Текст книги "Советник"

Глава 13

Верховный

Девочка почти все время спала. А просыпаясь, пила и ела, немного, скорее уж уступая уговорам Ксочитл, нежели и вправду из чувства голода.

И это было плохо.

– Она слаба, – маг, который теперь находился в покоях неотлучно, развел руками. – Чего вы хотите? Чуда? Я могу попробовать напитать её силой. Я даже кровь могу свою дать, но…

– Почему не даешь? – Верховный мял золотое навершие трости. В последнее время ноги болели слишком уж сильно, и ходить стало тяжело.

– Потому что в ней слишком много магии! – маг все-таки сорвался на крик. – Заклятье, проклятье… исцеление. Она и без того весьма чувствительна. А если добавить мою кровь? Не получился ли так, что она скорее навредит, чем поможет? Сейчас во всяком случае нет угрозы жизни.

– Но она…

– Она ребенок. Просто ребенок, на которого навалилось многое. И не каждый взрослый бы справился. И то, что мы видим сейчас, просто… просто защита. Её организм умен. Если мозг мешает восстанавливаться, мозг будет спать. До тех пор, пока пробуждение не будет безопасно.

– Императрицу хотят видеть.

– Да, я понимаю. И это проблема, наверное, даже большая. И да, я могу разбудить её, но опять же, это скорее навредит.

Верховный кивнул.

Совет…

Проклятый Совет, который почуял слабость. И вновь завозились, заговорили… о всяком. Разговоры эти, пусть даже тайные, но доходили до ушей Верховного.

– Значит, просто ждать?

– Да.

– Сколько?

– Не могу сказать. Может, день или два. Или неделю. Или месяц! Хотя вряд ли… с каждым днем она становится чуть крепче. Понимаете, это сложно объяснить. Она изначально не была больна, скорее уж тело её походило на крайне хрупкий сосуд.

Это как раз было понятно. Собственное тело Верховного само было хрупким сосудом, который в любое мгновенье мог дать трещину. И тогда, сколь бы ни был крепок дух его, он не удержится.

– Но сон исцеляет. И хрупкость эта уходит. Совету скажите, что девочка простыла. Она ведь ребенок, а с ними случается. Или просто обиделась. Не хочет никого видеть. Пусть выйдет эта женщина. Её ведь знают, так? Пусть передаст слова… какие-нибудь. Ну не мне вас учить в самом-то деле!

Верховный кивнул.

– Погодите, – маг протянул руку, коснувшись пальцев. – А вот ваше состояние мне категорически не нравится. И да, мой друг недавно прислал мне письмо. Возможно, там есть кое-что интересное для вас.

– Не здесь, – Верховный оглянулся на дверь, за которой снова спала Императрица.

Перед дверью застыли воины в золотых доспехах.

За нею – Ксочитл и верные ей служанки. И… все равно неспокойно на сердце. Разговоры эти… люди… слишком много людей рядом с Императрицей. За всеми не уследить.

– Ныне говорят, что рынок рабов оскудел, – маг ступал медленно, подстраиваясь под неловкий шаг Верховного. Трость громко сталкивалась с камнем, и Верховный все не мог привыкнуть к раздражающему этому звуку. Он заставлял морщиться. И напоминал о слабости. – А море сделалось беспокойным. Многие из торговцев, что ходили к черным берегам, не вернулись. Те же, кто вернулись, рассказывают о водах, что сделались алыми и мертвыми, а иные и вовсе бурлили, исторгая пузыри гнилостного газа. О волнах, что поднимались до самых небес. Об островах, прежде зеленых, но ныне тронутых тленом. О… многом.

Речь мага была спокойна, как и он сам.

– Один весьма достойный человек, который ходил к югу, к землям, где добывали жемчуг, и всякий раз возвращался с товаром, ныне разорен. Говорит, что ныряльщики опускались ко дну, но нашли лишь пустые раковины. А многие из тех, кто рискнул искать счастья в иных водах, не сумели подняться. В городе заговорили о том, что грядут тяжелые годы…

Верховный кивнул.

Грядут.

И свидетельств тому все больше. Да только советники и слепы, и глухи к ним. И надеются, что если и случится беда, то потом, позже.

Носильщики помогли забраться в паланкин, где Верховный вытянулся с немалым облегчением. Снова засбоило сердце. И вспомнилась вдруг та машина.

Старик в её объятьях.

Что он сделал? Как оживил эту машину? И почему ни слова ни сказал о том, как заставить её работать? Верховный ведь пробовал.

Ложился. И лежал, ожидая, когда она очнется ото сна. Но ничего не происходило. А правнук оказался все столь же бесполезен…

Не знал он.

Он и за порог-то переступить не посмел. Боялся.

Паланкин покачивался, плыл по коридорам, маг держался рядом.

– Что еще говорят?

– Говорят, что зерно в этом году подорожает. Грядет засуха. И возрос спрос на амулеты, приводящие воду. Но, полагаю, их будет недостаточно. На севере вспыхнули пожары, и северяне прислали письмо. Магов просят. Выгорело несколько городов, а еще огонь пошел под землей.

– Такое возможно?

– Если есть залежи черной земляной кости. А на Севере их много. Совет отправил троих.

И у них Совет. Интересно, мирно живут? Хотя… навряд ли. Где есть власть, там есть и те, кто власть делят.

– На Востоке великая пустыня наступает на земли. И песчаные бури поднимаются одна за другой. Ныне из десяти караванов лишь одному удается пересечь пески. Даже несмотря на амулеты. Ходят слухи, что пустыня поднимает нежить, но пока они держатся в песках, никому нет до этого дела.

Знакомо.

Но знаки и вправду дурные.

Верховный покачал головой. И кивнул великому Уннактли, который шествовал по коридору, сопровождаемый тремя наложницами. Тот остановился и, прижав руки к груди, отвесил поклон.

– Счастлив лицезреть Великого, – голос Уннактли звучал подобострастно, но Верховный не обманывался. Низкий человек. Коварный. А главное, совершенно беспринципный, как и весь род. Они, ступив на эти земли, первыми смешали кровь свою с местными, выбрав лучших женщин. После отстояли лучшие земли. Так и повелось.

Верховный чуть склонил голову.

– Я слышал, что Великая Дарительница Жизни и Подательница благ, Стоящая при Солнце, занемогла?

Легкий вопрос.

Осторожный.

И взгляд внимательный. Ждет? Чего? До последнего Уннактли держался в стороне, делая вид, что готов служить любому, кто займет трон. К слову, так бы и случилось.

– Если так, то сердце мое рвется от горя, – он прижал обе руки к груди. – А печень болит. Тревожен сон, и сам я не мыслю покоя. Вот мои девы, которые обучены многим наукам. Они могут услаждать слух игрой или пением. Знают тысячу и одну историю. И столько же танцев. Искусны в беседе…

– И приятны взору, – завершил Верховный. – Боюсь, это слишком много для одного ребенка. Но я скажу Императрице, что вы готовы служить ей.

– Верой и правдой.

– Не сомневаюсь.

– Что ж… если вы уверены, что…

– Уверен.

– Возможно, не откажетесь…

– Откажусь, – Верховный покачал головой. – Боюсь, я уже слишком стар…

И махнул рабам. Слушать лживые изъявления в преданности не хотелось. Да и ноги снова разнылись, особенно левое колено. Впрочем, и сам Уннактли поспешил прочь.

А ведь девиц своих подарит.

Постарается. Кому? Не Императрице. Она лишь предлог. А вот кому-то из стражи… нет, они, чьи сердца девочка держала в руках своих, ей преданы. Но их немного. Хватит ли, чтобы защитить?

– Вам дурно? – маг, догнав паланкин, перехватил руку и сжал запястье. – Остановитесь.

И рабы подчинились.

– Сейчас… вы слишком много на себя берете, от этого и нагрузка непомерная, – его ворчание было привычным и успокаивало, как и сила, которая вливалась в никчемное старое тело. Сила эта унимала боль, и сердце снова забилось ровно.

Надолго ли?

– Вот так лучше. Вы принимаете зелья, которые я отправил?

– Закончились, – вынужден был признаться Верховный. – Я собирался сказать, но тут вот… заболела. И остальное все.

– Моя вина. Должен был проследить. Простите.

Верховный кивнул, хотя оба понимали, что ничьей-то вины в том нет. И маг о том знает.

Уже в своих покоях Верховный позволил рабам осторожно извлечь себя из паланкина, чтобы уложить на перину. Тело заныло. Кожа сделалась чувствительной и даже простые прикосновения вызывали боль. Но Верховный терпел.

Маг снова оказался рядом.

Щупал.

Заглядывал в глаза. Цокал языком. Бормотал что-то. И вливал силу. Она вызывала зуд в левой руке, и Верховный мучительно кривился.

– Вы снова забываете есть, – маг отступил, чтобы усесться в низкое кресло. – И доводите себя. Я понимаю, что ситуация весьма нестабильна, но вот никому не станет легче, если вы умрете. Наоборот, все осложнится.

Он сцепил руки на груди.

И нелепый человечишко, который права не имеет разговаривать с Верховным так… так нагло! А он разговаривает. И хмурится. И еще смеет упрекать.

Гнев, впрочем, был вялым, словно чужим.

– Я могу следить за ней. И за вами тоже. Но надо ли оно вам? И без того говорят, что вы продались магам.

– Кто?

Маг пожал плечами.

– Слуги. Рабы. Те, кого обычно не замечают. А они слушают… слушать они умеют. И делиться услышанным. Там… – он указал на пол. – Там боятся.

– Чего?

– Поешьте. Меня тоже не хватит надолго, если я буду использовать силу там, где можно обойтись обычными способами.

Разумно.

Верховный поднялся и дотянулся до колокольчика.

Стол накрыли быстро. И на двоих.

– Благодарю, – отказываться маг не стал. Выглядел он слегка бледным, ел жадно, но не забывая о приличиях. Да и сам Верховный рядом ощутил давно позабытое чувство голода. Впрочем, начал он с сытного бульона, который закусывал сушеным хлебом, за что и получил одобрение мага.

– Верно. Вам следует избегать тяжелой пищи, но питаться чаще. Может, кому-то стоит поручить? Вы – человек занятой, но…

Верховный кивнул.

– Я напишу, что вам можно, а чего стоит избегать. И… маги порой едят смесь из меда, жира, мяса и орехов. Она весьма питательна, но вкус своеобразный. Я пришлю на пробу. Удобно брать с собой. Или если сделать шарики и подсушить, то можно и в поход.

Верховный усмехнулся. В поход он не собирался, но с другой стороны порой заседания Совета затягивались, так что да, вновь разумно.

– О чем еще писал ваш друг?

Он отставил недопитый бульон и снова упал на подушки. Тело требовало отдыха, но разве Верховный мог потакать своим слабостям?

– Помимо всех примет, предвещающих скорую гибель мира? В городе брожения. Чернь обеспокоена. Ходят слухи, что вот-вот начнется голод. Кто-то их распускает и поддерживает, но мой друг пока не уверен, что понимает смысл игры.

И там игры.

Везде игры.

Почему люди не способны просто жить, без игр? Впрочем, вопрос глупый. Такова их суть.

– В высших сферах тоже не все ладно. Не так давно преставился мой… прежний господин. И оставил род заботам сыновей. Старший Теон, верно, не уверенный в способности удержать власть, пожелал избавиться от среднего. Но тот оказался сильнее.

Тоже бывает.

– Когда же Алеф одержал победу и провозгласил себя главой рода Ульграх, он велел собираться в поход, что весьма странно.

– Странно?

Верховному не было дела до того, что творилось в проклятом городе. Но, с другой стороны, если маг заговорил о том, то, возможно, это важно.

– Господин, сколь знаю, весьма и весьма редко покидал пределы башни. Он был всецело увлечен исследованиями, – пальцы мага сцепились и хрустнули.

Неприятный звук.

– И?

– Он взял пару рабов, некоторых верных слуг и големов, после чего покинул город. По официальной версии он ушел освобождать сестру из плена.

– А её пленили?

– Госпожа отбыла, чтобы предстать пред Императором, но… все изменилось. По последним сведениям она задержалась в замке де Варрен, хотя нет причин утверждать, что её пленили. Да и вряд ли подобное вовсе возможно представить.

– Почему?

– Госпожа… умелый целитель. Очень. И не только… она истинная Ульграх. И горе тому, кто решит, будто имеет право приказывать ей. Даже её отец, сколь знаю, весьма опасался госпожу Миару. Отправилась она в путешествие не одна, но в сопровождении еще одного брата. Младшего из рода Ульграх. И теперь, сколь знаю, единственного, оставшегося в живых. Если не считать детей.

Надо же…

– Алеф погиб. Вестник сообщил об этом. Но ничего более. И формально главой рода теперь стал Винченцо Ульграх, но… о нем нет известий. И потому родственные дома объединились и взяли осиротевших детей под опеку.

– И какое это имеет значение?

– Не знаю. Но мне показалось это важным. Роду Ульграх принадлежали обширные лаборатории. И Алеф создал весьма интересные составы. А еще они знали, что сила источника ослабевает. Да, вслух об этом не говорилось, но знающий поймет. Работы, исследования… иногда нет нужды в словах. Именно господин Ульграх отправил сюда меня… не только меня.

Но остальные не выжили.

Жаль магов не было.

– Возможно, сейчас его работы станут доступны не только роду Ульграх. И я не могу сказать, к каким выводам придут… другие. Но если они решат, что беды мира происходят от оскудевания источника…

– Будут искать новый.

– Да.

– А ваш господин полагал, что искать его следует здесь?

– Да.

– И маги пожелают проверить?

– Скорее всего.

Вот же…

– Новая война, – произнес Верховный, поморщившись. До чего же не вовремя. Впрочем, войн, которые бы случались вовремя, он не знал.

Глава 14

Винченцо

Тело подводило.

И мысли путались. И кажется, он опять проваливался в дрему, к счастью, лишенную снов и воспоминаний. Неглубокую. Сквозь нее Винченцо слышал, как отворяется дверь.

Входят люди.

Выходят.

В этой дреме ощущал неровность перины, которую давно следовало хорошенько перетряхнуть. И приятную тяжесть одеяла, пусть даже слегка пахло от него мышами. Но запах собственного тела – кислый, больной – был куда хуже.

А ведь Алеф еще когда говорил, что тела человеческие слабы и несовершенны.

Прав был.

Правда, отец все равно запретил изменять себя. Дети… роду нужны были дети… что с ними станется? Убьют? Или используют? Второе вероятнее. Там всех используют.

Стало хуже. Определенно.

Почему?

Потому что надо было лежать, а не это вот все. Любопытство сгубило кошку. Он не кошка, но, похоже, недалеко ушел.

Прохладная ладонь легла на лоб.

– Он вообще живой? – громкий шепот. И вторая ладонь. – Не люблю мертвецов. Побаиваюсь, честно говоря. Барону и рыцарю не пристало, но я вот никак… когда-то даже на спор ходил. Ну, чтобы доказать, что я смелый. Отцов рыцарь в пруду утонул, и нашли не сразу. Он страшный был, просто мрак. А я всю ночь подле тела просидел.

Мальчишка.

Наивный. Мертвецов, если, конечно, это обыкновенные мертвецы, бояться не след. Они и вправду выглядят не совсем приятно, но вреда причинить не способны.

То ли дело живые.

– Будет, – Ица погладила Винченцо по голове. – Жить. Слабый. Спать много. Пить надо. Кровь.

– Ему?

– Да.

– А он… не станет, как тот? Ну, который… жуть. Видала, какие у него зубы?

– Нет. Кровь корова. Или бык. Кровь – хорошо. Силы много.

Ну да, силы пригодятся. Собственных Винченцо только и хватило, чтобы до комнат добраться. А ведь и то не сам, принесли, в кровать уложили, он, кажется, и отключился.

Снова.

Плохо.

Даже не так – дерьмово. Его сейчас не то, что маг, его сейчас обычный человек убить способен. Положит подушку на лицо и…

Винченцо пошевелил пальцами, убеждаясь, что руки работают, а значит, с подушкой на лице он как-нибудь справится. Или попытается хотя бы.

– Еще мед. Молоко.

В животе заурчало.

И Винченцо открыл глаза, чтобы нос к носу столкнуться с девочкой. Та руку убрала и важно ответила:

– Живой.

– Не уверен, – пробормотал Винченцо, пытаясь сообразить, хватит ли у него сил подняться или нет. Но мальчишка-барон подал руку, и сесть получилось.

Головокружение, к слову, тоже прошло довольно быстро.

А вот голод…

– На, – Ица сползла с кровати, чтобы принести кубок. – Оставить. Твой сестра. Дура. И злая.

– Да, она тебя тоже любит.

От содержимого кубка пахло травами, да и от горечи свело горло. Но Винченцо допил до последней капли. Легче? Смотря с чем сравнивать. Но… встать он встанет, если обопрется на узкое плечо.

– Спасибо, – странно это, благодарить кого-то.

Но почему бы и нет?

– А…

– Ушла, – ответил мальчишка и нахмурился. – Тут… неладно.

А когда оно было ладно? Но Винченцо просто кивнул. Огляделся.

– Рабов я отослал. Что-то… не верю я им, – мальчишка же помог опуститься в кресло. – Там пара наемников. Оставили. В собственном замке чувствую себя… не знаю.

– Пленником?

– Да нет, не то, чтобы, просто… вроде я здесь барон и главный, а скажи кому, так смотрят, как на дурака.

Ица склонилась над столом и обнюхала хлеб, что уже успел подсохнуть, сковырнув кусок козьего сыра, отправила его в рот и зажмурилась.

– Да нет, кто рискнет отравить мага? – Джер, кажется, даже обиделся.

– Тот, кто считает, что маг и без того болен, – ответил Винченцо и встряхнул рукой. – Но отравы и вправду нет. Во всяком случае такой, которую можно определить.

– Магия?

– В своем роде. Амулет, – Винченцо поднял руку, чтобы стало видно запястье. Амулет был невзрачным. Шерстяная нить и бусина, которая казалась стеклянной. – Миара делала. Давно. Сейчас у нее получше выходят.

– Тогда почему не поменяете? – Джер подтянул другое кресло и велел: – Садись.

Странно, но спорить Императрица мешеков не стала, забралась, причем с ногами.

– Ешь, – она указала на сыр. – Есть надо. Много. Быть здоровым. Сильным. Идти. Ждать…

– Ты говори на своем, я понимаю ведь, – Винченцо отломал кусок сыра. Может, и не кровь с медом, но оно и к лучшему. Сыр был кисловатым, с плотною желтою коркой, на котором местами ощущались мягкие пятна плесени. Но вкус она не портила, напротив, с хлебом – самое то.

Еще молока бы. Даже если без меда, все одно сойдет.

– Времени остается немного, – Ица слегка склонила голову. – Надо спешить.

– Куда идти ты хоть знаешь?

Чужой язык давался с трудом. Странный он. Будто во рту камни перекатываешь.

– Я не понимаю! – возмутился барон.

– Туда. Там… далеко, – она махнула рукой в стену. – Зовет. Я слышу. Тут.

Она накрыла живот руками.

– Это как-то связано с тем… с той вещью, которую ты подняла?

Кивок.

– Ключ.

– К чему?

– Я же говорила, – в голосе девочки проскальзывает раздражение. – К сердцу.

– Что такое это сердце?

– Я не понимаю! – Джер нахмурился.

– Скажи, – велела Ица. – Муж. Должен знать.

– Почему он? – уточнил Винченцо. – Ты ведь не могла не понимать… клятва, магия. Вы теперь связаны. А он… кто его примет? Там, у вас?

– Если он принесет сердце бога, то примут.

Все-таки она дитя. Странное. С безумным даром, который просто невозможно объяснить с точки зрения науки, но все равно дитя.

Влюбленное?

Нет, это не любовь. Винченцо знает, какова та на самом деле. И что ничего хорошего в любви нет. Но сейчас дело точно не в ней. А мальчишка, который начинает злится… он ведь тоже не понимает, во что ввязался.

– Я выбрать, – она указала на Джера. И говорила так, чтобы и он понимал. – Отец искать мужа. Выбирать. Он бы выбрать. Сильного. Как сам. И слабого.

– В каком смысле? – уточнил Джер. А для Винченцо все было ясно.

– Сильного, но не настолько, чтобы тот мог претендовать на трон?

– Да. Но тот не устоять. Тяжело.

– Твой муж все равно рискнул бы устроить заговор, потому что устоять перед такой возможностью тяжело?

Ица кивнула.

– Ешь. Отец нет. Другие. Каждый хотеть быть мой муж.

Джер заерзал, верно, намекая, что он не слишком-то рвется, хотя и не отказывается, раз уж на то пошло.

– А теперь у тебя есть муж?

– Да.

– Это им помешает?

– Нет. Они его убить. И я свобода.

Логично. Если девочка связана словом, это не значит, что её нельзя освободить от данного слова.

– Давным-давно, – она снова заговорила на мешекском. – Дед деда моего отца выбрал себе жен. Красивых. Сильных. И радовались те, кто привел дочерей к его двору.

Винченцо переводил.

– Но год выдался плохим. Случилась засуха. А потом пошли дожди. И шли десять дней по десять дней.

И стало быть все, что не высохло, сгнило.

– Начался голод. И люди молили богов о милости. Тогда-то Верховный Жрец поднялся на вершину пирамиды и там провел три дня и три ночи без еды и сна. А спустившись, сказал, что боги желают жертвы. Великой.

– А они и вправду людей в жертву приносят? – поинтересовался Джер.

– И вправду.

– А…

– Слушай.

– Тогда со всех земель к Благословенному городу пошли люди, чтобы отдать свою жизнь во спасение тех, кто останется. И поднимались они на пирамиду, и реки крови спускались к земле, дабы напоить её. А у ног грозного Тлалока, повелевающего дождями и тучами, высилась гора сердец. И вторая – у милосердной Чимальма, что дарует жизнь и держит в руках своих колосья. И каждому из Великих поклонились люди. Но не прекращался дождь.

Мальчишка слушал.

Внимательно.

Да и сам Винченцо тоже. Надо будет все-таки сделать записи, так… потом, когда пальцы смогут держать не только кубок.

Или хлеб.

Главное, не забывать жевать. И не подавиться ненароком.

– И тогда понял Император, что боги желают воистину великого дара. И отправил он всех жен своих, и наложниц…

– Вот… засранец! – возмутился Джер.

– Почему? – Ица прервала рассказ.

– Потому… ну как, если бы хотел дар принести, сам бы и пошел. А он жен отправил. И наложниц. И… неправильно это!

– Божественную кровь нельзя проливать на алтарь, – спокойно ответила Ица. – А с ними ушло его сердце. И когда в руках жреца забилось сердце последней из прекраснейших, тучи разошлись, и выглянуло солнце. Боги приняли жертву. И следующие годы были сытными. А Император не брал больше никого, ни в жены, ни в наложницы, ибо такова была его жертва.

Джер насупился, явно собираясь ответить что-то.

– Погоди, – а вот Винченцо нужно было уточнить один момент. – Это ведь не единственный случай?

Кивок.

– И его, – он указал на мальчишку. – Тоже принесут в жертву?

– Что?! – к подобному повороту Джер явно не был готов.

Снова кивок.

– Но… но почему?!

– Потому что очень удобный предлог, – пояснил Винченцо. – Убивать того, кого сама Императрица приняла как будущего мужа – это… скажем так, неосмотрительно. Мало ли, она ведь и обидится может, и обиду затаить.

Судя по тому, что Винченцо видел, обиды девочка таить умела.

– А вот объявить, что нужна великая жертва…

– Не поеду я туда, – Джер потер шею. – Как-то вот… не тянет, что ли.

– Сердце, – сказала Ица. – Сердце бога. Найти. Далеко. Там…

И снова рукой в сторону.

– Там болота, – Джер поглядел на стену и вздохнул. – Те самые, проклятые… на которых башня стоит.

– Древних? – уточнил Винченцо, чувствуя себя, если не нормально, то сносно. Слабость отступила, правда, надеяться, что надолго, не стоит.

Он вгрызся в хлебную корку.

– Говори, – то ли попросила, то ли приказала Ица.

– Да что там рассказывать, – а вот барон понял её с легкостью. – Я и сам, признаться, не особо в делах. Отец как-то рассказывал. Не мне, впрочем. Меня он… не особо жаловал. Жалел, наверное, что я все-таки не умер в детстве. Тогда бы наследником стал правильный сын.

Надо же, у людей те же проблемы, что и у магов.

– Но я слушал. Так… получилось. Не специально. Я думал, что он и вправду будет о чем-то важном говорить, а он про эту башню. Хотя… если так выходит, то это тоже важно.

– Мой отец, – произнесла Ица на мешекском. – Хотел сына. И если бы мать была здорова, она бы подарила его. Но она заболела. Он мог взять любую женщину. Или женщин. Не обязательно в жены, просто в свою постель. И у него были бы сыновья. А он сказал, что другие не нужны, пока мама жива.

Ица подумала и добавила.

– И она умерла.

Джер, выслушав перевод, сказал:

– Её все равно убили бы, если бы он взял другую. Ну сама подумай. Она бы родила наследника. И как тогда? Оставлять мать наследника наложницей? Нельзя. Надо было бы женой объявить. Второй. Но она захотела бы стать первой. А твоя мама мешала бы. Вот. Так что…

– Их я тоже найду, – сказала Ица, и Винченцо поверил, что найдет. Точно найдет.

– А башня… тут сложно. И просто. Понимаешь, она была всегда. Еще до того, как пришли мешеки. И может, до того, как поселились люди, хотя… у меня есть брат. То есть, не один, но этот больной. И его не любили. И меня не любили. Не то, чтобы мы друзьями стали, нет. Просто… как-то раз я поймал Дага, когда тот горшок свой на него вылил. Ну я этот горшок ему на голову и надел. Дагу в смысле.

Джер поглядел на Винченцо виновато.

– Еще пару раз… не то, чтобы жалко этого… хотя, конечно, он мне тоже помог. Как-то… у меня не ладится с науками, ну, которые считать… сколько там сена на год для трех жеребцов и четырех кобыл, если две жеребые и разродятся… ай, – он махнул рукой. – А отец крепко злился, когда наставники жаловались. У него ж наоборот. И… в общем, как-то так случилось. Горбун после уж в библиотеке стал обретаться. Помогал. Там… отец говорил, что книги эти еще от его отца остались, а тому – от его. И раньше.

– Сам он не особо читать любил?

– А кто ж такое любит? – вполне искренне удивился Джер. – Ладно, с кобылами согласен, тут уметь надо, а то если сена будет мало, то передохнут за зиму. Но читать…

– Жрецы читают, – добавила Ица.

Винченцо перевел.

Странно, что он не испытывает раздражения, играя в переводчика для двух детишек. И даже неудобства. Напротив, здесь и сейчас спокойно. Будто все проблемы, пусть и вовсе не исчезли, но отступили.

– Вот, точно. Жрецы. Матушка еще говорила, что из него тоже жрец мог бы выйти, но они калечных не возьмут. Если калека, то боги прогневались. Но читать… так вот, он мне тоже про эту башню рассказывал. Там этот есть. Который тракт…

– Трактат?

– Вот! Он самый. Ну, тогда… в общем, отец с Дагом говорил, я подслушал. И потом пошел спрашивать. Ну, вдруг оно и вправду важно. Так он сказал, что есть трактат. Или трактаты? А, не важно.

Винченцо мог бы и поспорить, но не стал.

– Ну и про эту башню… её Древние воздвигли. И когда-то она стояла не на болотах, те вроде как появились потом уже, сперва озера были. Много всяких. И там еще кто-то жаловался, что озера есть, а рыбы в них нет. Вот… не знаю, зачем я это запомнил.

Он поглядел в окно.

– Отец говорил, что туда как бы дорога есть, но её нет, что, если по легенде, то откроется она только истинному де Варрену. Но ему вот не открылась, хотя он молодым к болотам ходил. Там же ж в башне сокровище.

– Какое? – уточнила девочка.

Джер пожал плечами.

– Никто не знает. Но про сокровище все уверены. Ну там золото. Или каменья драгоценные. Или меч, который все рубит. А может вообще оружие Древних, с которым весь мир захватить можно! – глаза его заблестели.

– Представляешь, сколько в мире кобыл жеребых? – Винченцо почувствовал, что улыбается. – И каждой надо сена посчитать…

Джера передернуло.

– Считать будут жрецы, – уверенно заявила Ица.

– Так за ними пересчитывать надобно, – Джер вздохнул. – Иначе наворуют. Тут в одном замке только и глядят, чего бы спереть, а если весь мир… да и то, если б у них такое оружие было, разве бы они сгинули?

Интересный вопрос, если подумать.

Очень интересный.

– Что еще ты знаешь?

– Да не особо. Что из-за той башни мор начался, потому как дядька мой туда полез. И вернулся. С какой-то штукой, которую отец спрятал.

Ица похлопала себя по животу.

– Вот… и мор начался, – повторил Джер. – И едва вовсе… и если мы туда сунемся, то может мор опять случится?

Еще один весьма и весьма интересный вопрос, ответа на который у Винченцо нет.

– Чего еще… что в древности к этой башне жрецы ходили. Когда еще болот не было. Ну, там вроде как первый де Варрен лежит. Это уже Горбун сказал. И что туда носили регалии.

– Скажи, – Винченцо почувствовал, что сердце забилось быстрее. – А твой брат… он где?

– Понятия не имею, – честно ответил Джер. – В библиотеке, наверное. Где ж ему еще быть?

И тут в дверь постучали.