Текст книги "Все ловушки земли"

– Так увлекся, что поесть забывал, заставлять его приходилось, – добавила Бабушка.

– Но хуже всего вышло, когда мы испробовали религию, – продолжал Дедик, разливая бренди по стаканам. – Он такой культ изобрел, просто кошмар! Мы, как увидели, сразу запретили…

– А больница? – напомнила Бабушка. – Это ведь твоя была идея, Нельс…

– Давай не будем, – хмуро попросил Нельсон. – Стенли это неинтересно.

Пакстон понял намек и сменил тему:

– Бабушка, можно узнать, что вы пишете? Не припоминаю, чтобы Нельсон мне об этом рассказывал.

– Пейзажи, – ответила миловидная старушка. – Ставлю кое-какие опыты.

– А я ей твержу, что это не дело! – вмешался Дедик. – Опыты-шмопыты! Наша работа – традицию хранить! А все эти новшества?! Еще неизвестно, куда они нас заведут.

– Наша работа, – жестко возразила Бабушка, – хранить существующие технологии. Но кто сказал, что мы должны отказаться от прогресса, если это гуманитарный прогресс? Вот вы, молодой человек, – обратилась она к Пакстону, – разве считаете иначе?

– Да нет, пожалуй, – уклончиво ответил угодивший меж двух огней Пакстон. – Разумеется, мы, политики, допускаем развитие, однако периодически устраиваем проверки – надо же убедиться, что оно идет логичным, традиционным для человечества путем. И особенно заботимся о том, чтобы имеющиеся технологии не исчезали, какими бы устаревшими они ни казались. То же у дипломатов. Я в дипломатии кое-что смыслю, поскольку наши секции очень близки, и…

– Вот именно! – сказала Бабушка.

– Знаете, о чем я думаю? – тихо проговорил Нельсон. – Мы запуганы. Впервые за всю нашу историю мы, человеческая раса, оказались в меньшинстве, и поэтому нам страшно до смерти. Боимся утратить свою идентичность в громадной галактической матрице. Боимся ассимиляции.

– Сын, ты не прав, – возразил Дедик. – Это не страх. Просто мы сами с усами. Создали величайшую культуру, и с чего бы нам от нее отказываться? Ну да, большинство людей приняли галактический образ жизни, но разве можно сказать, что мы от этого сильно выиграли? Наступит день, когда мы захотим вернуть себе человеческую цивилизацию или поймем, что позднее можно будет пользоваться какими-то ее элементами. Если сохраним ее здесь, в проекте «Продолжение», то потом она будет доступна в любое время – хоть частями, хоть целиком. И не только для человеческой расы доступна, ведь нельзя исключать, что однажды какая-нибудь ее грань сделается совершенно необходимой и для всей Галактики.

– Почему же тогда этот проект засекречен?

– Да что в нем секретного? – хмыкнул Дедик. – Просто нет никому дела ни до человеческой расы, ни до того, что происходит на Земле. Человеческая раса – сущая малявка в сравнении с любой другой, а Земля – выжатая как лимон планета, не стоящая забот. – Он повернулся к Пакстону. – Парень, ты когда-нибудь слышал, что этот проект – секретный?

– Вроде нет, – ответил Пакстон. – Правда, и трубить о нем не принято. Я так понимаю: для нас «Продолжение» – своего рода священный долг. Мы вроде племенных знахарей: стережем мешок с лекарственными снадобьями, пока наши сородичи приобщаются к звездной цивилизации.

– Пожалуй, это близко к истине, – хихикнул старик. – Мы всего лишь кучка бушменов – но бушменов неглупых и даже опасных.

– Опасных? – спросил Пакстон.

– Он про Грэма, – тихо пояснил Нельсон.

– Ошибаешься, – сказал Дедик. – Я не про него конкретно, а про всю нашу шайку-лейку. Или ты не в курсе, что всяк желающий примкнуть к галактической цивилизации обязан внести свою долю в общий котел? Что-то он получает, но и непременно чего-то лишается. Того, что никак не вяжется с новообретенными идеями. Вот и человеческой расе пришлось сыграть по этим правилам – но мы, в отличие от остальных рас, остались при своих. Спросишь, как же такое может быть? Мы пожертвовали лишь вершками, а корешки никуда не делись, они здесь, они живы стараниями субсидируемой горстки варваров на старой истощенной планете, которую эта распрекрасная галактическая цивилизация не удостоит лишним взглядом.

– Он просто ужасен, – пожаловалась Пакстону Бабушка. – Вздорная, коварная душонка в сморщенной шкуре. Не слушай его.

– А что есть Человек?! – вскричал Дедик. – Он бывает вздорным и коварным, когда это необходимо. Не будь мы такими, разве поднялись бы столь высоко?

«В его словах есть доля истины, – подумал Пакстон. – То, что здесь происходит, – самая настоящая двойная игра. И вот что интересно: многие ли расы в Галактике занимаются тем же самым или чем-то похожим?

Раз уж мы подрядились на это, надо все делать как следует. Невозможно взять человеческую цивилизацию и аккуратненько разложить по музейным витринам – это уже не цивилизация будет, а всего лишь коллекция занятных экспонатов. Любуясь наконечниками стрел, красиво разложенными на бархате, ты не научишься вытесывать их из кремня. Чтобы сохранять из века в век это ремесло после того, как в нем отпала потребность, поколение за поколением должно мастерить стрелы. Если очередное поколение не захочет этим заниматься, ремесло исчезнет. То же относится ко всем прочим профессиям и технологиям. Не только к сугубо земным, но и к тем многим, обиходным у других галактических рас, что в руках человеческих обрели уникальные особенности».

Элайджа принес охапку дров, сгрузил их возле камина, сунул в огонь пару чурок и тщательно отряхнулся.

– Ты почему мокрый? – спросила Бабушка.

– Дождь, мэм, – объяснил робот и вышел за дверь.

«Вот что такое проект „Продолжение“, – размышлял Пакстон. – Мы упражняемся в устаревших искусствах и профессиях, сохраняем в живом организме нашей расы информацию об их предназначении, об их практическом применении. Моя секция практикует политику, секция дипломатии ставит перед собой кажущиеся нерешаемыми дипломатические проблемы. А на фабриках проекта коллективы промышленников, блюдя старинную традицию, ведут бесконечную войну с профсоюзами. Рассеянные по всей планете скромные мужчины и женщины сочиняют музыку, пишут картины, ваяют скульптуры, чтобы культура – наша, сугубо человеческая – не растворилась бесследно в чудесной галактической культуре, в этом сплаве неисчислимых цивилизаций с далеких звезд.

И до каких же пор, – спросил себя Пакстон, – нам тянуть эту лямку? Что движет нами? Может, просто заурядное и даже наивное тщеславие? Может, всего-навсего человеческий скептицизм и самонадеянность? Или это действительно здравый смысл, как считает Дедик?»

– Так, говоришь, ты политик? – спросил старик. – Как по мне, ремесло стоит того, чтобы его сохранить. По слухам, у этой новой культуры оно не больно-то ценится. Ну да, есть административное управление, гражданские службы и тому подобная ерунда, но нет настоящей политики. А ведь это очень полезная штука, серьезное подспорье в больших делах.

– Слишком уж часто политика – грязный бизнес, – возразил Пакстон. – Это борьба за власть, она требует любой ценой побеждать противника, который тоже готов применять любые методы и средства. В лучшем случае она дает меньшинству фикцию власти, причем сам факт принадлежности к меньшинству подразумевает опасность неподчинения со стороны большинства.

– Но все-таки интересные у вас игры, верно же? Представляю, как заводят.

– Да, не без того, – согласился Пакстон. – В последней кампании не было никаких ограничений, мы изначально так запланировали. Свирепая грязная драка – это, пожалуй, еще мягко сказано.

– И ты выиграл президентский пост, – сказал Нельсон.

– Да, выиграл, но разве похоже, что я этим горжусь?

– А следовало бы гордиться, – возразила Бабушка. – Когда-то должность президента была почетной и уважаемой.

– Это так, – кивнул Пакстон. – Но невозможно гордиться тем, как провела кампанию моя партия.

«До чего же легко было бы решиться и все им рассказать, – подумал он. – Они бы поняли. Признаться честно, что я слишком далеко зашел. С ног до головы облил конкурента грязью, хотя на самом деле в этом не было необходимости. Нет такого подлого трюка, которого я не применил. И подкупал, и лгал, и сговаривался, и компрометировал. Да так ловко это проделывал, что обманул даже логическую машину, которая судила „выборы“ вместо населения и электората.

Но мой противник не остался в долгу, он тоже нашел в истории гнусный трюк.

Ведь в прошлом убийства были неотделимы от политики – как и война, как и дипломатия. В конце концов, что такое политика, если не предохранитель от насилия? Лучше выборы, чем революция. Но в любые времена грань между насилием и политикой была тонка и хрупка».

Пакстон допил бренди и поставил стакан. Дедик взялся за бутылку, но гость отрицательно качнул головой.

– Благодарю вас, – сказал он. – Если не возражаете, я пойду спать. Завтра нужно встать пораньше.

«Зря я сюда пришел, ох зря… Навлекать на голову этих людей последствия моей игры – непростительная ошибка. Хотя почему – последствия? То, что происходит, и есть игра, ее неотъемлемая часть».

Тренькнул дверной звонок, и Пакстон услышал, как в прихожей завозился Элайджа.

– Боже мой! – изумился Дедик. – Кто это к нам на ночь глядя? Да еще и под дождем?

Это был священник.

В прихожей он смахнул дождевую влагу с сутаны, снял широкополую шляпу и потряс ею. Неторопливой, чинной поступью прошел в гостиную. Все встали.

– Добрый вечер, пастор, – поприветствовал его старик. – Вам здорово повезло в такую погоду найти дом. Мы рады дать приют вашему преподобию.

– Я не принадлежу к церкви, – с широкой располагающей улыбкой ответил пастор. – «Преподобие» я только в проекте. Но если вам угодно употреблять соответствующие термины, ничего не имею против. Мне это поможет оставаться в образе.

Стоявший рядом Элайджа принял у него сутану и шляпу. Одет был священник красиво и дорого. Дедик представил ему всех, после чего нашел чистый стакан и наполнил его бренди. Пастор пригубил и опустился в кресло у камина.

– Вы, должно быть, не ужинали, – сказала Бабушка. – Да конечно проголодались – нет в округе места, где можно поесть. Элайджа, принеси-ка пастору тарелку, да побыстрее.

– Благодарю вас, мэм, – произнес пастор. – У меня был долгий и трудный день. Вы даже не представляете, как меня радует столь теплый прием.

– Везет нам сегодня, – весело произнес Дедик, уже в который раз наливая себе. – Гости в нынешние времена такая редкость, а тут аж двое за вечер.

– Два гостя? – переспросил пастор, глядя на Пакстона в упор. – В самом деле, это замечательно. – И осушил стакан.

3

Поднявшись в свою комнату, Пакстон затворил дверь и задвинул до отказа засов.

В камине успели сгореть дрова, на пол лег красный отсвет углей. Тихо, неохотно постукивал по крыше, по оконным стеклам дождь.

А у Пакстона в голове устроили чехарду догадки и страхи.

Сомнений нет: священник – наемный убийца, пущенный по его следу. Ну кто в потемках, да под осенним дождем, да без такой важной задачи отправился бы в глухомань? А ведь этот пастор даже не промок. Отряхнул сутану и шляпу – и они практически сухие. Пастора сюда привезли… скорее всего, на флаере. Его и других убийц высадили в полудюжине мест, где беглец мог найти укрытие.

Священнику досталась комната через коридор, аккурат напротив, и в других обстоятельствах Пакстон, пожалуй, рискнул бы. Он шагнул к камину, взял увесистую кочергу, помахал ею. Хватило бы одного удара.

Но нет, нельзя. В этом доме – нельзя.

Пакстон вернул кочергу на место, подошел к кровати и взял плащ. Неторопливо надел, а затем постоял, вспоминая случившееся утром.

Он был у себя дома, один, когда зазвонил телефон и визор заполнило лицо Салливана. Перекошенное ужасом лицо.

– Хантер решил с тобой разобраться, – сообщил Салливан. – Отправил наемников.

Пакстон не поверил ушам:

– Что ты несешь?! Он не имеет права!

– Еще как имеет, – возразил Салливан. – Это не выходит за рамки условий. Политическое убийство всегда позволяло…

– Но ведь игра уже закончилась!

– Хантер так не считает. Ты малость переусердствовал. Не следовало выходить за рамки гипотетической ситуации и влезать в его личную жизнь. Ты добыл сведения, о которых, как он надеялся, не знала ни одна живая душа. Интересно, как тебе это удалось?

– Есть способы, – уклончиво ответил Пакстон. – И потом, в таких играх любые средства хороши. Он со мной тоже не больно-то церемонился.

– Тебе надо бежать, – посоветовал Салливан. – Они уже совсем рядом, я не успею прислать помощь.

И все бы обошлось, подумал Пакстон, если бы не авария.

Мелькнула мысль: а не диверсия ли это? Но как бы то ни было, ему удалось посадить флаер и добраться сюда.

Он стоял в нерешительности посреди комнаты. Вот уже второй раз приходится превозмогать гордость, но что делать, если нет иных вариантов, кроме бегства? Нельзя допустить, чтобы хозяева этого дома оказались вовлечены в игру, которая на своем финальном этапе пошла вразнос.

Ему и защититься-то нечем, кроме этой кочерги. Земля теперь мирная планета, на ней почти не осталось оружия, не то что раньше, когда оно было вроде кухонной утвари.

Он подошел к окну, растворил его и обнаружил, что дождь кончился. Сквозь гонимые ветром тучи проглядывала луна.

Внизу, прямо под окном, виднелась крыша веранды. Пакстон прошелся по ней взглядом: несложный маршрут, если босиком, и до земли от нижней кромки не больше семи футов.

Он снял туфли, затолкал их в карманы плаща и полез в окно. Но миг спустя вернулся в комнату и приблизился к двери. Бесшумно отодвинул засов. Непорядочно было бы сбежать, оставив комнату запертой.

Крыша была скользкой от дождя, но Пакстон благополучно добрался до ее края, двигаясь со всей осторожностью, пядь за пядью, и спрыгнул в кусты. Не обошлось без царапин, но он сказал себе, что это пустяк. Надел туфли, оправил одежду и быстро зашагал к опушке. Там постоял, глядя на дом – темный, безмолвный. «Как только вернусь и разберусь с проблемой, – наказал себе Пакстон, – напишу Нельсону длинное письмо, все объясню и извинюсь».

Ноги сами нашли тропинку, и Пакстон двинулся по ней в мертвенной лунной полумгле.

– Сэр, – раздалось за спиной, – вижу, вы решили прогуляться…

Пакстон аж подпрыгнул от ужаса.

– Ночка для этого в самый раз, сэр, – спокойно продолжал голос. – После дождя кругом такая свежесть и прохлада…

– Кто вы? – спросил Пакстон, у которого волосы встали дыбом.

– Пертви, сэр. Робот, сэр.

Пакстон нервно рассмеялся:

– Ах да, помню. Враг Грэма.

Из кустов на тропинку вышел робот.

– Наверное, было бы слишком смелым предположение, что вы пришли взглянуть на полигон?

– Почему же слишком? – ухватился за соломинку Пакстон. – Не знаю, какие еще у тебя предположения, но именно этим я и занимаюсь. В жизни ни о чем подобном не слыхал, поэтому здорово заинтригован.

– Сэр, – обрадовался робот, – я полностью к вашим услугам! Уверяю, здесь никто лучше меня не объяснит вам суть происходящего. Я при мастере Грэме с самого начала, и если у вас имеются вопросы, постараюсь на них ответить.

– Один вопрос у меня точно имеется: для чего все это нужно?

– Конечно же, – ответил Пертви, – поначалу это было просто развлечение для растущего мальчика. Рискну высказать мнение, сэр, что теперь все гораздо серьезнее.

– Ты к тому, что это часть «Продолжения»?

– Верно, сэр. Мне известна роль войн в истории человечества; известно и то, что люди не желают признавать огромную важность и многогранность этой роли, не желают даже думать о ней. Среди развитых человеком искусств, наверное, не найти другого, которому бы уделялось столько же времени, денег и мыслей.

Тропа пошла под уклон, и впереди в бледном рваном сиянии луны открылся лоснящийся гладкий горб.

– Этот купол, – заговорил Пакстон, – или как он правильно называется… Его то видно, то нет…

– Полагаю, сэр, – ответил Пертви, – правильный термин – силовой экран. Пара наших роботов создает над полигоном непроницаемое поле. Насколько мне известно, сэр, ничего нового изобретать не пришлось, приспособили то, что было. Добавили лишь временной фактор для дополнительной защиты.

– А от чего нужна защита?

– В нашем арсенале есть ПК-боеприпасы, сэр. ПК значит «полная конверсия». Мы их применяем во множестве по своему усмотрению, и…

– Ядерное оружие? Но как вы можете…

– Всего лишь игрушки, сэр, абсолютно безопасные, – весело возразил Пертви. – Совсем крошечные бомбочки, не больше горошины. Критическая масса мизерная. Излучение довольно мощное, но очень нестойкое, и примерно через час…

– Вижу, вы тут серьезно работаете над реалистичностью, – мрачно перебил робота Пакстон.

– Да, сэр, стараемся. Тем не менее операторы абсолютно ничем не рискуют. Нас можно сравнить с генеральными штабами враждующих стран. Защита очень надежна, сэр, да иначе и быть не может, ведь главная наша задача – сохранение искусства войны.

– Разве это искусство… – заспорил было Пакстон, но осекся.

Чем тут возразишь? Если раса решила содержать в абсолютно рабочем состоянии свою многотысячелетнюю цивилизацию, разве может она изъять из этой цивилизации какие-то элементы? Было бы глупо отрицать, что военное искусство – один из уникальных навыков человечества. Вполне логично, что оно хранится здесь – как страховка на случай, если когда-нибудь человечество подвергнется смертельной угрозе.

– Да, в этом есть определенная жестокость, – посетовал Пертви, – и для меня, робота, она куда ощутимее, чем для человека. Пехота несет чудовищный урон, но в замкнутом пространстве, да при такой огневой мощи, разве может быть иначе?

– Пехота? Хочешь сказать, что здесь дерутся роботы?

– Ну да. А кто еще мог бы управлять оружием? Не кажется ли вам, что было бы неразумно оборудовать поле боя, а потом…

– Но роботы?

– Миниатюрные, сэр. Не будь они совсем крошечными, как бы мы получали иллюзию полномасштабного сражения? Соответственно уменьшено и оружие, и все прочие атрибуты. Наши солдаты не семи пядей во лбу, но они умеют безоговорочно подчиняться и стоять насмерть. Массово производя роботов на фабрике, мы не можем придавать им индивидуальные черты, да это и не…

– Ладно, я понял, – перебил своего экскурсовода слегка огорошенный Пакстон. – Пожалуй, мне пора…

– Сэр, но я же только начал, еще ничего вам не рассказал. Тут такая уйма нюансов, такая гора проблем!

Они уже приблизились к мерцающей от края до края громадине, и Пертви указал на наклонную выемку с лестницей, что вела к полигону.

– Позвольте показать вам, сэр. – И Пертви засеменил по лестнице.

Она заканчивалась перед дверью.

– Это единственный проход, – сообщил робот. – Здесь во время перемирий мы пропускаем войска и боеприпасы, а между кампаниями – ремонтников, чтобы навели порядок. – Он ткнул пальцем в кнопку сбоку от двери, и та беззвучно ушла вверх. – Кампания длится несколько недель, за этот срок на полигоне скапливается немало хлама.

Глазам открылась выжженная земля – свидетельство бушевавшей недавно смерти, – и Пакстон содрогнулся, как от внезапного удара в живот. Он судорожно втянул воздух – и не смог выдохнуть; накатили головокружение и дурнота. Пришлось упереться ладонью в крутую стену выемки.

Пертви нажал другую кнопку, и дверь скользнула вниз.

– Да, в первый раз тяжело на это смотреть, – виновато произнес он, – но потом привыкаешь.

Пакстон медленно выпустил воздух из легких и огляделся. Выемка, где лежала лестница, перед дверью расширялась, отчего имела форму буквы Т; в стенах «перекладины» были вырублены обращенные к двери ниши.

– Сэр, как вы себя чувствуете? – спросил Пертви.

– Я в полном порядке, – сухо ответил Пакстон.

– А теперь, – взял бодрый тон экскурсовод, – я вам покажу огневое и тактическое управление.

Робот рысцой побежал вверх по лестнице, и человек поплелся следом.

– Боюсь, это займет много времени, – сказал Пакстон.

Но его слова не возымели действия.

– Сэр, вы должны это увидеть, – взмолился Пертви. – Раз уж пришли сюда, как можно отказаться от такого удовольствия?

«Надо спешить, – сказал себе Пакстон. – Уйти как можно дальше, пока хозяева не улеглись спать и пастор не вышел на охоту».

Пертви шагал впереди, вел человека по изгибающейся кромке полигона к наблюдательной вышке. К той, на которой Пакстон уже побывал этим вечером.

Робот остановился около лестницы.

– После вас, – сказал он.

Может, это ненадолго, а потом удастся сбежать? Хотелось бы отделаться от Пертви, не перегнув палку.

Наверху робот прошмыгнул мимо него в потемках и склонился над блоком управления. Щелкнуло, и на панели зажглись лампочки.

– Этот экран, – указал робот, – демонстрирует ситуацию на поле боя. Разумеется, сейчас он пуст, потому что игра не ведется, но в ходе нее здесь посредством определенных символов отражаются все события. Вот этот пульт управляет огневыми средствами, этот – пехотой, а этот…

Объяснения продолжались долго, но наконец Пертви с торжествующим видом отвернулся от приборов.

– Что скажете, сэр? – Робот явно ждал похвалы.

– Расчудесно, – сказал Пакстон, ломая голову, как бы потактичнее прекратить свой визит.

– Если вы еще будете здесь завтра, наверное, захотите посмотреть, как мы сражаемся, – предположил робот.

И тут Пакстона осенило.

– А знаешь, пожалуй, не откажусь. В молодости я прочел много книг на военную тематику, и даже – прошу не судить строго – мнил себя чем-то вроде специалиста.

Пертви почти зримо просиял:

– Сэр, можно ли мне надеяться, что мы вместе проведем бой?

– Если окажешь мне такую любезность.

– А вы уверены, что справитесь с управлением?

– Я очень внимательно наблюдал за тобой.

– Дайте мне пятнадцать минут, чтобы добраться до моей башни, – попросил Пертви. – Я дам сигнал о готовности к бою, и можно будет начать игру в любой момент.

– Пятнадцать минут?

– Может, и меньше, сэр. Я уже бегу.

– А я не доставлю тебе неудобств?

– Сэр, – с чувством произнес Пертви, – мне это в радость. Из наших с юным мастером Грэмом боев давно исчезла всякая новизна. Мы досконально изучили тактику друг друга и едва ли способны изобрести нечто новое. Поверьте, это уже не война, а скука смертная.

– Надо думать, – кивнул Пакстон.

Он проводил взглядом Пертви до лестницы, послушал его торопливые шаги. Потом спустился сам и задержался на миг возле башни.

Тучи изрядно истончились, луна теперь светила ярче. Идти будет уже не так трудно, хотя в густом лесу по-прежнему темно.

Едва он отвернулся от башни и шагнул в направлении тропы, как уловил рядом с ней, в зарослях, движение.

Он пригнулся и затаил дыхание. Вот опять осторожное шевеление в кустарнике.

Священник.

А ведь это шанс избавиться от убийцы! Вдохновение подсказало Пакстону спасительный план.

Пастор высадился с флаера в ночной темноте, когда небо было затянуто тучами и шел дождь. Он едва ли знает о существовании полигона. Если и видит слабо мерцающий в лунном сиянии купол, то вряд ли догадывается о его предназначении.

Пакстон воспроизвел в памяти разговор в гостиной с момента появления священника. Вроде никто не обмолвился насчет юного Грэма или военной игры.

«Стоит попытаться, – решил Пакстон. – Если не получится, потеряю лишь немного времени».

Он сделал несколько шагов – охотник должен точно знать, где находится жертва. А потом сбежал по лестнице к двери. Нажал кнопку, и дверь ушла вверх. Пакстон втиснулся спиной в нишу напротив входа.

Ждать пришлось дольше, чем он рассчитывал. Пакстон успел занервничать, но наконец зазвучали шаги по лестнице. Священник спускался медленно, явно осторожничал. Вот он у двери, задержался на миг, глядя на опаленную битвами землю. Его рука сжимает уродливый пистолет.

Пакстон задержал дыхание и сильнее прижался лопатками к земляной стене, но священник даже не огляделся. Он напряженно прощупывал взором пространство под куполом.

И наконец решился. С коротким шорохом шелковой сутаны, с быстротой леопарда он метнулся в проем.

Тот, на кого он охотился, по-прежнему не шевелился, напряженно глядел, как враг осторожно продвигается по полигону. Когда же священник удалился достаточно, Пакстон шагнул к куполу и нажал кнопку, и дверь легко, беззвучно опустилась.

Пакстон привалился к ней и выпустил наконец из легких застоявшийся воздух.

«Кончено, – подумал он. – Хантер, ты проиграл».

Пакстон неторопливо двинулся по лестнице. Теперь нет необходимости бежать. Можно остаться здесь – Нельсон прилетит за ним или найдет другой способ переправить его в безопасное место. Хантер не знает, что именно этому из нанятых им убийц удалось выйти на цель. Пастор не имел возможности связаться с заказчиком. Даже если имел, едва ли рискнул.

С самой последней ступеньки у Пакстона соскользнула нога, и он покатился вниз, не имея возможности за что-нибудь ухватиться. В тот же момент вселенную сотряс могучий взрыв, в мозг ворвалась канонада. Оглушенный, он поднялся на четвереньки и отчаянными усилиями, превозмогая боль, пополз вниз по лестнице. Сквозь рев, заполонивший весь мир, пробилась исключительной важности мысль: «Я должен его вытащить, пока не поздно! Нельзя допустить, чтобы он там погиб! Я не могу убить человека!»

Он снова потерял равновесие и заскользил вниз, но вскоре застрял в сужении выемки.

Не было грохота орудийных выстрелов, разрывов снарядов, трескотни стрелкового оружия. Под куполом, слабо мерцавшем в лунном свете, царила тишина смерти.

«Нет, смерть здесь не бывает тихой, – подумалось отчего-то Пакстону. – Здесь ад разрушения. Здесь буйствуют громы и молнии, и на смену им никогда не приходит покой».

Пакстон понял: все, что миг назад он видел и слышал, происходило не под куполом, а в его сильно ушибленной голове. Но с минуты на минуту Пертви нажмет кнопку, и тогда конец тишине – и надежде прекратить то, что было так опрометчиво начато.

А где-то в тени купола стояло его второе «я» и спорило с ним, и смеялось над его мягкотелостью, и било его железными аргументами.

Или ты, или он, говорило второе «я». Ты борешься за свое выживание, как умеешь, а умеешь только так, и что бы ты ни предпринял ради победы, будешь абсолютно прав.

– Я не могу так поступить!

Но еще не докричав это до конца, Пакстон понял, что совершает ошибку, что идет против логики и что у циничного второго «я» здравого смысла куда больше, чем у него самого.

Он с трудом поднялся на ноги. Влекомый каким-то неосознанным, а может, и вообще непостижимым инстинктивным побуждением, заковылял вниз по лестнице. По-прежнему в голове пульсировала боль, а в горле удушающим комом стояли вина и страх.

Вот и кнопка. Дверь скользнула вверх, Пакстон шагнул в черный хаос и замер в страхе перед этим царством жуткого одиночества и мстительного опустошения, перед этой квадратной милей, отгороженной от всей прочей земной поверхности, как будто она отведена для Страшного суда.

«Может, это он и есть, – подумалось Пакстону. – Страшный суд над человеком».

«Над всеми нами, – сказал он себе. – Наверное, юный Грэм самый честный из нас. Дедик прав, считая его самым настоящим варваром. Мальчишка – атавизм; он смотрит в прошлое человечества, и видит его без прикрас, и живет этим прошлым – каким оно было на самом деле».

Пакстон оглянулся и обнаружил, что дверь закрылась. Посмотрел вперед: по истерзанной, опаленной земле движется человеческая фигура. Конечно, это священник, больше некому там идти.

Пакстон побежал к нему, закричал. Священник услышал, обернулся и замер, приподняв пистолет.

Остановившись, Пакстон торопливо засигналил ему руками. Пистолет вскинулся, что-то хлестнуло Пакстону по шее. Он ощутил на коже влагу и лишь затем увидел вдалеке синеватый дымок.

Пакстон прянул в сторону, рухнул плашмя и самым бесславным образом закатился в пыльную воронку. И залег на дне, сжавшись от страха в комок, дожидаясь пули…

Но страх быстро превратился в жгучую ярость.

«Я пришел сюда, чтобы спасти человека, а этот человек пытается меня убить! Надо было оставить его здесь. Да, на верную смерть! Я бы собственными руками его прикончил, если бы мог».

А ведь теперь и впрямь необходимо убить пастора. Выбора нет. Если не расправиться с врагом, то придется погибнуть самому.

Четверть часа почти истекла. Необходимо прикончить священника и выбраться наружу, прежде чем Пертви откроет огонь.

«Выбраться наружу, – подумал Пакстон. – Каковы шансы не поймать пулю? Если перебежками, укрываясь…

Да, только так, – решил он. – Пробираться к выходу, не теряя времени. Без крайней необходимости не пытаться убить пастора. Этим пусть займется Пертви. Просто выбраться…»

Пакстон приложил к шее пальцы, и они сразу же стали тошнотворно липкими. Странно, что рана не болит. Но боль еще придет, обязательно.

Он вскарабкался по склону воронки, перекатился через ее край и обнаружил, что лежит среди роботов – расколотых, исковерканных, застывших в уродливой позе там, где их нашел гибельный огонь.

А прямо перед собой Пакстон увидел винтовку, выпавшую из рук убитого робота, – без единой царапинки, тускло сияющую в лунных лучах.

Он схватил винтовку и привстал на корточки, и увидел пастора – тот был уже совсем рядом, нависал. Шел удостовериться, что дело сделано.

Теперь не убежать, как намеревался Пакстон мгновение назад… И странное дело – не было желания убегать. Никогда еще он не испытывал настоящей ярости, ему просто не выпадало такого шанса. И вот она накатила, заполнила его целиком: торжествующая ярость дикаря, способного и готового убивать без колебаний и сожалений.

Пакстон приподнял оружие и положил палец на спусковой крючок. Винтовка заплясала в его руках, страшно треща и исторгая пламя.

А пастор все приближается. Уже не бежит, но упорно шагает, клонясь вперед, как будто его тело, поглощающее смертоносный огонь, движимое одной лишь силой воли, не может отдаться смерти, пока не расправится с тем, кто обрек его на эту смерть.

Вскинулась рука с пистолетом, и что-то ударило Пакстону в грудь, а потом еще и еще, – и полетели брызги, и потекла жидкость по коже, и самым краешком разума Пакстон осознал: что-то не так.

Ведь не могут же два человека с пяти шагов всаживать друг в друга пули и не падать. Как бы плохо ни целились стрелки, невозможно устоять под таким огнем.

Пакстон выпрямился во весь рост, опустил винтовку. Остановился в двух шагах и пастор, отбросив пистолет.

В мертвенном свете луны они смотрели друг на друга. Ярость угасала, и Пакстону страстно хотелось проснуться.

– Пакстон, – грустно заговорил наемный убийца, – кто сделал это с нами?

Странный вопрос. Еще бы этот тип поинтересовался: «Кто помешал нам прикончить друг друга?»

Мелькнула мысль, что было бы, пожалуй, гуманнее не мешать. Ибо в каноне расы землян убийство – дело храброе и благородное, применение силы – род искусства и доказательство мужественности. А может, и самой человечности.

Но невозможно убить пластиковой капсулой, которая реалистичности ради при контакте лопается и разливает свое содержимое. Невозможно убить из игрушечной винтовки, как бы правдоподобно ни исторгала она огонь, дым и грохот.