Текст книги "Грязная работа"

– Ну что, эти автомобили – паскудство, я вам так скажу, – произнесла Бабд, стараясь не развалиться окончательно, когда Морриган, хромая, тащились к – огромному подземному кораблю. – Пять тысяч лет лошади всех устраивали, как вдруг нам непременно подавай мощеные дороги и автомобили. Не вижу, в чем прикол.

– Я уже и не уверена, что нам обязательно восставать и Тьму приводить к власти, – сказала Немайн. – Тьма, очевидно, править пока не готова. Говорю как агент Тьмы – по-моему, ей нужно больше времени. – Ее расплющило до полуженщины-полуворона, и, пока они плелись по трубам, с нее сыпались перья.

– За Новым Мясом как будто кто-то присматривает, – сказала Маха. – Пускай в следующий раз Оркус с ним разбирается.

– Ага, давайте пустим на него Оркуса, – согласилась Бабд. – Посмотрим, как ему понравятся автомобили.

24. Одри и Беличий Народец

Подходя к дверям буддистского центра, Чарли слышал, как под крыльцом что-то гоношится, но его успокаивала тяжесть громадного пистолета, который он засунул за пояс брюк сзади, хоть брюки из-за этого несколько и провисали. Дверь в высоту была футов двенадцать – красная, вся из армированного стекла, и по обе стороны шпульками-переростками висели разнообразные и разноцветные тибетские молитвенные колеса. Чарли их узнал, потому что ему однажды пытались впарить такие, только что спертые из храма.

Чарли понимал, что должен пинком вышибить дверь, но, с другой стороны, дверь была большая, и хотя он смотрел много передач и фильмов про полицейских, где осуществляли вышибание дверей пинком, сам опытом подобных действий не располагал. Иначе можно было выхватить пистолет и выстрелом разнести замо́к, но и в разнесении выстрелом замков он был не дока, поэтому решил просто позвонить в колокольчик.

Шебуршенье набрало оборотов, изнутри донеслись шаги потяжелее. Дверь распахнулась – перед Чарли стояла симпатичная брюнетка, известная ему как Элизабет Саркофф, подложная племянница Эстер Джонсон.

– О, мистер Ашер, какой приятный сюрприз.

“Это ненадолго, сестренка”, – произнес его внутренний крутой парень.

– Миссис Саркофф, как приятно вас видеть. Что вы тут делаете?

– Я тут секретарша. Заходите, заходите же.

Чарли шагнул в холл, куда со второго этажа спускалась лестница; двойные раздвижные двери по стенам уводили вглубь здания. Дальше перед собой он видел арку в столовую с длинным столом, а еще дальше – кухню. Дом отреставрировали неплохо, и казенным – учреждением тут не пахло.

Внутренний крутой парень произнес: “Не пытайся со мной финтить, потаскуха. Я никогда руки не подымал на дамочек, но будешь запираться – попробую, вот увидишь”. Чарли же произнес:

– Я и не знал, что вы буддистка. Прелесть какая. Кстати, как ваша тетя Эстер? – “Ага, попалась, даже рукоприкладства не понадобилось”.

– По-прежнему на том свете. Но спасибо, что поинтересовались. Чем я могу вам помочь, мистер Ашер?

Дверь слева раздвинулась на дюйм, и кто-то – голосом молодого человека – произнес:

– Учитель, вы нам нужны.

– Сейчас приду, – ответила миссис якобы Саркофф.

– Учитель? – воздел бровь Чарли.

– У нас в буддистской традиции секретарш очень уважают. – Она ухмыльнулась, широко и бестолково, будто сама не верила в то, что сказала. Чарли совершенно обаяли ее улыбка и белый флаг, выкинутый ее взглядом. В нем было доверие – Чарли казалось, необоснованное.

– Господи, вы совсем не умеете врать, – сказал он.

– Стало быть, вы разглядели суть под моей брехней? – Снова широкая улыбка.

– Так вы?.. – Чарли протянул ей руку.

– Досточтимый Амитабха Одри Ринпоче[79]79
  Амитабха (санскр.) – “неизмеримый свет”, один из пяти дхьяни-будд, будда западного направления. В бардо дхарматы Амитабха является после Будды Ратнасамбхавы, на четвертый день. Ринпоче (букв. “драгоценный”) – уважительный титул для именования высших лам и перерожденцев (тулку) в тибетском буддизме и в религии Бон. Титул Ринпоче прибавляется к имени ламы.


[Закрыть]. – Она поклонилась. – Можно Одри, если вы спешите. – Она взяла два пальца Чарли и потрясла.

– Чарли Ашер, – сказал Чарли. – Так на самом деле вы никакая не племянница миссис Джонсон.

– А вы – не торговец подержанной одеждой?

– Ну, вообще-то…

Больше Чарли вымолвить ничего не успел. Прямо по курсу раздался треск и грохот, звяк стекла и хруст дерева. В соседней комнате опрокинулся стол, Мятник Свеж заорал:

– Ни с места! – перепрыгнул через означенный стол и устремился прямиком к Чарли и Одри с пистолетом в руке. Очевидно, не сознавая того факта, что рос-ту в нем семь футов, а дверной проем, установленный в 1908 году, в высоту всего шесть футов и восемь дюймов.

– Стойте! – крикнул Чарли где-то на полсекунды позже, чем нужно, ибо Мятник Свеж вогнал четыре – дюйма – своего лба в очень красивую притолоку резного дуба с такой силой, что от удара сотрясся весь дом. Ноги его продолжили путь, тело потащилось за ними, и на какой-то миг Мятник расположился параллельно полу дюймах в шести, после чего решила вмешаться сила тяготения.

Хромированный “орел пустыни” пролязгал через весь холл и ударился в парадную дверь. Мятник Свеж плоско и вполне бессознательно приземлился между Чарли и Одри.

– А это мой друг Мятник Свеж, – сказал Чарли. – Он редко так делает.

– Ух ты, не каждый день такое увидишь, – произнесла Одри, глядя на дылду в отключке.

– Ну да, – подтвердил Чарли. – Даже не знаю, где он отыскал шелк-сырец мшистого оттенка.

– Это разве не лен? – спросила Одри.

– Нет, это шелк.

– Хм-м, а такой мятый, что я решила – должно быть, лен или смесь.

– Ну, я думаю, от этой суеты…

– Да, наверное, – кивнула Одри и посмотрела на Чарли: – Итак…

– Мистер Ашер. – Женский голос справа. Двери разъехались, и появилась женщина постарше – Ирэна Посокованович. Когда они виделись в последний раз, Чарли сидел в машине Риверы и в наручниках.

– Миссис Посохов… миссис Посоква… Ирэна! Как вы?

– Вчера это вас не очень заботило.

– Нет-нет, что вы, заботило. По правде. Извините меня. – Чарли включил самую чарующую свою улыбку. – Надеюсь, у вас при себе нет перечного газа.

– Нет, – ответила Ирэна.

Чарли посмотрел на Одри:

– У нас вчера вышло маленькое недоразумение…

– Зато у меня вот что есть, – сказала Ирэна, извлекла из-за спины электрошоковый пистолет, прижала его к груди Чарли и выдала разряд в сто двадцать пять тысяч вольт. Сотрясаясь в болезненных судорогах на полу, Чарли видел, как к нему подступают разодетые в антикварные наряды зверюшки, – или же твари, похожие на зверюшек.

– Свяжите обоих, ребята, – сказала Одри. – Я приготовлю чай.

– Чаю? – спросила Одри.

Вот так второй раз в жизни Чарли Ашера привязали к стулу и подавали ему горячее питье. Одри склонилась над ним с чашкой в руках, и, сколь неловка или опасна ни была ситуация, Чарли не мог отвести взгляд от выреза ее рубашки.

– Что за чай? – спросил он, пытаясь тянуть время и рассматривая гроздь шелковых розочек, которые довольно примостились на застежке ее бюстгальтера.

– Чай мне нравится такой же, как мужчины, – ухмыльнулась в ответ Одри. – Слабый и зеленый.

Теперь Чарли взглянул ей в глаза – они улыбались.

– Правая рука у вас свободна, – сказала Одри. – Но нам пришлось забрать пистолет и шпагу, потому что здесь на такие вещи смотрят косо.

– Вы самый приятный тюремщик, какого я встречал, – сказал Чарли, беря у нее чашку.

– На что это вы намекаете? – осведомился Мятник Свеж.

Чарли перевел взгляд вправо: мистер Свеж тоже сидел привязанный к стулу, как будто его взяли заложником на детском утреннике, – его колени располагались у подбородка, а одно запястье было привязано к ножке у самого пола. Кто-то утвердил у него на голове большой пакет со льдом, чем-то напоминавший шотландский берет.

– Ни на что, – ответил Чарли. – Вы тоже были замечательным тюремщиком, не поймите меня превратно.

– Чаю, мистер Свеж? – спросила Одри.

– А кофе есть?

– Секундочку. – И Одри вышла из комнаты.

Из холла их куда-то перенесли – Чарли не понял, куда именно. В свое время помещение, должно быть, служило салоном, но теперь его переоборудовали в гибрид кабинета и приемной: компьютер, металлические столы, конторские шкафы и несколько старомодных дубовых стульев для сотрудников и посетителей.

– По-моему, я ей нравлюсь, – сказал Чарли.

– Она вас привязала к стулу, – ответил Мятник Свеж, свободной рукой дергая за монтажную ленту на лодыжке. Пакет льда с глухим стуком брякнулся на пол.

– Когда мы встречались раньше, я даже не заметил, какая она симпатичная.

– Вы не поможете мне освободиться, пожалуйста? – спросил Мятник.

– Не могу, – ответил Чарли. – Чай. – И он повел рукой с чашкой.

У дверей что-то защелкало. В комнату резво вбежали четыре крохотных двуногих в шелке и атласе. У одного лицо было игуаны, руки енота, а одет он был мушкетером: шляпа с пышным пером и все дела. Он выхватил шпагу и ткнул ею Мятника Свежа в ту руку, которой тот дергал за ленту.

– Ай, ч-черт. Тварь!

– Мне кажется, он не хочет, чтоб вы отвязывались, – сказал Чарли.

Игуано-дон с пышным росчерком отсалютовал Чарли шпагой, а свободной лапкой повертел у кончика рыла, словно бы говоря: “Отличный нюх, приятель!”

– Значит, – сказала Одри, внося поднос с кофе для Мятника, – я вижу, вы уже познакомились с Беличьим Народцем.

– С кем-кем? – переспросил Чарли.

Крохотная дама с утиным лицом и черепашьими ручками, одетая в бальное платье из лилового атласа, сделала Чарли книксен, и он кивнул в ответ.

– Мы их так называем, – сказала Одри. – У первых, которых я сделала, были руки и лица белок, а потом беличьи детали у меня закончились, и они стали несколько барочнее.

– Так они, что ли, не из Преисподней? – спросил Чарли. – Их сделали вы?

– Вроде того, – ответила Одри. – Сливки и сахар, мистер Свеж?

– Да, пожалуйста, – сказал Мятник. – Вы делаете таких монстров?

Вся четверка существ разом повернулась к нему и как бы выдвинула челюсти, словно говоря: “Эй, дружок, это кого ты назвал монстрами?”

– Они совсем не монстры, мистер Свеж. Беличий Народец – такие же люди, как вы.

– Ну да, только одеваются получше, – сказал Чарли.

– Знаете, Ашер, я ведь не навсегда привязан к этому стулу, – произнес Мятник. – Женщина, кто – или что – вообще вы такое?

– Вы бы повежливей, – сказал Чарли.

– Наверное, мне следует объяснить, – сказала Одри.

– Думаете? – уточнил Мятник.

Одри села на пол, скрестив ноги, и Беличий Народец собрался вокруг послушать.

– В общем, как-то неловко признаваться, но, видимо, все началось в детстве. Меня как-то тянуло к мертвому.

– Типа – нравилось трогать дохлятину? – спросил Мятник Свеж. – Голой в ней валяться?

– Будьте добры, дайте же даме сказать, – не выдержал Чарли.

– Да эта сучка просто нелюдь, – сказал Мятник.

Одри улыбнулась:

– Пожалуй, да – да, я нелюдь, мистер Свеж, а вы привязаны к стулу у меня в столовой и зависите от любого моего нелюдского каприза. – Она постукала серебряной чайной ложечкой по передним зубам и закатила глаза, будто воображая нечто восхитительное.

– Продолжайте, пожалуйста, – содрогнувшись, произнес Мятник Свеж. – Простите, что перебил.

– Но все было вполне по-людски, – сказала Одри, взглядом бросая Мятнику вызов. – Просто у меня очень развито сопереживание всему, что умирает, – главным образом, животным, но когда, к примеру, скончалась моя бабушка, я это почувствовала за много миль. Признаться, меня это не ошеломило, никак, но в колледже я решила изучать восточную философию – хотела понять, что мне с этим даром делать. А, ну и дизайн одежды.

– Мне кажется, важно хорошо выглядеть, когда работаешь с мертвыми, – сказал Чарли.

– Ну… э-э… возможно, – сказала Одри. – И я была хорошей портнихой. Мне очень нравилось шить наряды. Короче, я познакомилась с одним парнем и влюбилась.

– С мертвым парнем? – уточнил Мятник.

– Всему свое время, мистер Свеж. В свое время – умрет и он. – Одри посмотрела в ковер.

– Вот видите, мудило вы бесчувственный, – сказал Чарли. – Вы ее обидели.

– Алло, Ашер? Привязанный к стулу – да, – ответил Мятник. – Окруженный маленькими монстрами – да. Но никак не бесчувственный.

– Извините, – сказал Чарли.

– Все в порядке, – продолжала Одри. – Его звали – Уильям… Билли, и мы два года были вместе, а потом он заболел. Всего через месяц после того, как мы обручились, ему поставили диагноз – неоперабельная опухоль мозга. По их оценкам, жить ему оставалось месяца два. Я бросила учебу и не отходила от него. Одна сиделка из хосписа знала, что я изучаю Восток, и посоветовала нам поговорить с Дордже Ринпоче, монахом из Тибетского буддистского центра в Беркли[80]80
  Лама Пема Дордже Ринпоче (1942–2018) – тибетский йогин и учитель дхармы.


[Закрыть]. Мы беседовали о “Бардо Тёдол”, которая вам известна как “Тибетская книга мертвых”. Он помог Билли переместить сознание в следующий мир – в следующую жизнь. Отвлек нас от тьмы, и смерть после общения с ним стала естественной – какой-то надеждой. Когда Билли умирал, я не отходила от него и чувствовала, как его сознание движется дальше, по правде чувствовала. Дордже Ринпоче сказал, что у меня особый талант. Он считал, я должна учиться дальше у верховного ламы.

– И вы стали монахиней? – спросил Чарли.

– Я думал, лама – это такой рослый баран, – произнес Мятник Свеж.

Одри не обратила на него внимания.

– У меня болела душа, и мною нужно было руководить, поэтому я поехала в Тибет, где меня приняли в монастырь. Там я двенадцать лет изучала “Бардо Тёдол” под водительством ламы Кампары Ринпоче – семнадцатой реинкарнации бодхисаттвы, который тысячу лет назад и основал нашу школу буддизма. Он обучил меня искусству пховы – переноса сознания в момент смерти.

– Чтоб вы могли делать то, что монах сделал для вашего жениха? – спросил Чарли.

– Да, я проводила пхову для многих горных поселян. У меня это была вроде как специализация… ну и шила для всех в монастыре одежды, конечно. Лама Кампара мне сказал, что он чувствует – я очень старая душа, реинкарнация сверхпросветленного существа, жившего много поколений назад. Я сначала думала, он меня просто хочет как-то проверить, чтобы я поддалась своему эго, но, когда приблизился час его смерти, он позвал меня совершить с ним пхову. И я поняла, что проверка – вот она, он доверяет мне перенос своей души.

– Можно для протокола? – перебил ее Мятник Свеж. – Я бы вам не доверил даже ключей от машины.

Игуано-дон ткнул шпажонкой Мятнику в икру. Дылда ойкнул.

– Видите? – сказал Чарли. – Вы грубите, и вам воздается. Карма.

Одри улыбнулась Чарли, поставила чашку на пол и сложилась в позу лотоса.

– Когда лама скончался, я увидела, как его сознание покидает тело. Затем я ощутила, как и мое сознание покидает тело, и я отправилась за ламой в горы, где он показал мне пещерку, заваленную снегом. В пещерке стоял каменный ларец, запечатанный воском и сухожилиями. Лама сказал, что я должна отыскать этот ларец, после чего пропал – вознесся, и я снова оказалась в своем теле.

– Вы тогда сверхпросветлились? – спросил Чарли.

– Я даже не знаю, что это значит, – ответила Одри. – Насчет этого лама ошибся, но когда я проводила с ним пхову, что-то меня изменило. Когда я вышла из кельи, где осталось его тело, в людях я различила сияющую красную точку – там, где у них сердечная чакра. То же самое, за чем я последовала в горы, – бессмертное сознание. Я видела человеческую душу. Однако меня больше тревожило другое: я видела, что у некоторых людей нет этого сияния или я его просто не вижу – и в них, и в себе. Я не знала почему, но мне было ясно, что каменный ларец нужно отыскать непременно. И я нашла его, пройдя той тропой, которую показал мне лама. В ларце лежал свиток, который большинство буддистов считали – и считают до сих пор – мифом. Утраченная глава “Тибетской книги мертвых”… Там описывались давно забытые искусства – пхова насильственного переноса и пхова неумирания. О последней я даже не слышала. Первая позволяет насильно переносить душу от одного существа к другому, а вторая продлевает переход, бардо, между жизнью и смертью. На сколько угодно.

– Это значит, вы можете заставить людей жить вечно? – спросил Чарли.

– Вроде того – хотя скорее они просто-напросто перестают умирать. Я много месяцев медитировала на этот поразительный дар, что оказался мне вручен, и боялась выполнять обряды. Но однажды присутствовала при бардо одного старика – он умирал от очень болезненного рака желудка. Я больше не могла смотреть, как он страдает, и попробовала пхову насильственного переноса. Я направила его душу в тело его новорожденного внука, у которого не видела в сердечной чакре никакого сияния. Свет на моих глазах пролетел по комнате, и душа вошла в младенца. А через несколько секунд старик мирно скончался… Прошло несколько недель, и меня призвали на бардо девятилетнего мальчика, он тяжело заболел и теперь по всем признакам должен был умереть. Такого я вынести не могла – я же знала, я способна что-то сделать, и потому провела с ним пхову неумирания, и он не умер. Даже пошел на поправку. Я поддалась тогда своему эго и стала проводить обряд с прочими селянами, а не помогать им перейти в следующую жизнь. За пять месяцев я помогла так пятерым, но тут возникла проблема. Родители того первого мальчика позвали меня. Он не рос – даже ногти и волосы у него не росли. Он застрял в своем возрасте, ему по-прежнему было девять лет. Но к тому времени селяне уже приходили ко мне со своими родственниками при смерти, слух обо мне распространился и по другим горным деревням. У монастыря выстраивались очереди, и все требовали, чтобы я к ним вышла. Но я отказалась выполнять обряд – я сознавала, что не помогаю этим людям, а, наоборот, замораживаю их в духовном развитии. Ну и, сами понимаете, пугаю до беспамятства.

– Объяснимо, – сказал Чарли.

– Я не могла растолковать другим монахам, что происходит. И поэтому ночью сбежала. Приехала в буддистский центр в Беркли, стала им помогать, меня приняли послушницей. И вот тогда я впервые увидела, что человеческая душа может храниться и в неодушевленном предмете, – когда зашла в один музыкальный магазин на Кастро. В ваш магазин, мистер Свеж.

– Я знал, что это были вы, – сказал Мятник. – Я Ашеру про вас говорил.

– Говорил, – подтвердил Чарли. – Говорил, что вы очень привлекательны.

– Ничего я не говорил, – воспротивился Мятник.

– Говорил-говорил. “Славные глаза” – вот как он сказал, – доложил Чарли. – Продолжайте.

– Но все равно ошибиться было невозможно – в компакт-дисках было то же сияние, то же присутствие, что я ощущала в людях, у которых имелась душа. Я перепугалась до полусмерти, что и говорить.

– Что и говорить, – подтвердил Чарли. – Я пережил ровно то же самое.

Одри кивнула.

– Я собиралась обсудить это с моим учителем в буддистском центре, понимаете? Признаться, чему я на-училась в Тибете, передать свитки тому, кто, наверное, понимает, что творится с душами в предметах, но всего через несколько месяцев из Тибета доставили известие, что я уехала при подозрительных обстоятельствах. Уж не знаю, чего они там напридумывали, но меня попросили покинуть центр.

– И вы собрали вооруженную группировку жутких зверюшек и переехали в Миссию, – сказал Мятник Свеж. – Это мило. Теперь можете меня отвязать, и я пойду.

– Свеж, будьте добры, дайте Одри дорассказать, а? Я уверен, что она тусуется с вооруженной группировкой жутких зверюшек по какой-то вполне безобидной причине.

Одри не останавливалась:

– Я устроилась работать костюмером в местной труппе, а театральная публика – по сути, все они прирожденные пижоны – как ничто другое помогает заново ощутить вкус к жизни. Я старалась забыть о своей практике в Тибете и сосредоточилась на работе, решив, что пускай меня лучше стимулирует творчество. Шить взаправдашние наряды мне было не по карману, и я начала сочинять уменьшенные версии. В антикварной лавке в Миссии купила коллекцию беличьих чучел, и они стали моими первыми моделями. Потом уже я начала делать их из других отходов таксидермии – комбинировала и смешивала, но уже тогда звала их Беличьим Народцем. У многих птичьи лапы – куриные и утиные, потому что они продаются в Китайском квартале, а еще там есть черепашьи головы и… в общем, в Китайском квартале можно купить много деталей мертвых животных.

– Вы мне рассказываете, – сказал Чарли. – Я живу рядом с акульим магазином. Хотя построить акулу из запчастей никогда не пробовал. Наверное, это здорово.

– Больные, – произнес Мятник. – Оба – вы же сами понимаете, правда? Возиться с мертвечиной и все-такое.

Чарли и Одри вздели на него по брови. Существо в синем кимоно, с лицом собачьего черепа, воззрилось на него критической глазницей и тоже бы вздело бровь, если б та у него имелась.

– Ладно, давайте дальше. – Мятник махнул Одри свободной рукой. – Я вас понял.

Одри вздохнула:

– И вот я стала ходить по антикварным магазинам и лавкам старья, искать все – от пуговиц до рук. И по меньшей мере в восьми нашла предметы с душами. В каждой лавке они были выставлены отдельно. И я поняла, что не только я вижу, как они светятся красным. Кто-то заключил души в эти предметы. Так я и узнала о вас, господа, кем бы вы ни были. Я должна была освободить души из ваших лап. Поэтому стала их покупать. Мне хотелось, чтобы они перешли к своему следующему воплощению, только я не знала, как это сделать. Думала использовать пхову насильственного переноса – душу вынуждаешь перейти к тому, кто, на твой взгляд, бездушен, – но этот процесс требует времени. И что мне было делать – связывать их? Я даже не знала, получится у меня или нет. В конце концов, метод использовался для переноса души в человека из человека, а не из неодушевленного предмета.

– И поэтому вы попытались насильно перенести душу в своих белочек? – спросил Чарли.

– Да, и все удалось. Но я не рассчитывала, что они оживут. Первая начала расхаживать везде и делать какие-то разумные вещи. Вот так и получились эти маленькие ребята, с которыми вы сегодня познакомились. Еще чаю, мистер Ашер? – Одри улыбнулась и протянула старьевщику чайник.

– У этих штук – человеческие души? – спросил Чарли. – Это же отвратительно.

– Еще бы, гораздо лучше держать их в паре вонючих старых кроссовок. Они в Беличьем Народце лишь до тех пор, пока я не придумаю, как переместить их в людей. Я хотела их спасти от вас и таких, как вы.

– Но мы же не плохие парни. Скажите ей, Свеж, – мы совсем не плохие парни.

– Мы неплохие парни, – сказал Мятник. – Можно мне еще кофе?

– Мы Торговцы Смертью, – сказал Чарли, но прозвучало гораздо унылее, чем он надеялся. Ему отчаянно хотелось, чтобы Одри не считала его плохим парнем. Как большинство бета-самцов, он не сознавал, что хорошие парни могут и не привлекать женщин.

– Я о том же, – сказала Одри. – Я не могла позволить вам торговать душами, как обычным подержанным мусором.

– Но так они отыскивают свое следующее перерождение, – сказал Мятник.

– Что? – Одри повернулась к Чарли за подтверждением.

Тот кивнул:

– Это верно. Мы получаем душу, когда кто-то умирает, а потом ее покупает кто-нибудь, и она переходит к следующей жизни. Я такое сам видел.

– Не может быть, – сказала Одри, выливая кофе для Мятника мимо чашки.

– Угу, – сказал Чарли. – Мы видим красное сияние, но не в людях, как вы. Только в предметах. Когда тот, кому нужна душа, вступает в контакт с предметом, свет гаснет. И душа переселяется в этого человека.

– Я думала, вы ловите души между жизнями. Вы не держите их в плену?

– Не-а.

– Видите, дело все-таки не в нас, – сказал Мятник Свеж коллеге. – Это она все начала.

– Что начала? Что? – встревожилась Одри.

– Есть такие “Силы Тьмы”, и мы не знаем, что они такое, – ответил Чарли. – Мы видим только гигантских воронов и женщин-демонов, мы их зовем сточными гарпиями, потому что они вылезают из ливнестоков. Когда им попадается душа, они становятся сильнее, а сейчас они очень сильные. Пророчество гласит, что в Сан-Франциско они восстанут и весь мир накроет тьма.

– А живут они при этом в канализации? – переспросила Одри.

Оба Торговца Смертью кивнули.

– Ох, только не это. По трубам же ходит Беличий Народец, чтоб его не увидели. Я их отправляла в разные магазины по городу, чтобы они мне доставали души. Значит, я посылала их прямо в лапы этим тварям. И многие домой не вернулись. Я-то думала, они заблудились или бродят где-то. Они так делают. У них потенциально вполне человеческое сознание, только если душа проводит много времени вне тела, что-то теряется. Иногда они бывают бестолковыми.

– Шутка ли, – сказал Чарли. – И поэтому ваша игуана сейчас грызет электропровод?

– Игнатий, а ну брысь оттуда! Если тебя ударит током, я твою душу смогу переселить только в корнуэльскую курицу из супермаркета. Она еще заморожена, и для нее нет штанов. – Одри повернулась к Чарли и смущенно улыбнулась: – Чего только от себя не услы-шишь.

– Ну да – дети, что ж тут поделать, – ответил Чарли, стараясь держаться беззаботно. – А знаете, кто-то из ваших подстрелил меня из арбалета.

Одри явно очень расстроилась. Чарли хотелось ее утешить. Обнять. Поцеловать в макушку и сказать, что все будет хорошо. Может, даже убедить, чтоб развязала.

– Правда? Арбалет – это наверняка мистер – Шелли. В прежней жизни он был диверсантом или чем-то – вроде. Привык в одиночку ходить на какие-то задания. Я послала его присматривать за вами и сообщать мне, чем вы там занимаетесь. Но никаких кровопролитий я ему не заказывала. И с задания он не вернулся. Мне очень, очень жаль.

– Сообщать? – спросил Чарли. – Они умеют говорить?

– Ну нет, они не разговаривают, – ответила Одри. – Но некоторые умеют читать и писать. Вот мистер Шелли печатал. Я думала над этим. Мне нужна гортань в рабочем состоянии. Я как-то попробовала устройство из говорящей куклы, но в итоге хорек в самурайском костюме только плакал и спрашивал, можно ли ему поиграть со мной в песочке, а это нервировало. Вообще процесс странный – если части органические и что-то некогда жило, оно потом друг другу подходит и работает. Мышцы и сухожилия сами схватываются. Я пускала на туловища окорока, так у Народца есть какие мышцы тренировать, и они лучше пахнут, пока идет процесс. Ну, знаете, копченым таким. А вот кое-что для меня по-прежнему загадка. Гортань себе Народец отрастить не может.

– Глаза, по всей видимости, тоже, – сказал Чарли, чашкой показывая на существо, головой которому служил безглазый кошачий череп. – Как они видят?

– Понятия не имею, – пожала плечами Одри. – К ним нет инструкции.

– Ох как мне знакомо это чувство, – произнес Мятник Свеж.

– Ну вот, я экспериментировала с гортанью из кетгута и “морской пенки”. Посмотрим, научится ли говорить тот, кому она досталась.

– А почему вы не возвращаете души в человеческие тела? – спросил Мятник. – В смысле – вы же можете, правильно?

– Могу, наверное, – ответила Одри. – Но если честно, у меня по всему дому человеческие трупы не валяются. В Народце все равно должен быть кусочек человеческого, я это экспериментальным путем установила, – сустав пальца, капля крови, хоть что-нибудь. У старьевщика на Хэйт я купила большой кусок позвоночника, и теперь у каждого по одному позвонку.

– Так вы – что-то вроде чудовищного реаниматора, – сказал Чарли. И быстро добавил: – Я имею в виду – в наиприятнейшем смысле.

– Спасибо, мистер Торговец Смертью, – улыбнулась Одри в ответ, встала и подошла к столу за ножницами. – Видимо, нужно отпустить вас на свободу и послушать, как вы, ребята, нашли себе такую работу. Мистер Гринстрит, вы не могли бы принести нам еще чаю и кофе?

Существо с черепом рыси вместо головы, в феске и красном атласном смокинге поклонилось и, обогнув Чарли, направилось к кухне[81]81
  Он призван изображать синьора Феррари – персонажа культовой американской романтической драмы “Касабланка” (Casablanca, 1942) венгерско-американского режиссера Майкла Кёртиза в исполнении британского актера Сидни Хьюза Гринстрита (1879–1954).


[Закрыть].

– Пиджачок ничего так, – заметил Чарли.

Человеко-рысь на ходу показал ему большой палец. От ящерицы.