Текст книги "Право на возвращение"

4

Еще в Тель-Авиве Брам время от времени заходил на Google Earth или Live Local и отыскивал отреставрированную крышу и чудесный сад в Принстоне; два года назад он выяснил через интернет, что там живет молодая пара, ученые, разработавшие сложную компьютерную программу для Майкрософта. Оба – профессора. Трое детей. Сад окружен высоким забором. Видеокамеры спрятаны под крышей. Три автомобиля, все гибриды. Много чего можно найти в сети, главное – знать, где искать; только государственные архивы оставались закрытыми.

Он потратил уйму времени, составляя список водителей, превысивших скорость на дорогах 28 августа в радиусе десяти миль от его бывшего дома. Пять месяцев ушло на то, чтобы отследить всех нарушителей – он рассчитывал управиться за первую половину 2012 года, от такого числа можно было ждать многого. Он надеялся, что 28 августа этого года, в 2:28 ночи – он приготовился и сидел в этот час у компьютера, – сам собой явится ответ на его вопрос: что же произошло? Словно Бог должен был лично вмешаться в дело – но ничего не случилось. Он заплатил человеку за код доступа к сайту Департамента автомобилей и мотоциклов, и распечатал список. Расстояние в десять миль было выбрано произвольно, но он вообразил, что возможный похититель, скрываясь с места преступления, должен был ехать очень быстро.

Круг диаметром в двадцать миль, больше тридцати километров, включал Принстон, десятки пригородов и деревень. В тот день было выписано четыреста девятнадцать штрафов, среди которых сто три – по фотографиям камер-автоматов. Имена женщин-водителей он исключил, но тремя именами мужчин, которые встретились ему на сайтах местных групп, наблюдавших за передвижением педофилов, заинтересовался. Он долго следил за ними, вывесил их фотографии на стену, но дороги, по которым они ехали 28 августа 2008 года, не вели к его дому. Он не исключил их полностью, он держал их в отдельном файле, возвращаясь к ним время от времени в поисках новой информации.

Джон О’Коннор.

Полиция допросила его, как и всех мужчин, побывавших в доме в последние месяцы, по телефону. Тех, у кого не было прежде проблем с законом, и тех, кто не совершал сексуальных преступлений, вычеркнули из списка. Джона тоже – как не имевшего проблем с законом. Он выглядел добродушным здоровяком и в тот день сильно вспотел. Брам не замечал за ним ничего подозрительного – еще одно имя в досье, достойный доверия подрядчик (два утверждения, противоречившие друг другу), делавший только то, о чем договорились, и не менявший внезапно суммы гонорара. Вот только – почему он, рожденный в 1967 году в Канаде, в Эдмонтоне, в возрасте семнадцати лет, в 1984 году, переехал в Бостон? Удивительно, что Брам раньше не обратил на эту подробность внимания. Он поискал на новостных сайтах возможные прегрешения Джона О’Коннора в Бостоне и окрестностях начиная с 1984 и кончая 1995 годом, когда Джон обосновался в Принстоне в качестве подрядчика. Джон не был женат, и сидел на кухне, когда Брам в панике кинулся искать Б. по всему дому.

Когда Брам возвратился с чердака, оттащив малыша от дыры в полу, он застал Джона перед телевизором с одним из игрушечных пистолетов Б. в руках. Джон целился в героя мультика.

– Извини, Джон, – сказал Брам, а Б. прижался к нему и обнял покрепче.

– «Люгер», – сказал Б.

– Это «люгер», – пояснил Брам, полагая, что Джон вряд ли разбирается в типах пистолетов.

– Пусти меня. – Б. стал сердито вырываться, высвобождаясь из рук Брама, и тот опустил его на пол.

Джон повернулся к ним и сказал Б.:

– Твой отец очень волновался, тебе туда нельзя ходить.

– Я хотел поглядеть на червяков, – сказал Б., подходя к Джону и озабоченно глядя на пистолет.

– На червяков? Там много червяков?

– Он думает, что там живут червяки, – сказал Брам.

– И пострелять их из «люгера», – продолжил свою мысль Б. – Такие огромные, как змеи. Возьми его.

– Видишь, Джон, ты можешь взять пистолет, это большая честь.

Джон кивнул:

– О’кей. Теперь мне будет гораздо спокойнее.

Когда Брам почти через четыре года после случившегося занялся Джоном, тот все еще не был женат и работал подрядчиком. За это время в окрестностях Принстона исчезло, включая Б., три мальчика, и только одного нашли. Изнасилованным и убитым. Ничто не указывало на то, что Джон О’Коннор – детоубийца; Брам должен был расследовать это дело, чтобы подтвердить или опровергнуть свои подозрения. Путь оказался долгим, но Брам верил, что пройдет его до конца.

Через десять дней он получил два ответа на мэйлы, посланные в Канаду, группе «Закон Мэган» в Эдмонтоне, следящей за городскими педофилами. Был конец сентября 2012 года.

В первом сообщалось, что у них имеется информация о человеке по имени Джон О’Коннор, рожденном 2 – 11 – 1967 года. На него был заведен juvenile file[42]42
  Дело, заведенное против несовершеннолетнего.


[Закрыть]; значит, что-то было не в порядке с Джоном, когда он был мальчишкой, что-то такое он сделал, что привело к судебному расследованию. Но посмотреть досье невозможно. По требованию самого Джона, процесс проходил в закрытом режиме. Брам сразу понял, что заглянуть в это досье вряд ли удастся, разве что дать кому-то взятку. Но он никого не знал в Эдмонтоне.

Неужели Джон?.. Неужели все эти три года разгадка была так близко? Он заново просмотрел распечатки досье, заведенного на Джона. Если он на верном пути, должна быть какая-то возможность приблизиться к истине. Истине, которая его успокоит.

Но тут он прочел второй мэйл, и сердце его замерло.

«Уважаемый господин Маннхайм, мы должны посмотреть свои архивы, но мы почти уверены, что ваш Джон О’Коннор в возрасте шестнадцати лет, в Эдмонтоне, работал волонтером в летнем лагере для детей и совершил развратные действия против шестилетнего мальчика. Тем летом, в 1984 году, об этом деле много говорили. Мы не можем быть стопроцентно уверены, так что просим вас не торопиться с выводами: вдруг наш О’Коннор – не тот человек, о котором вы спрашиваете. Мы немедленно сообщим вам подробности, как только соберем больше информации. Иногда известным нам лицам из числа судебных исполнителей удается по ошибке послать нам копию того или иного досье. Такого рода «ошибками» мы с удовольствием пользуемся. Желаем вам всего самого хорошего».

Помощь пришла, как ни странно, из налогового управления. Один из членов группы по обузданию освободившихся из тюрем педофилов оказался сотрудником налогового управления в Коннектикуте. Здорово рискуя, он переслал Браму данные об уплаченных О’Коннором налогах, откуда Брам выудил список всех работ, проведенных им. Разбираясь в сотнях больших и малых проектов, осуществленных в Коннектикуте и Нью-Джерси, Брам решил сравнить адреса клиентов О’Коннора с адресами, взятыми из статистики об убитых и исчезнувших детях.

Это оказались мальчики. Пяти, шести, семи лет. О’Коннор между 1984 и 1995 годами, когда он жил в Бостоне, и между 1995 и 2012 годами, когда он переехал в Принстон, работал, среди прочего, для девятнадцати семей, которые позже – в среднем примерно через год после того, как он завершал проект (малыш Брама был исключением), – пережили исчезновение ребенка или насилие над ним. Девятнадцать из почти трехсот пятидесяти случаев. Пятеро были убиты, двенадцать пережили насилие, двое исчезли, считая малыша. И у каждой из этих семей был ремонт. Брам обработал и другие имена, похоронил свою теорию и продолжил поиски, проводя долгие ночи в кладовке за компьютером, собирая новые материалы; его тошнило от напряжения, бросало в жар, ему становилось больно и страшно. Почему они не стали расследовать это дело по горячим следам? Базы данных налоговой инспекции не были страшной тайной, как полицейские досье или списки исчезнувших детей. Брам проделал тяжелую, тоскливую работу, прослеживая каждый из проектов, которыми занимался О’Коннор, и убедился, что нашел человека, который украл его малыша.

5

Сразу после восьми большой четырехдверный вэн подъехал к дому О’Коннора, фары ярко осветили пластиковые стены. Брам ждал у задней двери, рядом с двухместным гаражом, в конце посыпанной гравием дорожки. Ясно было, что О’Коннор подъедет именно сюда. Было холодно, но сухо, и, хотя Брам надвинул шарф на лицо, он видел облачко пара от своего дыхания. Он ощутил тяжесть биты в руке, сердце в груди забилось быстрее, он знал, что готов ко всему.

Мощный мотор затих. Фары погасли. Дверца машины отворилась, и он услыхал голос О’Коннора:

– Конечно, мэм, эта плитка тоже вам подходит, только она вдвое дороже.

Щелкнул замок, запирающий дверцу, другая дверца открылась. Из динамика мобильника донесся женский голос:

– Думаю, что цена плитки роли не играет, мистер О’Коннор. Я поговорю с мужем, но вы уж позаботьтесь, чтобы плитку положили другую, ту, что в цветочек.

– Желание клиента – закон, миссис Путман. Хотите другую плитку в ванной – будет вам другая плитка в ванной.

Брам чуть-чуть выдвинулся из своего укрытия и увидел О’Коннора, озаренного светом лампочки, горящей в кабине вэна, – здоровенный мужик с детским, невинным лицом, одетый в толстую спортивную куртку, в такой не страшны даже самые сильные морозы. Продолжая говорить по телефону, О’Коннор одной рукой выволок с заднего сидения машины огромный пакет с покупками. Локтем он захлопнул дверцу, свет потух, и О’Коннор, тащивший громадный бумажный мешок к задней двери, превратился в темный силуэт.

С кем это он разговаривает? Как бы эта миссис Путман не сообщила в полицию, если разговор внезапно прервется. Или телефон все еще будет работать, когда пуля пройдет сквозь тело О’Коннора?

– Может быть, я слишком много говорю об этом, но мне придется смотреть на эту плитку годами, лучше один раз заплатить.

– Все будет в порядке, миссис Путман. Я приеду завтра днем.

– Замечательно, большое спасибо.

– Не стоит благодарности.

О’Коннор поставил мешок на землю у ног и отключил мобильник. Потом порылся в карманах, выудил солидную связку ключей и вставил нужный в замок.

Дверь медленно отворилась, и яркий фонарь вспыхнул под крышей, осветив выложенную плиткой террасу – сработал контактный выключатель. Опасно. Кто-нибудь, случайно проезжая мимо, может его увидеть, но уйти он уже не мог.

Брам сделал три шага вперед. У него вдруг закружилась голова и подогнулись колени; он чувствовал, как силы покидают его.

О’Коннор нагнулся, чтобы поднять мешок с покупками. Когда он распрямился, Брам саданул его битой, и сразу понял, что удар, пришедшийся на куртку, оказался слишком слабым. Звук был, как от плюхнувшегося в воду камня.

О’Коннор не пошатнулся. Он попытался оглянуться через плечо, сжимая обеими руками мешок, потому что боялся рассыпать его содержимое, и у Брама появилась возможность повторить удар прежде, чем О’Коннор успеет перехватить биту.

На мгновение Брам увидел испуганные глаза О’Кон-но-ра и понял, что победил собственную нерешительность. Перед ним – убийца его малыша, невозможная, сумасшедшая мысль. Брам замахнулся, сжимая зубы, и снова ударил, стараясь вложить в удар все свои силы.

Бита врезалась в плечо О’Коннора, Браму почудилось, что он услышал треск.

О’Коннор, казалось, захлебнулся воздухом. Секунду он стоял, потом упал на колени, уронив мешок.

Покупки вывалились и раскатились вокруг: банки супа, пачки печенья, апельсиновый сок, замороженные обеды, глянцевые пакетики M&M. Вид покупок – таких мирных и обычных – снова лишил Брама сил. Он должен был ударить еще раз, но не мог.

Брам уронил биту, вытащил из кармана пистолет и с изумлением услышал собственный голос, произнесший:

– Ползи в гараж. Попробуешь встать – убью.

Это говорил Абрахам Маннхайм, когда-то – многообещающий ученый, когда-то – профессор университета, человек со вкусом и недюжинными способностями, служитель искусств и науки – вот до чего довел его О’Коннор.

О’Коннор пополз на четвереньках, как младенец, и тихо заплакал.

– В гараж, – прошипел Брам, стараясь не поддаваться жалости. – Ползи. И без глупостей.

– Мои ноги…

О’Коннор дышал с трудом, ища сочувствия.

– Ползи!

О’Коннор выпрямился, издав звук, похожий на стон кита: долгий, жалобный крик испуганного животного, страдающего от боли.

Но двигался он не как кит, а как гигантская черепаха. Выставив широкую задницу в потертых джинсах, он тяжело полз на четвереньках по гравию к двери гаража, скуля жалобно, как младенец.

В гараже горел свет и было пусто. Контора О’Коннора со складом была в другой части города, там он держал грузовики, строительные машины и инструмент. Беспомощно распластавшись на чистом бетонном полу, О’Коннор боялся поднять глаза, чтобы не спровоцировать новых несчастий.

– Сюда, – указал Брам.

О’Коннор с трудом повернулся.

– Я пришел сюда… – начал Брам, и не закончил фразы.

Зачем он здесь? Чтобы свершить возмездие. В современном обществе люди отказались от возмездия. Но он не сможет жить дальше, если не отомстит за гибель малыша. Так велит древний закон.

– Сколько детей у тебя было? Я знаю только о девятнадцати. Сколько всего?

О’Коннор лежал на животе. Он тихонько стонал от боли и оттого, что ему было тяжело дышать.

– У тебя нет выбора, О’Коннор. Сколько?

О’Коннор покачал головой.

– О чем ты? – спросил он тихо. – Я… я не понимаю, какие дети? Я не женат.

Брам пожалел, что оставил биту на улице. Сейчас она пригодилась бы, он должен заставить этого типа говорить. Несколько лет назад здесь, в Принстоне, и в средствах массовой информации шла оживленная дискуссия о том, что пытки не помогают установить истину. Пытки бесчеловечны и должны быть запрещены. Но где здесь человек? Этот тип – животное, и Брам хотел, прежде, чем убить, услышать его покаяние. «Что за странный рефлекс, – подумал он, – эта жажда покаяния. Почему было не выстрелить сразу и спокойно вернуться к своему автомобилю?»

Брам нагнулся и стукнул О’Коннора рукояткой пистолета по тому плечу, куда раньше пришелся удар биты. О’Коннор взвизгнул.

Испытывая к самому себе отвращение, Брам выпрямился – он ненавидел этого типа, доведшего его до подобных зверств, – выскочил наружу, схватил биту и мгновенно вернулся.

О’Коннор не пошевелился. Быть может, удар биты повредил ему позвоночник, под толстой курткой не разглядишь.

Брам должен был сразу выстрелить, и все было бы кончено – но ему потребовалось время, чтобы принять решение. Он чувствовал отвращение, но возмездие еще не свершилось.

Он спросил:

– Типы вроде тебя держат у себя фото, видео – не знаю, что еще, – где это?

О’Коннор лежал, сжав кулаки и тяжело дыша.

Брам несильно хлопнул его битой по спине, и О’Коннор вскрикнул громче, чем раньше.

Ближайшие соседи жили метрах в двухстах отсюда, и Брам надеялся, что стены гаража, кусты и деревья заглушат крик.

Он снова спросил:

– Где ты держишь фото? Хочешь, чтобы я тебя снова ударил?

– Нет, – завыл О’Коннор, – нет…

Браму пришлось снова ударить его – он уже не мог остановиться. Он должен дойти до конца, но до чего же ужасно делать такое, даже с мерзавцем О’Коннором.

Он еще раз ударил бейсбольной битой, сильнее, чем прежде, целясь в лопатку.

И этот тип заорал долгим, тяжким нутряным воем.

– Заткнись! – гаркнул Брам.

О’Коннор рыдал и прерывисто стонал, повторяя:

– Нет – нет – нет – нет – нет…

– Я хочу поглядеть на твои фото и видео, – сказал Брам.

– Я… нет… я… шкафчик над кроватью.

– Шкафчик?

– Сейф…

– Код?

– Два два – четыре четыре.

Теперь, решил Брам, этот тип для него не опасен. Он убрал пистолет, присел на корточки, заложил руки О’Коннора за спину и стянул веревкой. Тот остался лежать на животе.

Брам дернул за веревку и приказал:

– Вставай.

Но у здоровяка О’Коннора не было сил подняться без помощи рук, он мог только лежать, стонать и бессмысленно возить ногами по бетону. И Брам, схватив О’Коннора за плечи, поставил его на колени.

И смог наконец как следует разглядеть его лицо. Из ссадин, образовавшихся, пока он елозил по полу в гараже, текла кровь, смешиваясь со слезами, и пачкала щеки. Глаз О’Коннор не открывал, хотя теперь уж он мог бы поглядеть на Брама.

– Вставай, – повторил Брам.

И помог О’Коннору подняться, поддерживая его за локти теми самыми руками, которыми – уже скоро – влепит в его тело несколько пуль, чтобы прикончить зверя, который прикидывается беспомощным человеком, соседом, нуждающимся в снисхождении. Снисхождения Брам не мог себе позволить – из-за малыша. Но он начал сомневаться в том, что сможет хладнокровно убить человека.

О’Коннор стоял, качаясь, морщась от боли, руки связаны за спиной, глаза закрыты.

– Покажи мне их, – сказал Брам. – Выходи.

О’Коннор вышел и, покачиваясь, побрел по тропинке к двери дома.

– Без глупостей, Джон, – услышал Брам свой собственный голос. Пистолет снова оказался у него в руке.

В воздухе пахло сыростью, дождем или снегом. Звезд не было видно в затянутом облаками ночном небе. Издалека доносился шум машин; кто-то подъезжал к торговому центру, чтобы купить еду и рождественские подарки, но здесь, у дома, царила тишина.

Они вошли в круг света, отбрасываемого фонарем под крышей, О’Коннор наступил на рассыпанные покупки, пакетик с М&M лопнул, и сладкие разноцветные пуговки раскатились по плиткам пола.

– Света не зажигать, – сказал Брам.

Он шел вслед за едва передвигающим ноги человеком, слушая, как хрустят раздавленные конфетки. Они вошли в кухню, по-американски просторную, со столом для готовки посредине и огромным двухдверным холодильником. В полутьме, отражая свет уличного фонаря, блеснула кухонная раковина. Браму бросились в глаза цифры на дисплее магнетрона: 8:14. Пахло краской, свежей штукатуркой и ошкуренным деревом – запахами дома, готового к приему семьи, в которой будут расти дети и праздноваться дни рождения, и противень с печеньем будут вынимать из духовки и ставить на каменный стол, чтобы остыл.

Дверь в холл была открыта, лестница широким винтом закручивалась вверх, к спальням; здесь пахло паркетным лаком.

О’Коннор, едва переставляя ноги, опустив голову, шел вперед, ошеломленный тем, что делал с ним человек, распоряжавшийся сейчас его жизнью.

– Куда ты идешь? – спросил Брам.

И он, едва пошевелив головой в направлении двери, ответил:

– Туда.

– Я за тобой, – отозвался Брам.

Уличный фонарь остался далеко позади, но на газон за окном откуда-то падал свет, подчиняясь сложным законам отражения; коллегам его отца ничего не стоило бы мигом рассчитать и объяснить ему, как это вышло.

О’Коннор толкнул дверь и вошел в комнату, ступая по лежащему на полу толстому ковру. Потом остановился. Комната, очевидно, планировалась как кабинет, но О’Коннор поставил в ней кровать, телевизор с DVD-проигрывателем и торшер.

Брам обошел его, закрыл вертикальные жалюзи – ламели, без которых, кажется, не обходится ни один американский дом, и только потом включил свет.

– Садись на постель, – сказал Брам.

О’Коннор перешагнул через валявшиеся у постели журналы и повалился на кровать, разинув рот, словно от этого уменьшалась боль в связанных за спиной руках.

В стене над кроватью – встроенный сейф с электронным кодовым замком.

– Два два – четыре четыре? – спросил Брам.

О’Коннор кивнул.

– Ты помнишь меня?

– Нет.

– Я раньше жил на… Гудхилл роад.

О’Коннор молчал.

– Ты украл у меня малыша. Что ты сделал с ним?

– Я ничего не делал, – сказал О’Коннор хрипло.

Брам, продолжая держать О’Коннора на мушке, ногой придвинул к себе журналы. В основном там были фотографии юношей и мальчиков. Некоторые касались вопросов строительства, была и брошюра о сейфах. Под кроватью валялись неподписанные диски.

На ковре остались грязные следы от новых башмаков Брама, ясно, где он набрал грязи, – на лесной дороге. Не почистить ли ковер?

Он спросил:

– Где фотографии твоих жертв?

– У меня нет жертв, – прошептал О’Коннор.

– А что ты держишь в сейфе?

– Деньги.

– Сколько?

– Тридцать тысяч.

Брам взглянул на сейф, штукатурка вокруг дверцы еще не совсем высохла.

– Сейф новый?

– Да.

– Только что поставлен?

– Два дня назад.

– Открой.

– Код: два два – четыре четыре.

– Открой сам, – сказал Брам.

– Нет.

Брам взял карманный фонарь и ударил О’Коннора сбоку по голове, несильно, но фонарь был тяжелый, и от удара осталась рана. О’Коннор снова повалился на постель, на этот раз молча, одинокий и беззащитный, кровь потекла по щеке и из уха.

Брам был в бешенстве от происходящего. От неверно принятого решения, заставившего его проявить жестокость. Надо было просто убить его. Сразу. Рванув О’Коннора за веревку и понимая, что от резкого движения боль взорвется в его спине и плечах, он заставил его подняться. Прислонил О’Коннора к стене, возле четырехугольной стальной дверцы сейфа, врезанного в стену на высоте человеческого роста. Швейцарским ножом разрезал веревку и отошел на несколько шагов в сторону.

Руки О’Коннора бессильно повисли вдоль тела. Он стоял, безразличный и неподвижный, опустив голову.

– Открывай, – сказал Брам.

О’Коннор не пошевельнулся.

У Брама не оставалось выбора. Он вытащил пистолет и взвел курок. Его рука дернулась в сторону от отдачи, раздался выстрел, прозвучавший в небольшом помещении, как разрыв гранаты, и из стены вокруг сейфа посыпалась еще сырая штукатурка.

Запах пороха наполнил комнату, боль отдалась в плече – вот дурак, надо было стрелять с двух рук. Он стоял позади О’Коннора и не мог видеть его лицо, но часть обломков, несомненно, его задела.

Выстрел никак не повлиял на О’Коннора.

– Я хочу, чтобы ты открыл эту штуку.

О’Коннор молчал.

– Если ты выживешь, – сказал Брам, – если ты выживешь, то получишь пожизненное. Одно могу сказать точно: если не сделаешь того, что я сказал, мало тебе не покажется.

Абсурд, взрослые, нормальные люди так не разговаривают. Вот только «нормальный» – это понятие, которое четыре года назад выскользнуло у него из рук. Он не знал, что делать. Он не мог решиться убить этого типа. Но он назвал ему адрес – Гудхилл роад. Интересно, сдаст ли О’Коннор его полиции? Или будет молчать, чтобы не вызывать к себе чрезмерного интереса?

Что там такое с этим сейфом? О’Коннор дал ему код, и если он неверный, от этого у Брама есть лекарство: пистолет с оставшимися девятью патронами, чтобы вытащить из него настоящий код.

Что-то показалось ему подозрительным – и внезапное воспоминание о случившемся четыре года назад заставило Брама из-за широкой спины О’Коннора протянуть руку к дисплею сейфа. Два два… и прежде, чем он нажал следующую цифру, О’Коннор зашевелился.

В тот день, за два часа до катастрофы с исчезновением Б., О’Коннор привез им рекламы охранных систем, о которых просила Рахель, и сказал об одном из сейфов, что после набора определенной комбинации он взрывается. Пригнувшись, Брам ждал щелчка.

О’Коннор нажал на четверку и сказал:

– Мне нравятся эти цифры, вот и все.

И снова нажал на четверку. Ничего не случилось. Секунды текли. Взрыва не было. Брам выпрямился и увидел, что О’Коннор открыл дверцу сейфа и отступил в сторону, глаза его забегали. Этот сейф, значит, не взрывался. Но может быть, что-то случится, если Брам сунет в него руку?

– Я хочу посмотреть, что там лежит, – сказал Брам. – Доставай-ка все сюда.

И подумал: а что, если у него там оружие? И не этого ли добивался О’Коннор, устраивая здесь цирк, чтобы Брам велел ему лезть в сейф? В такой ситуации все было двойственно, каждый шаг мог оказаться неверным.

– Ладно, я сам, – сказал Брам.

Он повел дулом пистолета, показывая О’Коннору, что тот должен освободить место.

О’Коннор отошел в сторону, и Брам, протянув руку, ощупал кончиками пальцев гладкий металл дна. Никакого оружия. Несколько компакт-дисков и DVD. Зачем держать DVD в сейфе?

Брам на мгновенье отвернулся от О’Коннора и заглянул в сейф. Штук семь DVD в прозрачных коробочках.

Повернуться он не успел, руки О’Коннора сжали его горло; доступ воздуха был перекрыт силой, с какой Брам никогда раньше не имел дела. Громадный человек позади него, человек, занимающийся физическим трудом, сжимал его глотку, не давал Браму вздохнуть. О’Коннор был так силен, что смог даже немного приподнять его. У самого уха Брам слышал тяжелое дыхание, воздух со свистом вырывался сквозь стиснутые зубы.

Брам попытался освободить свое горло от стальной хватки. Сердце, казалось, вот-вот разорвется. Нужно разжать его руки. И тут он вспомнил, что все еще держит в руке пистолет. Кислорода не хватало, он был близок к обмороку, голова горела; нащупав ногу О’Коннора, Брам прижал к ней дуло пистолета и выстрелил.

Отдача отбросила его руку в сторону, тело О’Коннора затряслось, словно по нему пропустили ток. Рука, сжимавшая горло Брама, ослабла, и, развернувшись, Брам отступил, перехватил оружие обеими руками и увидел кровь, текущую по ноге противника.

О’Коннор посмотрел на кровь с ужасом, потом поднял глаза на Брама и сказал:

– Нет…

Второй выстрел угодил О’Коннору в живот, прошив насквозь куртку. Крови не было видно, но О’Коннор зашатался, и взгляд его застыл, словно внутри выключили свет. Брам поднял пистолет повыше и выстрелил еще раз. Часть лица О’Коннора срезало, словно оно было из пенопласта, огромное тело повалилось наземь и застыло бесформенной грудой.

Но сердце продолжало гнать кровь, она текла из ран, заливая одежду и ковер, руки и ноги беспорядочно дергались.

Брам наклонился, ударил его по горлу, и О’Коннор перестал дышать. Вот и все. Мерзость какая. Неотвратимое возмездие.

Брам выпрямился, он чувствовал себя так, словно его отравили. В ушах шумело, руки и ноги болели. Ламели на окне раскачивались. Резкий запах пороха наполнил комнату; было дымно, словно здесь развлекалась компания любителей дорогих сигар «Cohiba».

Теперь Браму нужны были объективные факты, окончательные доказательства его правоты – чтобы он мог жить дальше. Он отвел взгляд от тела на полу и лужи крови, которая все увеличивалась, выхватил несколько DVD из сейфа и выбежал вон.

Брам несся по лесу; в ушах шумело, ему чудился запах пороха. Он старательно вдыхал свежий холодный воздух, уговаривая себя успокоиться: все это скоро исчезнет из памяти, как дурной сон.

По парковке разъезжали автомобили, покупка рождественских подарков продолжалась. Бейсбольную биту, веревку, фонарь и пистолет он забрал с собой. Он подъехал к реке, протекавшей неподалеку, и бросил все это в ее глубокие воды. Вот о чем он хотел спросить О’Коннора: не здесь ли исчезло тело его малыша? Всего несколько минут быстрой езды отделяли его от того дома, но он полностью себя контролировал.

Он поехал, соблюдая ограничения скорости, и вспомнил, как по этим же дорогам когда-то отвозил Рахель в Нью-Аркский аэропорт – она накрывала рукой его руку или клала руку ему на плечо – и они говорили о будущем, о доме, о пруде и о подрядчике, таком симпатичном и полезном человеке.

Брам заметил на своем пальто пятнышки крови и заплакал. Он плакал, проезжая Голландский туннель[43]43
  Голладский туннель – прорыт под Гудзоном и связывает Нью-Джерси с Манхеттеном.


[Закрыть] и горделивые небоскребы Манхеттена, пока до него не дошло, что он отомстил наконец за малыша, за своего сына. Он забрал то, что было украдено у него: жизнь. Он остановился на углу возле своего отеля, но не стал выходить, пока совсем не успокоился, и, сняв пальто, отдал машину служащему, чтобы ее отогнали в гараж.

Вернувшись в номер, он просмотрел DVD – мерзкие картинки сексуальных извращений, как он и ожидал, маленькие мальчики. Он испугался, что увидит среди них малыша, разломал диски на мелкие кусочки и выкинул вместе с пальто в мусорный ящик на 62-й улице. Потом, в легком израильском пиджачке, прошел до угла Пятой авеню и юга Центрального парка. Было около полуночи, но пролетки, запряженные лошадьми, еще ждали пассажиров. Лошадей покрывали зимние попоны, пар вырывался из ноздрей, они косились на него своими огромными глазами. Один из кучеров окликнул Брама и дал несколько кусочков сахару – угостить лошадь, словно он был несчастным бездомным, ищущим сочувствия. Кучер с одного взгляда его разгадал. Мягкими теплыми губами лошадь брала с ладони сахар, не причиняя ему вреда.

Крошечные белые хлопья вились над ним – первый снег, который за ночь укроет город девственно-белым покрывалом.