Текст книги "Будни и праздники императорского двора"

Впрочем, императорская семья посещала все театры! В летний дачный сезон театральные представления давались во всех императорских пригородных резиденциях, иногда – и на открытом воздухе на импровизированных сценах.

В 1827 г. за 40 дней архитектор С. Л. Шустов возводит летний театр на Каменном острове (наб. р. Крестовки, д. 10), что было вызвано закрытием в том году Малого театра (Казасси). Главный фасад Каменноостровского театра был обращен к Средней Невке. Зрительный зал имел два яруса лож и галерею, а в партере – 250 кресел. Всего уютный зал, выдержанный в голубовато-зеленых тонах, мог вместить до 800 зрителей. По замыслу архитектора, стена позади сцены могла раскрываться; тогда декорацией становился парк, который был перепланирован садовым мастером Д. Бушем. В летнее время в нем давали выездные спектакли труппы императорских театров, а иногда и гастролеры.

Театр был популярен у великосветских дачников, выезжавших летом на «острова». В этот период летом на Каменном острове часто жила великая княгиня Елена Павловна (супруга Михаила Павловича). «В эту плохую погоду, – замечает в дневнике 5 июня 1830 г. Долли Фикельмон, снимавшая дачу неподалеку, – Каменноостровский театр – главное для нас развлечение. Вирджиния Бонне – великолепная актриса школы мадемуазель Марс»[1135]1135
  Фикельмон Д. Дневник. С. 118.


[Закрыть]. Речь идет о французской актрисе Элизе Вирджинии Веронике Пик де ла Бонне, которая через пять лет станет женой архитектора Огюста Монферрана. И далее в записи от 26 июля добавляет: «Мы принимаем каждые вторник и пятницу после театра – вечера проходят хорошо»[1136]1136
  Там же.


[Закрыть]. Через 17 лет обветшавшее деревянное здание было разобрано, и архитектором Театральной дирекции А. К. Кавосом театр был воссоздан с сохранением прежнего фасада. Повторное его открытие состоялось 11 июля 1844 г.

«Государь Николай Павлович, – писал впоследствии артист Ф. А. Бурдин, – страстно любил театр. По обилию талантов русский театр тогда был в блестящем состоянии. Каратыгины, Сосницкие, Брянские, Румянцев, Дюр, Мартынов, Самойловы, Максимов, Асенкова… Балет тоже отличался блеском, имея во главе первоклассных европейских балерин: Тальони, Фанни Эльслер, Черито, Карлоту Гризи и др. А французский театр по своему составу мог соперничать с Comedie Frangaise; довольно назвать супругов Аллан, Брессана, Дюфура Плесси, Вольнис, Мейер, Бертон, Руже, Готи, Верне, – позднее Лемениль и других… Театр был любимым удовольствием государя Николая Павловича, и он на все его отрасли обращал одинаковое внимание; скабрезных пьес и фарсов не терпел, прекрасно понимал искусство…»[1137]1137
  Бурдин Ф. А. Воспоминания артиста об императоре Николае Павловиче. С. 277, 278.


[Закрыть] Добавим от себя: он понимал, применяя более позднее выражение-клише, прежде всего идейно-политическое значение этого «самого массового» тогда вида искусства, но ценил также талант и юмор. Об этом последнем его качестве один из историков театра (Т. Полнер) писал: «Император Николай I оказывал театру снисходительное „отеческое“ внимание. Он любил пошутить и поболтать с хорошенькой артисткой. Похохотать над водевилем Каратыгина или Федорова, заставить талантливого актера копировать кого-либо из лиц своей свиты… В трудные минуты он приходил иногда на выручку к угнетенным цензурой авторам, если, впрочем, у последних оказывались сильные покровители»[1138]1138
  Полнер Т. В. В. Самойлов // Голос минувшего. 1913. № 3. С. 278.


[Закрыть].

В 1837 г. в Петергофе у Красного пруда был открыт новый летний театр (старый Оперный дом на территории Верхнего парка пришлось снести еще в 1829 г.). В театре имелись императорская ложа, императорские комнаты, 9 комнат для актеров и другие помещения[1139]1139
  Гущин В. Л. Император Николай I… С. 17.


[Закрыть]. Артистов, непосредственно занятых в спектаклях, привозили пароходом. Иногда же, когда спектаклей было много, их поселяли на несколько недель в Монплезире[1140]1140
  Из воспоминаний леди Блумфильд. С. 241.


[Закрыть]. В свободное время артистов можно было видеть купающимися в расположенном рядом бассейне. Вот что вспоминал о пребывании артистов в Петергофе в 1831 г. начальник репертуарной части русской труппы Р. М. Зотов: «Помню, что за холодным годом последовало самое жаркое лето, и в это время был дан балет „Киа-Кинг“ в Петергофе на открытом воздухе, на площадке против Самсона. Зрелище было великолепное… На другой день после „Киа-Кинга“ я на пристани Монплезира купался в 8 часов утра с некоторыми из театральных лиц, и в эту самую минуту подошел неожиданно государь; но, взглянув на нас и узнав, кто купается, не велел беспокоить нас»[1141]1141
  Зотов Р. М. Записки // ИВ. 1896. Т. 65. С. 311.


[Закрыть].

В Царскосельском дворце артистам для трапезы выделялся один из залов.

Об одном курьезном случае, свидетельствующем о снисходительном отношении государя к мелким прегрешениям артистов, рассказывает Ф. А. Бурдин: «Однажды после спектакля во дворце в Царском Селе два маленьких артиста Годунов и Беккер выпили лишнее и поссорились между собою.

Ссора дошла до того, что Годунов пустил в Беккера бутылкой; бутылка пролетела мимо, разбилась о стену и попортила ее. Ужинали в Янтарной зале; от удара бутылки отскочил кусочек янтаря. Все страшно перепугались; узнав это, в страхе прибежали: директор, министр двора князь Волконский; все ужасались при мысли, что будет, когда государь узнает об этом. Ни поправить скоро, ни скрыть это нельзя. Государь, проходя ежедневно по этой зале, должен был непременно увидеть попорченную стену. Виновных посадили под арест, но это не исправляло дела… Министр боялся резкого выговора, директор – отставки, а виновным все предсказывали красную шапку. Действительно, через несколько дней государь, увидя испорченную стену, спросил у князя Волконского: "Что это значит?" Министр со страхом ответил ему, что это попортили артисты, выпившие лишний стакан вина. «Так на будущее время давайте им больше воды», – сказал государь; тем дело и кончилось»[1142]1142
  Бурдин Ф. А. Воспоминания артиста об императоре Николае Павловиче. С.285.


[Закрыть].

Именно в Царском Селе летом 1831 г. старшие дочери Николая I впервые присутствовали на представлении оперы. Ольга Николаевна вспоминала: «Нам пообещали посещение Царскосельского театра в одно из воскресений, если мы будем иметь хорошие оценки в течение недели». Некоторое время посещение откладывалось из-за плохих оценок старшей сестры Мэри, наконец оно состоялось: «В этот момент Папа неожиданно вошел в комнату и сказал: "Олли. Иди!" […] Давали "Отелло": это была первая опера, которую я слышала»[1143]1143
  Ольга Николаевна. Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны. 1825–1846. С.193.


[Закрыть]. А вот опера «Дон Жуан» и через 12 лет после этого считалась неподобающей для посещения великими княжнами.

К числу любимых артистов Николая Павловича относились братья Каратыгины. Позднее Ф. И. Шаляпин в своих воспоминаниях передал один из анекдотов, сохранявшихся в театральной среде о Василии Андреевиче Каратыгине (трагике, том самом, с которым император мерялся ростом): «Николай I, находясь во время антракта на сцене и разговаривая с актерами, обратился в шутку к знаменитейшему из них, Каратыгину: "Вот ты, Каратыгин, очень ловко можешь притворяться кем угодно. Это мне нравится". Каратыгин, поблагодарив государя за комплимент, согласился с ним и сказал: "Да, ваше величество, могу действительно играть и нищих и царей". "А вот меня ты, пожалуй, и не сыграл бы", – шутливо заметил Николай. "А позвольте, ваше величество, даже сию минуту перед Вами я изображу Вас". Добродушно настроенный царь заинтересовался. "Как это так?" Пристально посмотрел на Каратыгина и сказал уже более серьезно: "Ну, попробуй". Каратыгин немедленно встал в позу, наиболее характерную для Николая I, и, обратившись к тут же находившемуся директору императорских театров Гедеонову, голосом, похожим на голос императора, произнес: «Послушай, Гедеонов. Распорядись завтра в 12 часов выдать Каратыгину двойной оклад жалованья за этот месяц». Государь рассмеялся: "Гм… Гм… Недурно играешь". Распрощался и ушел. На другой день в 12 часов Каратыгин получил, конечно, двойной оклад»[1144]1144
  Шаляпин Ф. И. Маска и душа: Мои сорок лет на театрах. М., 1989. С. 163.


[Закрыть]. В другом варианте фигурирует в качестве вознаграждения корзина с шампанским.

Вспоминая о летних непритязательных спектаклях, Р. М. Зотов отмечает, что Николай Павлович был «очень невзыскателен в литературном отношении»[1145]1145
  Зотов Р. М. Записки // ИВ. 1896. Т. 65.


[Закрыть]. В частности, ему нравился водевиль П. Г. Григорьева 2-го «Филатка и Мирошка соперники, или Четыре жениха и одна невеста», который в представлении В. Г. Белинского был синонимом «мещанской» или «слезной» комедии. Право на постановку таких произведений он все же признавал наряду с такими шедеврами, как «Горе от ума» и «Ревизор»[1146]1146
  Белинский В. Г. Русский театр в Петербурге // Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 5. М., 1954.


[Закрыть]. Именно в водевиле «Филатка и Мирошка» «Воротников своею игрою доставлял ему (императору. – А. В.) истинное удовольствие»[1147]1147
  Зотов Р. М. Записки // ИВ. 1896. Т. 65.


[Закрыть]. Впрочем, артист стал попивать и не являться на спектакли. Однажды на Масленице 1836 г. на пьесу с его участием Николай Павлович привез в Александринский театр своих детей. Назревал скандал. Артиста разыскали в одном из трактиров, но он никак не отрезвлялся. Наступил звездный час для А. Е. Мартынова, которого перед тем за год до выпуска хотели исключить из Театрального училища: «Анонс сделали при поднятии занавеса… Царские дети заливались смехом. Государь тоже улыбался. За кулисами стояла тишина… Когда окончилась пьеса, то из царской ложи раздались детские голоса: „Мартынова! Мартынова!“ Публика также кричала: „Мартынова!“»[1148]1148
  Панаева (Головачева) Л. Я. Воспоминания / Вступ. ст., ред. текста и коммент. Корнея Чуковского. М., 1956. С. 47.


[Закрыть] После смерти в 1840 г. А. В. Воротникова молодой артист А. Е. Мартынов стал комиком вместо него.

Ненавистный многим актерам за свой грубый нрав режиссер Н. И. Куликов одно время в письмах к родным вел подробный дневник театральных событий, в которых центральное место уделялось царским подаркам.

Так, 9 февраля 1850 г. он отметил, что в повторный бенефис Н. В. Самойловой император подарил ей фермуар ценой в 1000 руб.[1149]1149
  О царских подарках приводятся сведения в работах Т. Б. Забозлаевой. См., в частности: Забозлаева Т. Б. Русские императоры и Александринский театр – взгляд из-за кулис. СПб., 1997. С. 28.


[Закрыть]

Это было в пятницу, а на другой день, в субботу, ожидалось нечто небывалое. И слово опять Н. И. Куликову: «Сегодня публика готовила сюрприз сестрам Самойловым. Государь, зная это и позволив читать в честь их стихи от публики, приехал сам с Марией Николаевной. И в то время как после первой пьесы ("Окно во втором этаже") вызвали Веру Самойлову и передали ей через капельмейстера диплом с венком и золотым браслетом, украшенным бриллиантами, в середине которого же находился отлично сделанный ее вензель с именем и фамилией, государь с директором послал серьги за вчерашний домашний спектакль. После второй пьесы – "Бедовая девушка" – точно такой же подарок был передан Надежде Самойловой. А в конце спектакля после водевиля "Дедушка в хлопотах", где они обе играли в одинаковых платьях и с браслетами, вызвали их и подарили им огромные венки из живых цветов с их же вензелями и букеты с золотыми ручками и бриллиантовыми кольцами на золотой цепочке…»[1150]1150
  Цит. по: Забозлаева Т. Б. Русские императоры и Александринский театр – взгляд из-за кулис. С. 29.


[Закрыть]

Не забыл Н. И. Куликов упомянуть и о себе в записи от 7 декабря 1850 г.: «Мой бенефис прошел счастливо. Шла моя пьеса "Школа натуральная"… Государь был с наследником и цесаревной: оба сильно хлопали в моей пьесе монологу Григорьева. На другой день бенефиса я получил "царский подарок": перстень с рубином, осыпанный бриллиантам».

В понедельник 15 января 1851 г. он же записал: «Сегодня вечером я был в бенефис Мартынова уже как зритель. Народу было мало. Государь подарил перстень в 715 рублей». А в понедельник, 22 января того же года, добавил: «Бенефис Н. В. Самойловой. Театр был полон. Государь, Государыня, наследник и все великие князья были на бенефисе. Разумеется, она получила подарок». В понедельник 5 февраля добавление о ее сестре Вере Самойловой: «Бенефис В. Самойловой, театр был полон. Государь был недолго и поехал в Большой театр, где танцевали из Варшавы выписанные артисты. Самойловой 2-й подарил драгоценную брошку из рубинов и бриллиантов»[1151]1151
  Цит. по: Забозлаева Т. Б. Русские императоры и Александринский театр – взгляд из-за кулис. С. 30.


[Закрыть].

Зимой 1853 г. в Петербурге заслуженной славой пользовалась трагическая актриса из Франции Рашель (Элиза Рашель Феликс), прославившаяся в трагедиях П. Корнеля, в частности, в роли Федры в одноименной пьесе. Та самая Рашель, по имени которой была названа пудра, вошедшая в историю моды.

Молодая фрейлина А. Ф. Тютчева вспоминала: «16 ноября [1853] Я видела Рашель в драме "Полиевкт", немедленно после которой она декламировала языческую оду "Гораций и Лидия", чтобы показать все разнообразие своего таланта»[1152]1152
  Тютчева А. Ф. Дневники. С. 57.


[Закрыть]. Она выступала, в частности, 8 марта 1854 г. в зале Дворянского собрания на концерте артистов итальянской оперы и декламировала произведения П. Корнеля и Ж. Расина[1153]1153
  Фрадкина Э. А. Зал Дворянского собрания: Заметки о концертной жизни Санкт-Петербурга. СПб., 1994. С. 159.


[Закрыть]. В связи со вступлением Франции в Крымскую войну гвардейские офицеры устроили ей прощальный банкет. Когда один из генералов, осушая бокал с шампанским, сказал, что присутствующие не прощаются, так как скоро поднимут за нее тосты во Франции, Рашель парировала: «Благодарю Вас за пожелание, господа, но Франция не настолько богата, чтобы предлагать шампанское своим военнопленным»[1154]1154
  [Тимирязев В. А.] Петербург накануне Крымской кампании // ИВ. 1902. Т. 89. № 7. С. 244.


[Закрыть]. В начале же ее творческого турне в России, по рассказу М. М. Попова, государь безвозмездно предоставил в ее пользование Михайловский театр. Однако распоряжавшийся труппой брат Рашель, «честный еврей» Феликс, не только назначил тройную цену за билеты, но и выдвинул условие, чтобы в ложе сидело не более 6 зрителей. Через три недели, принимая Рашель в Гатчине, Николай Павлович выразил свое удовлетворение ее выступлением, но, поблагодарив ее за приглашение посетить спектакль в Петербурге, позволил себе иронию, сказав: «Хорошо, но я боюсь бывать, у меня семья большая и я могу быть седьмым!»[1155]1155
  Попов М. М. Мелкие рассказы // PC. 1896. Т. 86. № 5. С. 601.


[Закрыть] Покрасневшая актриса свалила всю вину на брата.

Подводя итоги этим сюжетам, можно сделать вывод: император Николай I был искушенным театралом, профессионально разбиравшимся в тонкостях театрального дела, рассматривая и оценивая спектакли прежде всего исходя из их идейно-политического звучания, проявляя подчас более широкий кругозор, чем театральные критики и цензоры. Не было императора, который больше времени проводил в театре, вникая в его закулисную жизнь, причем не просто ради праздного любопытства. Позднее Ф. И. Шаляпин писал: «Из российских императоров ближе всех к театру стоял Николай I. Он относился к нему уже не как помещик-крепостник, а как магнат и владыка, причем снисходил к актеру величественно и в то же время фамильярно. Он часто проникал через маленькую дверцу на сцену и любил болтать с актерами (преимущественно драматическими), забавляясь остротами своих верноподданных»[1156]1156
  Шаляпин Ф. И. Маска и душа: Мои сорок лет на театрах. М., 1989. Там же.


[Закрыть]. Николай Павлович мог достойно оценить критику, понимал юмор и шутку, ценил игру талантливых артистов, к которым, как правило, благоволил. Наконец, иногда он мог вести себя просто как человек со своими симпатиями и антипатиями. Он мог себе это позволить. Но он не мог лишь забыть о своих обязанностях государя.

Музыкальный театр не был исключением среди театральных пристрастий императорской семьи. Хотя италомания в меньшей степени затронула Николая Павловича, тем не менее, отдавая дань запросам общества, он приказал осенью 1843 г. устроить «отборнейшую оперу», которая могла бы соперничать с парижской. В зале Дворянского собрания стали выступать европейски знаменитые певцы: француженка (дочь испанского певца), певшая по-итальянски, Полина Виардо-Гарсия (как писали тогда, Паулино Виардо Гарция), Джутитта Паста, Джулия Гризи, Джованни Рубини, Антонио Тамбурини, Марио (Сальви) и др.[1157]1157
  Фрадкина Э. А. Зал Дворянского собрания: Заметки о концертной жизни Санкт-Петербурга. СПб., 1994. С. 157.


[Закрыть]

Весной 1843 г. в Санкт-Петербурге становится популярной итальянская опера. В феврале в столице появляется 48-летний итальянский певец (тенор) Джованни Батиста Рубини (1795–1854). И пусть он, по выражению М. А. Корфа в дневнике от 1 марта 1838 г., привез в Россию лишь остатки своего голоса, «его, – как пишет М. А. Корф, – носят на руках в ожидании, пока он запустит свои руки в наши кошельки. Третьего дня он обедает у графини Нессельроде, вчера пел во дворце, сегодня обедает у графини Лаваль и так далее. Дав в Петербурге три публичных концерта, он в половине Поста едет в Москву, потом воротится опять к нам, и здесь составится для него и главнейшее из него несколько представлений итальянских опер»[1158]1158
  Корф М. А. Дневник. Год 1843-й. С. 108–109.


[Закрыть].

К концу 40-х – началу 50-х гг. итальянская опера была в расцвете. Французский дипломат граф Рейзет (Резэ) писал о начале 1853 г.: «Приближение войны не прервало празднеств и балов в Петербурге. Концерты и спектакли следовали один за другим. Марио, Лаблаш, Ронкони, госпожа Виардо были в северной столице. Марио и Ронкони с громадным успехом пели в "Риголетто" в присутствии императора, императрицы и всего двора»[1159]1159
  Цит. по: [Тимирязев В. А.] Петербург накануне Крымской кампании // ИВ. 1902. Т. 89. № 7. С. 242.


[Закрыть]. Интересный штрих в записках графа, характеризующий Николая Павловича: «Император и императрица занимали две ложи, одна над другою. Император следил за сценой с видимым удовольствием и делал дружеские знаки Ронкони. Но когда предупредили его, что императрица уезжает, он тотчас же последовал за нею, не дождавшись окончания»[1160]1160
  Там же.


[Закрыть].

Пение было неотъемлемым элементом придворной музыкальной культуры. Начиная с «хора государевых певчих дьяков» Ивана III (1479) и «певчих дома Его Величества» при Петре I, эта традиция продолжала существовать и в императорской России. С 1730-х гг. в глуховской певческой школе (резиденция гетмана Украины) сложилась определенная система подготовки певчих для придворного хора, который стал первым в России профессиональным хором. С начала 1740-х гг. он назывался «капеллия придворных певчих» или «придворная капелия»; при Екатерине II «певческая капелла» или Императорская придворная певческая капелла. Ее главной задачей как исполнительского коллектива было участие во всех мероприятиях, которые проходили по высочайшей воле.

К концу XVIII в. на церковное пение все больше стало влиять светское вокальное и инструментальное музицирование. Хор стал использоваться в оперных спектаклях и концертах при дворе. Павел I, став императором, прекратил эту практику и, возвысив Д. С. Бортнянского, тем самым начал возрождение русских певческих традиций.

При Павле I по штату 1796 г. в придворном церковном служении участвуют духовники, 4 священника, 3 дьякона, 1 уставщик, 24 певчих, 8 псаломщиков и 2 пономаря[1161]1161
  Чудинова И. А. Придворный певческий хор // Три века Санкт-Петербурга: Энциклопедия: В 3 т. Т. I. Осьмнадцатое столетие. Кн. 2. СПб., 2003. С. 180.


[Закрыть]. С 1779 г. капельмейстером Придворной капеллы был Д. С. Бортнянский с окладом 1000 руб. в год, денежным вознаграждением и экипажем. По штату 1796 г. он стал директором вокальной музыки и управляющим Придворной капеллой. В 1806 г. он дослужился до действительного статского советника. В должности директора капеллы получал от 2000 до 2875 руб. в год[1162]1162
  Порфиръева Л. А. Бортнянский Д. С. // Три века Санкт-Петербурга: Энциклопедия: В 3 т. Т. I. Осьмнадцатое столетие. Кн. 1. СПб., 2003. С. 145–145.


[Закрыть]. В царствование Павла I он купил и перестроил дом на Большой Миллионной улице, много музицировал, был одним из известнейших людей своего времени, скончавшись меньше чем за два месяца до смерти Александра I.

С капеллой при Александре I связано введение своеобразной церковной цензуры. В 1816 г. впервые попытались унифицировать церковное пение. В высочайшем повелении Синоду от 14 февраля 1816 г. указано «в церквах не вводить в употребление тетрадей рукописных, кои отныне строжайше запрещены, но все, что не поется в церквах по нотам, должно быть печатное и состоять из собственных сочинений директора Придворного Певческого хора, действительного статского советника Бортнянского или других известных сочинителей, сочинения которых непременно должны печататься с одобрения директора Придворного Певческого хора»[1163]1163
  Цит. по: Глазунова Н. Н. Придворная певческая капелла // Три века Санкт-Петербурга. Энциклопедия: В 3 т. Т. II. Девятнадцатый век. Кн. 5. П-Р. СПб., 2006. С. 646.


[Закрыть].

В 1826 г. директором Придворной певческой капеллы становится Федор Петрович Львов (1766–1836), тайный советник (1829), состоявший также в должности помощника статс-секретаря Государственного совета (до 1833 г.). Он был поэтом и автором прозаических сочинений в форме «писем». В 1829 г. им был по-новому организован учебный процесс: учащиеся разделены на классы (младший, средний и старший), для каждого из них определены предметы, дни и часы занятий. В случае необходимости, особенно досрочно выпущенным ученикам, по его инициативе стали выдаваться аттестаты, позволявшие найти место на гражданской службе.

Затем его должность директора Певческой капеллы в январе 1837 г. унаследовал свиты ЕИВ генерал-майор, тайный советник Алексей Федорович Львов (1798–1870), автор музыки «русского народного гимна», как он тогда назывался («Боже, Царя храни»; 1833), написанного на слова В. А. Жуковского (несколько строчек А. С. Пушкина).

Награжденный знаком ордена Св. Анны 1-й степени и еще 11 орденами разных стран, он возглавлял капеллу более четырех десятилетий. В отставку по болезни он вышел только в 1861 г. А. Ф. Львов учредил при капелле регентский класс, положил на ноты многие из духовно-музыкальных сочинений, исполнявшихся в придворных церквах (так называемый придворный обиход). Скрипач-виртуоз А. Ф. Львов был любимым композитором Николая I и обучал игре на скрипке его дочерей. Однажды, послушав, как А. Ф. Львов играет на скрипке, Николай Павлович заметил: «Сегодня Львов своей игрой заставил меня войти в самого себя»[1164]1164
  Берс Л. Л. Алексей Федорович Львов как музыкант и композитор // PC. 1900. Т. 102. № 4. С. 150.


[Закрыть]. Выпускник института путей сообщения, восемь лет прослуживший под началом А. А. Аракчеева (что само по себе было подвигом даже в глазах Николая Павловича), ставший затем адъютантом А. X. Бенкендорфа, А. Ф. Львов давно не занимался инженерным делом. Между прочим, увидев построенный им мост в имении А. X. Бенкендорфа Фалль близ Ревеля, император заметил, что Львов построил не мост, а «перекинул через овраг свой легкий смычок»[1165]1165
  Там же. С. 147.


[Закрыть]. Именно А. Ф. Львов стал наставником Николая Павловича по музыкальной части на упоминавшихся вечерних собраниях у императрицы, которые были особенно часты до пожара Зимнего дворца. В письмах к сыну Александру Николаевичу император сообщал о предстоящей свадьбе композитора, а затем о своем присутствии на ней 5 (17) ноября 1838 г. в кавалергардском мундире в качестве посаженного отца[1166]1166
  Переписка цесаревича Александра Николаевича с императором Николаем I. 1838–1839. С. 172.


[Закрыть].

Материальному положению А. Ф. Львова в обществе способствовала удачная женитьба. Он женился на дочери откупщика А. А. Абазы (продавцы водки были тогда одними из самых обеспеченных людей России), которая, как писал М. А. Корф, «возвысила его талант и его положение в свете своим богатством. Теперь у них прекрасный дом в Караванной, со всеми прихотями роскоши и с обширною залою именно для концертов, по всем правилам акустики. Львов, как артист, имеет также свои странности. Зов на его концерты [например] делается не так, как у всех, посредством пригласительных билетов, а просто присылкою программы с означением дня и часа»[1167]1167
  Корф М. Л. Дневник. Год 1843-й. С. 141–142.


[Закрыть].

В 1837–1839 гг. капельмейстером капеллы был создатель русской национальной оперы Михаил Иванович Глинка. В капелле он был не столько дирижером, сколько педагогом[1168]1168
  Васина-Гроссман В. Л. Михаил Иванович Глинка. М., 1982. С. 57.


[Закрыть]. Летом 1838 г. он был отправлен по заданию Николая Павловича в Малороссию для набора певчих. Накануне поездки император подошел к композитору и сказал: «Глинка, я имею к тебе просьбу и, надеюсь, что ты не откажешь мне. Мои певчие известны по всей Европе и, следственно, стоят того, чтобы ты занялся ими. Только прошу, чтобы они не были у тебя итальянцами»[1169]1169
  Глинка М. И. Записки. С. 267.


[Закрыть]. Три месяца М. И. Глинка ездил по Украине, слушая хоры церковных певчих. Поручение было выполнено. Наконец, обученные композитором малолетние певчие в новом обмундировании (они считались на придворной службе, что распространяло как на них, так и на родителей некоторые льготы) были расставлены в Знаменном зале рядом с кабинетом императора для представления. Вот что пишет сам Михаил Иванович: «Я расположил певчих полукругом, сам же стоял посредине в мундире, со шпагой и треугольной шляпой в руке (так угодно было А. Ф. Львову), который тут же присутствовал… Мы знали по прежним примерам, как государь экзаменует вновь набранных певчих, и тщательно приготовились к экзамену. Действительно, император начал с „Спаси Господи люди твоя“, и его величество не успел задать тон, как 19 мальчиков и два баса дружно подхватили и отлично исполнили этот кант. Государь был, видимо, доволен, заставил их еще пропеть, что такое? Не помню. В знак удовольствия его величество поклонился мне весело и шутливо до пояса, отпуская меня. Этим не ограничилось изъявление монаршего благоволения ко мне. Однажды, увидев меня на сцене, государь подошел ко мне и, обняв меня правою рукою, пошел, разговаривая со мною, несколько раз по сцене Большого театра в присутствии многих, находившихся тогда на сцене и, между прочими, министра двора…»[1170]1170
  Там же. С. 281, 182


[Закрыть] В вознаграждение за набор певчих М. И. Глинка получил 1500 руб. асс. Глинка недолго проработал в Капелле. Назревавший скандал в связи с разводом вынудил его покинуть эту должность[1171]1171
  Придворный календарь на 1853 год. – Б. м., б. д. С. 123.


[Закрыть].

С поддержкой Николая Павловича связано и создание М. И. Глинкой русской национальной оперы. Зимой 1835–1836 гг. композитор работал над оперой «Иван Сусанин» с артистами русской оперной труппы (формально она была отделена от драматической 11 декабря 1836 г.). Незадолго до первого представления Николай Павлович поинтересовался у него, доволен ли он «его артистами». Вскоре после этого М. И. Глинка через А. М. Гедеонова получил разрешение посвятить оперу государю императору, одновременно она получила название «Жизнь за царя»[1172]1172
  Глинка М. И. Записки. С. 274.


[Закрыть]. Первое представление состоялось 27 ноября 1836 г., в пятницу. На спектакле присутствовали Николай I, императрица Александра Федоровна с детьми, великая княгиня Елена Павловна, придворное общество, дипломаты, сановники.

В своих воспоминаниях М. И. Глинка пишет: «Успех оперы был совершенный… Меня сейчас после этого позвали в боковую императорскую ложу. Государь первый поблагодарил меня за мою оперу, заметив, что нехорошо, что Сусанина убивают на сцене; я объяснил его величеству, что, не быв на пробе по болезни, я не мог знать, как распорядятся; а что по моей программе во время нападения поляков на Сусанина занавес должно сейчас опустить, смерть же Сусанина высказывается Сиротою в эпилоге»[1173]1173
  Глинка М. И. Записки. С. 274–275.


[Закрыть]. Великие князья и великие княжны также благодарили М. И. Глинку. Вскоре композитору был вручен перстень из топаза, окруженного рядами бриллиантов (стоимостью в 4000 руб. асс.). В декабре 1836 г. Николай Павлович еще дважды, 20 и 27 числа, посещал оперу «Жизнь за царя» в Большом театре[1174]1174
  Кулакова Е. А. Россия в сочинениях маркиза Лондондерри… С. 268.


[Закрыть].

Впрочем, как это почти всегда бывает, мнения разделились, нашлись и суровые критики. Тот же А. И. Храповицкий назвал оперу «вздором и галиматьей», добавив: «Глинка от иностранного отстал, а к русскому не пристал, и вышла чепуха»[1175]1175
  Дневник Александра Ивановича Храповицкого… С. 250.


[Закрыть].

Это был звездный час М. И. Глинки, еще не омраченный началом бракоразводного процесса. Он получил также перстень из рубина, украшенного алмазами, от наследника цесаревича в 1837 г. за музыкальное произведение для бала смоленского дворянства в 1500 руб. асс. (польский с хором). В Великий пост того же 1837 г. после удачного исполнения трио «Не томи, родимый» из оперы М. И. Глинки государь сказал С. А. Танееву: «Глинка – великий мастер; жаль, если при одной опере останется»[1176]1176
  Там же. С. 270.


[Закрыть].

Позднее, 27 ноября 1842 г., состоялась премьера оперы М. И. Глинки «Руслан и Людмила», которая была встречена публикой прохладно, тем более что и исполнители оказались не совсем подходящими. С пятого действия императорская фамилия покинула театр[1177]1177
  Там же. С. 391.


[Закрыть]. Эта опера испугала публику сложностью своего музыкального языка. Однако уже второе представление было удачно, хотя задающий тон в музыкальной критике граф М. Ю. Виельгорский и заявил, что это «ученая музыка»[1178]1178
  Записки графа Михаила Дмитриевича Бутурлина // РА. 1897. Кн. 3. № 11. С. 328.


[Закрыть]. В то же время многие считали, что эта опера удачнее длинной и утомительной оперы «Жизнь за царя».

Поддерживая «итальянцев» (среди них были представители разных национальностей), Николай Павлович не забывал об интересах русской оперы. Он запретил итальянской труппе в бенефис театрального сезона 1848–1849 гг. исполнять «Жизнь за царя» М. И. Глинки, несмотря на то что публика была недовольна неудачным исполнением им русских произведений[1179]1179
  Глинка М. И. Записки. С. 134.


[Закрыть].

Николай Павлович серьезно относился к духовой музыке. Он даже знал об итальянском композиторе XVIII в., чье имя к тому времени уже забылось. Дужезеппе Сарти, будучи капельмейстером при дворе Екатерины II, прославился сочинением не только патетических гимнов и музыки с пиротехническими эффектами и пальбой пушек, как для торжества по случаю взятия Очакова, но и духовными сочинениями. Впрочем, и в основе музыки на взятие Очакова был «Амврозианский гимн» («Тебе Бога хвалим»). По свидетельству графа Д. Н. Толстого, Николай Павлович любил музыку Сарти из произведения «Ныне силы небесныя», кроме ее финала «Аллилуйя», кончавшегося фугою. Случилось так, что осенью 1845 г. в Петербург приехал внук композитора по женской линии, сын капельмейстера при берлинском дворе Муссини, который, в нарушение семейной традиции, стал художником. Он носил какой-то прусский орден и, чтобы представиться Николаю I, нарядился в какой-то малознакомый мундир, кажется, прусской дворцовой стражи. Николай Павлович был любезен и даже распорядился исполнить для него музыку деда на взятие Очакова, кроме, конечно, пушечной пальбы[1180]1180
  Бутурлин М. Д. Записки // РА. 1897. Кн. 3. № 12. С. 532–533.


[Закрыть].