Текст книги "Алиенист"
Автор книги: Калеб Карр
Жанр: Триллеры, Боевики
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 31 (всего у книги 38 страниц)
– А вот Пэтси – отнюдь, – ухмыльнулся Тед.
Неохотно, однако без особых протестов дети рассеялись, а мы с Сарой двинулись вслед за Теодором в его набитый книгами кабинет. Несколько столов и секретеров в этой просторной комнате занимала текущая работа, а также изобилие раскрытых справочников и развернутых карт. Теодор очистил для нас два стула перед самым большим и загроможденным столом у окна, и мы расселись. В отсутствие детей Рузвельт как-то притих, что показалось мне странным, имея в виду события в Управлении, разгоревшиеся в последние дни. Мэр Стронг потребовал отставки одного из врагов Рузвельта по Совету уполномоченных, и хотя противник вовсе не собирался сдаваться без боя, все указывало на то, что верх в битве одерживает мой друг. Я поздравил его с этим, но Теодор только отмахнулся и упер кулак в бедро.
– Я просто не знаю, Джон, во что все это выльется, – мрачно сказал он. – Иногда мне кажется, что дело, которое мы начали, можно решить только на уровне всей метрополии. В этом городе коррупция – мифическая гидра, только на каждую отрубленную голову отрастает не семь, а тысяча новых. Даже не знаю, достанет ли сил у нынешней администрации что-либо значимо изменить. – Однако долго пребывать в подобном настроении было не по Рузвельту. Он схватил какую-то книгу, грохнул ею по столу и ласково оглядел нас сквозь пенсне. – Ладно, к вам это отношения не имеет. Рассказывайте, какие новости.
Но сразу выложить эти новости оказалось нелегко, и едва нам с Сарой наконец это удалось, Теодор обмяк в своем кресле, бессильно откинувшись на спинку, словно меланхолия его получила новый повод для расцвета.
– Меня тоже беспокоило, как Крайцлер отреагирует на это зверство, – тихо сказал он. – Но, каюсь, мне и в голову не пришло, что он может вообще от всего отказаться.
Тут я почувствовал, что пришло время открыть Теодору подлинную историю отношений Крайцлера и Мэри Палмер: не зная всей правды, он никогда не сможет понять масштабов трагедии, потрясшей Ласло. Памятуя о том, что и Теодору доводилось терять самое дорогое в жизни, его первую жену, я рассчитывал, что он поймет горе Крайцлера. И он понял, но морщина сомнения по-прежнему пересекала его лоб.
– Стало быть, вы хотите продолжить дело без него? – спросил Теодор. – Вы настолько уверены в своих силах?
– Уже сейчас мы знаем достаточно, – моментально отозвалась Сара. – К тому времени, когда он опять выйдет на охоту, мы будем знать все.
Теодор удивился:
– И когда сие произойдет?
– Через восемнадцать дней, – ответила Сара. – 21 июня.
Сцепив руки на затылке, Рузвельт начал медленно покачиваться в кресле, внимательно поглядывая на Сару. Затем повернулся ко мне.
– А ведь из игры он вышел не только из-за горя, правда?
Я покачал головой.
– Нет, не только. Он всерьез усомнился в здравости собственных суждений и своих способностей. До сих пор мне даже не приходило в голову, насколько его изводят эти… сомнения в себе. Обычно ему удается их скрывать, но они возвращаются.
– Да, – кивнул Рузвельт, не переставая покачиваться. – Его отец. – Мы с Сарой быстро переглянулись: нет, никто из нас не мог рассказать об этом Рузвельту. Теодор кротко улыбнулся. – Помните тот бой, наш с Крайцлером, в гимнастическом зале «Хеменуэй», а, Мур? А ночь после? В какой-то момент мы с ним вновь подняли вопрос о свободе воли – и, кстати, во многом сошлись… В общем, после этого он спросил, где я учился боксировать. Я рассказал о своем отце, который в детстве оборудовал мне маленький зал и научил, что активные упражнения – мой единственный шанс преодолеть болезни и астму. Крайцлер же тогда спросил, что произошло бы – вполне гипотетически, – если бы я принудил себя к сидячему образу жизни, и я ответил: все, чему меня обучили и что мне дорого, подвигло меня к деятельной жизни. Сам того не ведая, я подтвердил его точку зрения. Затем из чистого любопытства я поинтересовался о его отце, про которого часто слышал в Нью-Йорке. И тут Ласло круто изменился. Этого я никогда не забуду. У него забегали глаза, и мне впервые показалось, что он опасается смотреть мне в лицо. И еще он инстинктивно схватился за свою покалеченную руку, едва я упомянул о его родителе. Я что-то заподозрил. Что там говорить, меня привела в ужас одна мысль о том, какой могла быть его жизнь. Тем не менее я был зачарован тем, насколько его жизнь отличалась от моей. Я часто задавал себе этот вопрос и не мог найти ответа: каким должен видеть мир молодой человек, для которого злейший враг – его собственный отец?
Ни я, ни Сара тоже не нашлись, что на это ответить. Несколько минут мы просидели в тишине, пока ее не нарушил неистовый вопль Элис из-за двери:
– Меня совершенно не волнует, что это Strix varia varia, Теодор Рузвельт-младший! Это не повод, чтобы скормить ему мою змею!
Мы тихонько рассмеялись и вернулись к делам насущным.
– Итак, – произнес Теодор, громыхнув по столу еще одной книгой. – Следствие. Скажите мне вот что: теперь, когда у нас есть имя и приблизительное описание преступника, почему не устроить обычную облаву? Пусть мои люди перевернут весь город сверху донизу.
– И что они сделают, когда найдут его? – отозвалась Сара. – Арестуют? За что? Улики?
– Он ведь куда умнее, – согласился я. – У нас нет свидетелей, нет прямых улик, которые примет суд. Только домыслы, отпечатки пальцев да записка без подписи…
– Где даже почерк меняется несколько раз, – вставила Сара.
– И один Господь ведает, что еще он может совершить, если его арестуют, а потом неминуемо выпустят, – продолжал я. – Нет, правы были братья Айзексоны – мы должны его взять с поличным, при совершении очередного преступления и никак иначе.
Теодор выслушал все это, медленно кивая головой.
– Ну хорошо, – в итоге произнес он. – Боюсь, перед нами новые испытания. Отход Крайцлера от дел, как это ни удивительно, мне работы не облегчает. Мэр Стронг пронюхал, насколько неумолимо я разыскиваю Коннора и почему. Он считает эти поиски еще одним плодом некоей тайной связи Управления и доктора Крайцлера, и попросил меня не рисковать своей должностью, идя на поводу у личной дружбы с Ласло и обращаясь к неприкрытой агрессии. Кроме того, до него дошли слухи, что братья Айзексоны проводят независимое расследование убийств мальчиков-проституток, и мэр мне приказал не только их остановить, но и вообще заниматься этим делом с сугубой осторожностью. Я так понимаю, вы не знаете о неприятностях прошлой ночью.
– Прошлой… ночью? – переспросил я.
Рузвельт кивнул:
– На территории Одиннадцатого участка состоялось что-то вроде собрания, предположительно – в знак протеста против того, как власти разбираются с убийствами. Зачинщиками выступила группа немцев, и они первоначально утверждали, что акция у них – политическая, хотя виски там хватило бы, чтобы спустить на воду небольшой сухогруз.
– Келли? – спросила Сара.
– Не исключено, – ответил Рузвельт. – Определенно утверждать можно только одно: там все уже начало выходить из-под контроля, когда их разогнали. Политические последствия этого дела с каждым днем все серьезнее – и мэр Стронг, боюсь, достиг того прискорбного состояния, когда забота о последствиях каких-либо мер приводит лишь к параличу. В этом деле он не желает никаких опрометчивых шагов. – Теодор умолк и состроил Саре не вполне серьезную хмурую гримасу. – Больше того, до него доходят разные слухи, Сара, о том, что вы работаете с Айзексонами. Как вам известно, у многих вызывает сильнейшее неприятие тот факт, что расследованиями убийств занимается женщина.
– Значит, я удвою свои усилия, – невинно улыбнулась Сара, – дабы тайное осталось тайным.
– Гм-м… да, – неуверенно протянул Теодор. Несколько секунд он вглядывался в наши лица, затем кивнул. – Вот что я имею вам предложить. Восемнадцать дней – ваши. Найдите все, что сможете. Однако двадцать первого числа я желаю услышать подробный отчет обо всех ваших находках, с тем чтобы я отрядил особо доверенных офицеров на все возможные места преступлений и пути отхода. – Рузвельт впечатал мясистый кулак в ладонь. – Больше никакой резни я не потерплю.
Я глянул на Сару – та быстро обдумала предложение и уверенно кивнула.
– Можно оставить детектив-сержантов? – спросил я.
– Разумеется, – отозвался Рузвельт.
– Решено. – Я протянул руку Теодору, и тот пожал ее, снимая другой рукой пенсне.
– Я только надеюсь, что вы за это время действительно узнали много, – сказал Рузвельт, пожимая руку Сары. – Мне бы не хотелось оставлять должность, не разрешив этого дела.
– Так вы планируете уйти, Рузвельт? – подначил его я. – Выходит, Платт все же поджаривает вам пятки?
– Ничего подобного, – буркнул Теодор. Теперь настал его черед лукаво явить мне впечатляющий оскал. – Однако партийные съезды не за горами, Мур, а за ними последуют выборы. Нашим выдвиженцем будет Маккинли, если я не ошибаюсь, а демократам, похоже, достанет глупости выдвинуть Брайана. Так что осенью победа будет за нами[29]29
Уильям Маккинли (1843–1901) – 25-й президент США. На выборах 1896 года от демократов против него выдвигался лидер «Народной партии» журналист Уильям Дженнингс Брайан (1860–1925).
[Закрыть].
Я понимающе кивнул:
– Участвуете в кампании?
Теодор скромно пожал плечами:
– Мне сообщили, что для меня найдется занятие – как в Нью-Йорке, так и в западных штатах…
– И если Маккинли действительно слов на ветер не бросает…
– Ладно, Джон, – саркастически усмехнулась Сара. – Ты же знаешь, как комиссар относится к таким спекуляциям.
У Рузвельта округлились глаза:
– Вы… Вас, дамочка, похоже, слишком долго не было в Управлении – какая дерзость! – Впрочем, он тут же успокоился и жестом указал нам на дверь. – Давайте, проваливайте. У меня здесь еще целые залежи официальных бумаг, а это дело на всю ночь, ибо кто-то увел у меня секретаршу.
Мы с Сарой вновь ступили на Мэдисон-авеню уже около восьми вечера, но по домам расходиться не хотелось – нас переполняли воодушевление от того, что нам позволили вести следствие дальше, и теплый воздух чистой весенней ночи. Не меньшим кощунством казалось нам запираться в штаб-квартире, дожидаясь Айзексонов, хотя необходимо было поговорить с ними сразу же по приезде. Мы двинулись пешком в центр, и тут меня вдруг осенило: а почему бы нам не поужинать на открытом воздухе у отеля «Сент-Денис», как раз напротив дома № 808. С этой позиции мы бы наверняка не проглядели детективов. Сару эта идея устроила как никакая другая, и чем дальше мы шли по авеню, тем восторженнее становилась моя спутница. Я давно не видел ее такой: куда-то подевалась даже угловатая порывистость ее движений, хотя ум ее не блуждал, а мысли она высказывала последовательно четкие и значимые. Объяснение такому ее поведению пришло мне в голову позже, когда мы сидели за столиком, и было весьма незатейливым. Несмотря на слова Теодора о возможной официальной и общественной реакции на весть о ее причастности к этому следствию, Сара в тот момент была сама себе хозяйкой, профессиональным детективом – по сути, а не по должности. Впереди нас ожидало еще немало испытаний и разочарований, и я до сих пор благодарен ей за тот немеркнущий энтузиазм. Она была движущей силой всего нашего предприятия больше, чем кто-либо другой.
Количество поглощенного мною в тот вечер вина превысило все мыслимые пределы: к моменту, когда мы покончили с обедом, изгородь, отделявшая наш столик на углу «Сент-Денис» от тротуара, уже не могла сдержать моих страстных порывов, выражавшихся в знаках внимания множеству красивых женщин, которые в тот час невинно слетались на маняще-яркие огни витрин магазина «Маккрири». Сару мое разнузданное поведение начало утомлять, и она уже была на грани того, чтобы предоставить меня моей судьбе, когда ее внимание что-то привлекло. Я тоже обернулся и в указанной ею стороне узрел остановившийся у дома № 808 кэб, из которого изможденно вывалились Маркус и Люциус Айзексоны. Быть может, виной тому алкогольные пары, или события последних дней, или даже погода, но только вид их наполнил меня таким ликованием, что я тут же перемахнул через изгородь и бегом устремился к ним через Бродвей с изобильными приветствиями. Сара последовала за мной более рациональным манером. В прериях Люциус и Маркус, очевидно, провели изрядно времени на солнце, ибо кожа их значительно потемнела, а вид сделался располагающим и здоровым. Казалось, они тоже обрадованы своим возвращением, хотя я не был уверен, что их радость выдержит испытание вестями об отставке Крайцлера.
– Удивительные там места, – сказал мне Маркус, извлекая багаж из кэба. – В их свете жизнь в этом городе видится совсем иначе, определенно могу вам сказать. – Он потянул носом воздух. – Да и пахнет там лучше.
– Нас даже умудрились обстрелять на одном перегоне, – добавил Люциус. – Пуля пробила мою шляпу! – И он продемонстрировал нам дыру в тулье, сунув туда палец. – Маркус сказал, что это вряд ли индейцы…
– Это не индейцы.
– Да, конечно, он сказал, что это не индейцы, но лично я в этом не уверен, к тому же, по мнению капитана Миллера из форта Йейтс…
– Капитан Миллер просто очень вежливый человек, Люциус, – снова прервал его Маркус.
– Ну, возможно, – отозвался брат, – только он же сказал…
– Что он сказал о Бичеме? – без переходов спросила Сара.
– … что несмотря на разгром большинства крупных индейских банд…
Сара схватила его за плечи и встряхнула:
– Люциус. Что он сказал о Бичеме?
– О Бичеме? – переспросил Люциус. – А. Ну да. В общем, много чего сказал.
– Это «много чего», в сущности, можно свести к одному, – сказал Маркус, глядя на Сару. Последовала пауза; огромные карие глаза детектив-сержанта наполнились многозначительностью и решимостью. И он закончил: – Это наш человек. Иначе и быть не может.
Глава 38
Несмотря на изрядный шум в голове, новости, поведанные нам Айзексонами все за тем же столиком у «Сент-Дениса», моментально протрезвили меня.
В конце 1870-х капитан Фредерик Миллер – теперь ему чуть за сорок, а тогда он был подающим надежды лейтенантом – был откомандирован к штабу Западной армии в Чикаго. Размеренная штабная жизнь быстро наскучила ему, и Миллер подал прошение о переводе его дальше на Запад, где он рассчитывал на более активную службу. Прошение удовлетворили – Миллера перевели в Дакоту, где он был дважды ранен, причем во второй раз лишился руки. Пришлось вернуться в Чикаго, однако от штабной работы он отказался, предпочтя пост командира резервных сил, которые держали для чрезвычайных ситуаций. Именно там в 1881 году он впервые столкнулся с юным бойцом по имени Джон Бичем.
В Нью-Йорке тот сказал вербовщику, что ему восемнадцать, однако Миллер сомневался – даже когда новичок прибыл через полгода в Чикаго под его командование, он выглядел гораздо моложе. Впрочем, мальчишки часто привирают возраст, чтобы поступить в армию, и Миллер смотрел на это сквозь пальцы – тем более что Бичем показал себя примерным солдатом: дисциплинированным, внимательным к службе и достаточно исполнительным, чтобы за пару следующих лет дослужиться до капрала. Правда, его неоднократные прошения о переводе дальше на Запад, чтобы сражаться с индейцами, раздражали начальство, вовсе не желавшее терять свой лучший унтер-офицерский состав на фронтире; но все это время лейтенант Миллер не мог нарадоваться на своего подчиненного. До 1885 года.
В тот год в беднейших кварталах Чикаго произошла серия инцидентов, при которых Джон Бичем показал свое истинное лицо. Человек достаточно нелюдимый, он после службы частенько хаживал в иммигрантские кварталы и предлагал свои услуги благотворительным миссиям, занимавшимся с детьми, в частности – с сиротами. На первый взгляд, вполне достойное начинание для солдата, желающего с пользой потратить свое личное время – уж куда лучше, чем регулярно напиваться и выяснять отношения с местными, – так что лейтенант Миллер не придавал этому особого значения. Впрочем, через несколько месяцев он все же заметил перемену в настроении Бичема – заметный сдвиг в сторону угрюмства. Поинтересовавшись причиной, он не получил удовлетворительного ответа; но вскоре в расположении части появился глава одной из миссий и пожелал встретиться с офицером. Миллер выслушал этого человека: тот потребовал, чтобы капралу Бичему отныне официально запретили приближаться к сиротскому приюту. Когда же лейтенант поинтересовался причиной, человек отвечать отказался, ограничившись фразой, что Бичем, дескать, очень «расстроил» нескольких воспитанников. Миллер немедленно вызвал к себе Бичема, который поначалу впал в ярость и негодование, объявив, что человек из приюта попросту ревнует: дети расположены к нему, Бичему, больше, чем к своему воспитателю. Лейтенанту Миллеру такого объяснения показалось недостаточно, он нажал на Бичема посильнее, и тот в результате пришел в крайнее возбуждение и обвинил в произошедшем как Миллера лично, так и всех его командиров. (Стоит добавить, что лейтенант так и не выяснил истинной природы тех событий.) Всех этих хлопот, продолжал тогда Бичем, можно было избежать, если бы командование удовлетворило его просьбу о переводе на Запад. Миллер нашел поведение капрала в ходе беседы весьма тревожащим и отправил его в длительный отпуск, который тот провел в горах Теннесси, Кентукки и Западной Виргинии.
Вернувшись в часть в начале 1886 года, Бичем выглядел намного спокойнее. Он вновь стал тем исполнительным и образцовым солдатом, к которому привык Миллер. Но то была лишь иллюзия и она развеялась во время приснопамятных майских беспорядков в Чикаго. Мы с Сарой уже знали: Бичема отправили в госпиталь Сент-Элизабет после того, как 5 мая в суматохе стычки в северном пригороде Миллер застал капрала «разделывающим» (как выразились врачи) труп одного из забастовщиков. И то, как Бичем обошелся с телом, рассказали нам Айзексоны, разительно походило на увечья покойных родителей Яфета Дьюри и мертвых детей в Нью-Йорке. Миллера охватили отвращение и ужас, когда он увидел, как его лучший подчиненный, весь в крови, стоит над изрезанным трупом, глаза которого выковыряны огромным ножом; Миллер колебался недолго и освободил его от службы. Несмотря на то что лейтенант видел, как на Западе в ветеранах вспыхивает звериная жажда крови, такое поведение практически всегда объяснялось годами жестоких боев с индейскими племенами. А у Бичема боевого опыта не было, и объяснять такой поступок оказалось нечем. Полковой врач, осмотревший капрала после инцидента, немедленно объявил его негодным к несению службы, Миллер присовокупил собственный рапорт, и Бичема спешно отправили в Вашингтон.
На этом история, привезенная Айзексонами из Дакот, заканчивалась. Все это братья вывалили на нас единым комом, не притрагиваясь к тарелкам, и теперь наконец воздали должное еде, а мы с Сарой принялись рассказывать им обо всем, что узнали за их отсутствие. Затем настала пора для плохих известий о Крайцлере и Мэри Палмер. К счастью, Маркус и Люциус уже успели расправиться с большей частью своего запоздалого обеда, ибо история уничтожила остатки их аппетита. Оба детектива сперва с опаской отнеслись к мысли продолжать расследование без Ласло, однако Сара выступила с такой же убедительной речью, какую произносила передо мной, и через двадцать минут братья тоже верили, что у нас попросту нет другого выбора. Сведения, которые они добыли в поездке, давали нам лишние боеприпасы для продолжения кампании, ибо теперь сомнений почти не оставалось: мы знали историю и характер нашего убийцы. Вопрос был лишь в том, сможем ли мы разработать и осуществить план его поимки.
Ресторанчик мы покинули примерно около трех ночи, убежденные, что сможем. Задача все же стояла не из легких, и одолеть ее мы не могли, хорошенько не выспавшись. Все разъехались по домам, предвкушая отдых; однако к десяти утра в четверг все собрались в штаб-квартире, готовые к разработке стратегии. Братьев несколько выбило из колеи отсутствие пятого стола, равно как и наличие нового почерка на доске с тезисами, но, в конце концов, они были опытными детективами и сосредоточились на деле, а все, что к нему не относилось, к нему не относилось.
– Если никто не возражает, – начал Люциус, с интересом освежая знакомство с кипами бумаг у себя на столе, – я могу предложить отправную точку. – Каждый из нас промычал нечто одобрительное, и Люциус вытянул руку к правой стороне доски, а именно – к слову КРЫШИ. – Помните ли вы, Джон, то, что сказали про убийцу, когда вы с Маркусом впервые побывали в «Золотом Правиле»?
Я напряг память.
– Контроль, – произнес я единственное слово, так ясно пришедшее мне в голову той ночью, когда мы стояли на крыше жалкого заведения Виски-Энн.
– Именно, – подхватил Маркус. – Наверху он постоянно выказывает полную уверенность в себе.
– Да, – согласился Люциус, после чего встал и подошел к доске. – Ну, в общем, моя идея заключается вот в чем: мы потратили немало времени, изучая кошмары этого человека – реальный, которым было его прошлое, и ментальные, терзающие его сейчас. Однако планируя свои злодеяния, он не ведет себя как измученная, испуганная душа. Он агрессивен и предусмотрителен. Он активно действует, а не просто реагирует – и, как мы видели по его письму, восхищается собственной даровитостью. Откуда это у него?
– Откуда у него что? – не понял я.
– Эта уверенность, – пояснил Люциус. – Даровитость-то мы еще можем объяснить – фактически мы это уже сделали.
– Это изворотливость, – сказал Сара. – Такая часто вырабатывается у притесняемых детей.
– Вот именно. – Люциус быстро закивал лысеющей головой, после чего достал платок и стер со лба и черепа неизбежную испарину. Я с восторгом наблюдал за этим знакомым нервическим жестом. – Однако с чего взяться уверенности? Откуда она у мальчика с таким прошлым?
– Ну, быть может, что-то пришло к нему в армии? – предположил Маркус.
– Кое-что. Возможно, – согласился Люциус, не без удовольствия входя в роль лектора. – Но мне кажется, корни здесь следует искать гораздо глубже. Скажите, Джон, не говорил ли вам Адам Дьюри о том, что тик у его брата успокаивался, когда они оказывались в горах? – Я подтвердил, что именно это он и говорил. – Скалолазание и охота, – задумчиво продолжил Люциус. – Похоже, страдания он мог облегчить только этими занятиями. А теперь он делает это на крышах.
Маркус удивленно посмотрел на брата и покачал головой:
– Может, ты все же объяснишь нам, о чем ты? Одно дело – играть в кошки-мышки с доктором Крайцлером и совершенно другое…
– Если только ты предоставишь мне минуту времени, большое спасибо, – прервал его Люциус, поднимая вверх указательный палец. – Я вот что хочу сказать: чтобы узнать, чем он занимается в жизни сейчас, нужно пройти по следу того, от чего ему становится безопасно, а не по следу его кошмаров. Он охотится и убивает на крышах, а все его жертвы – дети. Это указывает на то, что контроль над ситуацией – самое главное в его жизни. Мы знаем, откуда его одержимость детьми. Нам также известно о его страсти к охоте. Но вот крыши? До 1886 года он практически не жил в больших городах, однако знает их вдоль и поперек – настолько, что застает врасплох даже нас, понимаете? Подобные знания не приходят сами по себе.
– Постойте, – сказала Сара, медленно качая головой. – Я, кажется, начинаю понимать, к чему вы клоните, Люциус. Он покидает Сент-Элизабет, при этом желая перебраться в такое место, которое гарантирует ему полную анонимность; Нью-Йорк подходит идеально. Но здесь он понимает, что совершенно незнаком с тем, как устроена жизнь на улицах – толпы, шум, суета… Все это странно для него, быть может, даже его пугает. И тут он открывает для себя крыши. Там совершенно иной мир – покойнее, медлительнее, здесь не так много людей. Гораздо больше похоже на то, к чему он привык. Кроме того, он понимает, что есть немало таких занятий, которые требуют все время проводить на крышах: ему можно вообще не спускаться на улицы.
– Разве что по ночам, – подхватил Люциус, вновь воздевая палец. – Когда уличная суета стихает, он может позволить себе исследовать город на свой привычный лад. Вспомните, он ведь еще никого не убил при свете дня. Он прекрасно чувствует ночь, но вот днем – днем, я готов поспорить на что угодно, он проводит все время наверху. – Лоб Люциуса опять покрылся испариной, пока он бежал к своему столу и хватал сверху какие-то бумаги. – Мы уже обсуждали его возможную дневную профессию, которая бы позволила ему не спускаться днем с крыш, – сразу после убийства Али ибн-Гази, – но так ни к чему внятному и не пришли. Но я тут перечитывал свои записи и понял, что лучше всего его перехватывать в этой точке.
– Господи, Люциус – простонал я от этой мысли, – вы хоть понимаете, что предлагаете нам? Придется прочесать все благотворительные и миссионерские организации, все компании, где работают коммивояжеры, все газеты, медицинские заведения… Должен быть способ как-то сузить поиск.
– И он есть, – отозвался Маркус, хотя тон его был немногим энергичнее моего. – Но все равно это означает много беготни. – Он встал, подошел к большой карте острова Манхэттен и показал на булавки, торчавшие в местах совершенных убийств. – Он ни разу не поднимался выше 14-й улицы, что подразумевает одно: лучше всего он знаком с Нижним Ист-Сайдом и Гринвич-Виллидж. Скорее всего, и живет, и работает он также либо там, либо там. По нашей версии, денег у него не очень много. Так что мы вполне можем сузить поиски до тех, кто работает в этих кварталах.
– Верно, – ответил Люциус, вновь показывая на грифельную доску. – И не забывайте о том, в чем мы уже убедились. Если мы правы и Джон Бичем действительно некогда был Яфетом Дьюри, то ему подойдет далеко не всякая работа. С его характером и прошлым некоторые вещи должны казаться ему привлекательнее других. К примеру, вы, Джон, упоминали компании, нанимающие коммивояжеров, – но неужели вы всерьез думаете, что из человека, которого мы изучаем, получится хороший коммивояжер? Что он вообще станет устраиваться на такую работу?
Я собрался было возразить ему, что возможно все, но меня вдруг осенило, что Люциус прав. Мы столько месяцев подбирали фрагменты личности и поведения к смутному образу нашего «воображаемого преступника», что «все» уже действительно невозможно. И меня странно кольнуло ужасом и восторгом: я уже знаю этого человека настолько хорошо, что могу сказать – он никогда бы не пошел на такую работу, которая заставляла бы его заискивать перед обитателями иммигрантских трущоб либо торговать дешевыми поделками производителей и лавочников, которых он наверняка почитает глупее себя.
– Хорошо, – сказал я Люциусу, – но все равно остается достаточно широкий круг – церковные служки, миссионеры, репортеры, фельдшеры…
– Их тоже можно отсеять, Джон, – усмехнулся Люциус. – Просто подумайте лучше. Возьмем репортеров, работающих в трущобах, – с большинством вы знакомы лично. Вы всерьез полагаете, что Бичем впишется в их компанию? Врачи… Это с его-то прошлым? К тому же откуда у него необходимые навыки, а, Джон?
Я взвесил все и пожал плечами:
– Ну, допустим. В таком случае остается работа при миссии или благотворительной организации.
– А вот это ему было бы легко, – сказал Сара. – Необходимые знания ему дали родители – в конце концов, его отец был великолепным оратором.
– Замечательно, – резюмировал я. – Но даже в этом случае нам будет сложно проверить всех до 21 июня. В свое время мы с Маркусом потратили целую неделю на одну-единственную часть. Это совершенно непрактично.
Может, и непрактично, только другого выхода у нас не было. Остаток дня ушел на составление списка благотворительных и религиозных организаций, ведущих дела в Нижнем Ист-Сайде и Гринвич-Виллидж, после чего мы разделили его на четыре района. Каждый взял на себя четверть перечня, и утром мы приступили. Парами мы работать уже не могли, иначе не управились бы и до осени. В первых же местах, куда я заглянул в ту пятницу, меня ожидал куда как прохладный прием; хоть я ни на что иное и не рассчитывал, визиты эти наполнили меня ужасом перед грядущими днями, а то и неделями. Я постоянно напоминал себе, что скучная беготня – зачастую судьба настоящего детектива, но мне это мало помогало: я уже насладился подобной деятельностью в самом начале нашего следствия и теперь часто вынужден был заглядывать в те же места, хоть и с другой целью. А оказываясь в уличной сутолоке, я то и дело мрачно поглядывал на часы: они неуклонно тикали, приближая меня к празднику Иоанна Крестителя. До него оставалось всего шестнадцать дней.
Впрочем, был здесь и светлый аспект: за мной, похоже, никто не следил. Когда мы вновь собрались в штаб-квартире в конце дня, это же подтвердили и прочие члены нашего отряда: по нашим стопам никакие сомнительные субчики не таскались. Разумеется, мы не могли утверждать это с полной уверенностью, однако логическое объяснение отсутствию слежки имелось – скорее всего, нашим врагам не могло прийти в голову, что нам суждено преуспеть без Крайцлера. Все выходные мы не замечали ни Коннора с его головорезами, ни наемников Бёрнса или же Комстока. Если суждено заниматься тягомотной, однако изматывающей работой, гораздо лучше не оглядываться поминутно через плечо; хотя не думаю, что в действительности кто-нибудь из нас перестал это делать.
Мы, конечно, надеялись, что в последние десять лет Джон Бичем успел поработать в какой-нибудь благотворительной организации из нашего списка, но всерьез не допускали возможности того, что он мог наносить визиты в какие-то дома терпимости по долгу службы. Гораздо вероятнее, по нашей мысли, он познакомился с этими заведениями как клиент. А потому, хотя мой список включал организации, нацеленные на неимущих и заблудших, как раз в Вест-Сайде между Хьюстон и 14-й улицей, я не заглядывал в бордели с мальчиками, расположенные поблизости. Тем не менее я не мог не зайти в «Золотое Правило» и не поделиться новыми сведениями об убийце с моим юным другом Джозефом. Правда, поначалу случился конфуз: я впервые застал его, что называется, «на смене». Едва завидев меня, мальчик скрылся в свободном номере, и я уже было решил, что он оттуда больше не выйдет. Но он вышел – ему просто необходимо было где-то смыть с лица краску. Джозеф улыбнулся и помахал мне, а потом выслушал все очень внимательно и обещал передать друзьям. Завершив рассказ, я попрощался и уже повернулся к двери, чтобы успеть еще в десяток контор в этом квартале, которые я себе на этот день наметил, но Джозеф вдруг поймал меня за рукав и спросил, не сможем ли мы как-нибудь снова поиграть на бильярде. Разумеется, я был не против; связь наша еще чуточку укрепилась, и мальчик скрылся в глубине «Золотого Правила», а я снова остался терзаться муками из-за его нынешнего занятия. Но я быстро ушел – работы оставалось много, а времени мало, и негоже тратить его на пустые размышления.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.