Текст книги "Алиенист"
Автор книги: Калеб Карр
Жанр: Триллеры, Боевики
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)
– Она была… была склонна к насилию?
Дьюри покачал головой и ответил рассудительно и, похоже, честно:
– Я не думаю, что в этом смысле Яфету доставалось больше, чем мне. Отцовским ремнем по заднице, не больше. Нет, я верил тогда и верю посейчас, что наша мать действовала… куда изощреннее. – Дьюри отложил лопату, присел на камень побольше и достал трубку с кисетом. – Я считаю, что мне повезло больше, чем Яфету, – лишь потому, что с самого начала мать была ко мне старательно безразлична. Но вот с братом ей словно казалось недостаточно просто лишать его материнской любви. Она цеплялась к нему по любому поводу. Даже когда он еще лежал в колыбели, не сознавая и не контролируя себя, – даже тогда она его изводила за все.
Крайцлер подался к нему и предложил спичку, которую Дьюри принял нехотя.
– А что вы имели в виду, когда сказали «за все», мистер Дьюри? – спросил Ласло.
– Вы врач, доктор, – ответил тот. – Сами понимаете. – Старательно раскурив трубку, Дьюри тряхнул головой и буркнул: – Тварь! Я понимаю, так говорить о своей покойной матери грубо. Но видели бы вы ее, джентльмены, – ни на миг не оставляла его в покое, ни на миг! И стоило ему пожаловаться или заплакать, или же возмутиться, она говорила ему вещи столь отвратительные, что даже для нее они казались чересчур. – Дьюри поднялся и вновь взялся за лопату. – Что это не ее сын. Что он сын краснокожих индейцев – грязных дикарей-людоедов, которые подбросили его к порогу. Бедняга уже сам почти в это поверил.
Части головоломки вставали на места с каждой минутой, и чем дальше, тем сложнее мне было сдерживать внутреннее ликование. Мне уже хотелось, чтобы Дьюри скорее закончил свою повесть, и я бы выбежал наружу и вознес к небесам торжествующий клич: да приберет черт всех наших врагов и противников, потому что мы с Крайцлером готовы поймать этого человека! Но я понимал, что самоконтроль сейчас важен как никогда, и старался ничем не уступать в бесстрастности Крайцлеру.
– И что же произошло, когда ваш брат подрос? – спросил Ласло. – Достаточно, чтобы…
В ответ Адам Дьюри вдруг издал душераздирающий и нечленораздельный вопль и швырнул лопату о дальнюю стену амбара. Куры немедленно всполошились, взметнулась туча перьев. Словно опамятовшись, Дьюри выхватил трубку изо рта и взял себя в руки. Ни я, ни Крайцлер не пошевелились, хотя глаза у меня, наверное, только что на лоб не полезли.
– Думаю, – прохрипел Дьюри, – нам следует быть честными друг с другом. Джентльмены.
Крайцлер промолчал, мой же голос предательски дрогнул, когда я переспросил:
– Честными, мистер Дьюри? Но уверяю вас, что…
– Да черт побери! – опять взорвался Дьюри, топнув ногой. После чего ему пришлось пару секунд успокаиваться, и только потом он заговорил спокойно: – Неужели вам не пришло в голову, что это в свое время перетерли все, кто мог? Вы что – воображаете, что если я сиволапый фермер, я в придачу идиот? Я знаю, что вы тут вынюхиваете.
Я было намеревался ему возразить, но Крайцлер коснулся моей руки и заговорил сам:
– Мистер Дьюри был исключительно прямолинеен с нами, Мур. Полагаю, нам следует отплатить ему тем же. – Дьюри кивнул, его хриплое дыхание понемногу стало успокаиваться. – Да, мистер Дьюри, – продолжал Ласло. – Мы действительно полагаем, что ваш брат вполне мог убить ваших родителей.
С губ нашего собеседника сорвался жалкий, полузадушенный всхлип.
– И он жив? – спросил Дьюри уже без прежнего гнева в голосе. Крайцлер медленно кивнул, на что Дьюри беспомощно воздел к небу свои ручищи. – Но почему, объясните мне, почему до сих пор это имеет такое значение? Это же было так давно – все кончено. Кончено! Да и если мой брат жив – он ни разу не пытался связаться со мной. Так почему сейчас всплывает эта забытая история?
– Стало быть, вы и сами это подозревали? – спросил Крайцлер, доставая из кармана фляжку с виски и предлагая ее Дьюри. Тот снова кивнул и сделал глубокий глоток, ничем более не выказывая неприязни к моему другу. Вначале я полагал, что она вызвана акцентом Крайцлера, теперь же до меня стало доходить: Дьюри подозревал, что визит такого необычного, по его мнению, врача именно таким диагнозом и завершится.
– Да, – наконец произнес Дьюри. – Вы должны помнить, доктор, я в детстве жил среди сиу. У меня даже было несколько друзей в племенах. И я своими глазами видел восстание в 62-м. Я знал, что версия убийства моих родителей, принятая полицией, – почти наверняка ложь. Более того, я знал – мой брат…
– На такое способен… – тихо закончил за него Крайцлер. Он маневрировал очень бережно, совсем как с Джессом Поумроем. Голос его оставался спокоен, а вопросы становились все острее. – Откуда, мистер Дьюри? Откуда вы это знали?
На миг я испытал к этому верзиле искреннюю симпатию: по его щеке скатилась одинокая слеза.
– Когда Яфету было… не то девять, не то десять лет, – произнес он еле слышно, делая внушительный глоток из фляжки, – мы отправились на пару дней в горы. Поохотиться на мелкую живность – белок, опоссумов, енотов и прочих. Я научил его стрелять, но такую охоту он недолюбливал. Яфет был прирожденным ловцом. Мог целый день разыскивать гнездо или нору, а после часами, в глухой ночи, в одиночестве выжидать. У него к этому был талант. Но однажды мы охотились порознь: я пустился по следу рыси, а возвращаясь в лагерь, вдруг услышал странный, ужасный крик. Вой. Пронзительный и слабый, но пугающий. В лагере я увидел Яфета. Он поймал опоссума и… он заживо отрезал от него кусок за куском. Я бросился к нему, выпустил пулю в голову несчастному зверьку и отвел брата в сторону. У него в глазах блестели недобрые огоньки, но я на него наорал, и он расплакался, вроде бы сожалея о своем поступке. Тогда я решил, что это был единственный раз: мальчишка способен на подобное, если ничего не соображает, а стоит ему объяснить, и это больше не повторится.
У Дьюри погасла трубка и он поворошил угольки. Крайцлер зажег ему спичку и предположил:
– Но вы ошиблись?
– Да, – ответил Дьюри. – После такое случалось несколько раз – по крайней мере, я знал об этих случаях. Он никогда не замахивался на крупных животных – домашний скот, лошадей с соседних ферм. Нет, эту жажду распаляли в нем лишь маленькие создания. Я пытался этому как-то воспрепятствовать и в итоге…
Тут он умолк и сел, уставившись в пол и явно не желая продолжать рассказ. Но Крайцлер снова мягко настоял:
– И в итоге произошло нечто куда более ужасное?
Дьюри пыхнул трубкой и кивнул.
– Но я его не винил, доктор. И, думаю, вы согласитесь, что я был прав. – Рука его сжалась в кулак, которым он хватанул себя по ноге. – Но мать, будь она проклята, мгновенно усмотрела в том очередной пример дьявольских козней. Говорила, что он сам на себя это навлек, как прочие мальчишки.
– Боюсь, вам все же придется объяснить, мистер Дьюри, – сказал я.
Он быстро кивнул, последний раз приложился к фляжке и, вернув ее Крайцлеру, продолжил:
– Да-да, конечно. Прошу меня простить. Дайте подумать – это, кажется, произошло летом… вот черт… в аккурат перед тем, как я уехал, значит, – летом 75-го. Вроде бы. Яфету было одиннадцать. На ферме, где я работал, наняли нового батрака, всего на пару лет меня старше. По всей видимости, он был человек приятный. И, похоже, умел находить общий язык с детьми. Мы быстро сдружились, и я как-то раз позвал его с нами на охоту. Его Яфет сразу заинтересовал, да и сам он брату понравился, и потом еще несколько раз отправлялся с нами в горы. Они с Яфетом ставили силки, а я охотился на дичь покрупнее. Я объяснил этому… этой твари, которую принимал за человека, что Яфета следует удерживать от измывательств над дичью, и парень вроде понял меня. Я сам – сам, понимаете – доверил ему брата… – Тут его рассказ прервался чьим-то глухим стуком в наружную стену амбара. – И он предал мое доверие… – Дьюри поднялся. – Люди так не поступают. – Открыв мутное окошко, Дьюри высунул голову и заорал: – А ну там! Кому сказал – пшла вон отсюдова! Живо марш! – снова втянув голову, Дьюри поскреб редкую поросль на голове: – Глупая кляча. Вся в репьях уже, а туда же – за клевером лезет аж за амбар. Не могу же я все время… Извините, джентльмены. В общем, как-то вечером я обнаружил Яфета в лагере – полуголый, он рыдал, а из… в общем, он был весь в крови. Тварь, с которой я его оставил, исчезла, и больше мы его не видели. – От задней стены амбара вновь донесся знакомый глухой стук, заслышав который, Дьюри ухватил с пола длинную жердь и направился к выходу. – Вы позволите на минутку, джентльмены?
– Мистер Дьюри? – окликнул его Крайцлер. Наш хозяин обернулся в проеме. – Этот парень, батрак… вы не помните, как его звали?
– Разумеется, помню, доктор, – отозвался Дьюри. – Это имя выжжено в моей памяти. Бичем. Джордж Бичем его звали. А теперь прошу меня простить.
Имя ударило меня сильнее, чем все, что мне до сей поры открылось, и торжество мое обратилось в смятение.
– Джордж Бичем? – прошептал я. – Но, Крайцлер, если Яфет Дьюри…
Крайцлер упредительно воздел палец, призывая хранить молчание:
– Придержите вопросы, Мур, и помните: по возможности нам не следует раскрывать этому человеку истинных целей нашего визита. Мы уже знаем почти все, что нужно. Пора откланиваться.
– Все, что нам нужно, – допустим, вы уже все знаете, а у меня еще тысяча вопросов! И почему нам следует скрывать все от него, он же вправе…
– Что хорошего принесут ему эти знания? – резко прошипел Крайцлер. – Вы же видите – человек все эти годы страдал и мучился. Какой смысл – и для нас, и для него – сообщать, что брат его, быть может, убил не только родителей, но и полдюжины детей?
Я умолк; ибо если Яфет Дьюри жив до сих пор и все это время даже не пытался связаться с братом, несчастный фермер действительно ничем не мог помочь нашему следствию. А рассказать ему о наших подозрениях, пока ничем не подкрепленных, – это будет верхом психической жестокости. Потому я подчинился инструкциям Крайцлера, и когда Дьюри, укротив дерзкое парнокопытное, вернулся в амбар, состряпал для него убедительную историю о поезде в Нью-Йорк и скорой сдаче материала в номер. С моим журналистским опытом подобный фокус – примитивное упражнение на устную импровизацию в сложных обстоятельствах.
– Но вы должны кое-что честно сказать мне перед тем, как уехать, – попросил Дьюри, провожая нас до рыдвана. – Все эти ваши статьи о висячих делах – насколько это правда? Или вы намерены сами поднять дело и развести в прессе досужие перетолки о моем брате, воспользовавшись тем, что я вам рассказал?
– Могу заверить вас, мистер Дьюри, – знание того, что на сей раз я говорю ему чистую правду, придало моему голосу убедительность, – что о вашем брате не появится ни единой статьи. То, что вы рассказали, позволит нам выяснить, где и когда полицейское расследование свернуло с верного пути, не более того. Все будет расцениваться точно так же, как вы нам поведали, – сугубо конфиденциально.
После этих слов фермер крепко пожал мне руку:
– Благодарю вас, сэр.
– Ваш брат много страдал, – сказал Крайцлер, также пожимая руку Дьюри. – И я подозреваю, что его страдания не прекратились после того, как убили ваших родителей – естественно, если он до сих пор жив. Не нам судить его, и наживаться на его муках мы тоже не станем. – Кожа на лице Дьюри снова натянулась – он едва сдерживал переполнявшие его эмоции. – У меня есть еще один-два вопроса, – продолжал Ласло, – если позволите.
– Если я знаю ответы – считайте, что вы их получили, доктор, – ответил Дьюри.
Крайцлер признательно склонил голову:
– Насчет вашего отца. Многие кальвинистские священники не уделяют должного внимания церковным праздникам, но у меня сложилось ощущение, что он был не из их числа?
– Абсолютно, – ответил Дьюри. – Праздники в нашем доме были немногими приятными событиями. Мать, разумеется, возражала. Брала в руки Библию и объясняла, что праздновать их – сродни папистской ереси, а карается она страшно. Но отец стоял на своем. В такие дни он даже бывал особенно красноречив. Но я не понял, почему…
Черные глаза Крайцлера явно вспыхнули, когда он, подняв руку, ответил:
– Право же, это сущая ерунда – просто любопытно стало. – Уже забравшись в рыдван, он будто бы вдруг вспомнил что-то. – Да, и еще один нюанс. – Дьюри вопросительно поднял взгляд. Я уже стоял на подножке. – Ваш брат, Яфет, – продолжил Ласло. – Как у него возникли… трудности с лицом?
– Спазмы, что ли? – недоуменно ответил Дьюри. – Сколько помню, они всегда у него были. Может, когда он был младенцем, их и не было, но потом да – и на всю жизнь…
– Они были постоянными?
– Да, – сказал Дьюри, роясь в памяти. А потом улыбнулся: – Только в горах, конечно, прекращались. Когда он ставил силки. Тогда глаза его были спокойны, как гладь пруда.
Я уже не знал, сколько новых откровений смогу пережить, не взорвавшись от ликования, но Крайцлер оставался невозмутим.
– Несчастный, однако, во многих отношениях замечательный был мальчик, – произнес он. – У вас, полагаю, не сохранилась его фотография?
– Он ненавидел сниматься, доктор, и это понятно.
– Да. Да, я так и думал. Ну что ж, всего доброго, мистер Дьюри.
На этом мы наконец покинули ферму. Я обернулся и увидел, как Адам Дьюри тяжело зашагал в амбар, и его длинные мощные ноги в тяжелых сапогах с тем же чавканьем увязали в навозе, едва не затапливавшем постройки. Перед тем как скрыться за дверью, он вдруг обернулся и посмотрел на дорогу.
– Крайцлер, – сказал я. – А Сара что-то говорила об этом тике Яфета Дьюри? В газетах вроде не упоминалось?
– Что-то я не припомню… – ответил Крайцлер, не оборачиваясь. – А почему вы спрашиваете?
– Потому что, судя по его лицу сейчас, я бы решил, что про тик вообще нигде ранее не говорилось, и он только что это понял. Теперь ему предстоит изрядно поломать голову, пытаясь понять, откуда нам это известно. – Хотя мой восторг достиг заоблачных высот, я изо всех сил старался его сдерживать, но, повернувшись к Ласло, все же вскричал: – Боже милостивый! Скажите мне, Крайцлер, скажите, что мы его поймали! Этот человек поведал нам много чертовски непонятного, но умоляю – скажите мне, что мы на верном пути!
Крайцлер позволил себе легкую улыбку и с чувством сжал правую руку в кулак.
– Все собирается воедино, Джон. Это единственное, в чем я уверен. Возможно, мы собрали еще не все части головоломки, да и те, что есть, пока неверно легли, но – да, большинство уже у нас в руках! Возница! Отвезите нас прямо на станцию Бак-Бей. В 6:05 отправляется поезд на Нью-Йорк, насколько я помню, мы должны успеть на него.
Следующие несколько миль, должно быть, мы проехали в полувнятном облегчении, сдержанно торжествуя; знай я, насколько быстротечными были эти мгновения, я бы наслаждался ими гораздо больше. Но примерно через час, после того, как мы проехали половину пути к станции Бак-Бей, в отдалении раздался резкий звук, весьма похожий на треск сломанной ветки, и торжеству нашему пришел конец. Как сейчас помню: треск этот сопровождался коротким свистом, а затем что-то ударило в шею нашей лошади, откуда ударил фонтан крови, и животное рухнуло бездыханным на землю. Никто из нас не успел сообразить, что происходит; треснуло и просвистело еще раз, и что-то вырвало из правого плеча моего друга примерно дюйм плоти.
Глава 35
С коротким воплем и длинным проклятьем Крайцлер рухнул на пол рыдвана. Понимая, что нас все равно отлично видно стрелку, я едва ли не выкинул своего друга на дорогу, после чего принудил заползти между колес, где мы оба вжались в землю. Возница же спокойно слез с козел и направился к мертвой лошади с очевидной целью подвергнуть ее осмотру. Я заорал, чтобы он укрылся, но от столь вопиющей потери кормильца парень словно бы оглох к опасности и являл собой превосходную мишень. То есть пока не раздался следующий выстрел, и пуля не взрыла землю у его ног. Внезапно придя в себя, возница стремглав припустил в заросли ярдах в пятидесяти за нашими спинами, напротив той рощицы, что, вероятно, скрывала нашего стрелка.
Продолжая шипеть и изрыгать проклятия, Крайцлер умудрился стащить с себя сюртук, вслед за чем принялся наставлять меня, что следует делать с его раной. По счастью, она оказалась не столь серьезной – пуля только разорвала моему другу мышечную ткань, и сейчас нужно было лишь остановить кровотечение. Вытащив свой брючный ремень, я соорудил из него жгут, коим перетянул Ласло руку повыше ранения, а рукав его рубашки общими стараниями превратился в бинт. Вскоре алый поток остановился. Но когда следующая пуля расщепила одну из крепких колесных спиц, я всерьез задумался, что рукавов нам может и не хватить.
– Где он? – спросил Крайцлер, лихорадочно обшаривая взглядом деревья на другой стороне дороги.
– Я видел дымок левее вон той березы, – отозвался я. – Но меня больше волнует другое. Кто он?
– Боюсь, выбор тут слишком обширен, – ответил Крайцлер, со стоном потуже затягивая бинт. – Очевиднее всего – наши противники из Нью-Йорка. Авторитет и влияние мистера Комстока воистину не имеют границ.
– Но рассылать по всей стране наемных убийц – не в стиле Комстока. Да и на Бёрнса не похоже. Что скажете про Дьюри?
– Дьюри?
– Догадавшись про тик, он мог передумать. Мог вообразить себе, что мы его провели.
– Но похож ли он на убийцу? – спросил Крайцлер, прижимая к себе и баюкая руку. – Хоть и вспыльчив? А кроме того, у меня создалось впечатление, что стреляет он куда лучше того увальня в кустах.
И тут мне пришло в голову:
– А как насчет… него? Нашего убийцы? Он мог последовать за нами из Нью-Йорка. И если он действительно Яфет Дьюри, вспомните, что говорил про него брат: стрелять ему никогда особо не нравилось.
Крайцлер выслушал меня, продолжая вглядываться в опушку, затем потряс головой:
– Вы фантазируете, Мур. Зачем ему следовать за нами?
– Потому что он знал, куда мы направляемся. Ему известно, где живет его брат, он догадывается, что после разговора с Адамом нам будет легче выследить его самого…
Но Ласло продолжал качать головой:
– Нет, это как-то уж слишком фантастично. Уверяю вас, это Комсток…
Вдруг раздался еще один выстрел, и пуля едва ли не полностью разворотила борт рыдвана.
– Намек ясен, – оценил я выстрел. – Диспут продолжим в другой раз. – Я обернулся и прикинул расстояние до зарослей. – Похоже, вознице удалось добраться невредимым. Как ваша рука? Бежать сможете?
Крайцлер скривился:
– Ну если могу лежать, черт!
Я схватил сюртук Ласло.
– Когда выберетесь из-под прикрытия, – проинструктировал друга я, – старайтесь не бежать по прямой. – Мы развернулись и поползли к другому боку рыдвана. – Главное – непредсказуемость. Давайте первым – я за вами, на тот случай, если у вас будут неприятности.
– У меня дурное предчувствие, – признался Крайцлер, окидывая взглядом пятьдесят ярдов чистого поля, – что в этом случае неприятности будут не только у меня. – Похоже, сия неприятная мысль поразила и самого Ласло. Уже приготовившись бежать, он вдруг замер, достал свои серебряные часы и протянул их мне. – Послушайте, Джон… Если что… Ну, в общем, передайте их…
Я ухмыльнулся и отвел его руку с часами:
– Гнилые сантименты, Крайцлер, как я и подозревал. Давайте, сами ей отдадите. Вперед!
Пятьдесят ярдов предположительно «чистого» поля, если оно располагается на северо-востоке страны, могут оказаться гораздо более трудными для пересечения, если ставкой в подобной гонке служит ваша жизнь. Каждая крысиная нора, колдобина, лужа, корень и камешек между рыдваном и опушкой становились почти неодолимым препятствием. Сердце мое колотилось так, что ноги лишились своей обычной живости. Полагаю, нам с Крайцлером понадобилось меньше минуты, чтобы оказаться в безопасности, но хотя нам противостоял один-единственный стрелок, причем – откровенно дрянной, ощущение было такое, будто мы – на самом настоящем поле боя. Пока я бежал, казалось, что воздух просто нашпигован пулями – в действительности же он вряд ли успел бы выстрелить больше трех-четырех раз. Но когда я наконец нырнул в спасительные кусты, ветви еще долго хлестали меня по лицу, ибо я никак не мог остановиться, забираясь все глубже в лесистый сумрак. Недержание никогда еще не было так близко и, надеюсь, не будет.
Крайцлера я отыскал под огромной елью. Повязка на его руке сползла, и весь рукав уже был в крови. Перевязав его заново, я накинул ему на плечи сюртук – мне показалось, что Ласло бледнеет и его колотит дрожь.
– Будем двигаться вдоль дороги, – шепнул ему, – пока не выйдем на людей. Мы уже не так далеко от Бруклайна, а оттуда нас смогут подбросить до станции.
Я помог Ласло встать и повел его сквозь заросли, поглядывая на дорогу, чтобы не упустить ее из виду. Когда в просветах показались очертания домов, я счел, что из леса можно выйти и двигаться резвее. Вскоре возле нас остановился фургон развозчика льда, владелец его спрыгнул с козел и поинтересовался, что с нами стряслось. Я быстро сочинил историю, что наш экипаж опрокинулся, и добрый человек немедленно предложил подбросить нас до самой станции Бак-Бей. Нам повезло вдвойне, поскольку пара кусков льда изрядно облегчила страдания Крайцлера.
Когда впереди показалась станция, было уже почти половина шестого, и солнечный свет расплывался вокруг янтарной истомой. Я попросил развозчика льда остановиться у купы чахлых сосен в двух сотнях ярдов от вокзальных построек. Мы высадились из фургона и поблагодарили нашего спасителя за помощь (лед практически полностью остановил у Крайцлера кровотечение), после чего я увлек Ласло за собой в тень хвойных сводов.
– Я, конечно, люблю природу не меньше прочих, Мур, – несколько смущенно начал Крайцлер. – Но сейчас, мне кажется, не время для прогулок. Почему мы не подъехали прямо к станции?
– Если там кто-то из людей Комстока или Бёрнса, – ответил я, выискивая просвет в сосновых лапах, из которого бы хорошо просматривалась станция, – ему не составит труда предугадать наш следующий шаг. И он может нас там поджидать.
– А, – буркнул Ласло. – Понимаю. – Он присел на опавшую хвою и стал поправлять повязку на руке. – То есть выждем здесь, а когда подадут состав, незаметно сядем.
– Совершенно верно, – ответил я.
Крайцлер извлек свой серебряный хронометр и произнес:
– Еще полчаса.
Я пристально посмотрел на него и слегка улыбнулся:
– Более чем достаточно для того, чтобы вы мне истолковали смысл своего нелепого школярского жеста с часами.
Крайцлер быстро отвел взгляд, и я удивился, насколько смутила его моя подначка.
– Я понимаю, – начал он, улыбаясь в ответ вопреки себе, – что вам вряд ли удастся забыть этот инцидент?
– Само собой.
Он кивнул:
– Я так и думал.
Я присел рядом.
– Вот как? Так вы собираетесь жениться на девушке или как?
Ласло повел плечами.
– Я… в общем, я рассматривал такую возможность.
Я хмыкнул, но голова моя бессильно поникла.
– Боже мой, Ласло… Женитьба… А вы… то есть… вы с ней-то хоть советовались? – Мой друг покачал головой. – Наверное, разумнее было бы дождаться окончания следствия, вам не кажется? – продолжал я. – Так она согласится скорее.
Крайцлер озадаченно взглянул на меня:
– Почему это?
– Ну, – просто ответил я, – тогда она подтвердит свою правоту, если вы меня понимаете. И с куда большей готовностью свяжет себя узами брака.
– Правоту? – переспросил Крайцлер. – Правоту в чем?
– Ласло, – сказал я тоном нудного лектора. – Если вы до сих пор не заметили, для Сары все это очень важно.
– Сара? – изумленно повторил Ласло, и уже по одному тону его стало ясно, как я ошибался с самого начала.
– О нет, – вырвалось у меня. – Это не Сара…
Какое-то мгновение Крайцлер еще таращился на меня, затем откинулся на спину, раскрыл рот и захохотал так раскатисто и, самое главное, раздражающе долго, как я ни разу от него не слышал.
– Крайцлер, – промямлил я, дождавшись конца этого представления. – Прошу вас, я надеюсь, вы… – Но он не унимался, и во мне уже вспыхнуло раздражение. – Крайцлер. Крайцлер, черт возьми! Хорошо, я выставил себя ослом. Вам достанет порядочности наконец заткнуться?
Увы, не достало. Он хохотал еще добрых полминуты и вынужден был успокоиться лишь потому, что от смеха у него разболелась рука. Придерживая раненую конечность, он, тем не менее, продолжал хмыкать, смахивая с глаз слезинки.
– Простите меня, Мур, – наконец выдавил он, – но что вы, должно быть, думали все это время… – И болезненный приступ смеха сотряс его снова.
– Ну а что мне, черт возьми, было думать, по-вашему? – возмутился я. – Вы столько времени провели наедине. И к тому же сами говорили, что…
– Но Сару не интересует брак, – ответил Крайцлер, совладав наконец с собой. – Ее вообще мало привлекают мужчины, вся ее жизнь сосредоточена на одной мысли: женщина сама способна вести независимую и плодотворную жизнь. И вы должны были это знать.
– Ну, положим, мне приходило это в голову, – солгал я, пытаясь сохранить лицо. – Но то, как вы себя вели с ней, так походило… Черт, я даже не могу сказать, на что это было похоже!
– Первый же наш разговор сразу коснулся этой темы, – продолжал Крайцлер. – Она сказала, что никаких двусмысленностей и осложнений здесь быть не может – все должны думать только о деле. – Я надулся, а Ласло пристально посмотрел на меня. – Должно быть, вам трудно было это вынести? – спросил он, хмыкнув опять.
– Да уж, не легко, – ответил я с раздражением.
– Могли бы просто спросить ее.
– Знаете, не одна Сара старалась вести себя профессионально! – взорвался я, топнув ногой. – Хоть я и не понимаю, как это могло отразиться на… – И тут меня осенило. – Погодите. Минуточку. Если это не Сара, то кто же, черт побери, тогда… – Я медленно перевел взгляд на Ласло, а он так же медленно опустил голову и уставился в землю. Ответ был написан у него на лице. – Бог ты мой, – выдохнул я. – Так это Мэри?
Крайцлер окинул взором станционные постройки, затем вгляделся вдаль, откуда следовало прибыть поезду и спасти его от этой инквизиции. Разумеется, горизонт был чист.
– Понимаете, Джон, здесь довольно запутанная ситуация, – наконец выдавил он. – Я бы попросил вас понять и не судить сгоряча.
Я же был так потрясен, что не мог на это даже ничего сказать, а потому лишь немо внимал тому, как Ласло пытается эту «запутанную ситуацию» мне разъяснить. Впрочем, одно мне было понятно четче прочего: его всерьез беспокоило, что Мэри была его пациенткой, и оставалась вероятность, что ее чувства к нему – не что иное, как благодарность или, еще хуже, уважение. Именно поэтому, осторожно объяснил мне Ласло, он старался никак не поощрять ее и не позволял себе ответное проявление чувств, пока где-то год назад ему не стала окончательно ясна природа ее расположенности к нему. В то же время ему очень хотелось, чтобы я понял и другое: их с Мэри взаимное влечение крайне укрепилось за эти годы, что во многом было вполне естественно.
Едва начав работать с неграмотной и предположительно невменяемой девушкой, Крайцлер сообразил, что вообще не сможет общаться с ней, пока между ними не утвердится связь, основанная на доверии. И он смог создать такие узы, открыв Мэри кусочек своего прошлого – то, что он теперь двусмысленно именовал «личной историей». Не подозревая, что мне известно об этом эпизоде его жизни куда больше, чем он почитал за труд сообщить, Крайцлер и не догадывался, насколько полно я его понимал. Мэри же, насколько я мог предположить, была первым человеком, чьим ушам Ласло доверил драму своих бурных взаимоотношений с отцом, и подобное признание не могло не вызвать в ней ответного доверия; более того, Ласло, надеясь лишь побудить ее к рассказу о собственном прошлом, сам того не подозревая, заронил в ее душу семена своеобычной близости. После того как Мэри оказалась на 17-й улице в качестве прислуги, близость эта никуда не делась, напротив – жизнь в доме стала занимательнее и загадочнее. Когда в итоге Крайцлеру стало невозможно отрицать, что, во‑первых, чувства Мэри к нему уже вышли за рамки одной лишь благодарности, а во‑вторых, похоже, он сам испытывает ответное влечение, он погрузился в длительный самоанализ, пытаясь выяснить, не обычную ли жалость он испытывает к несчастному одинокому существу, взятому им под крышу. Окончательно удостоверился он в этом лишь за несколько дней до начала нашего следствия. Дело вынудило его отложить разрешение проблем личного свойства, однако помогло определиться с тем, каким это разрешение неизбежно станет. Ибо едва стало понятно, что физической опасности подвергаются не только члены нашего маленького отряда, но и его домочадцы, первым желанием Крайцлера стало защитить Мэри от угрозы, и оно намного превосходило заботы обычного попечителя. Именно тогда он принял решение как можно меньше сообщать ей о ходе следствия и, по возможности, изолировать ее от участия в нем; отдавая себе отчет, что враги способны уязвить его посредством тех, кто ему дорог, Ласло надеялся, что предохранит ее этим: если бы посторонний и смог установить с нею контакт, ему бы не удалось вытянуть из нее никаких полезных сведений, ибо она бы их просто не знала. Только перед самым отъездом в Вашингтон Крайцлер решил, что их отношениям можно как-то «развиться», о чем немедленно поставил в известность Мэри. Поэтому в глазах у нее стояли слезы, когда она глядела ему вслед: девушка боялась, что с Ласло может случиться такое, что помешает им перестать быть просто хозяином и прислугой.
Когда Крайцлер закончил рассказ, из восточных далей до нас донесся первый гудок нью-йоркского экспресса. Еще не оправившись от изумления, я принялся перебирать в памяти события последних недель, стараясь понять, где именно мне удалось сойти на путь неверных толкований.
– Это все Сара, – в итоге изрек я. – С самого начала она вела себя так… короче, я не знаю, как именно она себя вела, но это было чертовски странно. А она знает?
– Уверен, что да, – ответил Крайцлер, – хотя я ей об этом не рассказывал. Мне кажется, Сара все вокруг себя рассматривает лишь как повод отточить свои детективные навыки. Полагаю, эта маленькая головоломка изрядно развлекла ее.
– Развлекла, значит, – усмехнулся я. – А я-то думал, что это была любовь. Готов поспорить, она знала, что я ступил не на тот путь. Это в ее духе – смотреть, как я выставляю себя на посмешище. Ну ничего, вот вернемся… Я покажу ей, что бывает, когда кто-нибудь пытается сыграть такую шутку с Джоном Скайлером… – Тут я прервал свою речь, заметив, что поезд уже примерно в миле слева от нас и приближается к станции на недурной скорости. – Продолжим в купе, – сказал я, помогая Крайцлеру подняться. – И попробуйте мне только сказать, что мы не продолжим!
Дождавшись, когда состав наконец с лязгом замрет у перрона, мы с Крайцлером рысью припустили по каменистому и ухабистому полю к последнему вагону. Взобравшись на заднюю площадку, мы украдкой проскользнули внутрь и я с удобством разместил Крайцлера на сиденье. Кондуктора поблизости пока не случилось, и несколько минут до отправления мы приводили в порядок перевязку Ласло и собственный внешний вид. Каждые несколько секунд я выглядывал в окно и обшаривал взглядом платформу, опасаясь появления того, кто выдаст в себе наемного убийцу, но в поезд садились только престарелая матрона с тростью в руках да ее огромная раздраженная сиделка.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.