Текст книги "Алиенист"

И Хобарт устремился прочь за хорошенькой архивисткой, прошедшей мимо моего стола. Через несколько секунд со стороны ближайшей лестницы до меня донесся негодующий писк юной особы, шлепок и сдержанный вопль боли. Старина неисправим, хмыкнул я про себя и откинулся на спинку стула, чтобы внимательнее изучить документ.

В нем описывалась любопытная история священника по имени Виктор Дьюри и его жены. В 1880 году несчастных нашли убитыми в их скромном жилище неподалеку от городка Нью-Полс в штате Нью-Йорк. Если верить выписке, тела были «самым грязным и дичайшим образом разодраны на кусочки». Преподобный Дьюри в свое время был миссионером в Южной Дакоте, где, очевидно, нажил себе врагов среди индейских племен. Именно такой вывод сделал констебль, составлявший документ: решил, что все это дело рук отряда озлобленных индейцев, посланного их вождем на Восток во исполнение чудовищной мести. Такая «дедукция» опиралась на письмо убийц, найденное на месте преступления: те якобы объясняли свои действия и утверждали, что забрали с собой сына убитой пары, с тем чтобы вырастить его в племени. Рассказ и впрямь был мрачноват – поимей он место дальше к Западу, данные бы нам пригодились. Я отложил бумаги, но уже через несколько минут поймал себя на том, что вновь перечитываю эти строки, раздумывая, не ошиблись ли мы с географией?.. Впрочем, в итоге я решил, что разумнее будет обсудить это с Крайцлером, и на том листок перекочевал в мой карман.

Остаток дня принес с собой всего два дела, могущих как-то продвинуть наше расследование. В одном говорилось о группе детей, во главе с учителем жестоко зарезанных прямо на уроке в какой-то глухой школе; в другом приводилась история еще одной семьи, жившей в прериях и павшей жертвой некоего нарушенного договора. Осознавая, что две находки – весьма скудная плата за день под землей, я нацелился на отель «Уиллард», надеясь, что Крайцлеру сегодня повезло больше. Однако улов моего друга тоже составили всего несколько имен солдат, служивших в западных частях в искомый промежуток и переведенных в столичный стационар в связи с жестоким и нестабильным поведением. Обнадеживало, что у всех наличествовали те или иные лицевые увечья. Но из всего скромного списка лишь один человек проходил по возрасту – ему было около тридцати. Садясь за ужин, Крайцлер протянул мне документы, касавшиеся этого единственного кандидата, а я в ответ передал ему рапорт о деле Дьюри.

– Родился и вырос в Огайо, – сказал я, пробежав глазами находку Крайцлера. – Значит, должен был долго прожить в Нью-Йорке после демобилизации.

– Верно, – отозвался Крайцлер, разворачивая мой лист и нехотя глотая крабовый суп. – Но тут загвоздка в том, что из Сент-Элизабет его не выпускали до весны 91-го.

– Быстро выучился, – кивнул я. – Но это возможно.

– Кроме того, меня не впечатляет его травма. Длинный шрам через правую щеку, пересекает губы.

– Ну и что? По-моему, смотрится отвратительно.

– Но это очень похоже на боевое ранение, Мур, что не соответствует нашей теории о детской психической травме…

Тут его глаза широко распахнулись и он опустил ложку, дочитывая мой документ. Потом медленно перевел взгляд на меня и тихим голосом, полным сдержанного возбуждения, спросил:

– Где вы это взяли?

– Хобарт принес, – недоуменно ответил я, откладывая дело солдата из Огайо в сторону. – Сказал, что обнаружил вчера вечером. А что?

Стремительно Ласло выхватил из внутреннего кармана сюртука еще несколько листков, расправил их на столе и решительно подвинул ко мне.

– Замечаете что-нибудь?

На это ушло несколько секунд, но я заметил. Вверху первого листа – еще одной истории болезни из госпиталя Сент-Элизабет – имелась графа, озаглавленная МЕСТО РОЖДЕНИЯ.

И в ней были нацарапаны слова: «Нью-Полс, Нью-Йорк».

Глава 32

– Тот самый человек, о котором они нам писали в самом начале? – спросил я. Крайцлер энергично кивнул.

– Я оставил себе папку. Вообще-то я скептически отношусь к интуиции, но от этого случая никак не мог отмахнуться. Слишком много совпадений: нищее детство в набожной семье, один брат. Вы ведь помните теорию Сары насчет небольшой семьи, потому что мать не желала нянчиться с детьми?

– Крайцлер… – открыл я рот, в надежде прервать этот поток. – И это магнетическое упоминание про «лицевой тик», который даже в истории болезни подробно не описывается – только «нерегулярное и резкое сокращение глазных и лицевых мышц». И никаких объяснений, почему…

– Крайцлер…

– А вспомните четкое акцентирование садизма в отчете алиениста приемного покоя, вкупе с описанием инцидента, приведшего его в стены госпиталя…

– Крайцлер! Замолчите же, наконец, и дайте мне взглянуть на ваши бумаги!

Он вдруг вскочил на ноги, весь возбуждение:

– Да, да, конечно, – вот, прошу вас. Пока вы их просматриваете, я, пожалуй, проверю телеграфную контору – нет ли чего-нибудь от наших детективов. – Он бросил на стол мою находку. – Я чувствую, мы на верном пути, Мур!

Я дождался, когда он выскочит из зала, и принялся вчитываться в первую страницу.

Капрал Джон Бичем, определенный в госпиталь Сент-Элизабет в мае 1886 года, показал, что родился в Нью-Полсе, маленьком городке к западу от Гудзона и примерно в 65 милях к северу от Нью-Йорка. Именно там была убита семья преподобного Дьюри. Точная дата рождения: 19 ноября 1865 года. О его родителях не было сказано ни слова, кроме отметки «покойные», но у него имелся брат, старше его на восемь лет.

Я схватил документ Хобарта из Министерства внутренних дел. Священника и его жену убили в 1880 году, у жертв имелся сын-подросток, похищенный индейцами. Второй – старший – сын, Адам Дьюри был в том момент у себя дома под Ньютоном, штат Массачусетс.

Я обратился ко второму листу истории болезни и пробежал взглядом заключение алиениста, осматривавшего Джона Бичема при поступлении в попытках установить причину умственного расстройства капрала. Невзирая на небрежность докторского почерка, разобрать мне удалось следующее:

Пациент состоял в частях, затребованных губернатором Иллинойса для борьбы с беспорядками, вызванными забастовками в районе Чикаго с 1-го мая (Хеймаркетский бунт и т. д.). 5 мая в ходе предпринятых против забастовщиков действий в Северном Чикаго солдатам было приказано открыть огонь; через некоторое время пациент был обнаружен разделывающим тело одного из мертвых забастовщиков. Лейтенант М. застал пациента in flagrante[27]27
  Зд.: на месте преступления (лат.).


[Закрыть]. Пациент обвинил М. в том, что лейтенант «против него ополчился и вообще постоянно за ним следит». В свою очередь упомянутый М. приказал освободить пациента от воинских обязанностей; полковой врач признал его негодным к несению службы.

Далее следовали описания проявлений садизма и мании преследования, о которых я уже слышал от Крайцлера. Далее в папке я обнаружил еще несколько отчетов других алиенистов, имевших дело с Бичемом на протяжении его четырехмесячного пребывания в Сент-Элизабет. Мне хотелось найти какое-либо упоминание о его родителях. О матери вообще нигде не было сказано, да и вся характеристика детства ограничивалась несколькими фразами. Правда, одно из последних медицинских заключений, составленных незадолго до его выписки, содержало, в частности, следующее:

Пациент рекомендован к выписке на основании апелляции h. c.[28]28
  Habeas corpus (лат.) – «предъявить личность», первые слова закона о свободе личности, принятого английским парламентом в 1679 г.


[Закрыть] Пациент пребывает в убеждении, что в его поведении не было ничего преступного или неправильного, и продолжает утверждать, что у общества должны иметься законы и люди, которые следили бы за их исполнением. Очевидно, что отец пациента был весьма благочестивым человеком, всячески подчеркивавшим необходимость следования правилам и наказания их нарушителей. Рекомендуется увеличение дозы хлоргидрата.

Качая головой, к столику подбежал Крайцлер.

– Ничего. Должно быть, они задерживаются. – Он указал на бумаги и спросил: – Ну что, Мур, как успехи?

– Даты совпадают, – медленно ответил я. – Места тоже. Крайцлер хлопнул в ладоши и снова уселся.

– Верите ли, Мур, я даже не мечтал о такой возможности. Да и кто бы на моем месте об этом помыслил? Похищен индейцами… Смехотворно, правда?

– Может, и смехотворно, – отозвался я. – Но за последние несколько дней у меня сложилось впечатление, что индейцы редко похищали мальчиков, тем паче – шестнадцати лет.

– Вы уверены?

– Не совсем. Но Кларк Висслер, думаю, уверен. Я позвоню ему завтра утром.

– Не забудьте, – кивнул Крайцлер, забирая у меня документы Министерства и вновь погружаясь в их изучение. – Нам нужно больше подробностей.

– Я тоже об этом думал. Еще можно позвонить Саре и отправить ее к моему другу в «Таймс». Он проведет ее в морг.

– В морг?

– В архив, где хранятся старые номера. Нью-йоркские газеты должны были писать об этой истории.

– Да… да, наверняка.

– Тем временем мы с Хобартом попробуем узнать побольше об этом «лейтенанте М.». Он мог бы снабдить нас новыми деталями.

– А я вернусь в Сент-Элизабет и попытаюсь разыскать того, кто бы лично знал капрала Джона Бичема, – подвел итог Крайцлер и отсалютовал мне бокалом вина. – Отлично, Мур, – за новую надежду!

Ночь выдалась бессонной, и виной тому были предчувствия и любопытство, однако утро началось с приятных новостей – Айзексоны наконец прибыли в Дедвуд. Крайцлер немедленно телеграфировал им оставаться на месте и ждать от нас известий днем или вечером, я же спустился в вестибюль и совершил телефонный звонок в Нью-Йорк. Но даже просто дозвониться до Музея естественной истории оказалось нелегко, найти же там Кларка Висслера было решительно невозможно. Впрочем, когда в слуховой трубке раздался голос, меня вознаградили его неподдельный энтузиазм и готовность помочь. Но главным образом, наверное, обрадовался я тому, что он сразу и уверенно сообщил: история, описанная в документе Министерства внутренних дел, скорее всего, – фальсификация. Уже сама идея, что индейский вождь станет отправлять наемных убийц в Нью-Полс, а те окажутся способны благополучно добраться до места, отдает нелепицей. А предположить, что, совершив преступление, они оставят пояснительную записку, похитят, а не просто убьют подростка и без помех, незамеченными вернутся в свои прерии – это уже граничило с идиотизмом. По мнению Висслера, кто-то не очень умным манером попробовал обвести вокруг пальца тупоголовые власти Нью-Полса. Я от всей души поблагодарил его за помощь, закончил разговор и вызвал нашу бродвейскую штаб-квартиру.

Сара ответила голосом весьма напряженным. Судя по всему, в последние двое суток множество неприятных субъектов выказывали повышенный интерес к нашей штаб-квартире. За самой Сарой следили почти все время, она была в этом уверена, и хотя никогда не выходила из дома безоружной, подобная слежка сильно действовала на нервы. Скука только усугубляла все: после нашего отъезда Саре было практически нечем себя занять, и ее внимание так или иначе норовило сосредоточиться на призрачных преследователях. А посему любое задание, даже обычные раскопки в подшивках «Таймс», подействовало бы на нее благотворно. Она жадно впитала подробности нашей новой теории. Я спросил, когда, по ее представлению, Сайрус сможет сопровождать ее в прогулках по городу, на что она ответила в том смысле, что хотя наш большой друг и выписан из стационара, он все еще слишком слаб и не может даже подняться с постели в резиденции Крайцлера.

– Со мной все будет в порядке, Джон, – уверяла она, но без обычной своей убежденности.

– Разумеется, будет, – отвечал я. – Сомневаюсь, что даже половина всех нью-йоркских бандитов вооружена так, как ты. Не говоря уже о полицейских. Но все-таки нелишне брать с собой Стиви. Он весьма ценное подспорье в потасовке, невзирая на габариты.

– Ты прав, – рассмеявшись, уже спокойнее ответила Сара. – Он и так уже ценное подспорье – провожает меня домой каждый вечер. Мы с ним вместе курим сигареты, хотя доктора Крайцлера об этом в известность лучше не ставить. – Я на секунду задумался, почему она по-прежнему называет Ласло «доктором Крайцлером», но меня ждали более неотложные дела.

– Мне пора, Сара. Телефонируй, как что-нибудь узнаешь.

– Обязательно. Смотрите осторожнее, Джон.

Я повесил трубку и отправился искать Крайцлера. Тот все еще сидел на телеграфе, дописывая последние слова для сообщения Рузвельту. В самых туманных выражениях (и, разумеется, без подписи) Ласло просил Теодора в первую очередь связаться с ратушей Нью-Полса и выяснить, проживала ли в городе в последние двадцать лет семья Бичемов. А во вторую – обратиться к властям Ньютона, штат Массачусетс, с просьбой установить возможное место жительства Адама Дьюри. С каким бы нетерпением ни ждали мы ответов, но оба понимали, что это займет какое-то время, а у нас еще оставалось немало работы в Сент-Элизабет и Министерстве внутренних дел. Так что скрепя сердце мы все же покинули телеграф и окунулись в еще одно дивное весеннее утро.

Несмотря на то что день оказался насыщен немалым числом событий, я был не в силах удержать разум от того, чтобы не возвращаться к загадкам, окутывавшим жизни Джона Бичема и Виктора Дьюри. И мне казалось, что Крайцлер испытывает то же чувство. Несколько моментов просто не давали мне покоя. Если история с индейскими наемными убийцами – выдумка, то чья? Кто был настоящим убийцей? И куда пропал сын четы Дьюри? Почему в истории болезни так мало упоминаний о прежней жизни Джона Бичема и ничего не говорится о его матери? И где этот – несомненно, одержимый – человек сейчас?

В тот день мы так и не смогли найти ответы на эти вопросы – ни в Министерстве внутренних дел, ни в Военном ведомстве не обнаружилось искомых деталей ни по убийству Дьюри, ни по прошлому Джона Бичема перед заключением его в стенах Сент-Элизабет. Крайцлер преуспел в поисках не больше: вечером он рассказал мне, что госпиталь никогда не утруждал себя выяснением дальнейшей судьбы человека, выписанного на основании habeas corpus, – от них это не требовалось, и у них не было на это средств. Вдобавок те немногие из больничной обслуги, кто уже работали здесь, когда Джона Бичема сюда определили, не смогли вспомнить об этом пациенте почти ничего, кроме лицевых спазмов. Похоже, с виду он был самым заурядным человеком, что хоть и раздражало нас на этой стадии поисков, но прекрасно согласовывалось с теорией об общей неприметности убийцы.

Только один человек в ту пятницу чего-то добился – Хобарт Уивер, принесший свою находку вечером в «Уиллард». Согласно записям Военного ведомства, лейтенантом, отстранившим Джона Бичема от службы в 1886 году, был некий Фредерик Миллер, впоследствии произведенный в капитаны и до сих пор служащий в форте Йейтс, Северная Дакота. Мы с Ласло оба понимали, что беседа с этим человеком может оказаться бесценной, но, к сожалению, форт Йейтс лежал в противоположной стороне от нынешней цели путешествия братьев Айзексонов – резервации Пайн-Ридж. И все же то была пока самая прочная наша ниточка, и проверить ее следовало. Так что к шести вечера мы с Крайцлером отправили телеграмму в Дедвуд – с тем чтобы детектив-сержанты срочно отправлялись на север.

Что касается обратной связи, телеграф порадовал нас сообщением от Рузвельта: указанный Адам Дьюри действительно числится проживающим в Ньютоне, штат Массачусетс. Из Нью-Полса о Бичемах новостей пока не было, но Теодор над этим работал. Нам оставалось только ждать и надеяться, что Рузвельт или Сара к вечеру что-нибудь раскопают. Сообщив телеграфисту, что будем в баре, мы с Ласло удалились в это темное, богато отделанное помещение, выбрали укромные места у длинных медных поручней стойки и заказали по коктейлю.

– Пока мы ждем, Мур, – сказал Крайцлер, потягивая херес с «ангостурой», – быть может, просветите меня насчет этих беспорядков, что привели нашего Джона Бичема в больницу? У меня об этих событиях не сохранилось ничего, кроме смутных воспоминаний.

Я пожал плечами:

– Тут особо и нечего рассказывать. К 1 мая 1886 года «Рыцари Труда» организовали забастовки по всем мало-мальски крупным городам Америки. В Чикаго ситуация быстро вышла из-под контроля – забастовщики сцепились со штрейкбрехерами, полиция кинулась разгонять забастовщиков, штрейкбрехеры бросились на выручку фараонам – в общем, ад кромешный. На четвертый день забастовщики собрали целую толпу на Хеймаркет-сквер, и полиция, соответственно, тоже подтянула туда силы. Кто-то – до сих пор неизвестно, кто – бросил бомбу в гущу полицейских. Несколько офицеров насмерть. Это мог быть забастовщик, мог быть какой-нибудь анархист, пытавшийся затеять хаос, – кто угодно, вплоть до наемника фабрикантов, чтобы дискредитировать забастовку. Как бы там ни было, губернатор получил прекрасный повод развернуть силы ополчения и несколько регулярных армейских частей. На следующий день после взрыва должна была состояться демонстрация у фабрики в одном из северных пригородов. Там бастующих встретили солдаты; их командир потом заявлял, что приказывал забастовщикам разойтись. Вожди рабочих утверждали, что никаких таких приказов не слышали. В общем, военные открыли огонь. Страшное дело.

Крайцлер машинально кивнул, что-то напряженно обдумывая.

– Чикаго… а ведь в городе много иммигрантов, не так ли?

– Разумеется. Немцы. Скандинавы. Поляки. Да кто угодно…

– И среди забастовщиков их было немало, верно?

Я воздел руку:

– Я понимаю, к чему вы клоните, Крайцлер, но само по себе это может ничего и не значить. В то время иммигрантов можно было найти на любой забастовке по всей стране.

Ласло немного помрачнел:

– Да, наверное. Но все же…

Тут в бар влетел юный посыльный в красной униформе с бронзовыми пуговицами – он выкрикивал мое имя. Вскочив, я устремился к нему, и парень сказал, что нас зовет портье. Я помчался в вестибюль, Ласло – следом. Портье уже протягивал мне трубку: звонила Сара и она была не вполне в себе.

– Джон, ты там?

– Да, Сара. Говори, что у тебя.

– Сначала присядь. Похоже, мы на что-то наткнулись.

– Я уже насиделся. Рассказывай.

– Я нашла в «Таймс» об убийстве Дьюри. Они следили за историей почти неделю, а после давали заметками. В статьях – все, что вам нужно о семье.

– Подожди, – сказал я. – Сейчас расскажешь все Крайцлеру, так он сможет записать.

Ласло устроил свою записную книжку на стойке, чем раздосадовал портье, и поднес трубку к уху. И вот что он услышал – я из-за плеча следил за тем, как его каракули покрывают страницу за страницей.

Отец преподобного Виктора Дьюри был гугенотом и покинул Францию где-то в начале века, чтобы избегнуть религиозных гонений (поскольку гугеноты все же были протестантами, а большинство их соотечественников – католиками). Он эмигрировал в Швейцарию, однако и здесь его семье удача не улыбнулась. Его старший сын, Виктор, священник кальвинистской церкви, решил попытать счастья в Новом свете, куда отбыл в середине века. По приезде он обосновался в Нью-Полсе – городке, основанном в XVIII столетии голландскими протестантами и ставшем пристанищем для сотен французских гугенотов. Здесь Дьюри основал небольшое движение евангелистов на средства жителей города и в течение следующего года перевез жену и сына в Миннесоту, намереваясь нести протестантскую веру племенам сиу (пока индейцев не выжили еще дальше на запад, в Дакоты). Хорошего миссионера из Дьюри так и не вышло: он был крут и нетерпим, и на индейцев его красочные картины гнева Господня на отступников и неверующих, по сравнению с которыми все преимущества жизни во Христе блекли, произвели не очень хорошее впечатление. Группа в Нью-Полсе, финансировавшая его, уже была на грани того, чтобы отозвать незадачливого миссионера, но тут началось Великое восстание сиу 1862 года – самый значительный конфликт в истории отношений поселенцев и аборигенов.

Семейство Дьюри лишь чудом избегло участи, постигшей множество их белых братьев в Миннесоте. Но пережитое натолкнуло преподобного на новый замысел, который, по его убеждению, оправдывал продолжение его миссии. Раздобыв дагерротипную фотографическую камеру, он принялся усердно снимать зверски изуродованные тела белых, а вернувшись наконец в Нью-Полс в 1864 году, неожиданно прославился – хоть и не в том смысле, в каком принято стремиться к славе. Он демонстрировал свою огромную коллекцию снимков городским толстосумам. С его стороны то была явная попытка напугать этих положительных солидных господ, чтобы те выделяли больше денег на его миссию, но попытка эта дала осечку: фотографии расчлененных трупов были столь ужасны, а поведение Дьюри при их демонстрации столь беспокойным, что многие всерьез задумались о его вменяемости. Он быстро превратился в нечто вроде парии, от него отвернулась паства, о церковной же должности теперь и вовсе не приходилось помышлять. В итоге ему пришлось смириться лишь с местом смотрителя Голландской кальвинистской церкви. Неожиданное прибавление – в 1865 году у него родился второй сын – только больнее ударило по материальному положению семьи, и в результате Дьюри были вынуждены перебраться в крошечную лачугу за городом.

Хорошо зная о бурных истории и поведении незадачливого священника и не будучи осведомленными – как и большинство белого населения восточных штатов – о привычках индейцев, жители Нью-Полса не задавались лишними вопросами, когда им в 1880 году объявили, что убийство Дьюри – дело рук мстительных сиу, решивших наказать преподобного за его дела в Миннесоте двумя десятилетиями ранее. Однако все равно ходили разговоры (как всегда, источник пожелал оставаться неизвестным) о скверных отношениях между семьей священника и их старшим сыном Адамом, который предпочел семейному очагу карьеру фермера в Массачусетсе задолго до убийства. Поговаривали, что Адам мог тайно приехать в штат Нью-Йорк, чтобы разобраться с семейкой: зачем ему это было нужно, никто сказать толком не мог, – но полиция отнеслась к ним философски: мало ли что болтает народ? Поскольку следов юного Яфета, младшего сына Дьюри, так и не обнаружили, в сознании горожан Нью-Полса прочно закрепилась мысль о коварных индейцах – похитителях детей, какими, в общем, их себе так все и представляли.

Вот такая увлекательная история. Впрочем, ею Сара в своем расследовании, естественно, не ограничилась. Вспомнив, что в юности она знавала пару человек из Нью-Полса (несмотря на то, что, по ее мнению, город этот стоял «явно не на той стороне реки»), она, выйдя из редакции «Таймс», нанесла несколько светских визитов этим людям: быть может, они что-нибудь еще помнят о тех событиях. Один сказал, что вряд ли. Но Сара никак не могла удовлетвориться столь кратким ответом и принялась расспрашивать его о том, как вообще жилось в Нью-Полсе. В беседе вдруг выяснилась удивительная и важная подробность: городок стоит у отрогов гор Шауангунк – хребта, хорошо известного своими крутыми неприступными склонами. Чуть ли не в ужасе от возможного ответа, Сара поинтересовалась, не практиковался ли кто-нибудь из горожан в скалолазании. Ну еще бы, ответили ей, у нас это довольно популярное времяпрепровождение, особенно среди недавних выходцев из Европы.

Последняя деталь просто оглушила нас с Крайцлером: нам необходимо было переварить услышанное. Ласло сказал Саре, что перезвонит ближе к вечеру, и повесил трубку, после чего мы вернулись в бар.

– Ну? – произнес Ласло чуть ли не с благоговением, заказав свежую порцию коктейлей со льдом. – И что вы по этому поводу думаете?

Я поглубже вздохнул:

– Давайте начнем с фактов. Старший сын Дьюри стал свидетелем ужасающих зверств еще в том возрасте, когда ничего понять в них не мог.

– Да. И его отец был священником или по крайней мере – миссионером. Религиозный календарь, Мур. Их семья должна была жить по нему.

– Кроме того, отец их должен был быть человеком очень суровым, не говоря о странностях, но при этом – достаточно респектабельным, по крайней мере – на первых порах.

Крайцлер принялся водить пальцем по барной стойке, как бы рисуя на ней свои мысли:

– Стало быть… Можно предположить шаблон домашней жестокости, начавшейся достаточно давно и только крепнущей с течением времени. А она порождает всевозрастающую тягу к мести.

– Согласен, – отозвался я. – Мотив есть, его сложно оспорить. Однако Адам несколько старше, нежели мы предполагали.

Крайцлер кивнул:

– Зато младший, Яфет, – примерно того же возраста, что и Бичем. И теперь предположим, что это он убивает родителей, фабрикует записку, исчезает, берет себе другое имя…

– Но ведь это не он был свидетелем убийств и расчленений, – возразил я. – Он тогда просто еще не родился.

Крайцлер в сердцах стукнул кулаком по стойке:

– Верно. У него не могло быть опыта жизни на фронтире.

Какое-то время я пытался разными способами сочетать в голове факты, однако новая интерпретация их не возникала. После нескольких минут напряженных раздумий я только и смог выдавить из себя:

– У нас по-прежнему нет ничего о матери.

– Нет, – подтвердил Крайцлер, продолжая нервно барабанить пальцами по стойке. – Но они – бедная семья, живут скученно. Это особенно тяжело в Миннесоте, где старший сын проводит самые яркие годы своего детства.

– Верно. Был бы он еще немного моложе…

Ласло вздохнул и качнул головой.

– Легион вопросов и ни одного ответа. Боюсь, разгадка нас будет ожидать только в Ньютоне, штат Массачусетс.

– Значит, едем туда и копаем?

– Кто знает… – Крайцлер нервически потянул через трубочку коктейль. – Должен признаться, Мур, я немного растерян. Я же не профессиональный детектив. Что нам делать? Остаться здесь и попытаться добыть еще какие-то сведения о Бичеме, одновременно ища новых версий? Или ехать в Ньютон? Как определить ту грань, за которой надо перестать рассматривать возможности и выбрать единственный курс?

Я тоже на миг задумался.

– Мы не можем этого определить, – заключил я. – У нас нет опыта. Но… – Я поднялся и направился к телеграфной конторе отеля.

– Мур? – окликнул меня Крайцлер. – Куда вас черти несут?

Мне понадобилось каких-то пять минут, чтобы передать все ключевые аспекты расследования Сары по телеграфу в форт Йейтс, Северная Дакота. Телеграмма завершалась короткой просьбой: ПОСОВЕТУЙТЕ НАПРАВЛЕНИЕ.

Остаток вечера Крайцлер и я провели в ресторане отеля «Уиллард», пока официанты не сообщили нам, что им уже пора домой. О сне не могло быть и речи, и мы предприняли прогулку вокруг Белого дома, куря одну за другой сигареты и рассматривая услышанную вечером историю под всеми мыслимыми углами. Попутно мы старались найти в ней место и для загадочного капрала Джона Бичема. Чтобы отработать версию Дьюри, понадобится время – это и так ясно; и никто из нас не произнес этого вслух, но мы понимали и другое – любые затраты времени могут означать, что когда убийца нанесет свой следующий удар, мы окажемся так же неподготовлены к нему, как это произошло на Пятидесятницу. Мы стояли на перепутье, и один путь стоил другого. Бесцельно бродя в вашингтонской ночи, мы, парализованные, не двигались с места.

Но тут фортуна улыбнулась нам – по возвращении в отель нас встретил клерк с телеграммой. Она была отправлена из форта Йейтс, причем, судя по всему, тотчас по прибытии Айзексонов на место. Текст был краток, но беспрекословен: ВЕРСИЯ ВЕСКАЯ. РАЗРАБАТЫВАЙТЕ.