Текст книги "Женька и миллион забот"

Женька недоуменно похлопала глазами, ничегошеньки не понимая.

– Куда вышла-то? – поинтересовался любопытный Дима.

– В астрал, ясное дело, – прозвучало это как нечто само собой разумеющееся.

– В астрал? – скептически переспросила художница. – В астрал?

– Ну да. А откуда же у тебя тогда такая информация? Это, между прочим, информация закрытая, разглашению не подлежит. На ней весь Кодекс Порядка основан. А ты вот так вот запросто – раз, и догадалась, да? Да мозги у тебя не те, чтобы вот так вот запросто…

– Ах ты! – Женька в который раз безуспешно попыталась поймать негодника, но тот сгинул и тут же материализовался за Диминой широкой и надежной спиной. – Это у меня-то мозги…

– А что, нету их, да? – тут же высунулся пакостник, показывая язык.

Дмитрий ухватил Кирюшку за ухо, легко отодрал от себя и посадил между собой и Женькой. Ангел вел себя безобразно: визжал, плевался, дергался и норовил укусить крепкую руку.

– Ша, зелень, кончай орать, – неожиданно резко осадила их Анна Михайловна, останавливая машину.

Впереди, метрах в двухстах виднелась развилка, и за рядами деревьев красовался двухэтажный особняк – красивый, помпезный и такой добротный, словно строили его на века.

– Приехали, – заявила Анна Михайловна, глуша мотор и оборачиваясь к спорщикам. – Похоже, это и есть особняк Германа… Германа. Какие будут предложения?

– Я туда не пойду! – неожиданно плаксиво заявил ангел, со страхом вжимаясь в спинку сидения. Казалось, он даже размерами стал гораздо меньше.

– Это почему же?! – тут же налетела на него Женька, у которой еще пока не пропал запал воинственности.

– А в зеркальце-то глянь на дом, – пискнул Кирюшка. – Глянь, может, тогда хоть немного поумнеешь.

Глава 13. Сикось-накось, выкусь – накось!

Женька и глянула. Однако то, что она там увидела, ее совершенно не обрадовало и не успокоило. Красивый помпезный особняк в зеркальце выглядел, по меньшей мере, устрашающе: серые стены, казалось, дрожали и колыхались, точно живые, деревья вокруг почему-то были не зеленые, а багрово-красные, точно на них пролили кровь, а крыша… крыша представлялась чем-то черным, как гигантский рой мух.

Женьку невольно передернуло.

– Что там? – поинтересовался Дима.

– Ничего хорошего, – проворчала художница, захлопывая пудреницу и поспешно пряча ее обратно в карман джинсов. – Опасно туда идти… вот что, – она глянула на нахохленного Кирюшку, который за все это время не произнес ни словечка. И она, как могла, пересказала все, что сумела разглядеть.

Анна Михайловна слушала внимательно, даже заставила повторить кое-какие детали, потом повернулась к ангелу:

– Ну, сирота, ты-то чего молчишь? Ты хоть объяснить-то нам можешь?

– Могу, – тяжело вздохнул ангел-хранитель. – Чернышей там много, так много, что мне одному с ними никак не справиться. И настроены они агрессивно, и управляет ими какой-то эгрегор… мощный эгрегор… тоже ангел-хранитель… только сильный… – в его голосе появились нотки истерики.

– Ну, ну! – строго осадила его Анна Михайловна. – Отставить панику!

Женьке тоже хоть немного стало легче. По крайней мере, командный голос у старушки был отработан отлично.

– В чем, собственно, проблема-то?

– Замышляют они там что-то нехорошее. Очень. Народу в доме много, – Кирюшка замолчал, закатывая глаза, – двадцать семь человек. И все вооружены. К разборке они готовятся. А мы здесь совсем некстати. Опасно.

– Разведка нужна, – заключила Анна Михайловна. – План такой, я проникаю на территорию врага и выведываю, что там происходит…

– Ну, уж нет! – с неожиданной решимостью перебил ее Дима. – На разведку пойду я. Я – все-таки мужчина. В конце концов, Генка – мой приятель…

– А я – его бабушка, – возразила Анна Михайловна. – Меня никто ни в чем не заподозрит. А с тобой разговаривать не станут. Поколотят… и все дела…

– А может… – начала было Женька, но ее никто не слушал.

– Анна Михайловна, да вы поймите, вам туда никак нельзя… если там и в самом деле опасно, то лучше уж вы бы посидели в машине… если что, вызвали бы милицию…

– А может… – снова начала Женька.

– Нет, уж лучше ты, Дима, посиди в машине. Меня они тронуть не посмеют… – последнее она произнесла с большой долей сомнения. – Если не полные подонки. К тому же у меня есть один козырь…

– А может… – в третий раз начала Женька, но тут, наконец, встрял ангел.

– Все замолчите, – рявкнул ангел, перекрывая общий шум. – Слушайте меня внимательно. Сейчас вы все втроем посидите в машине. Посидите и подождете, а я пока, ладно уж, так и быть, сбегаю на разведку. И пока я не вернусь, чтобы никто с места не двигался. Ясно?

И не дав никому опомниться, Кирюшка просто исчез.

Трое ведов не сговариваясь, молча переглянулись. Анна Михайловна хмыкнула, но комментировать не стала. Они знать не знали, что камеры наружного наблюдения, расположенные на нескольких деревьях рядом с развилкой, уже засекли потрепанный и облезлый москвич. И бдительная охрана взяла их на заметку.

* * *

Недавно оборудованный по последнему слову техники шикарный кабинет в пятьдесят квадратных метров с прекрасным компьютером, дорогим письменным столом, камином и мраморной полкой над ним, сейчас совершенно не радовал. Не радовала ни весна, ни птички за окном, а пасмурная погода и низкие тучи, готовые пролиться дождем соответствовали настроению. Герман Валентинович мерил великолепный ковер широкими шагами, расхаживая из угла в угол и нервно теребя двойной подбородок. В дверь робко постучали, он остановился, вскинулся:

– Какого черта? Кто там еще? – его когда-то красивое лицо давно оплыло и растолстело, Герман ни в чем не любил себе отказывать, особенно в выпивке и в еде.

Одна створка двери чуть приоткрылась, и в кабинет заглянула жена: невысокая, располневшая женщина с карими, коровьими глазами.

– Лапушка, может, перекусишь чего-нибудь? – просительно обратилась она к мужу. Но Муж явно был не в настроении:

– Пошла вон, дура! Дверь закрой с той стороны! Курица!

«Курица» торопливо прикрыла за собой створку, облегченно вздохнув, и на цыпочках бросилась прочь, подальше от греха. В таком состоянии его лучше не трогать. Хорошо ещё не швырнул в неё чем-нибудь тяжелым.

– Дрянь старая! – сцедил Герман, злым взглядом дырявя закрытую дверь.

Диана для него и в самом деле была старой дрянью, которая портит прелести жизни. Когда-то она ему даже нравилась, но теперь он без содрогания не мог вспомнить все эти сюсюканья, поцелуйчики и бесконечные объятия… а еще этот дурацкий вопрос: милый, о чем ты сейчас думаешь? Уж точно не о ней. Вероятно, ему давно следовало бы развестись, однако тесть еще имел связи, мог и пакость устроить. Но удерживало его совсем не это. В конце концов, и на старого маразматика нашлась бы управа. Просто Диана служила ему отличной ширмой. Герман любил девочек, особенно молоденьких, аппетитных, с круглыми попками и куриными мозгами. Из тех, кто читает только женские журналы о красоте и моде, и путают Ирак с Ираном, совсем как Джордж Буш-младший.

Пока у него печать в паспорте, романы на стороне его ни к чему не обязывали. Он мог сколько угодно жаловаться на свою жену, но вот развестись… Фига с два! Она терпела все его похождения, пьяные выходки, и даже к побоям относилась с некоторым философским смирением – бьет, значит любит. Герман и сам понимал, что среди своих любовниц вряд ли найдется хоть одна, которая стала бы все это сносить.

Выбирал он себе по большей части несостоявшихся топ-моделей или просто смазливых девочек, приехавших из сел и деревень покорять областной центр. На Москву у них денег не было. Эти простушки-красавицы спали с ним и мечтали: как бы отбить его у жены и затащить его в Загс. Обломись! Игра такая. Герман всем рассказывал слезливую историю о том, что жену давно не любит, однако бросить ее не может, поскольку у неё неизлечимое заболевание, жить ей осталось всего ничего, а бросать на произвол судьбы умирающую – последнее дело. Вот когда помрет… Сама того не ведая, Диана «помирала» уже лет десять. Узнала бы – очень удивилась.

К тому же, соберись он разводиться, возникли бы определенные проблемы. Ну, хотя бы потому, что большая часть бизнеса была записана на Диану. Юристы приносили ей на подпись бумаги, она подмахивала их, не глядя, а если что… ну, понятно. Герман, вроде как, и ни при чем. Кроме того, будучи тертым калачом, Герман прекрасно понимал, что ни одна из тех дур, с таким энтузиазмом прыгающих в его постель, в жены не годится. На старости лет лосем с развесистыми рогами ему становиться совсем не улыбалось. Да и внимания они все требовали, а ухаживать-то некогда. Все – дела, дела. Вот и сейчас, в праздничный день, он пытался решить проблему, с которой надлежало разобраться уже давным-давно.

Еще вчера днем он отправил этого младшего менеджера, это полное ничтожество… как его там? Хлопков что ли – встретиться с нужным человеком и передать кое-какие документы. Следом за ним отправил людей. Нужных людей. Двоих. Не поскупился. И на тебе – до места назначенной встречи этот кретин не доехал. Пропал, как сквозь землю провалился. Сам, как договаривались, не позвонил. Дальше – хуже. В пять утра Герман взял зазвонивший мобильник лишь затем, чтобы услышать об успешных результатах «операции», но два кретина наперебой принялись сумбурно и бестолково тарахтеть про какого-то бомжа, которого, просидев в засаде целую ночь, едва не замочили вместо младшего менеджера. Принялись ныть и жаловаться: мол, устали, всю ночь грязь месили, ноги отваливаются, не евши, не пивши, недоспавши… младший менеджер словно испарился… никто ничего не знает… никто его не видел, не слышал, не нюхал… одним словом, нет его, и все тут… да еще и машину пришлось бросить – в угоне она уже вторые сутки, глядишь, менты сцапают…

Герман от души обматерил двух идиотов и пообещал бошки им поотвинчивать, если задание не выполнят. На вопрос, откуда же им взять младшего менеджера, он только рявкнул в трубку: ищите! И только отключив мобильник, он, наконец, осознал, каких кретинов нанял его помощник. Впрочем, это было даже к лучшему. Такие идиоты лишних вопросов задавать не станут, вникать в суть проблемы – тем более. А по завершении операции, его люди просто тихонько уберут их обоих. И чем больше они засветятся, тем лучше. Пусть милиция выйдет на их след, а там и концы в воду.

За год «совместной» работы Герман уже изучил натуру Хлопкова. Безвольное ничтожество. Конявину даже в голову не могло прийти, что младший менеджер о чем-то заподозрил и смылся, оставив шефа с носом. Доверялись младшему менеджеру самые мелкие и никчемные дела, однако, при всем при том, этот Кролик оказался невольным свидетелем некоторых моментов, которые ему, как Герману казалось, лучше было бы и вовсе не знать. Поэтому, когда потребовался свеженький подкидной труп, Конявин нисколько не сомневался, кого определить на эту «должность». Он убивал сразу двух зайцев (уж простите за этакий каламбур) – сажал на крючок Костика Штуку и убирал нежелательного свидетеля. Вот он и отправил своего растяпу-помощничка с мнимым поручением и письмом в запечатанном конверте на встречу с несуществующим человеком, якобы решить проблему с карьером.

Карьер! Этот проклятый, трижды клятый карьер!

Яблоко раздора. Именно из-за него и началось открытое противостояние.

Карьер стоил денег, и немалых. Белая глина в нем обладала невероятной лечебной силой. Издавна в него со всей округи собирались замужние бабы, которым бог не дал детей. Пара сеансов бальнеотерапии, как сейчас это называется, и глядишь – понесла. Мужиков эта глина тоже лечила. Конявин на собственном опыте убедился. Возрастные проблемы после пяти сеансов рассосались сами собой.

Конявин всеми правдами и неправдами желал заполучить этот карьер в собственность. Уже и партнеров за рубежом заверил, что все, мол, тип-топ, на мази… а тут встрял Костик Штука… черт бы его побрал. Сначала Герман попытался откупиться, но Костик уперся. Затем Герман предложил равное партнерство, но и тут его ждало сплошное разочарование. Костик, не привыкший ни к каким компромиссам, и на сей раз не собирался уступать. Потом в ход пошли угрозы, но на Костика такие меры не действовали. К тому же, слабых точек у Штуки не было… или, вернее, почти не было… оставалось только дискредитировать его в глазах общественности. Конявинские парни два месяца подряд рыли носом землю, но ничего не нашли. Чист Костик оказался, на удивление, но чист. Правда, были в его биографии сомнительные моменты, но их в качестве улик в суде не предъявишь. А вот убийство на него повесить – милое дело. И мотивы есть, и средства, и главное – все улики уже готовы, три месяца готовилось мероприятие. Пока разберутся, пока утихнет скандал… а Герман уже приплатил кому надо, чтобы скандал пошумней устроить… глядишь, будет Костику не до карьера и не до бизнеса вообще.

Теперь план срывался. Пропал Кролик, нет его. А нет трупа, нет и дела. Герман дал себе времени до трех часов дня, если к этому времени ничего не изменится, тогда в действие вступит план «б». Да, существовал такой план, но Герман не без основания полагал, что пускать подобный козырь в ход – себе дороже. Не хотелось ему действовать таким образом. И не потому, что давили на совесть моральные принципы, а потому, что тогда Костик Штука из оппонента по бизнесу превращался в кровного врага, а врагов Костик уничтожал. Всех, без малейшего сожаления.

Герман и сам прекрасно понимал, что если дело дойдет до серьезных разборок, то он останется в проигрыше. Но деньги… деньги светили не просто большие, а гигантские, и западные партнеры уже дали понять, что если он, Конявин, не в состоянии справиться с мелкими трудностями, то они найдут более деятельного и весомого партнера. При одной мысли об этом Герман начинал зубами скрежетать, аж эмаль трескалась.

Звонок мобильника застал его врасплох. Он так и замер посреди кабинета, поднося телефон к уху:

– Слушаю. Да. Что? Все обшарили? Твою мать… кто-нибудь его видел? Нет? И что? Твою мать! Ищите! Понятно? Да мне плевать! Не сделаете, как договорились, вы оба – покойники! Шеи сверну, как нечего делать!

Он вырубил мобильник и швырнул его на стол, затем подошел к бару, открыл его, налил себе целый стакан коньяка и залпом запрокинул содержимое в рот. Крякнул. Последние сомнения отпали. Он снова взял мобильник, набрал номер телефона, длинные гудки раздражали, но вот, наконец, в трубке прорезался мужской голос:

– Слушаю?

– Значит так, если в три не дам отбой, начинай действовать. Понял?

– С зачисткой?

– С зачисткой. Только тихо. Вывезешь, подержишь пару дней, выдвинешь условия, а потом… когда я свои дела утрясу, сам знаешь, не мне тебя учить.

Герман вырубил мобильник и с сомнением посмотрел на бар. Хотелось выпить еще стакан, но он усилием воли себя сдержал. Напиваться перед делом не хотелось. Если запасной план сработает, как надо, то сегодня вечером, самое позднее, ночью, ему через подставных лиц предстоит вести переговоры с самим Костиком Штукой. Конечно, Штуку можно было просто убрать – нет человека, нет проблем, но контракт подписан. И только сам Костик может отказаться от выгодной сделки. А вот когда он подпишет документы… тогда руки-то и развяжутся.

Герман хитро прищурился, черные глаза блеснули, он криво усмехнулся:

– Мы еще с тобой поговорим, Штука. Думаешь, загнал меня в угол? Хрен тебе на постном масле.

Настроение улучшилось. Он вызвал горничную. Та явилась мгновенно, словно под дверью ждала, вытянулась по стойке смирно, тупо глядя прямо перед собой.

– Обед готов?

– Да, Герман Валентинович, только вас дожидаются.

Конявин прошел мимо, запустив широкую лапищу под короткую юбку девушки:

– Вот и отлично, – он ухватил ее пальцами за трусики и поволок за собой. Горничная шла нервно, на выпрямленных ногах, точно на ходулях, холодея от страха, но сопротивляться не смела.

В коридоре он натолкнулся на жену.

– Герочка, там стынет, – умоляюще проныла она, опустила взгляд, увидела его руку, запущенную в трусы горничной, потемнела лицом, на глаза навернулись слезы. Она сглотнула, хотела что-то добавить, но закрыла рот, боясь разреветься.

– Ну, так какого черта ты ждешь? – возмутился хозяин дома, продолжая тащить за трусы, как на буксире, побелевшую от ужаса и готовую свалиться в обморок девчонку. – Идем обедать.

Но спокойно пообедать ему не дали. Едва Герман уселся за стол, взял вилку и принялся ковыряться в бифштексе, как явился охранник и, наклонившись к самому уху хозяина, сообщил:

– Мы засекли возле дома машину, в ней трое, приехали разыскивать младшего менеджера Геннадия Хлопкова.

Герман дернул щекой, раздраженно швырнул вилку в тарелку и поднял взгляд на охранника:

– И что? Представления не имею, где это ничтожество болтается. Гони их в шею! И не смей меня больше отвлекать по пустякам. Понятно?

Охранник молча кивнул и двинулся к дверям, когда Конявин вдруг передумал:

– Эй, ты… значит так, веди их в гостиную, я их приму, – пролаял он, вновь берясь за вилку. – У меня кое-какие мысли появились. А ты пока давай, выдели двух человек, пусть отъедут в машине за развилку и там ждут. Как только эти красавцы отсюда выйдут и поедут по своим делам, пусть следят за ними, не спуская глаз. – Конявин провел рукой по лысеющей голове и хитро прищурился. – Есть план. А эти пусть подождут, пообедаю, выйду к ним. Все понял?

– А какую машину брать?

– Что? – Конявин явно углубился в собственные мысли.

– Какую машину брать?

– Джип, естественно, – гавкнул он, выкатывая глаза. – Что, первый день замужем? Давай, топай, – он перевел взгляд на жену, сидевшую напротив. – Чего уставилась, корова? Жри давай и помалкивай, – отдал распоряжение глава фирмы, возвращаясь к прерванному обеду.

* * *

А в это время в салоне красоты Зинаида Викторовна наконец открыла глаза и…

– О Господи! – первые слова, которые сорвались с ее губ за последние полтора часа.

Из зеркала на нее смотрела вполне даже обаятельная, белокурая моложавая женщина, модно подстриженная, а заодно сбросившая сразу десять лет жизни. Зинаида Викторовна перевела взгляд на свое линялое, старое платье… Боже! До какой же степени оно не вязалось с образом красоты и молодости! Такое барахло, купленное в секонд-хенде, только старухам носить. А ведь она-то теперь не старуха! Да какая там, к черту, старуха! Совсем еще молодая женщина! Слезы сами запросились наружу, в носу защипало. Железобетонные нервы учительницы стали рассыпаться пеплом, откуда-то из глубин души на свет божий выглянула прежняя Зиночка, восемнадцатилетняя хохотушка и кокетка.

Внезапно вспомнилась детская любовь, первый неопытный и робкий поцелуй губами-трубочками в сыром темном подъезде соседнего дома. Угловатый мальчик с вечными прыщами на щеках, таскавший за ней тяжелый портфель, забитый учебниками…

Насладиться воспоминаниями не дали. Оборвали их самым грубым манером.

– Так, – Алена деловито развернула кресло на себя. – Ну что ж, неплохо для начала. – Она окинула учительницу строгим, профессиональным взглядом, уловив краем глаза, как Ниночка восторженно вздернула вверх большой палец. Не то слово! Из этой дамочки можно сделать настоящую красавицу. Были бы деньги да желание. Правильно же говорят, что нет некрасивых женщин, есть недостаток косметики.

– Для начала? – переспросила Зинаида Викторовна…

– Зиночка, можно я буду вас так называть? – Алена даже не спрашивала, а утверждала, разворачивая учительницу обратно спиной к зеркалу. – Это только начало. Теперь нам надо как следует почистить вам лицо, сделать маску, массаж и макияж. Кожа у вас сухая, поры маленькие, это ваше счастье. Угрей нет.

– А чистить, это как? – учительница нервно поерзала в кресле, сроду она не обращала внимания на собственную внешность, да и времени на это не было. Все хлопоты, хлопоты… – Паром?

– Ну что вы, вам такой метод не подойдет. Только кожу испортим. Ультразвуком. Да вы не беспокойтесь, больно не будет, ну что, делаем?

Зинаида Викторовна почему-то перевела вопросительный взгляд на Ниночку, которая в качестве группы поддержки присутствовала на процедуре стрижки и окраски волос. Та энергично закивала. И в самом деле: чего же останавливаться на середине пути? Уж коли идти, так до конца. А иначе и затеваться не стоило.

– Да уж, ладно, давайте, делайте… – но в голосе помолодевшей на десять лет женщины уже не прозвучало того пессимизма, какой слышался раньше. Она вдруг почувствовала, что в ней просыпается вкус к мероприятиям такого рода.