаб-квартиру я вернулся уже затемно, но работа была в самом разгаре. Сара беседовала по телефону с Рузвельтом, пытаясь растолковать, что нам больше некому доверить наблюдение на восьмом посту, а потому в четверг ночью ему придется к нам присоединиться. В обычной ситуации ему вряд ли бы пришлось все это разжевывать, но сейчас его беды на Малберри-стрит умножились. Два человека из Совета уполномоченных переметнулись на сторону Платта и антиреформенных сил, и теперь Рузвельт оказался под жесточайшим приглядом со стороны недругов, только и ждавших, когда он оступится и оправданно слетит со своего кресла. В итоге он, конечно, согласился нам помочь, но – скрепя сердце.

Крайцлер и братья Айзексоны тем временем оживленно обсуждали календарь убийцы. Люциус вывел, что несоответствие в графике – убийство Джорджио Санторелли 3 марта – можно объяснить обманчиво простой фразой «я решил подождать» в письме миссис Санторелли. Очень вероятно, утверждал младший Айзексон, что убийце особое психическое наслаждение доставляет сам процесс выбора и наблюдения за жертвой, не меньшее, чем сам акт убийства. Крайцлер одобрил такую теорию, добавив, что если это не мешает достижению основной цели – то есть убийству, – человек может действительно извлекать садистское удовольствие из промедления. И это вполне объясняет дату убийства Санторелли: бесповоротное решение было принято именно в Пепельную Среду.

Тем не менее Ласло и Айзексоны разошлись во мнениях касательно того, почему убийца наносил удары по одним праздникам и пропускал другие: быть может, его злили определенные религиозные сюжеты и события? Крайцлеру вообще эта идея не нравилась, ибо она возвращала нас к версии религиозного маньяка – человека, одержимого таинствами христианской веры. Ласло по-прежнему был не прочь рассматривать возможность, что человек этот – священник (или был им в какой-то момент своей жизни); но при этом он не видел, почему, скажем, история о Трех Волхвах не вызывает в нем жажды убивать, а очищение Девы Марии – явно вызывает. Маркус и Люциус возражали, что какая-то причина выбору определенных праздников должна быть, и здесь Крайцлер не мог с ними не согласиться, но при этом говорил, что контекстуальный ключ к этой части загадки мы пока не нашли.

Не было никаких гарантий, что наш план слежки в день Вознесения принесет результаты, так что до наступления этой даты мы продолжали разрабатывать все мыслимые варианты. Маркус и я старательно пестовали нашу теорию вероотступника, а Крайцлер, Люциус и Сара занялись новой многообещающей деятельностью: шерстили психиатрические клиники здесь и в других районах страны, лично и с помощью телеграфной связи, в поисках пациента, отвечающего нашим приметам, которого могли бы там лечить в последние пятнадцать лет. Невзирая на твердое убеждение, что убийца – человек вменяемый, Крайцлер допускал, что его идиосинкразии могли в какой-то момент привести к принудительной госпитализации. Возможно, когда он впервые ощутил жажду крови и оступился, кто-либо из посредственных врачей мог истолковать это как симптом душевной болезни. Каковы бы ни были обстоятельства, подобные клиники славились подробными и точными архивами, и такое занятие казалось разумным вложением сил и энергии.

В канун Вознесения мы тщательно распределили обязанности на следующую ночь: Маркус и Сара, последняя – при оружии, будут нести вахту на крыше «Золотого Правила»; Крайцлер и Рузвельт возьмут на себя «Парез-Холл», где присутствия Теодора должно хватить, если возникнут проблемы с Вышибалой Эллисоном; Люциус и Сайрус отправятся в «Черно-Бурое», где цвет кожи Сайруса придется как нельзя кстати, если потребуются объяснения; и, наконец, мы со Стиви закроем «Горку» рядом, на Бликер-стрит. Перед заведениями расположатся несколько знакомых Стиви «арапчат», уличных беспризорников, – детали операции сообщаться им не будут, но при возникшей в каком-то месте нужде они будут немедленно отправлены за подмогой. Рузвельт хотел было назначить на эту роль полисменов, но Крайцлер резко воспротивился. Наедине Ласло поделился со мной опасением, что любой контакт полиции с убийцей закончится быстрой смертью последнего, как бы ни запрещал этого Теодор. Мы уже преодолели довольно таинственных препон и знали, что здесь задействованы силы могущественнее Рузвельтовых, и силы эти, вне всякого сомнения, поставили своей целью полное замалчивание дела. Ясно было, что быстрее всего такого результата можно добиться избавлением от задержанного – не возникнет нужды ни в судебном процессе, ни в сопровождающей его огласке. Крайцлер стремился избежать такого исхода любой ценой – не только потому, что это явно противоречит закону, но и потому, что мы лишимся возможности допросить преступника и выяснить его мотивы.

Как оказалось, все наши тревожные предчувствия насчет праздника Вознесения не оправдались: ночь миновала без всяких происшествий. Мы заняли места и долгие медленные часы до шести утра сражались с самым страшным врагом – скукой. Соответственно, следующие дни прошли в бесплодных дебатах, почему убийца счел подходящим для вылазки Страстную Пятницу, а Вознесение ему не потрафило. Сара первой высказала идею, что совпадение праздников и убийств может действительно быть просто совпадением, но мы с Маркусом продолжали яростно отстаивать значимость христианского календаря для убийцы: эта версия только подкрепляла нашу гипотезу о вероотступнике. Мы понуждали расставить силки на следующий значительный праздник – Пятидесятницу, до которой оставалось одиннадцать дней, а имеющееся время использовать с максимальной отдачей. Хотя как это ни печально, мы с Маркусом с нашими поисками священника уперлись лбом в стену и уже начали подумывать, что вся теория просто оправдывает трату времени.

Наши компаньоны, напротив, за неделю до Пятидесятницы кое-чего добились – по капле, но все же начали поступать сведения из уважаемых клиник страны, усердно опрошенных Сарой, Люциусом и Крайцлером как письмами, так и телеграфом. Большинство ответов были отрицательными, но пара вселяла кое-какую надежду: те или иные субъекты, подходившие под описание Крайцлера как физически, так и симптоматически, действительно пребывали в стенах данных заведений в последние пятнадцать лет. Несколько клиник даже прислали копии медицинских дел этих пациентов, и хотя ни одно в итоге не пригодилось, краткая записка со штемпелем Вашингтона, округ Колумбия, в один из дней произвела ажиотаж.

В тот день я увидел, как Люциус вносит в комнату стопу писем и папок, присланных из клиник. Внезапно он что-то заметил на столе Крайцлера, крутанулся на пятках и выронил все свои бумаги. Глаза его широко раскрылись, а лоб буквально в одну секунду покрылся потом, но когда он достал из кармана платок, утерся и заговорил, голос оставался совершенно ровным.

– Доктор, – обратился он к Ласло, который в тот момент стоял у двери и беседовал с Сарой. – Это письмо от управляющего госпиталем Сент-Элизабет – вы его читали?

– Да, пробежал глазами, – ответил Крайцлер, подходя к столу. – Но ничего особо интересного в нем не обнаружил.

– Разумеется, я тоже вначале так подумал. – Люциус взял письмо со стола. – Описание крайне расплывчато, чего стоит «что-то вроде лицевого тика» – это вообще может означать что угодно.

Крайцлер изучающее смотрел на Люциуса:

– И, детектив-сержант?..

– И… – Люциус собрался с мыслями. – Все дело в штемпеле, доктор. Это письмо из Вашингтона. А Сент-Элизабет – главная федеральная психиатрическая клиника, верно?

Крайцлер несколько секунд молча смотрел на него, а затем его черные глаза наэлектрилизованно дернулись.

– Верно, – тихо, однако настоятельно произнес он. – Но поскольку они не приложили его биографии, я не… – И он с размаху шлепнул себя по лбу. – Дурак!

Ласло молнией метнулся к телефону, Люциус – следом.

– Учитывая правовую обстановку в столице, – быстро сказал он, – вряд ли это единственный случай.

– Вы просто гений недомолвок, детектив-сержант, – ответил Крайцлер. – Таких дел в столице каждый год по несколько штук!

Сару к ним привлекла суета:

– Люциус? Что вас так поразило?

– Штемпель! – Люциус встряхнул письмом. – В законах Вашингтона есть одна маленькая, но неприятная поправка о душевных болезнях и принудительном лечении. Если пациент не был официально признан умалишенным в округе Колумбия, но заключен в вашингтонское учреждение, он может претендовать на судебный приказ о защите неприкосновенности личности от произвольного ареста. И существует почти стопроцентная вероятность, что его выпустят.

– А почему она неприятная? – спросил я.

– Потому что, – ответил Люциус, пока Крайцлер пытался дозвониться до Вашингтона, – в этот город, а особенно в госпиталь Сент-Элизабет каждый год ссылают огромное количество душевнобольных со всех концов страны.

– Вот как? – подал голос Маркус. – И почему именно туда?

Люциус сделал глубокий вдох – теперь стало заметно, насколько он сам взволнован.

– Потому что Сент-Элизабет – официальный госпиталь для солдат и матросов армии Соединенных Штатов, признанных негодными к несению службы. Негодными по состоянию психического здоровья.

Все это время мы все – Сара, Маркус и я – медленно смыкали кольцо вокруг Люциуса и Крайцлера, но при этих словах хищно ринулись вперед.

– Мы не заметили сразу, – объяснял Люциус, пятясь по мере нашего приближения, – потому что в письме нет ни слова о прошлом этого человека. Только описание внешности и симптомы болезни – мания преследования и навязчивая жестокость. Но если он действительно был на военной службе и в результате оказался в Сент-Элизабет, у нас есть шанс… малюсенький, но все же реальный шанс, что это может оказаться… – Люциус запнулся, но все же решился произнести последнее слово: – … он.

Гипотеза казалась правдоподобной, однако наши надежды в зародыше пресек телефонный звонок Крайцлера. Ему пришлось довольно долго прождать на линии, но в итоге он все же дозвонился до управляющего Сент-Элизабет, и тот к запросу Ласло отнесся с крайним презрением. Надо полагать, он был наслышан о нашем друге и испытывал к нему те же чувства, что и большинство его коллег. Крайцлер в свою очередь поинтересовался, не найдется ли в числе персонала госпиталя кого-нибудь еще, кто согласится помочь ему с этим делом, на что управляющий сказал, что персонал и так перегружен работой и уже оказал доктору «чрезмерную» помощь. А если Крайцлер желает лично рыться в архивах, то может, черт возьми, лично приехать в Вашингтон и копаться там сколько душе угодно.

Но Крайцлер просто не мог вот так все бросить и сломя голову мчаться в столицу. Да и никто из нас не мог этого себе позволить – до Пятидесятницы оставалась пара дней. Пришлось поставить поездку в Вашингтон во главу списка дел, необходимых к исполнению после нашего всенощного дежурства, обуздать ажитацию и сосредоточиться на неотложном. Учитывая плачевный результат предыдущей операции «Вознесение», я не мог не опасаться, что сосредоточенности этой достичь будет трудновато.

Как бы там ни было, когда наступило воскресенье Пятидесятницы (а праздновалось нисхождение Святого Духа на апостолов), мы заняли свои полуночные гнезда в ожидании убийцы. Не знаю, какие настроения царили на трех других крышах, но нас со Стиви, расположившихся над «Горкой», чуть ли не сразу принялась терзать смертельная скука. Из-за воскресенья с Бликер-стрит до нас доносилось крайне мало шумов, а редкие рев и шипение составов надземки на Шестой авеню из монотонных стали прямо-таки убаюкивающими. Довольно скоро моим основным занятием стали отчаянные попытки не уснуть.

Примерно в половине первого я посмотрел на Стиви и увидел, что он раскладывает перед собой на гудроне колоду карт по тринадцати аккуратным кучкам.

– Солитер? – прошептал я.

– Еврейский фараон, – ответил Стиви, назвав именем, принятым в преступном мире, разновидность штоса – крайне сомнительного и запутанного способа «доить лохов», который мне так и не удалось постичь. Чувствуя, что настало время исправить этот недочет в моем игорном образовании, я подсел к Стиви, и большую часть следующего часа он полушепотом пытался растолковать мне смысл этой игры. В итоге я так ничего и не понял, а к скуке добавилось разочарование собственной тупостью. Я встал и посмотрел на город, раскинувшийся перед нами.

– Все это бессмысленно, – тихо произнес я. – Он никогда не покажется. – Я повернулся и посмотрел через Корнелиа-стрит. – Интересно, чем занимаются сейчас остальные?

Здание, приютившее в себе «Черно-Бурое», где сейчас дежурили Люциус и Сайрус, находилось сразу через дорогу, и, присмотревшись, я даже разглядел лысеющую макушку детектив-сержанта, поблескивавшую в лунном свете над карнизом. Я хмыкнул и толкнул Стиви в бок.

– Ему надо было шляпу надеть, – засмеялся Стиви. – Если нам отсюда видно, что говорить об остальных?

– Ты прав, – ответил я. Тем временем сияющая лысина переместилась к другому краю крыши и окончательно растворилась во тьме. Я остался в недоумении. – Слушай, а ведь Люциус как будто немного подрос с начала расследования, тебе не кажется?

– Наверное, стоит на парапете, – ответил Стиви и уткнулся в свои карты.

С таких невинных бесед всегда начинаются крупные неприятности. Прошло еще четверть часа, и со стороны Корнелиа-стрит послышались пронзительные вопли, в которых я без труда узнал голос Люциуса. Когда же я посмотрел туда, лицо нашего детектив-сержанта было так искажено страхом и тревогой, что я, не медля ни секунды, сгреб Стиви за шкирку и устремился к лестнице. Сомнений здесь быть не могло даже для моего усталого мозга – мы только что впервые столкнулись с убийцей.