Текст книги "Все ловушки земли"

– Ты забыл, Пинки. Мы не оставим его болтаться. Это моя веревка, и мне она нужна. Слишком уж она хорошая и крепкая, чтобы бросать ее здесь.

Лицо Элис Пейдж исказилось ужасом. Ее и Пакарда разделяло всего несколько футов. Он поймал взгляд девушки и несколько секунд его удерживал.

– А с ней что намерены делать? – спросил он.

Маркс опять засмеялся высоким противным смехом.

– Подержим у себя, пока ее старик не станет покладистее, а то от него чересчур много шума.

Пакард снова посмотрел на девушку. Она по-прежнему не опускала головы – держала ее гордо и с тем легким наклоном, который пленил Пакарда раньше.

«Не обращай на нее внимания, – сказал тогда пастор Пейдж. – Она просто злится из-за того, что я ее отсылаю». Священник не упомянул, что Элис уезжает наутро, а Пакард не догадался спросить, на какой день запланирован отъезд. Он должен был предупредить старика, посоветовать ему не отправлять дочь следующим дилижансом. Но тогда Пакарда занимали другие мысли, и разговор шел о другом.

Рэндалл, конечно, все знал, каким-то образом пронюхал. Через Хёрли, наверно. Хёрли и Пейдж до сих пор приятели, вот Хёрли и доложил Рэндаллу. Ради своей выгоды он готов на что угодно.

Рэндалл устроил нападение на дилижанс не только из-за золота. Ему понадобилась и девушка – как средство против священника. Как способ прижать его, заставить забыть о требовании ввести военное положение и всех его призывах к порядку и благочестию.

Маркс дернул за веревку, и она туже затянулась на шее Пакарда.

– Какого черта мы ждем? – вопросил Маркс. – Пора уже разделаться с ним и убираться отсюда.

– Погоди, – подал голос Пакард.

Он медленно поднялся и оперся спиной о дерево. От усилия у него закружилась голова.

– Красноречие тебе не поможет, – злобно бросил Пинки. – Ты уже покойник. У нас есть полное право тебя прикончить. Чеши языком хоть сотню лет, в живых все равно не останешься.

Пакард посмотрел на Хёрли, и тот отвел глаза, не желая встречаться с ним взглядом. Сильвестр так и сидел на корточках, водя по земле палкой. Широкие поля шляпы скрывали его лицо.

– Если тебе есть что сказать, выкладывай, – разрешил Пинки. – Мы не станем лишать человека последнего слова. Ну и покури напоследок, если хочешь. Хёрли смастерит тебе самокрутку.

– К дьяволу его, – взбеленился Хёрли. Он выхватил револьвер – на ярком солнце блеснула сталь.

Пакард нервно вжался спиной в дерево и напряг мышцы живота, как будто это могло превратить их в броню и защитить от пули.

И тут в дело вступил Сильвестр. Он распрямился, словно сжатая пружина, и перехватил руку Хёрли. Револьвер сухо кашлянул, и пуля со звонким щелчком вонзилась в ствол дерева в каких-то дюймах от головы Пакарда. Шестизарядник выпал из руки Хёрли, он попятился, прижимая к груди вывернутое запястье.

– Ах ты, сукин сын, – зарычал он. – Я тебя…

– Давай, – подзадорил его Сильвестр. – Давай, попробуй. – Его пальцы зависли над рукоятью револьвера, словно ястреб над добычей.

Хёрли не двигался.

– Чего вы ждете? – крикнул он. – Вздерните уже его! Какого…

– Что-то ты слишком торопишься затянуть петлю на его шее, – заметил Маркс. – Видать, не без причины. Если так подумать, это ведь тебе он велел залезть наверх и сбросить золото. Выходит, не сомневался, что ты это сделаешь без возражений. Может, поговорим?

– Поговорим? – разъярился Хёрли. – Да вы, парни, только и чешете языками, а толку – ноль!

– Заткнись, – рявкнул Пинки.

Хёрли бросил на него испепеляющий взгляд.

Привалясь к дереву, Пакард закрыл глаза. Изматывающая боль в раненом плече отдавалась по всему телу. У него была надежда, что Хёрли придет ему на помощь, но этого не случилось. Хёрли бросил его, как только понял, что Пакард проиграл. Хёрли не из тех, кто поддерживает безнадежные затеи.

– Маркс прав, – сказал Пинки. – Хёрли, что ты знаешь о Пакарде?

– Ничего, – пожал плечами Хёрли. – Пришлый человек, и все.

– Я могу кое-что о нем рассказать, – вступил в разговор новый голос.

Пакард открыл глаза.

– Не вмешивайтесь, – процедил он.

Однако Элис Пейдж не обратила на него ни малейшего внимания. Она смотрела на Пинки, и в ее глазах сверкал вызов.

– Мистер Пакард – федеральный маршал! – объявила она. Воцарилась мертвая тишина – ледяная тишина, от которой всем стало не по себе. Слова Элис Пейдж зазвучали в ней звонко и отчетливо: – Если вы лишите его жизни, вас поймают и пристрелят, как бешеных псов. Правительство такого не прощает – это вам не абы кого убить.

Пинки медленно приблизился к девушке.

– Лжешь! – гаркнул он. – Тебе отлично известно, что никакой он не маршал. Он и держался-то совсем по-другому – велел Хёрли скинуть мешки с золотом. Разве федеральный маршал отдал бы такой приказ? И он даже не заикнулся о нашем аресте. Маршал всегда грозится кого-нибудь арестовать.

Пинки навис над Элис, но она не дрогнула и не опустила дерзко вздернутого подбородка.

– Тогда что же вы стоите? Вешайте его, и увидите, что будет. Это самый верный способ уничтожить вашу мерзкую банду!

Пинки занес руку для удара.

– Ты сейчас у меня получишь, – прорычал он, – грязная маленькая…

– Пинки! – крикнул Пакард.

Пинки крутанулся на сто восемьдесят градусов.

– Оставь девушку в покое, – приказал Пакард. – Она ни при чем, просто старается мне помочь.

– Запала на тебя, да? – осклабился Пинки.

– Будь ты проклят, Пинки – взревел Пакард. Он покрепче уперся пятками и оторвал спину от дерева, но Маркс резко дернул за веревку, и Пакарда потащило назад. Пятки заскребли по земле, петля на шее затянулась еще туже. Он схватился за дерево здоровой рукой и, сипло втягивая ртом воздух, с трудом выпрямился.

Глядя на Элис Пейдж через разделявшее их расстояние, он прохрипел:

– Хорошая попытка, мисс. Спасибо вам, только ничего не получится.

Пинки медленно развернулся, одновременно отводя руку в сторону, и ладонью с размаха ударил девушку по губам. Ее голова мотнулась в сторону; Элис не удержала равновесия и влетела в дерево. Ноги у нее подломились, но веревка, которой были связаны ее руки, не дала ей упасть, и она осталась стоять на коленях.

Со своего места Пакард видел белый отпечаток ладони Пинки на щеке девушки. Он решительно вынес ногу вперед, но затем остановил себя. Невероятным усилием воли Пакард сдержался, хотя гнев и ненависть клокотали в груди, словно раскаленная лава. Он понимал, что еще один рывок не даст результата. Маркс следил за ним, ухмыляясь в бороду, и был бы только рад, если бы Пакард попытался приблизиться к Пинки или Элис.

– В следующий раз, – в бешенстве прорычал Пинки, – я сверну тебе шею. – Он повернулся и, набычившись, посмотрел на Хёрли. – А ты рассказывай, и побыстрее.

Хёрли не терял времени на слова – он действовал сразу. Только что он, опустив руки, глядел на Пинки, а миг спустя уже бросился к револьверу, отобранному у него Сильвестром. Одним прыжком Хёрли подскочил к своему шестизаряднику и молниеносным движением подобрал его с земли.

Руки Пинки повторили ход поршня: вниз-вверх. Револьверы с шорохом выпорхнули из кобуры и плюнули огнем в полуденное солнце. Совсем рядом громыхнули еще три выстрела, слившиеся в один. Платок на шее Пинки подпрыгнул, как будто от внезапного порыва ветра, а Хёрли в ярком дневном свете начал валиться, неуклюже переступая с ноги на ногу в попытке устоять.

Оружие выскользнуло из руки. Хёрли потянулся за ним, но пальцы, не достававшие до земли, схватили лишь воздух. Наконец он кувырнулся в траву – аккуратно, как будто прилег, – и уже не встал.

Пинки наблюдал за ним, широко расставив ноги, а потом спокойно засунул дымящиеся револьверы за пояс и отвернулся. Когда он обратился к Пакарду, лицо его выражало едва ли не удовольствие:

– Полагаю, выкурить последнюю сигарету ты все-таки не успеешь. – Он кивнул Марксу. – Кончай его.

– Ну да, как же, – возмутился Маркс. – Думаешь, я справлюсь в одиночку? Этот твой Пакард весит не меньше двух сотен фунтов!

– Папаша, подсоби Марксу, – велел Пинки.

Папаша Аллен неторопливо встал и направился к дереву.

Пакард выпрямил спину, плотнее прижался к шершавому стволу. Мысли вихрем кружились в голове. Сейчас его повесят. Дюжий бородач и морщинистый старик затянут петлю на его шее, а человек по имени Пинки будет стоять и смотреть, и Пакард ничего не может с этим поделать. Абсолютно ничего.

– Какого черта, Пинки? – недовольно проворчал Папаша Аллен. – Почему ты его не пристрелишь? Только лишняя возня.

– Минуточку, – раздался голос.

Пакард вывернул шею и сбоку от себя увидел Сильвестра. Его широкополая шляпа была сдвинута на затылок, и в обеих руках он держал револьверы.

– Это еще что? – опешил Пинки. – Неужели обязательно надо устраивать балаган перед тем, как кого-то повесить?

– Не обязательно, – дружелюбно произнес Сильвестр. – Просто вешать ты никого не будешь.

Лицо Пинки внезапно перекосилось от бешеной злобы, пальцы уже почти коснулись оружейного пояса. Револьвер в левой руке Сильвестра вздрогнул и кашлянул, и Пинки взвыл: запястье пробила пуля.

Краем глаза Пакард видел, как Папаша и Маркс потянулись за оружием, но Сильвестр уже обернулся. Маркс выпустил веревку. Вот он, шанс, понял Пакард.

Он опустил подбородок, сгорбил здоровое плечо, напряг корпус и рванулся вперед. Веревка над его головой зашуршала, скользя по толстой ветке. Пакард врезался головой и боком во что-то мягкое, раненое плечо и руку пронзила острая, как нож, боль. В следующий миг Пинки, рухнув на спину, барахтался на земле, а Пакард, шатаясь, стоял над поверженным главарем банды.

Он едва избежал удара в живот сапогом со шпорой; неуклюже увернулся и вновь бросился вперед, на распростертое тело, правой рукой стараясь дотянуться до незащищенного горла противника. Глухой гнев Пакарда разгорался все жарче, пальцы ощутили мягкую плоть и, словно клещи, сомкнулись на шее Пинки. Извиваясь под ним, тот отчаянно пытался вытащить револьвер, слепо шаря левой рукой за поясом. Обезумевший от гнева Пакард еще сильнее вцепился ему в глотку и рванул на себя, словно хотел выдрать кадык, а после со всей силы, что еще оставалась в мышцах, принялся колотить Пинки затылком о землю. Раздался тошнотворный звук, похожий на треск яичной скорлупы. Ударяясь, голова Пинки подпрыгивала и жутко моталась из стороны в сторону. Пакард, однако, не разжимал хватку и лишь крепче стискивал пальцы, вспоминая белый отпечаток пощечины на лице Элис Пейдж.

За его спиной загремели выстрелы, но грохот в голове Пакарда заглушал все прочие звуки. Он почувствовал, что валится вперед; перед глазами встала красная пелена и все поплыло. Пальцы ослабели, он отнял руку и, ничего не видя, на четвереньках пополз прочь, точно дикий зверь.

– Вставай! – крикнул ему кто-то.

Пакард кое-как поднялся и подождал, пока в глазах прояснится. Тряхнув головой, он увидел Сильвестра, из-за плеча которого выглядывало бледное размытое пятно – лицо Элис Пейдж.

Сильвестр провел ладонью по лицу. Его оцарапало пулей, поэтому висок, скула и волосы с одной стороны были густо измазаны кровью.

Маркс лежал на земле, раскинув руки над головой. По его угольно-черной бороде стекала красная струйка. Папаша Аллен сидел, прислонившись спиной к дереву, и прижимал руки к животу. Как ребенок, подумал Пакард, – точно как ребенок, который объелся зеленых яблок и мучается резью.

Контуры лица Сильвестра обрели четкость, и Пакард обратился к нему:

– Мистер, я так и не понял, что это было.

– Я думал, ты догадался, – ответил Сильвестр. – Думал, что ты раскусил меня сразу, как понял насчет глаза.

– Я чувствовал, что что-то не так, – признался Пакард, – но не мог сообразить, что именно.

– Я – страховой сыщик.

– Чего-чего?

– Страховой детектив. Видишь ли, Рэндалл использовал двойную схему. Сперва страховал золото от ограбления, потом сам же это ограбление и устраивал. Прибирал к рукам золото, а после выжимал из нас страховку. – Сильвестр снова провел по лицу рукой, перемазав щеку кровью. – Нам лучше поскорее убраться отсюда. Сними уже с шеи эту веревку. Мисс Пейдж перевяжет тебе плечо, а я приведу лошадей.

– Я все же попрошу вас ненадолго задержаться, – неожиданно послышалось сзади.

Все трое резко обернулись и увидели на краю небольшой полянки мужчину верхом на крупном гнедом жеребце. Черный сюртук тонкого сукна, желтовато-коричневый жилет, белый шелковый галстук. Когда мужчина нацелил на них свой шестизарядник, в галстуке сверкнула искра бриллианта.

– Кажется, ваше положение не очень выгодное, – заметил Рэндалл. – Сильвестр, брось пушки и отойди в сторону.

Сильвестр медленно расстегнул оружейный ремень и бросил его на землю. Не выпуская из руки револьвера, Рэндалл жестом приказал Пакарду и Элис разойтись.

– Какая жалость, – хихикнул он. – У вас ведь почти получилось.

– Может, на этот раз не получилось, – звонко произнесла Элис Пейдж. – Может, этим двоим джентльменам и не повезло, но рано или поздно кто-то вас остановит.

Рэндалл учтиво приподнял шляпу, но револьвера не опустил.

– Вы совершенно правы, мисс Пейдж, – сказал он. – А теперь будьте любезны, встаньте чуточку подальше и не смотрите.

– Джентльмен остается джентльменом, – с горечью усмехнулся Пакард. – Никогда не позволит себе совершить убийство на глазах у женщины.

– Разумеется, – кивнул Рэндалл. – В конце концов, есть же какие-то светские приличия. – Он повернул коня и вскинул револьвер. – Мисс Пейдж, прошу вас…

– Нет! – крикнула Элис. – Нет, вы не посмеете…

Она уже бежала к Рэндаллу, раскинув руки, как будто хотела остановить пулю, готовую вылететь из дула.

– Элис! – оглушительно взревел кто-то, и девушка, затормозив, резко развернулась.

– Отец! – воскликнула она.

Возле дерева, под которым, откинув голову набок, лежал мертвый Пинки, стоял пастор Пейдж, и в руках он держал тяжелую винтовку.

– Отойди, дитя, – прогудел он.

Рэндалл поднял револьвер выше и вдруг оцепенел. Дуло винтовки в руках священника было нацелено точно ему в грудь. Если Пейдж выстрелит…

– Брось оружие, Рэндалл, – приказал старик, – и слезай с лошади.

Рэндалл заколебался. Пастор прищурил глаза.

– Я не из тех людей, – сказал он, – кто жаждет кровопролития, но если ты не выбросишь свою пушку, я всажу пулю в твои дрянные кишки.

Рэндалл швырнул шестизарядник на землю и спешился. Револьвер тут же подобрал Сильвестр. Пейдж медленным шагом направился к Рэндаллу.

– Проверь, нет ли у него другого оружия, – велел он Сильвестру.

Сильвестр проворно ощупал Рэндалла, похлопав по бокам, и отчитался:

– Нет, больше ничего.

Священник переложил винтовку на плечо.

– Руки вверх, – приказал он Рэндаллу. – Я тебя сейчас так поколочу, что своих не узнаешь.

Рэндалл прыгнул на него, одну руку выбросил вперед, а другую занес для смертельного удара. Пейдж увернулся, поднырнул под просвистевший кулак, и сам от души врезал Рэндаллу так, что тот едва устоял на ногах.

Рэндалл и Пейдж сцепились не на жизнь, а на смерть. Они боролись молча и лишь тяжело пыхтели, ожесточенно колошматя друг друга. Слышался глухой топот ног, чавканье мягкой плоти, хруст костей, сиплые вдохи, натужные хрипы и сдавленные стоны противников, охваченных лютой ненавистью.

Рэндалл слабел. Он отступал под градом мощных ударов священника и даже попытался сбежать, но пастор догнал его, ухватил за шиворот и заставил драться дальше.

Развязка наступила быстро. Рэндалл уже шатался, но Пейдж продолжал его избивать: нанес сокрушительный удар правой в челюсть, левой – в грудь, и еще раз правой, опять в челюсть. От последнего Рэндалла подбросило в воздух, а затем он рухнул на землю.

Старик долго стоял в ярких лучах солнца над телом Рэндалла, его грудь тяжело вздымалась и опадала, седые волосы, отливавшие серебром, трепетали на ветру. Наконец он развернулся и направился к троим свидетелям кровавой сцены, на ходу отряхивая сюртук и поправляя манжеты.

– Кому-нибудь из вас нужен этот человек? – осведомился он.

– Мне, – сказал Сильвестр.

Пастор сурово посмотрел на Пакарда:

– Я надеялся, его заберешь ты.

Пакард мотнул головой:

– Нет. Я, пожалуй, поеду своей дорогой. Возвращаться в Хэнгменз-Галч незачем.

Священник протянул руку и обнял дочь.

– Я волновался за тебя, дитя мое, – сказал он. – Понял, что нельзя было отправлять тебя с этим дилижансом, поэтому вскочил в седло и поехал следом. Надеялся, что догоню фургон и сам провожу тебя до места, чтобы уж не думалось. Но я опоздал. Услышал выстрелы и… – Пейдж потер глаза загрубелой рукой.

Пакард дотронулся до шеи и с удивлением обнаружил, что на ней все еще болтается веревка. Он со злостью растянул петлю, перебросил ее через голову, развернулся и побрел прочь.

Где-то в зарослях стояла привязанная лошадь. Он легко доберется до нее пешком, а там прыгнет в седло, и поминай как звали. Пакард был уверен, что утруждаться его поимкой никто не станет.

По большому счету он почти такой же мерзавец, как Пинки или другие бандиты. Может, не столь закоренелый, но это не потому, что за ним меньше грехов. Не стоит обманывать себя и других: Пакард тоже стремился заполучить это золото, стремился так же жадно, как остальные.

– Пакард!

Услышав шаги за спиной, он остановился, а затем неохотно обернулся и посмотрел в лицо старика.

– Что?

– Ты возвращаешься с нами.

– Нет, пастор. – Пакард покачал головой. – Теперь, когда с Рэндаллом и его шайкой покончено, Хэнгменз-Галч станет добропорядочным городом, и мне там делать…

– Выслушай меня, Пакард, – перебил его священник. – В воскресенье я взойду на амвон и признаюсь людям, кто я такой. И я хочу заключить с тобой уговор…

– Зачем? – ахнул Пакард. – Тебя считают уважаемым человеком. Нет причин так поступать.

– Есть. Я должен быть честен с самим собой. Не могу больше жить во лжи.

– Хорошо, делай как знаешь, – согласился Пакард. – Но при чем тут я?

– Я же сказал, что хочу заключить с тобой уговор. Если жители Хэнгменз-Галча меня прогонят, мы покинем город все втроем, ты, я и Элис. Но если мне позволят остаться, то и останемся мы вместе.

Пакард посмотрел через плечо священника на Элис. Ее глаза улыбались.

– Согласен? – спросил пастор.

– Согласен, – ответил Пакард, не сводя взгляда с девушки.

Игра в цивилизацию
Перевод Г. Корчагина

1

Снова с запада донеслись приглушенные расстоянием громовые раскаты. Но Стенли Пакстон не задержался ни на миг, поскольку был почти уверен: кто-то идет по его следу.

Если Пакстон не сбился с пути, то этот путь приведет к поместью Нельсона Мура – оно где-то там, за холмами. Будет и ночлег, и даже, возможно, транспортное средство. Жаль, что не будет связи – подручные Хантера наверняка следят за эфиром, ищут любые намеки на местопребывание Пакстона.

Когда-то он провел в поместье Мура несколько дней, а теперь вроде бы узнавал некоторые детали рельефа. Возможно, это было ложное чувство – за столько лет тот короткий пасхальный отпуск почти стерся из памяти.

Сгущались ранние сумерки, и боязнь погони помаленьку слабела. «И вообще, с чего я взял, что меня преследуют?» – спросил себя Пакстон. Он ведь без малого полчаса прятался в кустах на макушке холма, но так никого и не высмотрел.

Конечно, обломки его флаера обнаружены уже давно. Но есть вероятность, что к месту крушения недруги прибыли слишком поздно и не смогли определить, в каком направлении он ушел.

Пока было светло, он часто оглядывал небо и ни разу не заметил, чтобы над головой пролетел флаер-разведчик. Теперь же, когда солнце опускается за хмурую гряду облаков, можно вздохнуть спокойно: до рассвета он в безопасности.

Закончилась травяная равнина, дальше – склон лесистого холма. Кажется, загадочное буханье и трескотня раздаются уже ближе. Небо то и дело озаряется сполохами.

Пакстон взобрался на холм – и резко остановился, и припал к земле. Внизу, на пространстве не меньше квадратной мили, мелькали вспышки, а промежутки между сопровождавшими их громами заполняло стрекотанье, от которого мороз шел по коже.

Он сидел на корточках и смотрел, как мечутся взад-вперед зигзагами серии огоньков, как возникают тут и там пламенные букеты разрывов, чтобы исчезнуть в следующий миг.

Наконец Пакстон медленно встал, запахнул плащ и поднял капюшон, чтобы защитить шею и уши.

На ближней границе сверкающей огнями территории, у подножия холма, в сумерках проглядывал четырехугольный силуэт какого-то сооружения. А дальше – нечто вроде купола из дымчатого стекла над всем полыхающим участком; рассмотреть толком мешает темнота.

Пакстон что-то проворчал под нос и быстро спустился к постройке.

Это оказалась смотровая башня, высокая и прочная. Ее верхняя половина была сделана из толстого стекла, и к одной из прозрачных стен тянулась лестница.

– Что тут происходит? – прокричал Пакстон, но едва ли его могли услышать наверху при таком громе и треске.

Пришлось взобраться по лестнице.

Когда его голова приподнялась над площадкой, он остановился. У противоположной стены стоял мальчик, на вид не старше четырнадцати, и глядел на шумное царство огня. С его шеи свисал бинокль, а сбоку стоял массивный пульт управления.

Пакстон взобрался на площадку.

– Здравствуйте, молодой человек! – прокричал он.

Паренек повернулся к нему. Симпатичный, вихрастый.

– Извините, сэр, – произнес он, – я вас не слышал.

– Что тут делается?

– Война, – ответил мальчик. – Пертви пошел в решающую атаку. Да так жмет – я едва держусь.

Пакстон тихо ахнул:

– Невероятно!

Мальчик наморщил лоб:

– Не понимаю.

– Ты же сын Нельсона Мура?

– Да, сэр, я Грэм Мур.

– Я очень давно знаю твоего отца. Вместе в школе учились.

– Сэр, он будет рад повидаться с вами, – бодро сообщил подросток, надеясь поскорей избавиться от досадной помехи в лице Пакстона. – Идите прямо на северо-запад, там будет тропинка, она приведет к дому.

– Может, спустишься, покажешь? – спросил Пакстон.

– Мне сейчас не отойти, – объяснил Грэм. – Необходимо отразить атаку. Пертви застал меня врасплох – накопил огневую мощь и провел кое-какие маневры, а я прозевал. Поверьте, сэр, положение у меня незавидное.

– Кто такой Пертви?

– Противник. Мы уже два года воюем.

– Понятно, – мрачно изрек Пакстон и спустился с башни.

Он разыскал тропинку и добрался до дома, старого приюта для туристов, угнездившегося в лесистом долу меж невысоких холмов. Тропинка уперлась в огороженный двор. Пакстона встретил женский голос:

– Нельс, это ты?

На гладких каменных плитах стояло кресло-качалка, а над ним Пакстон увидел нечеткое светлое пятно – белое лицо в ореоле седых волос.

– Нет, это не Нельс, – ответил он. – Старый друг вашего сына.

Он отметил, что здесь благодаря какому-то акустическому воздействию холмов битва почти не слышна, хотя на востоке небо нет-нет да озарится разрывом тяжелой ракеты или артиллерийского снаряда.

– Мы вам рады, сэр, – мягко покачиваясь вместе с креслом, сказала старуха. – Правда, мне очень хочется, чтобы поскорее вернулся Нельсон. Неспокойно на душе, когда он бродит в потемках.

– Меня зовут Стенли Пакстон. Я политик.

– Да-да, – кивнула женщина, – теперь вспомнила. Вы к нам приезжали на Пасху… двадцать лет назад. Я Корнелия Мур, но можете звать меня Бабушкой, все так делают.

– Я вас очень хорошо помню, – сообщил Пакстон. – Надеюсь, не помешаю…

– Да что вы! Гостям мы всегда рады, они здесь теперь бывают редко. Теодор так вообще будет счастлив. Советую звать его Дедиком.

– Дедик?

– Ну, дедушка. Грэм так выговаривал, когда был мальцом.

– Я встретил Грэма по пути. Ваш внук, похоже, очень занят. Сказал, что Пертви берет верх.

– Ох уж этот Пертви, – слегка осерчала Бабушка. – Так грубо играет…

Во двор кошачьей поступью вошел робот и доложил:

– Ужин готов, мэм.

– Дождемся Нельсона, – сказала ему Бабушка.

– Да, мэм. Надеюсь, он вернется скоро. Долго ждать нельзя – Дедик пьет уже второй стакан бренди.

– Элайджа, у нас гость. Будь любезен, покажи ему его комнату. Это друг Нельсона.

– Добрый вечер, сэр, – произнес Элайджа. – Позвольте, я вас провожу. А где ваш багаж? Я мог бы его отнести.

– Еще бы ты не мог, – проворчала Бабуля. – Ах, Элайджа, когда же отучишься важничать перед гостями?

– У меня нет багажа, – смущенно сообщил Пакстон.

Вслед за роботом он прошел через гостиную на первом этаже и поднялся по изящной винтовой лестнице. Комната ему досталась просторная, со старомодной мебелью и солидным пристенным камином.

– Я разожгу огонь, – сказал Элайджа. – Осень, ночи все холоднее, вдобавок сегодня сыро. Похоже, будет дождь.

Пакстон стоял посреди комнаты и напряженно вспоминал. Бабушка была художницей, Нельсон – биологом, а чем занимался старый Дедик?

– Пожилой джентльмен, – проговорил склонившийся у камина робот, – пожелает вас угостить. Он распорядится насчет бренди, но если желаете, сэр, я принесу что-нибудь другое.

– Спасибо, не нужно. Бренди – в самый раз.

– У пожилого джентльмена завидное здоровье. Ему есть что рассказать, сэр, вам будет интересно в его компании. Он только что закончил сонату, над которой работал почти семь лет, и теперь его распирают радость и гордость. Но так было не всегда, сэр! Не побоюсь сказать, с ним очень нелегко ладить, он бывает совершенно несносен. Если посмотрите на мой зад, сэр, то увидите вмятину…

– Я вижу. – Пакстона смутила откровенность робота.

Тот выпрямился, и в камине затрещал, заплясал по дровам огонь.

– Схожу за выпивкой для вас, – сказал Элайджа. – Если задержусь, не беспокойтесь. Раз у нас появился гость, пожилой джентльмен, конечно же, не упустит возможности прочесть мне лекцию об этикете.

Пакстон снял плащ и повесил на стойку кровати. Вернулся к камину, уселся в кресло, протянул ноги к согревающему свету.

«Зря я сюда пришел, – подумал он. – Нельзя вовлекать этих людей в мои проблемы, подвергать их опасности».

Это тихий, спокойный мир, в нем жизнь течет легко и задумчиво, а мир Пакстона, мир политики, полон суеты и треволнений, а подчас страха и страданий.

Пакстон решил ничего не рассказывать хозяевам усадьбы о себе. Он только переночует и на рассвете уйдет. Уж как-нибудь изыщет способ связаться со своей партией. Найдет людей, которые ему помогут.

В дверь постучали. Должно быть, пожилой джентльмен не слишком задержал Элайджу.

– Войдите, – произнес Пакстон.

Вошел не робот, а Нельсон Мур. В походной куртке из грубой ткани, в заляпанных грязью ботинках, с темными мазками на лице – отбрасывал испачканной рукой волосы со лба.

– Бабушка сказала, что ты решил у нас погостить, – сказал он, пожимая Пакстону руку.

– У меня двухнедельный отпуск, – солгал из деликатности Пакстон. – Мы только что отыграли кампанию. Если тебе интересно, я избрался президентом.

– Это же здорово! – с энтузиазмом отозвался Нельсон.

– Гм… Да, конечно.

– Ну что, посидим потолкуем?

– Не хотелось бы ужин задерживать. Робот сказал…

Нельсон рассмеялся:

– Элайджа вечно сгоняет нас к столу. Помешался на распорядке, все у него должно быть по пунктикам. Мы уже привыкли, просто не обращаем внимания.

– Хотелось бы с Анастасией познакомиться, – сказал Пакстон. – Ты о ней так часто писал…

– Ее здесь нет, – сказал Нельсон. – Она… бросила меня. Почти пять лет назад. Очень уж тосковала по внешнему миру. Похоже, нам противопоказаны браки с теми, кто не участвует в «Продолжении».

– Извини. Мне не следовало…

– Не надо извиняться, Стен. Все быльем поросло. Кое-кто просто не вписался в проект. После ухода Анастасии я часто задумывался: что мы за люди? Не слишком ли большую цену заплатили?

– Все мы об этом задумываемся время от времени, – сказал Пакстон. – Мне не раз приходилось рыться в истории, искать оправдания тому, чем мы занимаемся. Вот тебе параллель: монахи, жившие в так называемые Средние века, сумели сохранить частичку культуры эллинистического мира. Конечно, они руководствовались собственными эгоистичными интересами, как и мы, проект «Продолжение», и тем не менее человеческая раса получила реальную выгоду.

– Тогда и я пороюсь в истории, – сказал Нельсон, – и выужу дикаря из каменного века. Этот дикарь никуда не делся, он прячется в темном закутке человеческого разума и кропотливо обтесывает наконечники стрел – в то время как с Земли стартуют космические корабли. Стен, похоже, все бесполезно…

– На первый взгляд – да. И никакой роли не играет тот факт, что наша последняя президентская гонка завершилась моим избранием. Но возможно, однажды человеческой расе понадобятся накопленный опыт и апробированные технологии. Ей достаточно будет вернуться на Землю, чтобы получить искусство политики в целости и сохранности. Нельсон, эта кампания была грязной, и победой в ней я не горжусь.

– В человеческой цивилизации грязи всегда хватало, – сказал Нельсон, – но раз уж мы взялись сохранить ее во всей полноте и многогранности, то порочное должно остаться рядом с благородным, уродливое – рядом с прекрасным.

Тихо отворилась дверь, и в комнату скользнул Элайджа с двумя стаканами на подносе.

– Я слышал, как вы поднимались сюда, – сообщил он Нельсону, – поэтому и для вас захватил.

– Спасибо, – ответил тот. – Ты сама любезность.

Элайджа смущенно заерзал.

– Вас не затруднит слегка поторопиться? У пожилого джентльмена в бутылке осталось на донышке. Если я сейчас же не вернусь к столу, может случиться неприятность.

2

Ужин закончился, юного Грэма отправили спать. Дедик торжественно выставил непочатую бутылку хорошего бренди.

– Прямо наказание, а не мальчишка, – заявил старик. – И в кого он вырастет, хотелось бы знать? Целыми днями пропадает на полигоне, разыгрывает дурацкие битвы. Добро бы мог там научиться чему-нибудь дельному. Ну что может быть бесполезнее, чем генерал в мире, где не бывает войн?

Бабушка раздраженно хмыкнула:

– А мы что же, сложа руки сидели? Да чем только не пытались его заинтересовать! Ему все казалось скучным, пока не дошло до игры в войнушку.

– Он, вообще-то, способный, – гордо произнес Дедик, – этого у него не отнимешь. Но давеча спрашивал, могу ли я для него военную музыку сочинить. Я! – вскричал Дедик, стуча себя в грудь. – Чтобы я, да сочинял военную музыку!

– Он в себе носит семена разрушения, – заявила Бабушка с праведным негодованием. – Строить ему не хочется, только ломать.

– На меня не смотри, – сказал Нельсон Пакстону, – я уже давно сдался. Как только ушла Анастасия, Бабушка и Дедик взяли его под свою опеку. Послушаешь их, так решишь, что они терпеть не могут Грэма. Но стоит мне хотя бы строго на него посмотреть, как…

– Мы сделали, что могли, – перебила его Бабушка. – Дарили ему все наборы, какие он просил. Дедик, ты же помнишь.

– А то! – подтвердил пожилой джентльмен, возясь с бутылкой. – Еще как помню. Купили набор эколога – видел бы ты, какую планету он сляпал. Слезы, а не планета – убогонькая, плюгавенькая, хиленькая. А потом взялся за робототехнику…

– Уж взялся так взялся, – ехидно вставила Бабушка.

– Ну да, он конструировал роботов. Ему это дело пришлось по нраву. Помнишь, смастачил двух, а потом натравил друг на дружку. Неделю они дрались, пока не осталась от них куча лома. И всю ту неделю Грэм был на седьмом небе от счастья!