Текст книги "Женька и миллион забот"

Вон, Оксанка, подружка её, так та устроилась – дай Бог каждому! Пусть не такой богатый, зато сразу на ней женился, свадьбу отгрохали – зашибись! Пятьсот приглашенных! Припомнив эту шикарную свадьбу, припомнив подарки, которые жених подарил невесте, Виалетта почувствовала, что от зависти и злости скулы сводит. Вот ведь гадство! Теперь Оксанка разъезжает на своем «Пежо», а она тут валандается – не пришей кобыле хвост, так еще и подачки выпрашивает, точно каждый раз к нему в карман без спросу залазит. И ведь был бы карман тощий! А то куры денег не клюют! Куда только он их девает? Жрет что ли? И каждый раз, как только она начинает заводить разговор о Канарах или о вилле где-нибудь в Италии, так он сразу: «У меня все деньги в деле», и конец разговору.

Да и это бы она пережила. Так ведь он, козел эдакий, ей даже карьеру не желает обеспечить. Уж если не хочет на ней жениться, так хоть бы продвинул в нужном направлении. И главное: ему ведь это ничего не стоит. Ну, само собой, кого надо задобрит, на кого надо нажмет, и вся недолга. Многие только рады будут оказать услугу такому авторитетному и влиятельному человеку. Так нет, уперся и ни в какую. Черт бы его побрал! Как она только не пыталась его уговорить: и лаской, и постелью, и капризничала, и дулась… даже голодовку объявляла…

Окончательно разозлившись, испортив настроение на весь оставшийся день, Виалетта всё же выбрала себе незатейливое платьишко за полторы тысячи долларов. Затем тщательно расчесав длинные, каштановые волосы, которыми невероятно гордилась и всякий раз всем норовила продемонстрировать во всей красе, она сунула ноги в босоножки на высоких шпильках и стала спускаться по лестнице, вновь позвонив горничной.

Вот, еще одна придурь Костика. Никаких завтраков в постель. Еще только сойдясь с ним, она однажды попыталась это проделать – насмотрелась американских фильмов. А горничная ей в ответ: «Извините, в этом доме не принято подавать завтрак в постель», и убралась. У Виалетты при одном этом воспоминании совсем упало настроение, ниже плинтуса. И ведь что самое мерзкое, если б никто не знал! А то, когда подцепила Костика и переехала в его шикарный особняк, всем своим подругам растрезвонила. Еще противная Верка ей тогда сказала с вызовом: «А спорим, Костик на тебе не женится!» И ведь поспорила, дура! Поспорила! Хватило же ума! Тогда она была настолько в себе уверена, что даже и не сомневалась: пара месяцев, и Костик падет к ее длинным, шикарным ногам. И тут промахнулась, не только через два месяца, но и через год не повел под венец. Так и живет у него приживалкой.

Настроение, и без того опущенное ниже плинтуса, вообще скатилось до уровня канализации и сточных вод. Ну, ничего, Костик еще пожалеет, что обошелся с ней, как со скотиной. Она ему отомстит. Виалетта молча злорадствовала, рисуя в своем наивно-примитивном воображении, как разоренный Костик Штука, в обрывках лохмотьев, ползает перед ней на коленях и пытается поймать ее нежную, тонкую руку для поцелуя. Но, конечно же, она его ни за что не простит. Она, гордо подняв голову, переступит через него и пойдет дальше… а дальше… воображение рисовало шикарный лимузин и громилу-шофера, который, подобострастно кланяясь своей хозяйке, открывает перед ней дверцу…

Нет, еще лучше, сначала этого жлоба разорят, потом посадят, как и обещал Конявин, и уж потом она явится к нему тюрьму и расскажет ему о своей изобретательной мести…

С этими упоительными мечтаниями в голове несбывшаяся топ-модель спустилась на первый этаж и направилась в столовую, слегка закусить, чем Бог послал. Она прошла мимо биллиардной, в которой почему-то столпилась прислуга, в том числе и кухарка Надя. За биллиардным столом разыгралась яростная баталия, парень, который громил шофера-бездельника, показался ей чем-то смутно знаком. Однако в первое мгновенье Людмила-Виалетта не придала этой мысли особого значения. Ну знаком, ну и ладно. Она только со злостью подумала, что этот паршивый шофер, который якобы вечно занят, мог бы слегка поработать и на нее.

Она уже направлялась в столовую, когда вдруг ее ошарашила мысль. Она вспомнила, где видела этого нескладного парня с кием. У Конявина! Это был конявинский младший менеджер! О Господи! Только этого не хватало!

Людмила бросилась обратно в спальню, к мобильнику. Надо было немедленно предупредить Германа. Черт знает, чем это все может закончиться. Уж чего-чего, а разоблачения ей хотелось меньше всего. Узнай Костик Штука правду, закопает ее где-нибудь в лесу под раскидистым деревцем.

– Герман! Это Виалетта…

– Ты что, совсем сдурела мне звонить напрямую? – послышался в трубке раздраженный конявинский голос.

– Здесь твой младший менеджер… что? О, Господи, прекрати ругаться! Откуда я знаю, как он сюда попал. Попал и все. Что? Связь плохая…

– Убирайся оттуда! – заорал в трубку Конявин во все горло. – Быстро! Вещи не бери, заподозрят. Кидай деньги в сумочку и делай ноги…

Виалетта-Людмила, совершенно ошеломленная, отключила мобильник, подскочила с кровати и принялась лихорадочно бегать из стороны в сторону. Господи! Да неужели же все это придется бросить? Ему, этому козлу, легко говорить: ничего не бери! То есть как это «ничего не бери»? Столько вещей, и все останется здесь? Для кого?

Так, спокойно, Людмила! Спокойно!

Топ-модель усилием воли взяла себя в руки. Еще не все потеряно. Да, оставаться никак нельзя… стоп! А почему, собственно, нельзя? Ах, ну да, этот чертов младший менеджер мог ее видеть с Германом… наверняка видел, доложит Костику, и всё – заказывай гроб с цветочками.

Ладони вспотели. Только теперь Людмила вдруг осознала, что совершила непоправимую глупость. Во-первых, когда давила на Костика. Во-вторых, когда связалась с этим мерзким Конявиным. Ведь он ее бросил, считай, что бросил! А заливал-то! Нет, все-таки, все мужики – козлы и сволочи! Как затащить бабу в постель, так хорохорятся да хвосты распускают, как петухи гамбургские, а как взять на себя ответственность – так дудки! Не дождешься!

Так, стоп, опять она не о том думает. Ноги делать надо. Людмила быстро, впопыхах начала переодеваться, напялила брючный костюм, выходные туфли подороже на высоком тонком каблуке, покидала в сумочку все золотые украшения, сумочка распухла, как щеки запасливого хомяка… остановилась не секунду, оглядев спальню придирчивым взглядом… ах, если бы можно было упаковать пять-шесть чемоданов! Но нельзя, линять надо, пока Костик не вернулся.

Сердце кровью обливалось при одной мысли, чего она лишилась по милости этого поганого Конявина. Ей, в сущности, даже в голову не приходило, что во всех своих бедах виновата сама.

Нет, не стоит жалеть. Она – настоящая красавица. Молода, очаровательна, она еще найдет себе богатого и молодого.

Виалетта выскочила из спальни пулей и понеслась вниз по лестнице, мечтая только об одном – оказаться как можно дальше от этого проклятого дома. В конце концов, ей еще надо обналичить все деньги с карточки, чтобы Костик не успел заморозить счет. Вот будет смеху, если при всех неприятностях она еще останется без копейки!

Занятая насущными проблемами, Виалетта неудачно ступила на крутую ступеньку, высокий каблук предательски подвернулся, девушка вскрикнула, теряя равновесие, она попыталась было ухватиться за перила, но красивые наращенные ногти лишь скользнули по полированному дереву…

Топ-модельные ядреные матюги разнеслись по всему дому. К концу ее героического спуска кувырком почти весь персонал сбежался полюбоваться на шикарные ноги, мелькавшие в воздухе и послушать любезный русской душе забористый мат.

* * *

Едва успев переговорить с Виалеттой, Герман набрал другой номер:

– Слушай внимательно, начинай действовать по плану. Только момент выжди. Не торопись. Я хочу, чтобы ты все сделал чисто и аккуратно. Ты понял? Что? То есть как: «людей не хватает»? Так, ладно, посылаю к тебе пятерых моих ребят. Все. Как только сделаешь дело, позвонишь, доложишь. Все понял? Не мямли! Урод! Я тебе не за это деньги плачу! А мне плевать! Это твои проблемы!

Конявин вырубил мобильник и со злостью запустил им в стену. Несчастный телефон врезался в перегородку и разлетелся вдребезги. Герман поднял злой взгляд на двух охранников, которые по стойке смирно стояли перед его сиятельным взором.

– Ну, нашли ее?

– Обшарили всю округу. Никто ничего не видел, – развел руками один из них, заранее вбирая голову в плечи, точно собака, которая вот-вот получит кулаком по лбу.

– Уроды! Вы что, эту курицу найти не в состоянии? Куда она могла деться? Ведь не пешком же ушла? Кто-то же ее наверняка подвозил!

Старательные работнички только молча мотали головами.

– Идиоты, комнату осмотрите, переверните все! Что пропало? Документы? Паспорт?

И снова две башки замотались из стороны в сторону.

– Куда она без документов и денег может деться?

– А у отца она не объявлялась? – робко поинтересовался самый смелый.

Герман аж зарычал от злости.

– Да нету её там! Нету! Только что звонил! Пошли вон, ищите! И пока не найдете живой или мертвой, не возвращайтесь!

Оба шустряка с такой скоростью ломанули на выход, что по нечайности застряли в дверях.

Конявин вернулся к своему привычному занятию: нервному хождению по кабинету, хрустя подошвами домашних тапок по битому зеркалу. После полнейшего погрома горничной и без того забот хватало.

Черт побери! Всё сегодня идет кувырком. Сначала он не придал особого значения исчезновению жены, а потом вдруг испугался, испугался не на шутку: а вдруг эта идиотка затеет развод? Ну вдруг! Ведь половина бизнеса на ней держится, правда, формально. Что же, он теперь всё это с ней делить станет? В дела эта тыква никогда не вникала, принесут ей документы – подпишет. И гуляй, Маша! Ох, лучше бы избавиться от нее как-нибудь! Конявин заходил еще быстрее, сам того не осознавая. Но не сейчас, сейчас ему проблем с Костиком Штукой хватает. А вот когда с этим поганцем разделается, когда карьер заполучит, вот тогда и за жену возьмется. Но убрать её надо так, чтобы комар носа не подточил… хотя, может, через пару минут сама домой прибежит, прощенье просить… Он, конечно, по доброте душевной, её, дуру, простит…

Конявин скривил рожу. Боже, да что же это за день сегодня такой: все наперекосяк!

* * *

Было от чего открыть кошелку.

Гигантский столб света бил с небес, и в этих самых небесах парил ангел, его сверкающе-белые крылья, развернувшись во всю длину, создавали впечатление чего-то ужасающе мощного и карающего. И воздев мускулистую руку с жезлом над головой, ангел вещал:

– И приидет царствие Его на Земле, аки на Небесах, и свершится суд Его над душами высокоментальных живых, и воздастся каждому по деяниям и помыслам его, – вещал ангел трубным гласом, а собравшийся деревенский люд, глазея на это сногсшибательное зрелище, тихонько млел, пооткрывав рты. – И станет милость Его над всеми, кто соблюдал заповеди Его, и падет кара Его на всех, кто бесправедно дни свои жил, ибо…

Чего «ибо» – никто так и не узнал, потому как Женька наконец вышла из столбняка, и представление с этого момента гарантированно накрылось медным тазом:

– Кирьян! А ну иди сюда! Хватит народ баламутить!

Знахарка хмыкнула. Дмитрий рассмеялся.

Ангел в небесах развернул суровый лик в сторону патронируемой:

– Смертная…

Больше ни единого слова Кирьян произнести не успел. Женька его затоптала морально:

– Это ты кому говоришь «смертная»? Паршивец ты ментальный! Я тебя, понимаешь, спасала, чуть копыта не откинула, а он мне «смертная»! – передразнила она опешившего ангела. – Да я тебе, паразиту, сейчас сопатку на бок сверну! Я не погляжу, что ты ангел, я тебе сейчас так впаяю: мало не покажется! Отрастил себе перья и думает, что круче всех! Кура-переросток! Бройлер недощипанный! – Женька так разъярилась, что с чувством погрозила ангелу кулачком. По правде говоря, кулачок-то был невелик – с мелкое яблоко… да только от него вдруг к ангелу потянулась серовато-желтая пелена, густея на глазах и превращаясь в нечто вроде… огненного шара…

Кирюшка шарахнулся в сторону с такой прытью, какую от него и ожидать-то было трудно. Шар полыхнул, грохнуло. Земля под ногами зашаталась.

Женька так и замерла с поднятым кулаком. Он дымился тонкой струйкой, улетавшей в воздух. Толпа бурно поаплодировала, потом погомонила: мол, вот это зрелище, вот это крутизна! Кажный день бы смотрели, да душу радовали!

– Эх, силища-то! – с ясно читаемой завистью прокомментировал полусогнутый дедок в рыжей кепке, почесывая затылок.

– Эй, ведьма, слышь, кулак-то убери от греха подальше. А то ишшо чего набедокуришь, – сухая ладонь похлопала по левому плечу.

И только это прикосновение вывело Женьку из ступора. Она изумленно повернулась к знахарке:

– Это что было? Фокус такой, что ли?

– Фокус? – знахарка поправила платочек на голове, пожевала сморщенными губами воздух и укоризненно покачала головой: – Экая ты! Фокус! Ты глянь, чего натворила-то! – ее рука указывала в том направлении, где еще совсем недавно парил зарвавшийся ангел.

Женька перевела взгляд, и ей временно поплохело. В воздухе витало тяжелое, темное марево, медленно колышась в потоках вечернего воздуха. В земле же образовалась довольно большая воронка, занимавшая теперь пол улицы.

– Теперича к энтому месту дня три подходить нельзя, – вздохнула старуха. – Экие вы, право слово, баламуты. Что ты, что ангел твой.

Кирюшка уже в привычном мохнатом виде просунул пушистую голову сквозь щербатые доски покосившегося забора и с любопытством прислушивался к разговору.

– Так это что, я натворила?

– А то кто ж! – всплеснула руками знахарка. – Тут у нас, это тебе не у вас! У нас тут все взаправду. Разозлилась – на тебе, получи. Скажешь чего-нибудь человеку нехорошее, то и случится. Тут у нас менталонасыщенность от двухсот пятидесяти до трехсот сорока восьми менталей на кубометр! – старуха вздернула костистый палец в воздух прямо перед Женькиным носом, точно указующий жезл милицейский, разве только не полосатый.

Художница недоуменно поморгала, поскольку знать не знала, много это или мало.

– Много это, много! – старуха вдруг сложила сухонькую руку в кулак и постучала трескучими костяшками Женьке по лбу: – Ты сама-то сообрази! У вас-то там, менталей двадцать на кубометр живой органики, не больше, так и то, уровень-то год от году падает. Глядишь: вовсе на нет сойдет, вот тады миры и разойдутся. Тут конец света-то и настанет.

Женька невольно потерла лоб, Анна Михайловна только покачала головой, как видно, конец света ее совсем не радовал. Дедок в рыжей кепке приглушенно хохотнул, хлопнув ладонями по полусогнутым коленям. Дима же явно получал удовольствие от происходящего. У него и вид был такой, будто он в цирк пришел на клоунов смотреть.

– А ты, писака, не скалься! Не скалься! – тут же обрушилась на него вредная старуха. – Лыбиться-то нечему! Оно, конечно, сразу-то не случится, это тебе не цунами какое… да тока такими-то темпами, так лет через пятьдесят грянет беда, и уж тогда всемирный потоп лужицей вам всем покажется. Никакой Ной не поможет. Тебя, может, тогда и на свете-то не будет… – старуха закатила глаза, что-то прикидывая в уме, потом потрясла седой головой, – да не… должон еще быть живой… да тока тебе не о себе, а об сыне своем думать надобно. Писака.

У писаки вытянулось лицо.

– О каком сыне? – озадаченно поинтересовался Дима. – У меня, вроде, нет…

– Нет, так будет, – уверенно заявила бабка.

Дима скорчил недоверчивую мину. Женька прыснула в ладошку.

– А ты не хихикай, ведьма! Энто и тебя касается.

– Меня? А меня-то с какого боку?

Бабка почему-то стрельнула взглядом в сторону пушистой башки, что так и торчала между досками забора. Дальше ангел заходить не решался. Заклятье действовало безотказно.

– А ты догадайся с трех разов, образованная! – с едким сарказмом в голосе предложила знахарка, хитро прищуриваясь.

Женька похлопала глазами, перевела взгляд на смущенного Диму… Ну знаете! Это уже чересчур! Мало того, что этот падла-диверсант ментальный ее сватает самым наглым образом, так теперь еще и бабка! Да сколько же можно?

Художница уже было рот открыла, но старуха ее осадила:

– И неча пасть разевать! – проворчала знахарка. – А ты, Захар, ступай к себе, у нас тут сурьезный разговор предстоит. Не твоего это ума дело.

Дедок послушно поправил рыжую кепку и засеменил прочь, старательно обходя висящее в воздухе темное марево. Как видно Агафью в деревне уважали и слушались.

– Все, кончай базар. Идем чаевничать. Небось уж и самовар остыл, – скомандовала старуха.

– А как же я? – прогундосил ангел, напоминая о своем существовании. Он изо всех сил тянул шею, однако дальше положенного продвинуться не мог, как ни старался.

– Да уж ладно, так и быть, ступай в дом, но коли чего натворишь… – старуха погрозила пальцем, – вот уж я тебя тогда! – однако особой суровости в ее угрозе не слышалось. То ли отходчивая бабка попалась, то ли шкодливый Кирюшка все же был ей по сердцу.

Ангел светлым облачком просвистел мимо, с такой скоростью прошмыгнув в избу, будто за ним гнались все кляксы в округе. Если вы думаете, будто Кирюшка осознал, принял к сведению и исправился, то глубоко ошибаетесь. Кирюшка не был бы Кирюшкой, если бы и на сей раз не отчебучил номер похуже прежнего.

Стоило только всем рассесться по своим местам, только знахарка вскипятила самовар (приложив ладони к его круглым, пылающим медью, бокам), только Дима отпил пару глотков душистого чаю, а Женька пошире открыла рот, стремясь запихнуть побольше кусочек хлеба с медом как…

…на чердаке громыхнуло, все тут же вскинули головы, уставившись в потолок и благоразумно вжав головы в плечи, хотя, конечно, случись крыше обвалиться, эта мера вряд ли бы оказалась эффективной.

Женька с перепугу утопила чайную ложечку в банке с липовым медом, Анна Михайловна едва не поперхнулась ромашковым чаем, а Дмитрий… Дмитрий только широко улыбнулся. Хотя забавляться было не с чего. Гул пошел по всей избе, стены сначала мелко затряслись, а потом и вовсе бревна заходили ходуном. Полетела с гвоздей и вешалок нехитрая старушечья одежонка, забрякала посуда. Полки так и пустились в пляс. Стекла задребезжали, угрожая покончить жизнь самоубийством, и даже короткие ситцевые занавесочки – веселые такие, в яркий мелкий цветочек – задергались с таким остервенением, будто в дьявольской пляске зашлись.

– Ах ты ж… – первой пришла в себя хозяйка дома.

Ее точно ветром сдуло с лавки, в руках тут же появилась уже знакомая метла. Дом гулял, ходил ходуном, все трещало, скрипело и грозило обрушиться на несчастные головы незадачливых путешественников.

– Ну, я тебя сейчас! – послышался голос старухи откуда-то уже с чердака. Дом перестал трястись, зато над головами развернулась настоящая баталия с киданием тяжелых предметов и перестановкой мебели. Потолок затрясся, на головы и в глаза посыпалась штукатурка и пыль. Вся троица тут же принялась отряхиваться и отплевываться.

Шлеп! Комок чего-то совершенно бесформенного плюхнулся на столешницу, расколов сахарницу с рафинадом, банка с медом и утопленной в нем ложкой пустилась было в свободный полет через маленькую кухоньку, но далеко улететь ей не дал Дима, проявив чудеса сноровки.

– А ну лови эту падлу! – орала откуда-то сверху разгневанная старушенция, колотя ручкой метлы в пол… в смысле, в потолок… – Этот гад опять мне домового споил!

У «падлы» тут же прорезались задние лапы, голова и прочие принадлежности. Падла разинула рот пошире и завопила истошно, на всю избу, точно сирена:

 
Идём, блудём мы с Пяточком.
Куда? Большой секрет!
А как придём и наблудём,
Так всем – большой привет!
 

Кирьян замаршировала по столу, лихо отпинывая все, что попадалось на пути, а попадалось много чего: чашки с недопитым чаем, заварник, блюдечки… все это разлеталось в разные стороны, просвистывая над головами успевших благоразумно пригнуться присутствующих.

– Да он опять пьян! – открыл Америку Дмитрий.

– Еще бы не пьян! – закричала старушка, торопливо спускаясь по лестнице. – Он же, охальник эдакий, мне опять всю мяту испоганил… ить она ж теперь из-за него, паразита энергетического никакого действия иметь не будет…

Дима схватил Кирюшку поперек туловища и сунул его себе в нагрудный карман куртки. Поганец пару секунд дергался и вырывался, потом обмяк и угомонился.

Женька вылезла из-под стола, который послужил ей отличным укрытием, когда потолок начал ходить ходуном, Анна Михайловна, сохраняя дзен-буддистское спокойствие, принялась наводить порядок в кухне.

Пока все вещи водрузили на надлежащие места, пока осколки перебитой посуды выбросили, мусор подмели, утопленную ложку героически спасли от утопления… пока вновь заварили чай… прошло не меньше получаса, и все это время Кирюшка смирно сидел в Димином кармане, не смея нос высунуть наружу.

И когда уже все вновь уселись за стол, круглая пушистая мордашка, сконфуженная и полная истого раскаяния, появилась из нагрудного Диминого кармана:

– Я, это… того… прощения прошу, – виновато выдавил ангел, бросая на Женьку вопросительные взгляды.

– Вот ить шкода! – сокрушенно покачала головой знахарка. – Ну, какая хозяйка, такой и ангел, чего уж тут-то… – и она в совершенном бессилии развела руками.

Женька в третий раз за день едва не поперхнулась чаем.