Текст книги "Женька и миллион забот"

– Как по эскалатору… – вставил Дима.

– Вот-вот, вверх по ведущей вниз лестнице, – уточнил Кирюшка. – А творческая работа, я уже объяснял, ее менталями не измеришь.

– А домовые, домовые, – нетерпеливо теребила его Женька, оскорбленная тем, что вот он – ее ангел-хранитель, а сам на нее ноль эмоций, фунт презрения. Это-то как называется?

– Похоже, сегодня я тебя перехвалил, – заявил Кирюшка, в упор уставившись на Женьку. – Это я насчет «коровы с куриными мозгами».

– А подзатыльник? – тут же вкрадчивым тоном поинтересовалась Женька.

– Эх, – сокрушенно вздохнул Кирюшка. – Сплошные репрессии. Ладно, объясняю особо непонятливым еще раз. Домовые и прочие низовые работники из низших безментальных и появляются. То есть, живет на свете такая клякса, лопает и лопает себе энергию: там ухватит кусочек, в другом месте… и чем дольше живет, тем больше у нее ментальности накапливается… ну, не совсем так, – Кирюшка поводил передними лапками в воздухе, подбирая нужное слово, – оно ведь как, иной раз присосется такой низший к веду с сильной и здоровой аурой, так за пару лет ментальным станет… а те, что питаются эманациями низкоментальных… те и несколько столетий подряд могут оставаться низшими…

Женька вдруг почувствовала, как у нее медленно, но верно начинает ехать крыша. Может этот умник, писатель, и всё понимал, но у нее информация в голове не могла откладываться с такой скоростью. К тому же её мучила одна мысль, которая то и дело неуловимо ускользала от сознания, не желая оформиться в конкретный вопрос.

Женька попыталась сосредоточиться: итак, если есть безментальные, и среднементальные, то, стало быть есть и высокоментальные… а если высокоментальные живые единицы – это люди…

– Стоп! – заорала она во весь голос. – Стоп!

Дима и ангел мгновенно заткнулись, ошеломленно уставившись на Женьку.

– Так это что же получается, если человек помирает… он ангелом может стать или кто там у вас высокоментальный?

– Ну, вообще-то да… может, – с некоторым смущением заявил Кирюшка. – Только не каждый. Только у кого светлая ментальность…

Женька поморщилась:

– Ой, только вот не надо – темные, светлые… наслушались, насмотрелись…

– Так ты же сама про ангелов спрашиваешь, – пожал крохотными плечиками Кирюшка. – А эгрегор вообще может быть каким угодно. И питаться чем угодно. Все ведь от патронируемого зависит. Какого эгрегора себе создал, или выбрал, или подключился, тот его и курирует.

Женька почувствовала, что у нее совершенно мозга за мозгу заходит.

Спасла ее Анна Михайловна.

– Ну, вот, ребятки, и приехали…

До фирмы «Конявин и Ко» добрались без приключений.

Глава 12. Опять о празднике, поскольку дело это святое!

А в это время в салоне красоты разворачивалась баталия, равных которой не случалось в истории отечества со времен Курской дуги.

– Да что же вы ко мне свои ножницы тянете! – кричала будущая Ниночкина свекровь, отбиваясь от девушки-мастера, которая так и норовила отрезать длинные темные волосы, прореженные сединой. – Я же сказала: не дам стричь! Укладку сделайте, и все. И красить не дам. Вот еще!

– Да вам не идут темные длинные волосы! – уговаривала ее Алена – хозяйка салона красоты. Впервые в жизни она сталкивалась с такой упрямой и несговорчивой особой. – Уж поверьте мне! Наши мастера на международных конкурсах призовые места занимали, они стилисты-профессионалы. А вы менять себя не хотите. Вот посмотрите на меня, – Алена сделала оборот на триста шестьдесят градусов, давая возможность старой училке как следует разглядеть свою внешность. – Вы думаете, я всегда такой была?

Ниночка стояла за спиной Зинаиды Викторовны и только нервно кивала в такт Алениным словам. Хозяйка салона и в самом деле производила невероятное впечатление, и дело было даже не в прекрасной фигуре и длинных ногах, таких сейчас пруд пруди, на улицу выйдешь: каждая вторая – обладательница. Да и смазливой куколкой Алену тоже не назовешь. Крупные черты лица, веснушки вокруг носа, слишком широкие скулы… если все рассматривать по отдельности, то ничего особенного, так себе, как говорится: третий сорт – еще не брак. Но! Но заключалось в Алене нечто неуловимое, некая изюминка, некое обаяние, которое сводило воедино все мелкие черты, создавая общую привлекательную картину: пепельные волосы до плеч, чёлка, аккуратно подстриженная на скос, мастерски подведенные глаза, подкрашенные светлой помадой губы… да и одета она была превосходно: строго, элегантно и одновременно с шармом. Тоже, вроде, ничего особенного, но впечатляло. Как сказал милый сердцу Зинаиды Викторовны Александр Поп[3]3
  ПОП (Pope) Александр (1688–1744), английский поэт. Стихотворный трактат «Опыт о критике» (1711) – манифест английского просветительского классицизма. Ироикомическая поэма «Похищение локона» (1712), пасторальная поэма «Виндзорский лес» (1713), сатира «Дунсиада» (1728), философско-дидактическая поэма «Опыт о человеке» (1732-34); переводы поэм Гомера.


[Закрыть] «Мы постигаем красоту вещей в гармонии, в единстве их частей»[4]4
  «Опыт о критике» в переводе А.Л.Субботина


[Закрыть].

– Вы полагаете, я всегда такой была? – Алена вздернула превосходно загнутые, тонкие брови. – Ниночка, принеси альбом, ты же знаешь, где он лежит…

– ???

– На моем столе, в кабинете, справа. Сейчас мы Зинаиду Викторовну будет агитировать и уговаривать.

Нина упрыгала за альбомом.

– Нет, – упрямая учительница стояла на своем, – не дам резать. Да вы что, в самом деле? Я их почти всю свою жизнь растила! – она с нескрываемой любовью погладила волосы, которые сейчас длинными прядями падали на плечи и спину. – Да ни за что! Ни в коем случае. И не уговаривайте.

Нина прибежала с альбомом. Алена раскрыла его и положила перед Зинаидой Викторовной.

– Вот, смотрите, мы очень часто фотографируем женщин до и после. Смотрите, смотрите!

Учительница недоверчиво уставилась в альбом. На первой же странице она обнаружила фотографию Алены.

– А где же ваша вторая фотография?

– Вот! – и Алена ткнула пальцем в серую, неприметную моль с обвислыми патлами рыжеватого цвета и кустистыми бровями.

Незыблемая стена уверенности, в течение долгих лет так старательно возводимая училкой вокруг цитадели собственного «Я», слегка пошатнулась и дала трещину.

– Это вы? – усомнилась учительница, тыча в фотографию.

– Я, только до того, как поменяла внешность, – Алена незаметно подмигнула Ниночке, а та в ответ пальцами изобразила ОК. – Вы дальше смотрите.

Зинаида Викторовна принялась листать альбом. Перемены с женщинами происходили разительные. Но это ее вдохновляло лишь наполовину. Ради чего, собственно, ей все это делать? Вернее, ради кого?

– Но если я постригусь, покрашу волосы… мне ведь тогда придется делать это каждый месяц…

– Ну, в общем, да. Корни отрастают довольно быстро… так что процедуру приходится повторять если не раз в месяц, то хотя бы раз в полтора месяца.

Учительница резко отложила альбом.

– Нет, так не пойдет. У меня времени на это нет. Просто я сейчас в отпуске, а в сентябре снова выйду на работу, и тогда уж мне будет не до причесок, и не до макияжа…

Стена незыблемой уверенности благополучно восстановила равновесие, и стала заращивать возникшую было опасную трещину.

Так, один-один, пока ничья, но Алена сдаваться не собиралась. Она и не таких уламывала. Впрочем, можно задаться вопросом: а какое дело Алене до Зинаиды Викторовны? Ну не хочет старая училка менять внешность, не хочет становиться красивой, ну так и черт бы с ней! Пусть катится на все четыре стороны! Ну конечно! Ага! Вот прям! Для Алены Зинаида Викторовна представляла собой идеальную модель будущей постоянной клиентки. Во-первых, пятидесятилетняя женщина явно не обладала особым вкусом, а потому сама не могла привести себя в порядок, тут ей требовались не просто профессионалы, а в каком-то смысле даже психологи. Во-вторых, эта измученная жизнью училка готовилась стать не кем-нибудь, а свекровью лучшей Алениной подруги. А по словам Ниночки, Зинаида Викторовна была женщиной глубоко несчастной, одинокой и… как бы это помягче сказать? Озлобленной на весь мир, на людей и на судьбу. А отсюда и отвратительный, склочный характер. Алене требовалось немедленно уговорить учительницу привести себя в божеский вид. Пятьдесят лет – еще не крышка гроба. Она еще и замуж успеет сходить. А когда своя личная жизнь появится, так перестанет за сына цепляться, и мешать ему спокойно жить.

Одним словом, были у Алены далеко идущие планы, да и расходы Ниночка обещала оплатить щедро. Почему бы не постараться? Вот тут стоп! Не вздумайте вешать на Алену ярлык меркантильности. Во-первых, она безнес-вумен. Во-вторых, как русская пословица гласит, дружба дружбой, а денежки – врозь.

– Зинаида Викторовна, вы ведь еще совсем молодая женщина. Вам еще только пятьдесят…

– Пятьдесят два, – ворчливо поправила ее вредная клиентка, но Алена даже внимания не обратила:

– Да разве в этом дело? Вы на себя в зеркало посмотрите! У вас прекрасная фигура! Вы худенькая, стройная, ни одного килограмма лишнего жира. Мне бы такую фигуру!

Зинаида Викторовна с сомнением окинула хозяйку салона вопросительным взглядом.

– Да вы хоть знаете, сколько времени я провожу в спортивном зале? Три раза в неделю по два часа! Только потому и сохраняю фигуру. А вам Бог дал! Нина говорила, вы четыре раза были замужем, а счастья так и не нашли. А может ваш принц еще впереди. Может он ждет вас за соседним углом…

Трещина совсем срослась, стена восстановилась, училка в кресле надулась, точно жаба.

– Не собираюсь я замуж. Мне только этого не хватало! – Она резко встала, обратно заматывая волосы в калачик на затылке. – Эти мужики, все они одинаковые! Как ухаживают, так песни петь горазды, а как дело до дела доходит, так в кусты.

Зинаида Викторовна одернула полинялое старое платье:

– Все, я ухожу. – Сухо сообщила она будущей невестке. – Хочешь – оставайся. А у меня еще дел по горло.

Ниночка бросила на Алену такой умоляющий взгляд, от которого хозяйке салона стало и вовсе не по себе:

– Хорошо, Зинаида Викторовна, замуж вы не хотите. Я понимаю. Но для себя! Вы только представьте, к вашей внешности в школе давно привыкли. Вам ученики уже наверняка даже какое-нибудь прозвище обидное придумали, а тут вы первого сентября приходите: красивая, молодая… да ваша завучиха, как пить дать, от зависти повесится, и директриса локти грызть будет!

Зинаида Викторовна остановилась на полпути к двери. Замерла. Ниночка с Аленой переглянулись.

– Ладно, – хорошенько подумав, решила учительница. Она повернулась к двум красавицам. – Делайте, что хотите, но если только вы меня изуродуете…

Алена облегченно вздохнула, мысленно помолившись всем Богам сразу. Ниночка тихо, про себя, взвизгнула от счастья. Второй раунд они все же выиграли.

* * *

«Конявин и Ко» располагалась в шикарном современном здании с зеркальными стеклами, конечно, не в самом центре города, но все же не на отшибе, а в перспективном и развивающемся районе, который, как болтали некоторые языки, в скором времени обещал стать настоящим центром. Когда-то бывший пустырь теперь разросся не только жилыми, но и административными зданиями, они поднимались к небу, точно грибы после теплого дождика. Женька с трудом представляла, сколько может стоить аренда квадратного метра на этой территории. Вообще, ее всегда умиляли компании, предлагавшие выкупить квадратные метры в строящихся домах. Стоили такие метры столько, сколько Женька получала за три месяца непрерывной работы по двенадцать часов в сутки. И скажите на милость: сколько бы ей пришлось копить на такую квартиру? Лет двести? Она ведь не олигарх, не мафиози, наживающийся на наркотиках и проституции…

Женька тяжело вздохнула и постаралась поскорее прогнать прочь подобные мысли. Она вышла из машины и, пока Анна Михайловна закрывала все двери, стояла и любовалась этим зданием.

С одной стороны, Женька не особо завидовала людям, которые умеют зарабатывать деньги – «делать», как это принято говорить. Злило ее другое, что сама она была слишком уж труслива. Она бы давно могла отправиться на «вольные хлеба», как неоднократно говаривала Татьянка, да все духу не хватало. В конторе у Палыча платили сущий мизер. И никакой тебе перспективы в будущем. С таким заработком она не то, что на квартиру, на косяк от двери не заработает. А посему ей и дальше придется коротать свои дни с мамой, братом и его семейкой. Нет, против Марины или Вадима она ничего не имела, но иногда так хотелось тишины, покоя! Ей временами казалось, что живи она одна – все бы повернулось по-другому. Бросила бы она свою постылую работу и принялась малевать картины. И будь, что будет! Но маму она любила, даже немного побаивалась где-то глубоко в душе, и расстраивать не хотела. А Валентина Георгиевна все время только и талдычила: «держись за место, работай, старайся, вот пенсия наступит, что будешь делать?» Господи, да ей до пенсии этой еще дожить надо!

– Чего застряла, красавица? – спустила ее с небес на землю Анна Михайловна. – Пошли, – и старушка смело направилась к зданию.

Женька заозиралась по сторонам, но Кирюшки уже и след простыл.

Первое же препятствие оказалось непреодолимым. Красивая стеклянная дверь была наглухо заперта, и только коробочка переговорного устройства оставляла слабую надежду. Анна Михайловна взяла на себя инициативу, нажав на кнопку. Из динамика немедленно раздался густой мужской бас:

– Слушаю.

– Скажите, в офисе «Конявин и Ко» кто-нибудь есть?

– Никого нет, все офисы закрыты. Нерабочий день. Приходите после праздников.

И отключился. Все. Приехали. Скорее всего, даже если бы охранник им открыл и впустил внутрь, это бы ничегошеньки не дало.

Но Анна Михайловна не унималась.

– Слушаю, – голос был на удивление ровен и вежлив. Видать давно работает мужик на этом месте – привык.

– А не подскажете, как имя-отчество Конявина? Это ведь он владелец фирмы?

– Конявин Герман Валентинович, – ответствовал невозмутимый охранник.

– А как нам его найти? Не подскажете?

– Не подскажу.

– А если мы очень-очень попросим.

– Послушайте, гражданка, я не имею права выдавать такую информацию.

– Ну, тогда мы сейчас прорываться будем. С боем, – честно предупредила бабушка. – С соответствующим артобстрелом и выдвижением вперед танковой дивизии.

– Да я сейчас милицию вызову.

– Вызывай, милый, вызывай, – Анна Михайловна вытащила мобильник. – Последний раз предупреждаю, не откроешь, через пять минут сюда высадят десант спецназа. Вот это я точно обещаю!

Женька внимала, открыв рот и растопырив уши. Ну и бабка! Недаром через линию фронта за «языками» ходила. Боевая! Дима наблюдал за развитием событий с легкой улыбкой на лице. Похоже, он нисколько не боялся, к тому же все это его весьма забавляло. Интересно, все писатели-фантасты такие? Или это только он один такой – исключительный?

За дверью послышалась возня, потом щелкнул замок, и на пороге появился охранник – двухметровый громила в камуфляжке. Его лапища демонстративно лежала на кобуре. Однако Анну Михайловну это нисколько не смутило. Она поманила его сухоньким пальчиком, и, когда охранник ступил вперед, слегка наклонившись, ухватила его за ухо, подтянула к себе и принялась что-то быстро ему шептать.

Сколько Женька не напрягала слух, расслышать ничего не удалось. Старушка шептала профессионально. Когда старая разведчица отшептала, охранник деловито кивнул и молча удалился, а через минуту вернулся с листком бумаги. Торжественно вручил Анне Михайловне и… отдал честь.

– Рот захлопни, – посоветовала старушка Женьке, проходя мимо. – Едем. – Она помахала листочком, точно флагом, – теперь у нас есть адресок.

– Только вы с ним там поосторожней. Не любит он… сюрпризов… ну, понимаете, да? – раздалось от двери.

– Не боись, – старушка обернулась и пальцами изобразила ОК, – министр путей сообщения сообщает – все путем. Разведка своих не выдает.

С тем и утопали обратно к машине. И уже усевшись на заднее сидение, Женька сумела, наконец сформулировать собственную гениальную идею:

– Ничего себе! Это как?

– Каком кверху! – ответствовала старушка, ожидая, когда погрузится Дима. А Дима, решив поменять локацию, уселся рядом с Женькой. – Секреты знать надо.

– Что же вы ему там нашептали? Он аж в лице изменился.

– Я ему там загнула душещипательную историю из бразильского сериала, – разоткровенничалась Анна Михайловна.

– Зачем? Не проще ли было просто рассказать ему правду?

– Сразу видно: в разведке не служила, – констатировала факт Анна Михайловна. – Никогда не выдавай врагу реальную информацию о себе. Это первая заповедь. Ври, как умеешь. Чем глупее – тем убедительней. Вот скажи, чего ждут от старушки? – неожиданно спросила она.

Женька даже не нашлась, что сказать. Задумалась не на шутку: и правда – чего?

– Ну, не знаю…

– Что она глупа, маразматична, сентиментальна, слезлива, и иногда агрессивна, – загибала сухие пальцы Анна Михайловна. – Что она сидит дома, смотрит сериалы, ну, может, в карты или домино пару раз сыграет с такими же маразматическими слезливыми сентименталками, как она. Копается на даче, балует внуков и дальше собственного носа не видит. Да, кстати, старый анекдот, но я его люблю: выходят две старушки из подъезда, одна у другой спрашивает: «Ты не помнишь, Нюся нас кофем угощала?» – «А мы что, были у Нюси?»

Женька невольно рассмеялась, представив себе подобную сцену. Дима лишь сдавленно хмыкнул, то ли опасаясь кого-нибудь обидеть, то ли уже слышал этот анекдот. Однако Анна Михайловна продолжала, как ни в чем не бывало:

– Вот чего от нее ждут. Этот, конечно, поумней оказался, меня сразу раскусил, ни одному слову не поверил, хитрый, чертяка, – последнее замечание старушка произнесла с заметным удовольствием.

Женька едва не онемела:

– Так… так зачем же он нам помогать стал?

– В людях ты не разбираешься, вот что, красавица, – с некоторым апломбом заметила разведчица. – Мужик – что надо, одно слово, правильный мужик, я бы с таким в разведку пошла, ни секунды бы не сомневалась, а Герман этот… дерьмо он, видать…

– Хм, – вежливо кашлянул Дима.

– Не кашляй, – строго оборвала его Анна Михайловна, – я вещи своими именами называю. Не любят, видать, этого Германа здесь. Вот и весь сказ. Теперь нам надо чесать к нему домой, может, и застанем его там. А, может, и нет.

Машина тронулась с места, Женька почувствовала, как между Димой и ей втиснулось мягкое, пушистое тельце.

– Привет, я тут. Можно ехать, – ангел подозрительно облизывался и встряхивал пальчиками, точно только что отобедал.

– Ты опять чужую еду тырил? – попыталась напустить на себя строгость Женька. Наверное, удавалось ей это плохо, поскольку наглый ангел ее нисколечко не испугался.

– А чего ей пропадать-то? – сразу же возмутился Кирюшка. – Три дня народ еще гулять будет, а там такие пирожные… – он мечтательно закатил глазки-бусинки и погладил себя по раздувшемуся пузу.

Ничего себе, энергосущность! – подумала Женька. Вот он сидит – мягкий, пушистый, точно зверек, наглый, как казанская сирота, такой же настырный и такой же хитрый. Ангел, называется!

– Но, но, прошу без оскорблениев! – тут же выпалил Кирюшка, сурово погрозив Женьке пальцем. – Я все твои пакостные мыслишки секу на раз…

Хлоп! Хлоп! Женькина ладошка звучно хлопала по сидению, и все мимо. Ей так и хотелось пришлепнуть эту падлу, но падла оказалась на редкость увертливой и шустрой.

– Без рукоблудства, пожалуйста! Без рукоблудства! – орал ангел, каждый раз растворяясь в воздухе и появляясь то на спинке переднего сидения, то на коленках Димы, то на задней полке за сидением.

Женька вертелась юлой, но за поганцем не успевала. Поймал его Дмитрий, он просто ловко ухватил ангела поперек туловища и прижал к себе.

Хлоп!

– Ой, а мне-то за что? – возопил Дима, поглаживая травмированное колено.

– А чего ты его защищаешь! – отрезала Женька.

– Это называется «мужская солидарность», – вставил Кирюшка, – вам, женщинам этого не понять! Вот!

– Вы мне там надежду отечественной литературы не обижайте! – вставила строгим тоном Анна Михайловна, которая, хоть и не видела, что творится на заднем сидении, но, похоже, держала руку на пульсе всех событий.

– Какой же ты мужчина! – окрысилась Женька, даже не обратив внимания на предупреждение старой разведчицы. – Ты же эта… как ее… энергосущность, вот!

– И что теперь? – Кирюшка вскинул мордашку, потешно корча рожицу. – А ты что ж думаешь, будто мужчина тот, на ком брюки? Держи карман шире! – и Кирюшка сложил кукиш.

Да что ж это такое? Этот нахал еще долго будет ее оскорблять? Никакого пиетета!

– Эй, сирота, не ори, – предупредила Анна Михайловна, ловко проскакивая на желтый свет. – Лучше бы рассказал нам чего-нибудь веселенького.

– Да пожалуйста.

Женька демонстративно сложила руки на груди, надулась и приготовилась изображать оскорбленную невинность.

Кирюшка начал, обращаясь к ней:

 
Жаба-жаба, где твой хвост?
Где твоя щетина?
Где твой вертикальный рост,
Глупая скотина?
 

– Это я – жаба? Это я – скотина? – Женька готова была убить этого маленького засранца.

Дима хохотал, Анна Михайловна молча улыбалась, внимательно следя за обстановкой на дороге и не забывая вовремя крутить руль своей боевой колымаги.

 
Жаба смотрит как утюг —
Не соображает…
Тюк ее ботинком, тюк…
Гадость-то какая….[5]5
  Авторство неизвестно.


[Закрыть]
 

Кирюшка для полной убедительности пару раз пнул лапой воздух, точно изображая, каким именно образом он пинает эту несчастную скотину… в смысле – жабу.

Женька разобиделать окончательно и бесповоротно. Ладно, этот гад издевается, он над ней измывается с тех самых пор, как появился сегодня ночью, но эти-то двое… они-то чего? И главное – никакой тебе моральной поддержки!

– Да перестань же ты! – принялся уговаривать ее Дима. – Он же шутит. Ведь шутишь? – за Женькиной спиной он показал достаточно весомый кулак задиристому ангелу. Пройдоха не растерялся:

– А то! Конечно, шучу! Ты же моя патронируемая, я не могу причинить тебе физического, морального или энергетического вреда. Так в Кодексе Порядка записано, а я Кодекс Порядка чту… – Кирюшка врал, не краснея, и сам себе удивлялся: раньше у него такого завидного качества не проглядывалось.

– Ладно, не обижаюсь я, – наконец смилостивилась Женька, ощущая, что еще пара минут, и она, в самом деле, почувствует себя самой разнесчастной особой на всем белом свете. А там и до потопа недалеко. – Ты лучше дальше расскажи.

– А на чем я остановился? – Кирюшка живо завертел мохнатой головой.

– Ты про чернышей рассказывал, – напомнил Дима.

– А, да, так вот, все зависит от того, чью энергетику такой черныш потребляет. Если это будут такие же безментальные, как он – насекомые, например, то может под корягой в лесу хоть тысячу с лишним лет просидеть, а вырасти не вырастит нипочем. Если же к среднементальным присосется, – Женька невольно поморщилась, услышав это слово, – к птицам, млекопитающим и так далее, то, может, через пару столетий обретет свою низкую ментальность, и тогда его уже можно брать в низшие работники. В домовые, кикиморы, лесовики, мары, водяные и прочие… он тогда уже и сам кое-что соображает…

Женька искренне старалась вникнуть во все, что рассказывал ангел-хранитель. Правда, если уж честно, не интересовали ее все эти низкоментальные. Ее ангелы-хранители интересовали. Но перебивать рассказ ей не хотелось, тем более что остальная компания слушала с большим интересом, да и ехать, судя по всему, было еще довольно долго.

– Если же черныш рядом с человеком вертится… то очень быстро ментальности набирается – пять-шесть лет, и готово… такие, как правило, в домовые идут. Им с человеком интересно…

– Почему же они иногда так враждебно себя ведут? – поинтересовался Дима.

– Да ничего подобного. Просто домовому пообщаться хочется, вот и шалит. А люди, между прочим, сами виноваты, – Кирюшка задорно вытер лапой нос – и откуда у ангела сопли? – Обращали бы на них побольше внимания, разговаривали бы с ними, подарки бы дарили, и все в порядке.

– Тебе еще и подарки! – проворчала Женька. – Может, тебе косточку собачью купить? – съехидничала она.

– Зачем это? – обиделся Кирюшка. – Нешто я собака? И потом, я ведь не про себя, я ведь про домовых. Домовому ведь главное не то, что ты ему подарила, а сам факт. Ты ведь с подарком, особенно если он от чистого сердца сделан, часть своей энергетики даришь, а ему это – как бальзам на душу. Нет, домовых любить надо… уважать… – Кирюшка закатил глазки, на его мордашке появилось странное выражение блаженства, словно было в его жизни такое вот подношение…

– А откуда же тогда полтергейст? – поинтересовался Дима. – Ведь иной раз до пожара доходит.

– Полтергейст… – как-то совсем уж мечтательно пропел Кирюшка, и вдруг, выпучив глаза, заорал трубным голосом: – Мята! Полтергейст!

Машина запрыгала и задергалась, точно припадочная. Анна Михайловна едва успела дать по тормозам и прибиться к бордюру. Несчастный москвич клюнул носом и замер, Кирюшка сидел на заднем сидении, разинув рот, потом сконфуженно обхватил пузо мохнатыми лапками:

– Опаньки! – выдавил он. – Прошу прощения! Замечтался.

Анна Михайловна бросила на него свирепый взгляд через плечо:

– Ты что ж, сирота, делаешь? А если бы мы в столб со всего маху вписались? Поубивать нас решил?

– Я нечаянно! – заныл прохиндей, умоляюще складывая лапки, – тетенька! Не гоните! Как же я без вас? Сирота, как есть круглая сирота! Ни папы…

– Ну, ну, хватит, сирота. Рот закрой и не ной. Гнать тебя никто не собирается, только в следующий раз с шутками поаккуратней.

Так и ехали под ненавязчивые повествования Кирюшки о том, откуда и почему берутся всякие кляксы и как с ними бороться. Дорога была неблизкая – аж за город, поэтому наслушались всякого. Женька и думать не думала, что в ее таком простом и ясном мире случаются настолько странные и непростые вещи.

– Ведь, собственно, почему нельзя придаваться унынию, жадничать, злиться, завидовать? – продолжал наставительно вещать Кирюшка. – А потому. Все эти эмоции и рождают клякс. И чем злее народ, чем хуже ему, тем больше таких вот безментальных. А теперь представьте: вот вы задумали что-то сделать, все усилия приложили, постарались на славу, уже сложили лапки, и сидите – ждете, когда же вам манна небесная на голову свалится. А тут вдруг – хлоп! – щелчок получился так натурально, что Женька аж подпрыгнула на сидении. – И оказывается, что все расстроилось. А почему? Да потому, что все эти черныши разом кинулись уничтожать плоды ваших трудов.

– Вот гады! – рассерженно выпалила Женька. – Что же вы их, паразитов, не давите? – она явно была настроена весьма воинственно.

Дима был настроен более мирно, его волновал другой вопрос:

– А зачем они это делают?

– Вот! – Кирюшка наставил на него пальчик, прицокнув языком. – Сразу видно – привык человек конструктивно мыслить… в корень, что называется, зрит. Уважаю! Молодца! Так держать! Медаль ему на пузо! – затарабанил Кирюшка, но вовремя опомнился и сбавил темп. – Как бы это объяснить… – ангел на пару секунд задумался. И в самом деле, это ему все ясно и понятно, а им – ведам? Им-то откуда знать что, да как? Они-то живут, точно слепые, ничего не видят, ничего не замечают. – Прежде чем событие сформируется на материальном уровне, – осторожно начал пояснять он, – должен обязательно появиться очаг ситуативного напряжения соответствующей энергоемкости. Заметьте: соответствующей. Ни больше, ни меньше.

– А что будет, если меньше? – полюбопытствовал Дима.

– Ничего, энергии не хватит на материализацию события, – пожал плечами Кирюшка, – а вот если больше… если больше, то плохо, тогда эгрегору среднего порядка обязательно придется излишки стравливать в энерго-каверну. А это дело хлопотное, муторное и опасное. При этом главное – технику безопасности соблюдать…

– Ну, так и что там с этими кляксами? – напомнила нетерпеливая Женька.

– Они тут же слетаются со всех сторон к очагу и начинают пожирать энергию, и только.

– ???

– Питаются они так. А в результате происходит забор энергии, необходимой для реализации ситуации на материальном уровне. Если у человека эгрегор сильный… ну, вроде меня, – скромно похвастался Кирюшка, – то не страшно, разгонит малявок, как нечего делать. А если эгрегор слабенький… ну, тогда может и не справиться. Они ведь, когда стаей налетают, могут оказаться и посильней в общей-то массе…

– Вот гады… – прокомментировала художница, вспоминая те самые случаи, когда вдруг ни с того, ни с сего начинали рушиться, казалось бы, вполне реальные и отработанные планы. Летели к черту договоренности, и все шло в буквальном смысле наперекосяк. – Давить их надо, и всех делов. Как тараканов.

– Так ведь они не виноваты, – принялся заступаться Кирюшка. – Они же не понимают, что вред приносят. Им просто кушать хочется.

– Ну да, как тем инопланетным зверюгам, которые народ жрали и яйца откладывали, – проворчала Женька, вспомнив знаменитый фильм. – А так – милашки, ну прямо белые и пушистые…

– Ну, перестань, Женечка, – Дмитрий примирительно похлопал ее по руке. – Не сердись…

– Опаньки! – всплеснул руками Кирюшка. – Уже «Женечка»! Ай да я! – и он запрыгал и закружился на одной ножке, прихлопывая в ладоши. – Ай да я! Ай да Пушкин, ай да сукин сын!

– Вот видишь, видишь! – воскликнула Женька, обвинительно тыча в ангела пальцем. – Он мне всякие каверзы устраивает, а я ему потакать должна… это же не ангел, это же диверсант-садист…

– Я не садист, и не диверсант! – исступленно заорал Кирюшка, тут же принимая боевую стойку. – Я, между прочим, изо всех сил стараюсь твое счастье устроить, а ты упираешься всеми четырьмя… Навоображала себе всякой ерунды, а главного в жизни не видишь! Счастье твое – вот оно, вот, – и он обеими лапами принялся тыкать в Диму, который пару раз моргнул и слегка покраснел. Ну не мужчина мечты, а какая-то стыдливая институтка из девятнадцатого века. – И черныши тут вовсе ни при чем. Я их уже давно разогнал. Нет их тут, нет, – он демонстративно нырнул под сидение, и Женька торопливо поджала ноги, – эй! Безментальные! Вы где? – Кирюшка высунулся, легко вспрыгнул на спинку переднего сидения: – Я – твой эгрегор, я, и никто больше. И, стало быть, будет так, как я скажу.

– А скажи, у всех людей есть эгрегоры? – попытался остудить пыл спора Дима.

– Да мне и даром не нужен такой эгрегор! – вскипела Женька, никого не слушая. – Пакостник!

– Нет, не у всех. Есть неподключенные, – пытался объяснить Кирюшка, но Женька его перебивала, не давая говорить:

– Нашелся тут Ангел-хранитель, вот еще! Кто тебя просил? Кому это надо? Жрет только, да пузом кверху валяется… да полтергейсты всякие устраивает…

– А у верующих вообще свои эгрегоры. Но это уже эгрегоры высшего порядка, – продолжал объяснять Кирюшка. – Таким людям ангелы-хранители и не нужны. Они просто идут в церковь или в молельный дом, и там «подключаются» или, как мы говорим «канал пробивают»…

– Таких, как ты, ссылать надо, в места повышенного энергозабора, чтобы жизнь людям не портили! – неожиданно выдала Женька, сама толком не осознав, что же она такое сказала.

– Упс! – Кирюшка ошарашено запечатал рот обеими лапами, вытаращившись на свою патронируемую. Такой пакости он от нее никак не ожидал. – Вышла-таки! – наконец заключил он, отлепив ладошки ото рта.