Текст книги "Все ловушки земли"

Конечно же, мы отдавали себе отчет, что перестройку нельзя проводить слишком явно. В тех случаях, когда перемещались большие группы работников, не было необходимости соблюдать скрытность. Другое дело – одиночки вроде вашего приятеля Ола. Таким людям нужно помогать, чтобы они нашли себя в новом мире, и желательно, чтобы они даже не догадывались о нашем содействии. Узнав, человек лишится уверенности в себе и чувства собственного достоинства, а ведь человеческое достоинство – краеугольный камень любой цивилизации.

– Мне, разумеется, известно о перестройке промышленности, – сказал Вебстер, – но о том, что это применимо к конкретным личностям, слышу впервые.

– Свою деятельность мы не рекламируем, – объяснил Тейлор. – Работаем практически тайно.

– Но почему вы рассказываете все это мне?

– Потому что хочу привлечь вас в наши ряды. Для начала попросить, чтобы вы помогли Олу. Возможно, после надо будет решить проблему скваттеров.

– Ну, не знаю… – замялся Вебстер.

– Мы не сомневались в том, что рано или поздно вы придете сюда, – сказал Тейлор. – Никакой другой работы вам не найти, об этом позаботился Кинг. Он разослал кляузы по всему миру, и теперь вы в черном списке – ни в Торговых палатах, ни в иных общественных учреждениях с вами не станут даже разговаривать.

– И впрямь тупик, – вздохнул Вебстер.

– Нам бы не хотелось, чтобы вы опустили руки, – сказал Тейлор. – Обдумайте наше предложение и возвращайтесь. Если не по нраву эта работа, подыщем другую, а Кинг нам не указ.

Выйдя из здания, Вебстер увидел на крыльце еще одно ходячее пугало. Леви Льюис с ружьем под мышкой.

– Парни видели, как вы сюда входили, – объяснил Леви. – Вот я и решил дождаться.

– Что случилось? – По отсутствию щербатой ухмылки Вебстер понял: что-то и впрямь случилось.

– Да полицейские, чтоб их! – И Леви брезгливо сплюнул.

– Полицейские? – переспросил Вебстер.

У него упало сердце – теперь он знал, что случилось.

– Ага, – сказал Леви. – Готовятся нас выкурить.

– Значит, муниципалитет в конце концов сдался, – мрачно констатировал Вебстер.

– Я только что был в полицейском управлении, – сообщил Леви. – Говорю им: уймитесь! Говорю им: только попробуйте – в крови умоем! Я везде расставил ребят и приказал стрелять наверняка!

– Леви, нельзя так делать! – резко произнес Вебстер.

– Нельзя? – фыркнул Леви. – Я уже сделал. Нас согнали с ферм, заставили их продать, потому что мы больше не могли с них прокормиться. А теперь гонят дальше. Вот уж дудки! Мы по-любому останемся, не живыми, так мертвыми. Пока хоть один из нас может держать ружье, кварталы не сгорят. – Он подтянул штаны, опять сплюнул и заявил: – И мы теперь все заодно! С нами Дедуся Стивенс!

– Дедуся?!

– Ага, Дедуся. Старик, что в твоем доме живет, – наш генерал, главнокомандующий. Сказал, что помнит с войны кое-какие приемчики, а полиция о них слыхом не слыхивала. Он отправил ребят к Клубу ветеранов, чтобы стащили пушку, а в музее, говорит, для нее найдутся снаряды. Когда подготовимся, отправим полицейским ультиматум: полезете к нам – шарахнем по деловому району.

– Вот что, Леви, можно тебя кое о чем попросить?

– Конечно, мистер Вебстер.

– Войди в это здание и разыщи мистера Тейлора. Добейся встречи с ним. Скажи, что я уже в деле.

– Ладно. А вы куда сейчас?

– А я – в мэрию.

– Может, и мне с вами туда прогуляться?

– Не надо, – сказал Вебстер. – Один я лучше справлюсь. И вот что, Леви…

– Да?

– Передай Дедусе, чтобы не спешил пускать в ход артиллерию. Стрелять только при крайней необходимости. И так стрелять, чтобы стало ясно: шутки кончились.

– Мэр занят, – сказал Рэймонд Браун, секретарь.

– Это тебе только кажется, – возразил, глядя на дверь, Вебстер.

– Вам нельзя туда! – рявкнул Браун.

Он сорвался со стула, обежал вокруг стола, но Вебстер размашистым ударом в грудь отправил его назад. Стол сдвинулся, и Браун замахал руками, пытаясь держаться на ногах, но в следующий миг с шумом рухнул на пол.

Вебстер рывком отворил дверь в кабинет мэра. Картер поспешил скинуть ноги со стола.

– Я же сказал Брауну…

– А Браун сказал мне, – кивнул Вебстер. – Картер, в чем дело? Боишься, что Кинг прознает о моем визите? Или что я тебя коррумпирую здравым смыслом?

– Чего ты хочешь? – буркнул Картер.

– Мне стало известно, что полиция готовится сжечь брошенные кварталы.

– Так и есть, – гордо выпятил грудь мэр. – Эти кварталы – угроза нашему муниципальному образованию.

– Какому еще образованию?

– Послушай, Вебстер…

– Ты отлично знаешь, что здесь больше нет муниципального образования. Есть только кучка мерзких политиканов, твоих приспешников, позволяющая называть это место субъектом государства, что дает тебе возможность ежегодно переизбираться и тянуть из бюджета жалованье. Дошло уже до того, что вам приходится голосовать друг за дружку. А люди, работающие в магазинах и на складах, и даже те, кто прозябает на едва дышащих заводах, живут за городской чертой. Деловое сословие давно откочевало. Предприятия остались, но их хозяева больше не являются постоянными жителями города.

– И все же город остался городом, – твердо возразил мэр.

– Я не для отвлеченных дискуссий сюда пришел, – сказал Вебстер, – а для того, чтобы объяснить: твое решение сжечь кварталы – большая ошибка. Неужели ты не понимаешь, что у людей, которые там ютятся, нет другой крыши над головой? У людей, пришедших сюда в поисках убежища? У людей, надеющихся на нашу помощь? Неужели ты не понимаешь, что мы ответственны за них?

– Ни черта мы за них не ответственны, – проворчал мэр. – Что бы с ними ни происходило, это их собственная злая судьба. Разве мы их звали? Разве мы их ждали? Каков их вклад в жизнь города? Он нулевой! Сейчас ты мне будешь объяснять, что они не приспособились к переменам. Допустим, это так, но что с того? Разве я в силах исправить ситуацию? Сейчас ты скажешь, что они не могут найти работу. А я тебе отвечу: нашли бы, если бы по-настоящему захотели. Рабочие руки всегда где-нибудь требуются. А то наслушались сказочек про этот новый мир и ждут, когда их обеспечат комфортным жильем и непыльной работенкой.

– Говоришь, как отъявленный индивидуалист, – укорил Вебстер мэра.

– А ты говоришь так, будто тебе все это кажется смешным, – парировал тот.

– Да, мне это кажется смешным, – кивнул Вебстер. – Смешно и трагично, что сейчас многие думают так же, как и ты.

– Мир был бы лучше, будь в нем побольше отъявленного индивидуализма, – процедил мэр. – Взять хотя бы людей, потерявших все…

– Ты про себя? – спросил Вебстер.

– А чем я не пример? Пахал как вол. Не упускал своего шанса. Кое-что предвидел. Кому нужно, я…

– Кому нужно, лизал туфли; кому нужно, наступал на горло, – перебил его Вебстер. – Да, ты пример – отличный пример человека, в котором нынешний мир не нуждается. Твои идеи до того устарели, что от них пахнет плесенью. Картер, ты динозавр от политики, точно так же, как я динозавр от торгового администрирования, только ты еще не осознал этого. А вот я осознал. Я вышел из игры. Вышел, хоть это и дорого мне обошлось. Иначе бы я перестал себя уважать. Порода политиков, к которой ты принадлежишь, обречена на вымирание. Луженая глотка и умение держать фасон хорошо воздействуют на психологию толпы, но разве ты не заметил, что нет больше этой психологии? Откуда ей взяться, когда людям безразлична судьба покойницы – политической системы, рухнувшей под собственной тяжестью?

– Пошел вон! – заорал Картер. – Убирайся, пока я полицию не позвал и не приказал тебя вышвырнуть!

– Ты забыл, – спокойно произнес Вебстер, – что я пришел поговорить насчет брошенных кварталов.

– Не будет тебе проку от этого разговора, – прорычал Картер, – торчи ты тут хоть до скончания века! Кварталы сгорят, и точка!

– А как тебе понравится, если деловой район превратится в гору щебня?

– Это что, метафора? – спросил Картер. – Она дурацкая.

– Нет, это не метафора.

– Ты же не… – Мэр вытаращился на Вебстера. – Что ты хочешь этим сказать?

– Только одно, – ответил Вебстер. – В ту же секунду, когда первый факел прикоснется к дому, в мэрию полетит снаряд. А второй будет послан в здание Первого национального банка. И так далее – сначала по самым крупным целям.

У Картера отпала челюсть. Потом от горла по лицу поползла багровая краска.

– Зря ты это затеял, Вебстер! – рявкнул он. – Я не поддамся на блеф.

– А это не блеф, – спокойно возразил Вебстер. – У скваттеров есть пушки. Те, что стояли перед Клубом ветеранов, помнишь? И снаряды из музеев. И есть люди, умеющие со всем этим обращаться. Да и без них бы обошлись, ведь стрелять будут практически в упор. Все равно что с десяти шагов по сараю.

Мэр потянулся к рации, но Вебстер остановил его, вскинув ладонь:

– Не пори горячку, Картер, а лучше подумай. Ты здорово влип. Попробуешь реализовать свой план, и получишь войну. Кварталы, может, и сгорят, но будет разгромлен деловой центр. За это бизнесмены снимут с тебя скальп.

Рука Картера отпрянула от рации.

Издалека донесся треск ружейного выстрела.

– Отзови-ка ты полицейских, – посоветовал Вебстер.

Лицо мэра исказила нерешительность.

Опять выстрел. Другой, третий…

– Очень скоро все зайдет слишком далеко, – предостерег Вебстер. – А пока еще ты можешь это остановить.

Стекла в окнах кабинета затряслись от грохота. Картер сорвался с кресла.

У Вебстера в жилах застыла кровь, колени обмякли. Но он сохранил на лице и в голосе невозмутимость.

Картер, словно окаменев, глядел в окно.

– Боюсь, все уже зашло слишком далеко, – сказал Вебстер.

На столе запищала, замигала красной лампочкой рация. Картер схватил ее трясущейся рукой.

– Картер! – раздался голос. – Картер! Картер!

Такой бычий рев могла исторгать только глотка шефа полиции Джима Максвелла.

– В чем дело? – спросил Максвелл.

– У них была пушка, здоровенная, – сообщил полицейский. – Взорвалась, когда они попытались выстрелить. Должно быть, снаряд подкачал.

– Одна пушка? – спросил Картер. – Только одна?

– Других я не вижу.

– Я слышал ружейную стрельбу, – сказал Картер.

– Да, они в нас палили, ранили пару моих ребят. Но потом отошли. Укрылись в кустах, огонь не ведут.

– Ладно, – решил Картер, – выдвигайся и поджигай.

Вебстер шагнул вперед:

– Спроси у него! Спроси…

Но Картер уже щелкнул переключателем, и рация умолкла.

– О чем ты хотел его спросить?

– Ни о чем, – сказал Вебстер. – Теперь уже не важно.

Не мог же он признаться Картеру, что только Дедуся Стивенс умел стрелять из орудий. И что Дедуся не мог не находиться рядом с пушкой в тот момент, когда она взорвалась.

Надо убраться отсюда. И как можно скорее попасть туда, где случилась катастрофа.

– Хороший блеф, Вебстер, – похвалил Картер. – Но теперь твоя карта бита. – Мэр повернулся к окну, за которым виднелись брошенные дома. – Больше не стреляют. Что-то быстро сдулись.

– Тебе очень повезет, – процедил Вебстер, – если шестеро твоих полицейских вернутся живыми. Те люди, что в кустах, вооружены, и они бьют белку в глаз со ста ярдов.

В коридоре раздался топот – к двери кабинета бегом приближались двое.

Мэр резко отвернулся от окна, крутанулся на пятках и Вебстер.

– Дедуся!

– Здорово, Джонни, – пропыхтел старик, тормозя подошвами.

Человек, остановившийся позади Дедуси, был молод, и он чем-то размахивал…

Кипой хрустящих бумаг.

– Что вам нужно? – процедил мэр.

– Многого, – ответил Дедуся. Он постоял, справляясь с дыханием, и прерывисто проговорил: – Познакомься… пых… с моим другом… пых… Генри Адамсом.

– Адамс? – переспросил мэр.

– Он самый, – кивнул Дедуся. – Здесь жил его дедушка. На Двадцать девятой улице.

– Э-э… – произнес мэр так, будто его огрели кирпичом. – Э-э… ты про Ф. Дж. Адамса?

– А то про кого же? – хмыкнул Дедуся. – Мы с ним оба-два маршировали по Берлину. Он мне по ночам спать не давал, все рассказывал про своего сынишку.

Картер кивнул Генри Адамсу:

– Как мэр этого города, я рад приветствовать вас…

– Рано радуетесь, – перебил его Адамс. – Правильно ли я понял, что вы занялись уничтожением моей собственности?

– Вашей собственности? – Мэр подавился воздухом и растерянно уставился на бумаги, которыми снова потряс Адамс.

– Да! – тонко вскричал Дедуся. – Это его собственность! Он только что купил дома. Мы прямо из казначейства. Уплатили и налоги, и пени, и все прочие поборы! И теперь у вас, жуликов-крючкотворов, больше нет никакого права сжигать наши кварталы!

– Но… но… – Мэр задыхался и не находил слов. – Но не все же?.. Только собственность старого Адамса, да?..

– Все до последнего гвоздя! – торжествующе ответил Дедуся.

– А сейчас будьте любезны, – сказал мэру Адамс, – прикажите своим подчиненным прекратить разбой.

Картер склонился над столом, его онемевшие пальцы завозились с рацией.

– Максвелл! – закричал он. – Максвелл! Максвелл!

– Ну, что еще?! – рявкнул в ответ Максвелл.

– Отбой! – воскликнул Картер. – Не поджигай дома, уводи своих. Звони в пожарный департамент. Немедленно все потушить!

– О, черт! – выругался Максвелл. – Картер, опомнись!

– Делай, что говорю! – сорвался на визг мэр. – Ликвидируй пожар!

– Ладно, будь по-твоему, – проворчал Максвелл. – Но парням это ох как не понравится. Если опять передумаешь, они и пальцем не…

Картер положил рацию и выпрямился.

– Мистер Адамс, позвольте уверить вас, что это просто ошибка…

– Вот именно, – зловеще проговорил Адамс. – Это большая ошибка, мэр. Самая большая в вашей жизни.

Несколько секунд оба стояли молча, прожигая друг друга взглядом.

– Завтра, – пообещал Адамс, – я отправлю в судебные инстанции петицию об отмене городского устава. Как владелец большинства земельных участков, включая корпоративные территории, я имею на это полное право.

Мэр судорожно сглотнул и наконец нашел слова:

– На каком основании?

– На том основании, – парировал Адамс, – что устав городу больше не нужен. Полагаю, мне не составит труда убедить в этом судей.

– Но… но… это значит, что…

– Ага, – вмешался в разговор Дедуся, – ты понял, что это значит. Что ты получишь пинок под зад.

– Парк. – Адамс обвел рукой заброшенные, обветшавшие жилые кварталы. – Чтобы люди помнили, как жили их предки.

Они стояли втроем на Тауэр-Хилле. Над ними высилась ржавая водонапорная башня, ее короткие и толстые стальные ноги утопали в высокой, по пояс человеку, траве.

– Вообще-то, не совсем парк, – объяснил Генри Адамс. – Скорее мемориал. Памятник эпохе общинной жизни, которая будет забыта на ближайший век. Заповедник разнообразных и специфических сооружений, которые отвечали определенным условиям и индивидуальным предпочтениям. Раньше строители были не рабами конкретных архитектурных концепций, а вольными творцами, пытавшимися улучшить жизнь. Через сто лет, прогуливаясь среди этих домов, люди будут испытывать такое же благоговение, какое нынче испытывают в музее, и сознавать, что лицезреют веху на пути из мира первобытного в мир совершенный. Художник потратит жизнь, перенося эти дома на свои полотна; писатель, задумавший исторический роман, придет сюда, чтобы впитать дух подлинности.

– Но ты говорил, что хочешь отреставрировать все дома, в точности восстановить прежний облик садов и газонов, – сказал Вебстер. – Это же гора денег! И еще гора понадобится, чтобы сохранять их в надлежащем состоянии.

– Денег у меня достаточно, – ответил Адамс. – Пожалуй, даже слишком много. Ты же в курсе: мои дед и отец занимались атомной энергетикой с момента ее зарождения.

– А уж как твой дед в крэп играл! – припомнил Дедуся. – Равных ему я не знаю. Ох и потрошил же он меня в дни получки!

– В прежние времена, – продолжал Адамс, – человек, у которого было слишком много денег, знал, на что их потратить. Например, на благотворительность или на медицинские исследования – хороших целей хватало. Но благотворительных фондов больше нет. Чтобы их поддерживать, нужен бизнес, а его осталось мало. Зато уже заработал во всю силу Всемирный комитет, и средств на медицину и прочие добрые дела у него вдоволь.

У меня не было никаких идей насчет этого парка, пока я не приехал сюда. Хотел взглянуть на дедушкин дом, только и всего. Дедушка много о нем рассказывал… Как сажал на переднем дворе елку, как на заднем выращивал розы… И вот я увидел… не дом, а насмешливый призрак. Нечто, брошенное за ненадобностью. Нечто, столь много значившее для кого-то раньше. В тот день, стоя вместе с Дедусей перед домом, я сказал себе: а ведь можно сохранить для грядущих поколений срез бытия наших предков, и наверное, в жизни мне ничего лучше не сделать.

Вдали над деревьями вился жгутик синеватого дыма. Вебстер указал на него:

– А как насчет них?

– Скваттеры? – уточнил Адамс. – Кто хочет, пусть остается. Тут есть к чему приложить руку. И всегда найдется дом для желающих поселиться. Меня только одно беспокоит – не смогу постоянно здесь присутствовать. Для моего проекта нужен управляющий, и это будет работа на всю жизнь.

Он посмотрел на Вебстера.

– Джонни, берись, – сказал Дедуся.

Вебстер отрицательно покачал головой:

– Бетти уже всем сердцем там, в поместье.

– Тебе не обязательно жить здесь, – сказал Адамс. – Можно летать каждый день на работу.

С подножия холма донесся оклик.

– Это Ол! – вскричал Дедуся и замахал клюкой. – Здорово, Ол! Поднимайся к нам.

Они молча ждали, глядя, как старик с трудом преодолевает склон.

– Хочу я, Джонни, с тобой потолковать, – сообщил Ол. – Есть у меня одна идейка. Всю ночь не спал, обмозговывал ее.

– Излагай, – сказал Вебстер.

Ол покосился на Адамса.

– Да не тушуйся, – ухмыльнулся Вебстер. – Это Генри Адамс. Небось, помнишь его деда, старину Эф-Джи?

– Помню его, – кивнул Ол. – Он был без ума от атомной энергии. И как у него судьба сложилась?

– Очень успешно, – ответил Адамс.

– Рад это слышать, – сказал Ол. – Стало быть, ошибся я. Говорил ему: ничего у тебя не выйдет, хватит витать в облаках.

– Так что за идея? – спросил Вебстер.

– Ты, поди, слыхал про гостевые ранчо?

Вебстер кивнул.

– Это такие места, куда горожане приезжают в ковбоев поиграть – на лошадках покататься и все такое. Им же невдомек, что настоящее ранчо – никакая не романтика, а сущая каторга…

– Правильно ли я понял, – спросил Вебстер, – что ты решил переделать свою ферму в гостевое ранчо?

– Неправильно, – сказал Ол. – Не в гостевое ранчо, а в гостевую ферму. Нынче мало кто знает, что такое ферма, потому как почти не осталось ферм. Читают всякую чепуху про иней на тыквах, про то, как приятно…

– Ол! – перебил Вебстер, с восхищением глядя на старика. – А ведь выгорит дельце! Да они передерутся за возможность провести отпуск на настоящей, всамделишной, доподлинной исторической ферме!

Внизу на склоне из кустов выскочила блестящая штуковина. Она стрекотала, чирикала и скворчала; она взблескивала лезвиями и размахивала суставчатой рукой.

– Что это? – изумился Адамс.

– Газонокосилка, чтоб ее разорвало! – ругнулся Дедуся.

Мираж
Перевод О. Битова

Они вынырнули из марсианской ночи – шестеро жалких крошечных существ, истомленных поисками седьмого.

Они возникли на краю круга света, отбрасываемого костром, и замерли, поглядывая на троих землян своими совиными глазами.

И земляне застыли, захваченные врасплох.

– Спокойно, – выдохнул Уомпус Смит уголком бородатого рта. – Если мы не шелохнемся, они подойдут поближе.

Издалека донесся чей-то слабый, тягучий стон – он проплыл над песчаной пустыней, над остроконечными гребнями скал, над исполинским каменным стрельбищем.

Шестеро стояли на самой границе света. Пламя расцвечивало их мех красными и синими бликами, и они будто переливались на фоне ночной пустыни.

– «Древние», – бросил Ларс Нелсон Ричарду Уэббу, сидящему по другую сторону костра.

Уэбб поперхнулся, у него перехватило дыхание. Перед ним были существа, которых не надеялся увидеть не только он сам, но и никто из людей, – шестеро марсианских «древних», – вынырнувшие вдруг из пустыни, из глубин тьмы, и замершие в свете костра. Многие – это он знал наверняка – провозглашали расу «древних» вымершей, затравленной, погибшей в ловушках, истребленной алчными охотниками-песковиками.

Сначала все шестеро казались одинаковыми, неотличимыми друг от друга. Потом, когда Уэбб присмотрелся, он заметил мелкие различия в строении тел, выдающие своеобразие каждого. «Шестеро, – подумал он, – а ведь должно быть семь…»

«Древние» медленно двинулись вперед, все глубже вступая в освещенный круг у костра. И один за другим опустились на песок, лицом к лицу с людьми. Никто не проронил ни слова, и молчание в круге огня становилось все напряженнее, лишь откуда-то с севера по-прежнему доносились стенания, словно острый тонкий нож взрезал безмолвную ночь.

– Люди рады, – произнес наконец Уомпус Смит, переходя на жаргон пустыни. – Люди долго вас ждали.

Одно из существ заговорило в ответ. Слова у него получались полуанглийскими-полумарсианскими – чистая тарабарщина для непривычного слуха.

– Мы умираем, – сказало оно. – Люди долго вредили. Люди могут немного помочь. Теперь, когда мы умираем, люди помогут?

– Люди огорчены, – ответил Уомпус, но даже в тот миг, когда он старался напустить на себя печаль, в голосе у него проскользнула радостная дрожь, какое-то неудержимое рвение, как у собаки, взявшей горячий след.

– Нас тут шесть, – сказало существо. – Шесть – мало. Нужен еще один. Не найдем Седьмого – умрем. Все «древние» умрут без возврата.

– Ну, не все, – откликнулся Уомпус.

– Все, – настойчиво повторил «древний». – Есть другие шестерки. Седьмого нет нигде.

– Чем же мы можем вам помочь?

– Люди знают, где Седьмой. Люди прячут Седьмого.

Уомпус затряс головой:

– Где же мы его прячем?

– В клетке. На Земле. Чтобы другие люди смотрели.

Уомпус снова качнул головой:

– На Земле нет Седьмого.

– Был один, – тихо вставил Уэбб. – В зоопарке.

– В зоопарке, – повторило существо, будто пробуя незнакомое слово на вкус. – Так мы и думали. В клетке.

– Он умер, – сказал Уэбб. – Много лет назад.

– Люди прячут Седьмого, – настаивало существо. – Здесь, на этой планете. Сильно прячут. Хотят продать.

– Не понимаю, – выговорил Уомпус, но по тому, как он это произнес, Уэбб догадался, что тот прекрасно все понял.

– Найдите Седьмого. Не убивайте его. Спрячьте. Запомните – мы придем за ним. Запомните – мы заплатим.

– Заплатите? Чем?

– Мы покажем вам город, – ответило существо. – Древний город.

– Это он про ваш город, – пояснил Уэббу Нелсон. – Про руины, которые вы ищете.

– Как жаль, что у нас в самом деле нет Седьмого, – произнес Уомпус. – Мы бы отдали его им, а они отвели бы нас к руинам.

– Люди долго вредили, – сказало существо. – Люди убили всех Седьмых. У Седьмых хороший мех. Женщины носят этот мех. Дорого платят за мех Седьмых.

– Что верно, то верно, – откликнулся Нелсон. – Пятьдесят тысяч за шкурку на любой фактории. А в Нью-Йорке за пелеринку из четырех шкурок – полмиллиона чистоганом…

Уэббу стало дурно от самой мысли о такой торговле, а еще более от небрежности, с какой Нелсон помянул о ней. Теперь она, разумеется, была объявлена вне закона, но закон пришел на выручку слишком поздно – «древних» уже нельзя было спасти. Хотя, если разобраться, зачем вообще понадобился этот закон? Разве может человек, разумное существо, охотиться на другое разумное существо и убивать его ради шкурки, ради того, чтобы получить пятьдесят тысяч долларов?

– Мы не прячем Седьмого, – уверял Уомпус. – Закон говорит, что мы вам друзья. Никто не смеет вредить Седьмому. Никто не смеет его прятать.

– Закон далеко, – возразило существо. – Здесь люди сами себе закон.

– Кроме нас, – ответил Уомпус. – Мы с законом не шутим.

«И не смеется», – подумал Уэбб.

– Вы поможете? – спросило существо.

– Попробовать можно, – уклончиво сказал Уомпус. – Хотя что толку. Вы не можете найти. Люди тоже не найдут.

– Найдите. Покажем город.

– Мы поищем, – пообещал Уомпус. – Хорошо поищем. Найдем Седьмого – приведем. Где вы будете ждать?

– В ущелье.

– Ладно, – произнес Уомпус. – Значит, уговор?

– Уговор.

Шестеро не спеша поднялись на ноги и вновь повернулись лицом к ночи. На краю освещенного круга они приостановились. Тот, что говорил, обернулся к людям.

– До свидания, – сказал он.

– Всего, – ответил Уомпус.

И они ушли обратно к себе, в пустыню.

А трое людей еще долго сидели, прислушиваясь непонятно к чему, выцеживая из тишины мельчайший шорох, пытаясь уловить в нем отголоски жизни, кишащей вокруг костра.

«На Марсе, – подумал Уэбб, – мы все время прислушиваемся. Такова плата за право выжить. Надо прислушиваться, надо всматриваться, замирать и не шевелиться. И быть безжалостным. Надо наносить удар, не дожидаясь, пока его нанесет другой. Успеть увидеть опасность, услышать опасность, быть постоянно в готовности встретить ее и опередить хотя бы на полсекунды. А главное – надо распознать опасность, едва завидев, едва заслышав ее…»

В конце концов Нелсон вернулся к занятию, которое прервал при появлении шестерых, – править нож на карманном оселке, доводя его до остроты бритвы. Тихое, равномерное дзиньканье стали по камню звучало как сердцебиение, как пульс, рожденный далеко за костром, пришедший из тьмы, как мелодия самой пустыни.

Молчание нарушил Уомпус:

– Чертовски жаль, Ларс, что мы не знаем, где найти Седьмого.

– Угу, – ответил тот.

– Могло бы получиться неплохое дельце, – продолжал Уомпус. – В этом древнем городе – клад на кладе. Так все говорят.

– Просто врут, – проворчал Нелсон.

– Камушки, – продолжал Уомпус. – Такие крупные и блестящие, что глаза лопаются. Целые мешки камушков. С ног свалишься, пока перетаскаешь.

– Да больше одного мешка и не понадобилось бы, – поддержал Нелсон. – Один мешок – и на всю жизнь хватит.

Тут Уэбб заметил, что оба они пристально смотрят на него, щурясь при свете костра. Он произнес почти сердито:

– Я про клады ровно ничего не знаю.

– Но вы же слышали, что говорят, – бросил Уомпус.

Уэбб ответил кивком:

– Можно сказать и по-другому – клады меня не интересуют. Я не рассчитываю ни на какой клад.

– Но и не откажетесь, если подвернется, – вставил Ларс.

– Это не играет роли, – отрезал Уэбб. – Что так, что иначе – мне все равно.

– Что вам известно про древний город? – требовательно спросил Уомпус, и даже младенцу стало бы ясно, что вопрос задан неспроста, вернее, не без тайных надежд. – Ходите вокруг да около, роняете разные намеки, нет чтоб открыться и выложить все начистоту…

Секунду-другую Уэбб молча глядел на Уомпуса, потом проговорил с расстановкой:

– Известно одно. Я прикинул, где мог стоять этот город, – исходя из географических и геологических данных и из определенных представлений об истоках культур. Я прикинул, где могла течь вода, где могли расти леса и травы, когда Марс был цветущим и юным. Я попробовал установить теоретически самое вероятное место зарождения цивилизации. Только и всего.

– И вы никогда не задумывались ни о каких кладах?

– Я думал о том, чтобы разгадать загадку марсианской культуры, – ответил Уэбб. – Как она развивалась, почему погибла и на что была похожа.

Уомпус сплюнул.

– Вы даже не уверены, что город вообще существует, – буркнул он возмущенно.

– До недавних пор действительно не был, – отозвался Уэбб. – Теперь уверен.

– Потому что о нем заговорили эти зверушки?

– Именно поэтому. Вы угадали.

Уомпус хмыкнул и умолк. Уэбб не сводил глаз со своих спутников, вглядываясь в их лица сквозь пламя костра.

«Они считают, что я с „приветом“, – подумал он. – И презирают меня за то, что я с „приветом“. Они не колеблясь бросили бы меня на произвол судьбы, а то и пырнули ножом, если бы им это понадобилось, если бы у меня нашлось что-нибудь, чем они захотели бы завладеть…»

Но он отдавал себе отчет, что выбора у него, в сущности, не было. Он не мог уйти в пустыню один – попытайся он путешествовать на свой страх и риск, он, наверное, не прожил бы и двух дней. Чтобы выжить здесь, нужны специальные знания и навыки, да и особый склад ума. Чтобы на Марсе рискнуть выйти за пределы поселений, надо развить в себе особую способность к выживанию.

А поселения теперь остались далеко-далеко. Где-то там, на востоке.

– Завтра, – произнес Уомпус, – мы меняем маршрут. Мы пойдем на север, а не на запад.

Уэбб ничего не ответил. Лишь рука скользнула к поясу и нащупала пистолет – захотелось убедиться, что пистолет на месте.

Он сознавал, конечно, что нанимать этих двоих не следовало. Но и другие, вероятно, оказались бы не лучше. Они все были одной породы – закаленные и ожесточившиеся, они скитались по пустыне, охотясь, расставляя капканы, копая шурфы, подбирая все, что попадется. Просто в ту минуту, когда Уэбб явился на факторию, Уомпус и Нелсон оставались там в единственном числе. Остальные песковики ушли за неделю до его прибытия, разбрелись по своим охотничьим угодьям.

Поначалу эти двое держались почтительно, чуть ли не подобострастно. Но дни шли за днями, проводники обретали все бо́льшую уверенность в себе и понемногу наглели. Теперь-то Уэбб догадался, что его попросту обвели вокруг пальца. Теперь-то он смекнул, что эти двое застряли на фактории по одной причине: у них не было снаряжения, и никто не хотел поверить им в долг. Пока не подвернулся он со своей затеей. Он дал им все, что только могло понадобиться им в пустыне. А теперь, когда дал, превратился в обузу.

– Я сказал, – повторил Уомпус, – что завтра мы пойдем на север. – Уэбб по-прежнему хранил молчание. Уомпус повысил голос: – Вы меня слышали?..

– Еще в первый раз, – отозвался Уэбб.

– Мы пойдем на север, – повторил Уомпус, – и мы будем спешить.

– Вы что, припрятали там на севере Седьмого?

Ларс хихикнул:

– Подумать только, какая чертова канитель! Требуется целых семеро там, где у нас вполне хватает одного мужчины и одной женщины.

– Я спрашиваю, – повторил Уэбб, адресуясь к Уомпусу. – Вы что, загодя заперли Седьмого в клетку?

– Нет, – ответил Уомпус. – Просто пойдем на север, и все.

– Я нанял вас, чтобы вы шли со мной на запад.

– Так я и думал, – проворчал Уомпус, – что вы заявите что-нибудь в таком роде. Мне не терпелось узнать, что вы на этот счет думаете.

– Вы решили бросить меня на произвол судьбы, – сказал Уэбб. – Вы заграбастали мои денежки и вызвались быть моими проводниками. Теперь вам взбрело на ум что-то новенькое. Одно из двух: или у вас есть Седьмой, или вам кажется, что вы знаете, где его найти. А если я тоже узнаю об этом и проболтаюсь, вам несдобровать. Так что остается самая малость – придумать, как со мной поступить. Можно прикончить меня на месте, а можно просто бросить, и пусть кто-нибудь или что-нибудь прикончит меня за вас…

– Но мы хоть предоставляем вам выбор, не правда ли? – осклабился Ларс.

Уэбб перевел взгляд на Уомпуса, и тот кивнул:

– Выбирайте, Уэбб.

Разумеется, он успел бы выхватить пистолет. Успел бы, по всей вероятности, прихлопнуть одного из них, прежде чем другой прихлопнет его самого. Но чего бы он этим добился? Он был бы все равно мертвец – такой же мертвец, как если бы его застрелили без предупреждения. И коль на то пошло, он уже и сейчас мертвец: ведь между ним и поселениями пролегли сотни миль, и даже если бы он каким-то чудом одолел эти мили, где гарантия, что он сумеет найти поселения?