Текст книги "Будни и праздники императорского двора"

Мемориальные мероприятия, связанные с похоронами Александра I, были тщательно спланированы. Император Николай I подчеркнул его роль в разгроме Наполеона. Перед «черным рыцарем» вели двух лошадей седла покойного императора, сопровождавших его в Париже. Похороны прошли в традициях прошлых царствований. Последний раз по этому церемониалу пройдут похороны вдовствующей императрицы Марии Федоровны в 1828 г.

28 февраля (12 марта) 1826 г., в воскресенье, Николай I, великий князь Михаил Павлович в сопровождении принца Вильгельма и принца Оранского встречали тело покойного императора Александра I в Царском Селе. «Многократно лобызали покойного императора». Лейб-медик Виллие приложил золотую корону и снова запаял оловом свинцовый гроб.

5 (17) марта тело покойного императора Александра было перевезено из Царского Села в Чесменский дворец и помещено в его церковь. Здесь тело императора присутствующими при этом генерал-адъютантами из прежнего деревянного гроба, помещавшегося в свинцовом гробу, переложено было в новый гроб.

На другой день, 6 (18) марта шествие двинулось из Чесменского дворца в Санкт-Петербург. День этот с утра был пасмурный[663]663
  Шильдер Н. К. Император Николай Первый. Кн. 1. М., 1997. С. 408.


[Закрыть], морозный, с ветром и снегом. За гробом, начиная от заставы, следовали император Николай, великий князь Михаил Павлович, чужестранные принцы, герцог Веллингтон и многочисленная свита, все в черных шляпах и мантиях. Императрицы Александра Федоровна и Мария Федоровна ехали в карете, обитой черным сукном.

В половине второго часа печальная процессия (как тогда говорили, поезд) прибыла к Казанскому собору. Здесь накрытый гроб императора Александра I был выставлен на поклонение всех сословий народа в продолжение семи дней[664]664
  Шилъдер Н. К. Император Николай Первый. Кн. 1. М., 1997. С. 409.


[Закрыть]. Гроб для публики решили не открывать, так как еще в письме от 7 (19) декабря 1825 г. князь П. М. Волконский настоятельно рекомендовал не вскрывать гроб в Санкт-Петербурге. Объяснял он это следующим образом: «Ибо хотя тело и бальзамировано, но от здешнего сырого воздуха лицо все почернело, и даже черты лица покойного изменились…»

13 (25) марта 1826 г., в одиннадцать часов, во время сильной метели, погребальное шествие направилось из Казанского собора в Петропавловскую церковь. Оно следовало по Невскому, Большой Садовой улице, мимо Инженерного (Михайловского замка), по Царицыну лугу (Марсово поле) через Троицкий наплавной мост. По всему пути расставлены были войска. В тот же день после литургии происходило отпевание и погребение. В три часа началась стрельба с бастионов крепости и из всех бывших в строю артиллерийских орудий, а всеми стоявшими в строю войсками был произведен батальный огонь. «Сим, – как сказано в церемониале, – заключался последний отданный долг незабвенному и вечной памяти достойному великому государю всероссийскому императору Александру I».

По окончании печального обряда Николай I с великим князем Михаилом Павловичем и принцами Оранским (муж его сестры Анны Павловны) и прусским, в сопровождении фельдмаршала Веллингтона и многочисленной свиты, возвратился в Зимний дворец верхом[665]665
  Там же. С. 410.


[Закрыть]. Через три дня, 16 (28) марта император Николай писал брату Константину Павловичу: «Злополучные дни, предшествовавшие 13-му числу, почти лишили меня всех моих способностей, физических и духовных, и только лишь со вчерашнего дня я вздохнул несколько»[666]666
  Там же. С. 410.


[Закрыть].

В дополнение в январе 1826 г. был объявлен траур и по баварскому королю. Газета «Санктпетербургские ведомости» от 9 января 1826 г. информировала: «С.-Петербург от 8 числа: Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил: по случаю кончины Его Величества короля Баварского Максимилиана Иосифа… при Высочайшем дворе траур на шесть недель, начав оный сего генваря с 8 числа без разделения, включа оный в ныне носимый траур по Его Императорскому Величеству благочестивейшему государю императору Александру Павловичу». 13 января с утра и на весь день траур был снят в связи с празднованием дня рождения императрицы Елизаветы Алексеевны[667]667
  РГИА. Ф. 516. On. 1 (28/1618). Д. 131. Л. 46.


[Закрыть].

Но траурные мероприятия на этом не закончились.

Стихотворение Пушкина, посвященное Елизавете Алексеевне (в XVIII – начале XIX в. говорили Елисавета), было впервые опубликовано в журнале общества «Соревнователь просвещения и благотворения» в 1819 г. Журнал издавался «Вольным обществом любителей российской словесности», президентом которого и редактором был Ф. Н. Глинка.

 
На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой Музою моей.
Но, признаюсь, под Геликоном,
Где Касталийский ток шумел,
Я, вдохновенный Аполлоном,
Елисавету втайне пел.
Небесного земной свидетель,
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
С ее приветною красой.
Любовь и тайная свобода
Внушала сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа[668]668
  Пушкин А. С. На лире скромной, благородной (К Н. Я. Плюсковой) // ПСС. [В 16 т.] Т. 2. Полутом 1. —1947. С. 65.


[Закрыть].
 

Историк Деляра Исмаил-Заде кызы заметила одну характерную черту в непростых взаимоотношениях супругов: «Елизавета Алексеевна в известной степени была обездолена доверительностью со стороны Александра. В ее взаимоотношениях с ним роль наперсницы была отведена не ей, разделявшей воззрения, убеждения супруга, а сестре императора – великой княгине Екатерине Павловне, которая в этом смысле заняла ее место рядом с Александром I. Любопытно, что в изданной великим князем Николаем Михайловичем переписке Александра I с сестрой имя Елисаветы Алексеевны не упоминается»[669]669
  Переписка Александра I с сестрой великой княгиней Екатериной Павловной. СПб., 1910.


[Закрыть].

Императрица Елизавета Алексеевна, горько переживая непостоянство и легкомыслие супруга, продолжала любить Александра Павловича, который в тяжелые годы вновь шел с ней на сближение. Свидетельством этого является трогательный портрет взявшихся за руки супругов кисти Л. де Сент-Обена (1807) и повтор этого же портрета А. Конте. Чуть позже, в 1808 г., саксонский «министр» (посланник) Розенцвейг так описывал Елизавету Алексеевну в возрасте двадцати девяти лет: «Трудно передать словами очарование императрицы, у нее необыкновенно тонкие, изящные черты лица, греческий профиль, большие голубые глаза и чудесные пепельные волосы. Весь ее облик полон грации и величавости. Походка ее воздушна. Это одна из прекраснейших в мире женщин»[670]670
  Цит. по: Васильева А. Н. Жена и муза: тайна Александра Пушкина. С. 172.


[Закрыть]. Ее с удовольствием писали художники – неслучайно в Романовской галерее было 26 портретов Елизаветы.

Утром 4 (16) мая 1826 г., через пять с половиной месяцев после смерти Александра I, вдовствующая императрица Елизавета Алексеевна скончалась в уездном городе Тульской губернии Белеве на берегах Оки. Произошло это на пути в Калугу, где она рассчитывала быть на Страстной неделе. Там ей была назначена встреча с императрицей-матерью Марией Федоровной, выехавшей ей навстречу из Москвы. Почему встреча была назначена не в Москве, куда члены императорской фамилии должны были съезжаться на предстоящую коронацию Николая Павловича[671]671
  В связи с кончиной Елизаветы Алексеевны коронация Николая Павловича манифестом от 2 августа 1826 г. была перенесена на 22 августа (3 сентября) 1826 г.


[Закрыть], а в провинциальной Калуге, причем двух женщин, которые недолюбливали друг друга? Это вопрос, который до сих пор остается без внятного ответа. Мария Федоровна давно знала о крамольном дневнике своей невестки (тайны династические, тайны личные), состояние здоровья которой вызывало тревогу.

После перенесенного стресса в связи с кончиной Александра Павловича здоровье Елизаветы Алексеевны ухудшилось еще в Таганроге. Она все больше слабела. На очередной пункт для ночлега, город Белев, вдовствующая императрица прибыла в понедельник 3 (15) мая 1826 г. в 9 часов вечера. Последний день был утомительным, князь П. М. Волконский назначил на него более длительный переезд – в 100 верст. Для последнего ночлега был определен старый дом купцов братьев Дорофеевых. Опираясь на руку князя П. М. Волконского, императрица поднялась на второй этаж дома, где приняла хлеб-соль от хозяина. Невзирая на утомление, состоялся также прием представителей городских властей. Затем императрица прошла в приготовленную комнату и легла около 10 часов вечера на походную кровать. Теперь она оставалась на попечении придворных служительниц: любимой камер-медхины Тисен (в транскрипции камер-фурьерского журнала – Тиссон) и камер-юнгферы Милашевской.

На следующий день, 4 (16) мая, около 4 часа утра Елизавете Алексеевне стало плохо. Камер-медхина Юлия Даниловна Тисен, которая находилась в соседней комнате, слышала ночью стоны, а в шестом часу утра, войдя в спальню без зова, нашла императрицу Елизавету мертвой и уже похолодевшей. Императрица умерла на той самой походной раскладной кровати, на которой ранее скончался Александр I. В 7 часов утра две камер-юнгферы вместе с фрейлинскими девушками в присутствии фрейлин омыли тело усопшей императрицы и, одев в белый шлафрок, положили на походную кровать.

5 мая, в среду, в 11 часов утра в доме купца Сорокина состоялась панихида за упокой души Александра I и супруги его Елизаветы Алексеевны[672]672
  РГИА. Ф. 516. On. 1. (28/1618). Д. 130. Л. 39 об.


[Закрыть]. В тот же день, через 37 часов после кончины императрицы, лейб-медик Конрад фон Штоффреген (Stoffregen) произвел вскрытие тела. Он отметил в протоколе тощее тело усопшей с хорошо различимыми ребрами. Судя по результатам вскрытия, причиной смерти послужило патологическое строение сердца. Дезорганизация правого предсердия привела к нарушению равномерной циркуляции крови и деструкции стенок кровеносных сосудов[673]673
  Молин Ю. Л. Анализ версий смерти императрицы Елизаветы Алексеевны // История Санкт-Петербурга. 2006. № 3 (31). С. 7–12.


[Закрыть]. От чего бы ни умерла Елизавета Алексеевна, диагноз «чахотка» (туберкулез), который ей ставили врачи при жизни, не подтвердился. Это была врачебная ошибка.

В 7 часов вечера лейб-медик К. Рейнгольд с доктором Я. Д. Доббертом в присутствии лейб-медика И. Ф. Рюля, прибывшего с Марией Федоровной, начал бальзамировать тело усопшей. Врачи провели в этом занятии всю ночь до 7 часов утра. Сердце императрицы было герметически запаяно в особый серебряный сосуд, чтобы положить его вместе с телом в гроб. Остальные внутренности, также герметически запаянные, были похоронены в саду дома Дорофеевых в специально сделанном для этого склепе.

Торжественное прощание состоялось 11 мая, во вторник, в связи с чем дом Дорофеевых был облачен в траур. Вот как описывает это событие камер-фурьерский журнал: «В печальной зале трон, обитый малиновым бархатом, обложен широким золотым галсом… На месте герба поставлена литера "Е", сверх оной – вызолоченная корона. Катафалк на двух ступенях, обитых золотою парчой… Внутри катафалка устроена была выдвижная на колесах доска для наполнения льду в деревенскую посуду». «Зал был обит черным сукном с резными из белого коленкора украшениями, в коих поставлены были четыре канделябра… В них находилось 120 свечей… У изголовья катафалка приготовлены были две атласные белые подушки, наполненные ароматическими травами»[674]674
  РГИА. Ф. 516. On. 1. (28/1618). Д. 130. Л. 40 об., 42 об., 43.


[Закрыть]. «Платье было на усопшей императрице Елизавете Алексеевне белое глазетовое (разновидность парчи. – А. В.), русское, гарнировано питенетом с серебром, сверх коего нашит был орден Святого Андрея Первозванного, звезда и лента. Сверх всего императорская порфира, на руках перчатки были белые лайковые, башмаки атласные белые»[675]675
  Там же. Л. 44.


[Закрыть].

16 мая состоялся церемониальный вынос тела императрицы из домовой церкви в храм св. Георгия. 20 мая, в четверг, траурный кортеж отбыл из Белева в Санкт-Петербург и 13 (25) июня был встречен императорской семьей на окраине столицы у Чесменской церкви. Через месяц, 21 июня (3 июля) 1826 г., состоялось погребение в Петропавловском соборе рядом с могилой Александра I. Член французского посольства, писатель Франсуа Ансело оставил красочное описание похоронной процессии Елизаветы Алексеевны, направившейся в Петропавловскую крепость через наплавной Троицкий мост. Французский писатель наблюдал ее с «элегантной лодки» на Неве, специально нанятой по этому случаю.

Приведем обширную выписку из книги Ф. Ансело: «…Пушка Петропавловской крепости возвестила о въезде в Петербург траурного кортежа императрицы Елизаветы… Церемониймейстер на коне, с черно-белой перевязью; за ним рота гвардейского Преображенского полка; служащий императорских конюшен в мундире с траурным крепом; маршал двора в черной мантии и шляпе с опущенными полями; кавалергарды и конногвардейцы с литаврами и трубами; сорок ливрейных лакеев, четверо скороходов, восемь камер-лакеев, восемь придворных, наконец, гофмейстер пажеский, следующий за шестнадцатью пажами и четырьмя камер-пажами и замыкающий первую часть процессии.

Вскоре в воздухе затрепетали флаги провинций и всех губерний; каждой из шестидесяти двух флагов нес офицер, сопровождаемый двумя ассистентами; за этими знаменами следовал, возвышаясь над ними, черный шелковый штандарт с гербом России.

Затем вперед вышел латник в черных доспехах с опущенным вниз обнаженным мечом. Но здесь траур кортежа смешался на мгновение с пышностью придворных празднеств: двенадцать гвардейских гусар во главе с офицером прошли перед парадной каретой, увенчанной императорской короной и запряженной восьмеркой лошадей в праздничной упряжи, в сопровождении восьмерых стремянных; держась за дверцы кареты, шел шталмейстер, с каждой стороны два лакея, за ними четыре стремянных верхами. Все эти люди в ярких мундирах и великолепных ливреях, казалось, снова провожают на праздник сияющую колесницу, которую смерть лишила ее главного украшения.

Мимолетно, как символизируемое ею земное величие, эта карета пронеслась передо мной, и черные мантии и фетровые шляпы с длинным крепом снова вернули кортежу траурный вид, какого требовала печальная церемония. Гофмаршал в мундире со знаками траура шел перед гербами великих княжеств Баденского, Шлезвиг-Голштейнского, Таврического, Сибирского, Финляндского, Польского, Астраханского, Казанского, Новгородского, Владимирского, Киевского и Московского; щиты с гербами несли чиновники шестого класса дворянства, в сопровождении двух ассистентов; далее за двумя генералами следовал большой герб империи; его несли два генерал-майора и два полковника, ассистировали два старших офицера.

Церемониймейстер на коне вскоре открыл дорогу сословию ямщиков. Они были одеты в национальные костюмы, а те из них, кто получил от императора почетные кафтаны, имели на рукаве черный креп.

Далее шли старшины ремесленных цехов, по три в ряд и в сопровождении старейшин своих корпораций; перед каждым отделением развевался небольшой флаг с отличительными знаками цеха.

Сразу за ними шли представители мещанского и купеческого обществ, потом петербургский городской голова. Затем Российско-Американская компания, Экономическое и Человеколюбивое общества, Общество попечительное о тюрьмах, чиновники Императорской публичной библиотеки, Петербургского университета, Академии художеств и Академии наук; маршал совета воспитательных институтов, покровительствуемых императрицей-матерью, шел впереди воспитанников и служащих этих заведений.

За чинами придворных контор следовали генералы, генерал-адъютанты и адъютанты императора; статс-секретари, сенаторы, министры и члены Государственного совета; воспитанницы Дома трудолюбия и тех школ, которым покровительствовала покойная императрица.

Затем за двумя отрядами конной гвардии и двумя герольдами в траурных мундирах пронесли иностранные и российские ордена и императорскую корону на подушках, покрытых золотой парчой.

Наконец, появились певчие Александро-Невской лавры и вслед за ними духовенство с зажженными свечами, а затем три иконы, одну из которых нес императорский духовник, а две другие – архидиаконы и священники двора. Едва я успел рассмотреть этих священников, чьи длинные волосы и бороды развевал ветер, как мой взгляд привлек траурный катафалк с телом покойной императрицы: штанги, на которых покоился балдахин, держали четверо камергеров, шнуры и кисти – придворные, кисти траурного савана – двое камергеров, а с двух сторон колесницы шли дамы ордена Св. Екатерины и фрейлины, провожая свою императрицу в последний путь; шестьдесят пажей с факелами окружали экипаж, а восемь придворных вели лошадей.

И тогда показался император, в траурной мантии и шляпе с опущенными полями; он шел в сопровождении великого князя Михаила, начальника Генерального штаба, военного министра, инспектора инженерного корпуса, генерал-квартирмейстера и дежурного генерала; затем траурная карета с царствующей императрицей и юным наследником престола. На некотором расстоянии с двух сторон от императора и императорской фамилии двигались двадцать четыре гвардейских подпрапорщика. За герцогом Вюртембергским, его двумя сыновьями и дочерью прошли пешком две Имеретинские царицы, Мингрельская правительница, все фрейлины двора, все дамы, состоявшие на службе у покойной императрицы, а замыкала процессию рота Семеновского полка.

Кортеж, останавливающийся перед всеми церквами, встречавшимися на его пути, прошел перед статуей Суворова, и этот воин, в одной руке державший меч, а другую протянувший к крепости, казалось, брал под свою защиту прах царицы, чью империю защищал столько лет.

Я поспешил в Петропавловский собор, где для меня было оставлено место, и мог наблюдать заупокойную службу. Саркофаг, снятый с траурной колесницы, был водружен на великолепный катафалк, приготовленный в середине церкви. Служил митрополит, и как только были прочитаны заупокойные молитвы, все члены императорского дома подошли проститься с той, чьи добродетели украшали корону. Когда последний долг был исполнен, гроб сняли с катафалка, и митрополит со священниками проводили его к могиле, куда его и опустили под тройной ружейный залп и общий залп всех пушек крепости.

…Страдая болезнью груди… она забывала о своих тяготах, глядя в будущее, которое, казалось, обещало ей счастливые минуты. Как прекрасный вечер иногда сменяет пасмурный день, последние годы, проведенные ею на земле, принесли ей счастье, вернув нежность мужа; но в тот самый миг, когда будущее поманило ее прекрасной надеждой, Александр скончался!

Выйдя из крепости, я двинулся вместе с толпой и со всех сторон слышал похвалы императрице Елизавете: ангельская кротость, мягкая благосклонность были главными чертами ее характера; вся жизнь ее была стремлением давать счастье и надеяться на него»[676]676
  Ансело Ф. Шесть месяцев в России. С. 58–61.


[Закрыть].

Траур по императрице Елизавете Алексеевне был объявлен с 4 мая 1826 г. на 6 месяцев с разделением на 4 квартала, считая в каждом по 6 недель.

Газета «Северная пчела» от 15 декабря 1825 г. (вторник) в разделе «Смесь. Дамские моды» поместила любопытную информацию: «Вероятно, иногородние наши читательницы желают знать, каким образом одеваются ныне в частных домах в столице; все в черном. Черные бархатные и всех шелковых материй платья убираются крепом или черными блондами. Шляпы черные же гроденаплевые, высокие a la Freyschiitz с гроденаплевою уборкою, перемешанные с крепом, и гроденаплевые низкие без крепа, убранные гроденаплевыми кокардами и складками. Черные атласные и черные бархатные шляпки с атласными и креповыми уборками. Черные гроденаплевые салопы на вате в виде английских плащей. Черные перчатки, чулки и башмаки. Волосы убираются с черными лентами и флером. Мы видели несколько токов и тюрбанов из черного крепа с атласной уборкою и без уборки. Черные блондовые косынки и черные кушаки из широких волнистых лент с стальными пряжками. Капотов мы более видели бархатных, черного же цвета.

Само собою, разумеется, что бриллиантов и цветных камней не носят. Приличные к траурной одежде драгоценности суть: жемчуг, гранаты, опалы. Мы видели отличной работы траурные браслеты необыкновенной величины и толщины: они золотые с черным и украшены опалами. Пряжки для кушаков и одно колье мы видели в работе: они золотые с чернью, некоторые украшены жемчугом, а колье крупными гранатами.

Некоторые молодые девицы носят гранаты (просто нанизанные, как бисер) на шее, в волосах и вместо браслетов: что чрезвычайно красиво. У многих ювелиров продаются траурные кольца, покупаемые охотно дамами и мужчинами. Золотое широкое кольцо покрыто чернью, а на нем золотыми буквами начертаны слова из письма Елисаветы Алексеевны к Ея Величеству, Государыне Императрице Марии Федоровне: "Notre Ange est au riel" (Наш Ангел на небе. – А. В.). На некоторых кольцах изображен крест, на других портрет блаженной памяти Императора Александра Павловича. На внутренней стороне написаны число и год Его кончины.

Мужчины ходят в черном с головы до ног (исключая белого галстуха) и на шляпе носят черный флер».

Поясним некоторые термины.

Креп — знак глубокого траура, шерстяная или шелковая ткань, для основы которой применяли туго скрученную нить, а для утка – накрученную, что создавало на лицевой поверхности неровности, шероховатости. Название от франц. егере – завеса, покрывало. Особенно ценился английский креп[677]677
  Кирсанова Р. М. Костюм в русской художественной культуре XVIII – первой половины XX в. С. 142.


[Закрыть].

Кокарда — в данном случае ленточка, собранная в бантик. Могла быть на головном уборе или прикрепляться к груди как знак отличия или символ. В первоначальном значении – металлический значок на военных и гражданских фуражках.

Салоп — верхняя очень просторная и утепленная женская одежда с широкими рукавами или без них, скреплявшаяся лентами или шнурами. Название от франц. salope – неряха, небрежная, неопрятная женщина. Считается, что салоп был уже хорошо известен в конце XVIII в., хотя самое раннее упоминание в литературе, отмеченное исследователями, относится к 1806 г. – это ремарка из комедии И. А. Крылова «Модная лавка»[678]678
  Там же. С. 240–241.


[Закрыть].

Флер — тонкая просвечивающая материя.

Тюрбан – головной убор из большого куска ткани, задрапированный согласно особым правилам. Тюрбан использовался как парадный головной убор. Кроме того, его можно назвать портретным, так как в повседневной жизни его не носили, надевали только для больших выездов, на балы, для официальных визитов[679]679
  Кирсанова Р. М. Розовая ксандрейка и драдедамовый платок. 2-е изд. С. 153.


[Закрыть].

Капот — 1) свободное женское платье с рукавами на сквозной застежке; 2) женская шляпка с широкими полями только спереди, стянутыми с боков лентами. Название от франц. capote, восходящего к итал. cappotto – пальто, шинель. Капот-платье в первой трети XIX в. предназначалось для улицы. Капот-шляпка появляется около 1797 г. До этого поверх высоких причесок с накладными волосами, цветами и перьями носили только чепцы. Отказ от высокой прически привел к появлению шляпки-капота жесткой, устойчивой конструкции. Обязательной оставалась форма полей, на затылке их не было. Шляпка-капот имела и другие названия – «кабриолет», «кибитка». Капот не позволял нескромному взгляду беспокоить щеголиху, давая ей возможность осматривать проходящих или проезжающих мимо.

Можно добавить, что во время траура после смерти членов императорского дома и их зарубежных родственников лица, близкие ко двору, не устраивали балов. Если же придворные дамы выезжали в это время в общество, они носили траурные и полутраурные (темные, синие) платья[680]680
  Кирсанова Р. М. Костюм в русской художественной культуре. С. 233.


[Закрыть]. Им подражали и другие городские дамы.

Барон М. А. Корф заметил по этому поводу в дневниковой записи от 8 декабря 1839 г.: «Вчера был большой и по обыкновению прекрасный бал у Лазаревых, на котором присутствовала вся знать, чтобы других посмотреть и себя показать, но, конечно уже не для хозяев, которым все изъявляли свою благодарность, тоже, по обыкновению, – насмешками… оригинальность бала составляло то, что все без исключения дамы были в черных платьях: теперь траур по датском короле; знатные дамы обязаны носить его по этикету, а прочие идут за знатными…»[681]681
  Корф М. А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 495.


[Закрыть]

И еще одна характерная запись в его дневнике от 6 августа 1843 г.: «Царственную семью посетила горькая печаль, и горькая тем более, что она впервые испытывает потерю в таком роде. 31-го июля, в 9 часов вечера, скончалась старшая из внучек государевых, княжна Александра Максимилиановна, которой 28-го [прошлого] марта минуло уже три года[682]682
  Ольга Николаевна ошибочно называет дату 29 марта 1840 г.


[Закрыть]. Царственная чета наша так до сих пор была счастлива, что никогда не лишалась ни детей, ни внуков. Теперешняя потеря крайне расстроила и Государя, и имп[ератри]цу, тем более, что положение матери, вел[икой] княгини Марии Н[иколаевны], едва только разрешившейся от бремени, внушало при этом тоже большое беспокойство. При всем том Государь и даже имп[ератри]ца имели довольно твердости духа, чтобы присутствовать еще лично при заключении гвардейских маневров, закончившихся 4-го августа. В тот же день тело перевезено было [из Петергофа] адъютантом герцога Лейхтенбергского Зиновьевым на пароходе в Петербургскую крепость, где оно и погребено вчера, в присутствии только Государя и наследника, без [бытности] кого-либо постороннего, кроме кн[язя] Волконского и дежурных придворных чинов. Матери ее утрата была объявлена тоже только 4-го вечером»[683]683
  Корф М. А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 263.


[Закрыть].