Текст книги "Будни и праздники императорского двора"

«Род закрытого общества»: аничковские балы императрицы

Среди балов неофициальных, но относящихся к балам «большого света» М. А. Корф в своем дневнике от 16 января 1839 г. упоминает балы в «Собственном Его Императорском Величества дворце»: «…Первое место занимают здесь так называемые Аничковские балы, т. е. балы в собственном (Аничковском) дворце Государя, бывающие не в праздничные или торжественные дни, а просто так, когда вздумается повеселиться, раз шесть или более в зиму. Тут приглашения делаются не по званиям и не по степеням государственной службы, а по особенному разбору: зовется именно только большой свет, но и тот не весь; c'est une espece de soeiete (франц. это род закрытого общества. – А. В.) и есть не один министр, который разве что только раз в зиму побывает на Аничковском бале. Кроме нескольких высших придворных чинов, тут все почти одни военные мундиры. Штатские бывают все во фраках, и вообще на таком вечере не более пены, чем в каком-нибудь частном доме. Для петербургского faschionable (франц. модник. – А. В.) высшая радость и слава – d'appartenir a la soeiete d'Anitchoff (франц. быть причастным к Аничковскому обществу. – А. В.). Я никогда еще не был удостоен приглашения на Аничковский бал»[790]790
  Корф М. А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 245.


[Закрыть]. Кстати, на него никогда не приглашали иностранных дипломатов.

Для Александры Федоровны это был родной дом, который она обживала, когда переступила его порог после свадьбы. Описывая события 1818 г., Александра Федоровна вспоминала: «В городе сезон балов начался рано и открылся балом в Аничковском дворце 3 (15) октября в день рождения моего брата, наследного принца. Это было событием для нашего Аничковского дворца, так как это был наш первый прием в Петербурге и меня впервые тогда увидели исполняющей обязанности хозяйки дома!»[791]791
  Александра Федоровна. Из альбомов императрицы Александры Федоровны. С. 157.


[Закрыть]

На аничковские балы приглашали немногим более ста человек. Быть приглашенным считалось особой привелегией. Долли Фикельмон записала 24 октября 1831 г.: «Уже танцевала в Аничковом у Императрицы, а в прошлое воскресенье – в Эрмитаже; эти вечера для меня полны особой прелести и блеска. Потому что на них появляется много военных и дам в прекрасных туалетах»[792]792
  Фикельмон Д. Дневник. С. 186.


[Закрыть]. По свидетельству М. А. Корфа, в Аничковом дворце Николай I имел обыкновение провожать Масленицу: «На прощание с нею в Folle journee (франц. безумный день. – А. В.) завтракали, плясали обедали, и потом опять плясали»[793]793
  Корф М. А. Записки // PC. 1899. Т. 99. С. 8. Цит. по: Скрынников Р. Г. Дуэль Пушкина. С. 142.


[Закрыть]. Этот же термин («безумства») употребила и Долли Фикельмон 19 февраля 1835 г.: «В воскресенье, 17 февраля, состоялся завтрак с танцами в Аничковом по случаю окончания безумств этой зимы. Я была приглашена на утро, Фикельмон (ее муж посол Австрии граф Шарль Луи. – Л. В.) на вечер. Это был еще один чудесный день, украшением которого являлась Императрица… Танцевали весь день с перерывом на обед и на получасовой спектакль – хорошо исполненный французский водевиль. Этот завершающий день танцев – всегда как бы последнее «прощай масленице»[794]794
  Фикельмон Д. Дневник. С. 327.


[Закрыть]. Традиция эта сохранялась и позднее. В дневнике 30 января 1839 г. М. А. Корф мимоходом отметил в череде празднеств «последнее воскресенье folle jourmee для аничковской компании»[795]795
  Корф М. А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 267.


[Закрыть].

Печальную роль аничковские балы сыграли в судьбе Пушкина. После того, как 4 сентября 1831 г. Долли Фикельмон представила Наталью Николаевну императрице, Н. Н. Пушкина все чаще стала появляться при дворе. В обществе начали шушукаться. Пушкин был недоволен и писал своему другу Нащокину 8 января 1832 г.: «На балах пляшет, с государем любезничает… Надобно бабенку к рукам прибрать»[796]796
  Цит. по: Скрынников Р. Г. Дуэль Пушкина. С. 138.


[Закрыть]. Весной 1833 г. мать Пушкина Надежда Осиповна сообщила в письме своей дочери о светских успехах невестки: «…на масляной и всю зиму много веселилась»[797]797
  Там же


[Закрыть]. На балу во дворце Департамента уделов она появилась в костюме жрицы солнца. Все были покорены, и Николай I объявил ее «царицей бала».

17 января 1834 г. Пушкин сделал помету в дневнике о блистательном бале у графа Бобринского. А его мать Надежда Осиповна описала бал в письме к дочери: «…на балу у Бобринского Император танцевал с нею французскую кадриль и за ужином сидел возле нее»[798]798
  Там же. С. 142.


[Закрыть]. 26 января Пушкин записал в дневнике: «В прошедший вторник зван я был в Аничков»[799]799
  Пушкин А. С. [Дневник 1833–1834 гг.] С. 319.


[Закрыть]. Визит не удался, так как А. С. Пушкин прибыл одетым не по бальной форме, принятой в Аничковом дворце (нужно было надеть мундирный фрак). Он оставил Наталью Николаевну танцевать, а сам демонстративно отправился на вечер к С. В. Салтыкову. Будучи принят в привилегированное «аничковское общество», он, как заметил историк Р. Г. Скрынников, пренебрег этикетом. Естественно, Николай I выразил неудовольствие поведением поэта, сказав: «Он мог бы дать себе труд съездить надеть фрак и возвратиться. Попеняйте ему». Графиня Бобринская попыталась исправить впечатление, сказав, что у нового камер-юнкера не были пришиты пуговицы. В тот день монарх обратился к Натали (с дамами он обычно разговаривал по-французски) с нелюбезным замечанием: «Из-за сапог или из-за пуговиц не явился ваш муж последний раз?» (франц.)[800]800
  Цит. по: Скрынников Р. Г. Дуэль Пушкина.


[Закрыть] Пушкин ревновал жену и к Николаю I, и к флигель-адъютанту Сергею Безобразову, отличавшемуся как раз красотой.

Желанными для императора дамами на балах в Аничковом дворце сначала были Бутурлина, Крюденер, Долгорукова, а затем Натали. К началу 1834 г. Наталья Николаевна родила двух детей. Похудела, снова, как выяснилось, была беременна, но продолжала танцевать на последней Масленице. 13 февраля свекровь писала по поводу жены Александра: «Его жена теперь на всех балах, она была в Аничковом. Она много танцует, к счастью для себя, не будучи брюхатой»[801]801
  Там же. С. 143.


[Закрыть]. Последний день Масленицы, 4 марта 1834 г., закончился бедой. «На масленице, – сообщил Пушкин своему приятелю П. В. Нащокину, – танцевали уже два раза в день… жена во дворце. Вдруг смотрю, – с нею делается дурно – увожу ее, и она, приехав домой, выкидывает»[802]802
  Пушкин Л. С. ПСС. [В 16 т.] Т. 15. С. 117. Цит. по: Скрынников Р. Г. Дуэль Пушкина. СПб., 1999. С. 143.


[Закрыть]. Об этом же написала в письме и Надежда Осиповна: «В воскресенье вечером на последнем балу при дворе Натали сделалось дурно после двух туров мазурки; едва успела она удалиться в уборную императрицы, она почувствовала боли такие сильные, что, воротившись домой, выкинула»[803]803
  Цит. по: Скрынников Р. Г. Дуэль Пушкина. С. 143.


[Закрыть]. Флирт Пушкиной с Николаем I продолжался с осени 1833 г. до начала марта 1834 г., и эти ухаживания (ничего не значащие) помогли ей дистанцироваться от других поклонников. «Как это ни странно, – писал Р. Г. Скрынников, – именно ухаживания Николая I сделали положение Натали неуязвимым»[804]804
  Там же. С. 146.


[Закрыть]. Вернувшись в октябре в столицу, она бывала на придворных празднествах, но ухаживания Николая Павловича уже не бросались в глаза. Она снова была в положении и 14 мая 1835 г. родила Григория (которого хотела назвать Николаем). Когда в августе-сентябре 1835 г. за ней стал ухаживать Дантес, то Николаю Павловичу было уже не до Натали. О появлении Н. Н. Пушкиной вновь на бале в Аничковом дворце в начале декабря 1836 г. С. Н. Карамзина сообщила своему брату. Но на этих балах Николай I флиртовал уже с другими дамами.

Как известно, после кончины А. С. Пушкина Николай I не только оплатил огромные долги поэта, но и назначил пенсионы для содержания его вдовы и детей (сыновьям до поступления на службу, дочерям – до замужества).

В 1843 г., в возрасте 31 года, вдова поэта снова появилась на балах в столице, так как нужно было устроить жизнь сестры. Весной 1844 г. Наталья Николаевна была вынуждена вновь обратиться за помощью. За счет казны, судя по документам, долги были погашены, кроме того, Николай I способствовал ее браку с Петром Петровичем Ланским. Знакомый со многими подробностями жизни при дворе, бывший лицейский сокурсник поэта М. А. Корф записал тогда в дневнике 28 мая 1844 г.: «Пушкина принадлежит к числу тех привилегированных молодых женщин, которых государь удостаивает иногда своим посещением. Недель шесть назад он тоже был у нее, и, вследствие этого визита, или только случайно, только Ланской назначен командиром Конногвардейского полка, что, по крайней мере, обеспечивает их существование, поскольку кроме квартиры, дров, экипажа и проч., полк, как говорят, дает тысяч до тридцати годового дохода»[805]805
  Цит. по: Скрынников Р. Г. Дуэль Пушкина. С. 315.


[Закрыть].

Свидание состоялось в середине апреля, 9 мая П. П. Ланской получил новое назначение на должность, а 28 мая было объявлено о помолвке с Пушкиной. Годовой оклад в 30 ООО руб. должен был обеспечить семейную жизнь.

Николай Павлович прислал невесте бриллиантовый фермуар (франц. fermoir от fermer – запирать), украшение из драгоценных камней в виде застежки к драгоценному ожерелью. Но обычным подарком не ограничился. Он лично приехал в Стрельну на крестины вскоре родившейся дочери Александры.

Брак был счастливым.

«Маленький праздник у герцога Ольденбургского»: балы у членов императорской фамилии

Балы у членов императорской фамилии, как правило, были более малочисленными и носили интимный характер. 11 января 1843 г. барон М. А. Корф записал: «Вчера, в воскресенье, был небольшой танцевальный вечер у наследника, не в большой зале, а в золотой комнате, человек на сто. Кроме собственно танцующих тут было очень немного и даже не все министры, так что составилось не более двух карточных столов. Имп[ератри]ца, которая все еще несколько охрипла, явилась в закрытом платье и шали. Государь танцевал сам некоторые танцы и в том числе мазурку с женой нашего Бутурлина, но, кажется, более для того, чтобы с ней сидеть, потому что когда приходила Его очередь, он просто ходил»[806]806
  Корф М. Л. Дневник. Год 1843-й. С. 36


[Закрыть].

И еще три бала в императорской семье зафиксировано у М. А. Корфа за тот же год. Интересно, что после «маленького бала» в Сергиевке у Марии Николаевны (между Петергофом и Ораниенбаумом), состоявшегося в день ее именин 23 июля 1843 г., «в следующую же за тем ночь, в 3 часа она разрешилась сыном. Это первый мужеской потомок во втором колене царственной нашей семьи»[807]807
  Там же. С. 258.


[Закрыть]. Это был Николай Максимилианович Лейхтенбергский. 29 октября состоялся «в Царском Селе, собственно у наследника, небольшой бал, на который приглашено было вместе со всеми живущими да придворными 119 человек»[808]808
  Там же. С. 329.


[Закрыть]. Завершился год обручением Александры Николаевны с принцем Фридрихом Вильгельмом Георгом Адольфом, сыном ландграфа Гессен-Кассельского (Фрицом Гессенским). По этому случаю был дан бал в Зимнем дворце, но, как заметил М. А. Корф, «было мало (не более 20) городских дам», поэтому Александра Федоровна через два дня «сделала выговор обер-церемониймейстеру графу Воронцову»[809]809
  Там же. С. 412.


[Закрыть].

Заметным явлением в жизни императорского Санкт-Петербурга были различные празднества во дворце принца Ольденбургского.

Речь идет о Петре Георгиевиче (1812–1881), сыне Петра-Фридриха-Георга и великой княжны Екатерины Павловны. Герцоги Ольденбургские – младшая линия Голштейн-Готторпского дома: Петр III Федорович (Карл-Петр-Ульрих) (1728–1762); его дядя Георг-Людвиг (умер в 1763 г.); сын Георга-Людвига – Петр-Фридрих-Людвиг – принц-регент (1785) и великий герцог Ольденбургский (1823), в 1781 г. сочетавшийся браком с принцессой Фредерикой Вюртембергской (сестрой великой княгини Марии Федоровны); их сын – Петр-Фридрих-Георг (Георг, принц Голштейн-Ольденбургский, 1784 – 15 декабря 1812 г.) – Тверской, Ярославский и Новгородский генерал-губернатор, главный директор путей сообщения, в 1809 г. вступивший в брак с великой княжной Екатериной Павловной; их сын – Петр Георгиевич.

В 1830 г. блестяще образованный принц Петр Георгиевич был вызван Николаем I из Ольденбурга в Россию, где последний определил своего племянника в Преображенский полк, полковником которого он числился с рождения. Выйдя в отставку в 1834 г. в звании генерал-лейтенанта, он с 1841 г. снова на службе – генерал от инфантерии, главноуправляющий IV Отделением СЕИВК, попечитель Училища правоведения (с 1835 г.), член Совета военно-учебных заведений, член (1836–1842) и председатель (с 1842 г.) департамента гражданских и духовных дел Государственного совета, президент Вольного экономического общества (с 1841 г.), начальник Воспитательного общества благородных девиц (с 1839 г.), сенатор (1834). В 1837 г. он женился на принцессе Терезии Вильгельмине Изабелле Шарлотте, дочери герцога Нассау-Вейльбургского Вильгельма. В 1845 г. супруги получили титул Императорского Высочества. Были известны своей благотворительностью. П. Г. Ольденбургский и его сын Александр Петрович обладали музыкальными способностями. Старшая дочь Александра-Фредерика-Вильгельмина (1838–1900) была замужем за великим князем Николаем Николаевичем-старшим.

В конце 1830 г. Петр Ольденбургский получает в подарок от императора Николая I бывшее владение Бецкого в квартале между Суворовской площадью, Летним садом, Дворцовой набережной и Марсовым полем. Усадьба рассматривалась как состоящая из двух корпусов: первый, северный, выходил на Дворцовую наб., 2; и этот участок был пожалован Бецкому Екатериной II в 1784 г. Второй участок с двухэтажным корпусом, отведенный И. И. Бецкову Управой благочиния, выходил на Миллионную улицу (Миллионная, 1). И. И. Бецкой (1704–1795) – известный деятель XVIII в., внебрачный сын генерал-фельдмаршала И. Ю. Трубецкого и предположительно баронессы Вреде. Он был, в частности, главой Императорской конторы строения домов и садов ее величества, в дальнейшем возглавлял Канцелярию от строений.

Как отмечают авторы книги о герцогах Ольденбургских и их дворцах Э. А. Анненкова и Ю. П. Голиков, Петр Ольденбургский перестраивает дом по своему вкусу: «Вместо висячего сада он устраивает танцевальный зал, в результате чего возник третий этаж, в который были включены объемы башен, ранее стоявших по углам здания. Фасад по Дворцовой набережной остался в прежнем виде, кроме служебного флигеля, надстроенного в два этажа… Галерея, соединявшая два корпуса по Лебяжьей канавке, была надстроена до высоты угловых башен. Работами по перестройке здания и изменению интерьеров руководил В. П. Стасов. Дворец Ольденбургских в течение всего времени владения им этой семьей был одним из блестящих и великолепных не только по своему внешнему и внутреннему убранству, но и по тому обществу, которое собиралось там на многочисленные балы и праздники, устраиваемые радушными хозяевами»[810]810
  Анненкова Э. ЛГоликов Ю. П. Русские Ольденбургские и их дворцы. СПб., 1997 С. 41–42.


[Закрыть].

Это было одно из красивейших мест в Санкт-Петербурге, причем дворец находился рядом с Марсовым полем, где проходили военные смотры и парады. Петр и Терезия Ольденбургские отличались исключительным гостеприимством, в праздничные и юбилейные дни они давали балы, которые посещала и императорская семья. Да и просто после парада Николай Павлович мог зайти к принцу перекусить и пообщаться. Об одном из февральских вечеров у Петра Ольденбургского упомянула в записи 19 февраля 1835 г. Долли Фикельмон: «Вслед за тем маленький праздник у герцога Ольденбургского, декорированный со вкусом, элегантностью, избранное общество, веселость, оживление, одним словом, вечер, где развлекаются даже те, кто приехал в плохом расположении духа»[811]811
  Фикельмон Д. Дневник. С. 325–326.


[Закрыть].

Балы «большого света»: августейшие особы приходят в гости

Бал у княгини Кочубей для царской фамилии 15 января 1839 г., другие балы «большого света» (франц. Le grand monde. – А. В.) послужили поводом для барона М. А. Корфа не только пофилософствовать на этот счет, но и предложить свою классификацию балов в «домах большого круга».

«Нынешний карнавал очень короток, потому что пост начинается уже 6-го февраля. Зато и спешат натанцеваться и вообще навеселиться досыта. Кроме вчерашнего бала и многих ему предшедших, сегодня бал у Бутурлина, хотя не собственно для царской фамилии, но на котором ожидают однако же Государя; послезавтра, в среду, бал прямо уже для царской фамилии у княгини Белосельской, а в четверг все будут на бале Дворянского собрания: элементы, из которых составляются все эти балы большого света, довольно трудно обнять какими-то общими чертами. […] Тут есть и высшие административные персонажи, но не все; некоторые отдаляются от светского шума по летам, другие по привычкам и наклонностям, а другие отдалены самим светом, по какому-то общему, безмолвному, но вместе и безотчетному приговору»[812]812
  Корф М. Л. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 242–243.


[Закрыть].

Сначала барон М. А. Корф анализирует состав «большого света»: «.. в этом кругу есть и богатые и бедные, и знатные и ничтожные, даже такие, о которых удивляешься, как они туда попали, не имея ни связей, ни родства, ни состояния, ни положения в свете. […] Между тем, весь этот круг… состоит из каких-нибудь 200 или много 250-ти человек, считая оба пола, и в этом составе переезжает с одного бала на другой с самыми маленькими и едва заметными изменениями, так что в этом кругу, т. е. в собственно так называемом большом свете, невозможно и подумать дать в один вечер два бала вдруг. Попасть за очаровательную линию мущине можно, кажется, только двумя путями: женитьбою на принадлежащей сюда девушке или служебным помещением… впрочем, довольно редко. Молодые люди, танцоры, попадают легче, но тоже не без труда. Так, например, флигель-адъютанты и кавалергардские офицеры почти все везде, конногвардейских много, прочих полков можно всех назвать наперечет, а некоторых мундиров, например гусарского, уланского и большей части пехотных гвардейских, решительно нигде не видать… Невозможно ни по каким соображениям a priori угадать, кто принадлежит к большому кругу и кто нет»[813]813
  Там же. С. 243–244.


[Закрыть].

После этого автор дневника переходит к классификации балов, где критерием служит не количество приглашенных, а степень близости ко двору. Приведем обширную выдержку из дневника М. А. Корфа:

«В частных домах надобно здесь отличить четыре разряда: 1) те, в которых на балах бывает императорская фамилия; 2) те, в которых бывает только Государь; 3) те, где не бывает ни императрицы, ни Государя, а разве что только в некоторых из них вел. князь Михаил Павлович; наконец; 4) такие дома, до которых большой свет удостаивает спускаться, но которых хозяева сами почти никуда не приглашаются. Но и во всех этих четырех разрядах есть еще подразделения и нюансы, которые я отмечу кратко в нижеследующем исчислении:

Разряд первый

1. Княгиня Кочубей, вдова государствен[ного] канцлера.

2. Вице-канцлер граф Нессельрод.

3. Графиня Разумовская.

Самые чистейшие и эксклюзивные.

4. Обер-церемониймейстер граф Воронцов. Чистый только в небольших вечерах, но на балах для царской фамилии бывает и примесь.

5. Штатс-дама княгиня Белосельская. Еще более примеси. Балы ее чуть ли не самые многолюдные в Петербурге, чему способствует и огромность ее дома.

6. Генерал-адъютант Трубецкой. Почти совсем чистый, но большие балы его года два уже прекратились по расстройству денежных и семейных обязательств.

7. Обер-шенк граф Браницкий – примесь полонизма.

8. Генерал-адъютант Левашов. Почти совсем чистый.

9. Отставной и единственный князь Юсупов. Лучшее и богатейшее помещение, но чтобы наполнить его, необходимо нужно много примеси, и едва ли встречаешь где столько figures qu'on n'a jamais rues (франц. столько лиц, которых нигде больше не увидишь).

Разряд второй

10. Сенатор Бутурлин. Совершенно эксклюзивный, частию и по тесноте дома.

Разряд третий

11. Государственный контролер Хитрово. У него бывает великий князь, но вечера редки. Из примеси бывают разве что только два или три высших чиновника контроля.

12. Обер-гофмейстер Опочинин. Огромный раут 22-го декабря в день рождения жены, где бывает и в. князь. Кроме того, вечера очень редкие, разве иногда в великий пост роуты (рауты. – А. В.).

13. Камер-юнкер Давыдов. Великолепный и блестящий дом, но открытый только с нынешней зимы одним балом, на котором был и князь.

14. Генерал-адъютант Сухозанет. В примеси много таких игроков, которых больше нигде не увидишь.

15. Министр народного просвещения Уваров. Вечера редки, и большею частию немногочисленное общество. Но прежде бывали большие балы, на которые являлся весь высший круг.

16. Статс-секретарь Новосильцев. Маленькие вечера очень часты, но тут всякая всячина. Но несколько лет тому назад был большой бал, на котором собралась вся знать.

17. Егермейстер кн. Щербатов. Прежде бывали большие балы во всем параде. Нынче, со времени выдачи в замужество обеих дочерей, это кончилось.

18. Брат его, отставной генерал-адъютант кн. Щербатов. Года два тому назад был большой бал, совершенно чистый.

19. Камергер князь Голицын, так называемый рябчик. Большие балы с примесью cretty-pletty.

20. Лев Нарышкин, сын покойного обер-гофмейстера и зять обер-шталмей-стера кн. Долгорукова. Нынешнею зимою начались прекрасные и совсем эксклюзивные балы, которые, однако же, после двух раз прекратились смертию отца.

21. Сенатор гр. Гурьев (брат графини Нессельрод). Балов никогда не бывает; но есть определенные дни (нынче вторник), в которые собираются играть в карты и притом одни мущины, потому что жена, урожденная гр. Толстая, больная, нервическая и вообще какая-то мудреная, никогда не является. Общество чистое, с прибавкою только нескольких поляков, потому что Гурьев был прежде киевским генерал-губернатором.

22. Наш председатель князь Васильчиков. Балов никогда не бывает, чего не позволило бы помещение, но в нынешнюю зиму было два вечера. Впрочем, почти одних мущин и для небольшого только круга дам из родных. Общество было совершенно чистое; но все, однако, за исключением множества лиц, даже и таких, которые бывают везде.

Разряд четвертый

23. Этот разряд составляет один только дом армян братьев Лазаревых, которых ввело в моду, с одной стороны, их богатство, а с другой – любовная связь, давно уже остывшая, графа Бенкендорфа с женою одного из них.

Вот подробное и самое полное исчисление всех домов, где веселится и скучает, танцует и играет наш большой свет». Далее Корф делает примечание: «С нынешней зимы к разряду третьему присоединился еще известный богач камергер гр. Кушелев-Безбородко, у которого бывали и постоянные дни, и званые обеды»[814]814
  Корф М. Л. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 244–247.


[Закрыть].

Приведем краткие биографические справки об упомянутых лицах.

Юсупов Борис Николаевич (1794–1849) – князь, действительный статский советник, гофмейстер (1848).

Опочинин Федор Петрович (1779–1852) – действительный тайный советник (1838), обер-гофмейстер.

Орлов-Давыдов Владимир Петрович (1809–1882) – граф, литератор, совестный судья, предводитель дворянства Петербургской губернии, почетный член АН, тайный советник, сын графини Орловой Н. В. и Давыдова П. Л., в 1856 г. получил право на графский титул и двойную фамилию Орлов-Давыдов.

Давыдов Петр Львович (1777–1842) – корнет, впоследствии генерал-майор, тайный советник. Сводный брат Н. Н. Раевского-старшего и родной брат А. Л. и В. Л. Давыдовых, отец графа В. П. Орлова-Давыдова.

Орлова Наталья Владимировна (1782–1819) – графиня, жена Давыдова П. Л., мать графа В. П. Орлова-Давыдова.

Щербатов Сергей Григорьевич (1779–1855) – князь, действительный тайный советник (1834), егермейстер (1830); первый муж А. М. Хилковой.

Щербатов Алексей Григорьевич (1776–1848) – князь, генерал-адъютант, генерал от инфантерии, участник всех наполеоновских войн и польской кампании 1831 г., член Государственного совета (1839), исправляющий должность московского генерал-губернатора (6.6.1843-14.4.1844), московский генерал-губернатор (14.4.1844-6.5.1848), дядя братьев Скарятиных.

Голицын-Рябчик Василий Петрович (1800–1863) – действительный статский советник, камергер.

Нарышкин Лев Кириллович (1809–1855) – сын К. А. Нарышкина (обер-гофмаршала).

К «первому разряду» балы у Кочубеев и Нессельроде отнесены не случайно. Балы Кочубеева были известны в столице. Граф, впоследствии князь (1831), Виктор Павлович Кочубей (1768–1834) был при Александре I одним из членов Негласного комитета, министром внутренних дел (1802–1807, 1819–1823), а в последние годы жизни председателем Государственного совета и Комитета министров (1827–1832).

Долли Фикельмон записала в дневнике 31 января 1830 г.: «Бал у Кочубея, блистательный, оживленный, очень веселый. Зала не очень удобная для танцев, но тем не менее танцевали много и охотнее, чем когда-либо… Я танцевала вальс с Императором, к большому удивлению присутствующих здесь турок. Они выглядят цивилизованней наших дорогих персов. Двое из них говорят по-итальянски, а один довольно хорошо по-французски»[815]815
  Фикельмон Д. Дневник. С. 94.


[Закрыть]. Упомянутые турки и персы – это члены посольств, бывших в Санкт-Петербурге в 1829–1830 гг. Вдова сановника статс-дама княгиня Мария Васильевна Кочубей (1779–1844), урожденная Васильчикова, продолжила традицию балов для «большого света».

Отметила Долли Фикельмон и бал у Кочубеев 21 января 1833 г.[816]816
  Там же.


[Закрыть] Через два дня она записала свои впечатления: «Позавчера я должна была присутствовать у Кочубеев на бале, который они давали для двора. Поехала туда вопреки всякому желанию и в душевном состоянии, мало подходящем для танцев, но под конец отошла и даже развеселилась, поддавшись общему оживлению и возбуждению. Императрица продолжала танцевать даже после четырех утра! Она выглядела свежей, моложавой и красивой, какой я уже давно ее не видела. Мадам Бутурлина целиком во власти весьма нежного почитания, выказываемого ей Императором. В этой хорошенькой и кокетливой особе значительно меньше жеманства, чем в других здешних дамах. Думаю, она способна увлечься искреннее и бескорыстнее, и если она, к своему несчастью, полюбит Императора, то за его личные качества, а не за Императорский титул. В последнее время он очень похорошел. А также помолодел и много танцует. Софи Урусова весьма ощутимо огорчена, но это никого не трогает. Никто никогда и не воображал, что она любила Императора сердцем, а после того, как она продемонстрировала, с какой легкостью смогла влюбиться в Радзивилла, до такой степени лишенного ума и привлекательности, уже абсолютно ничего нельзя было понять в ее чувствах, и всякий интерес к ней пропал. Была оповещена помолвка Александрова с княжной Щербатовой»[817]817
  Там же. С. 249.


[Закрыть].

Через три недели после январского бала Кочубей давал новый бал, запечатленный в записках той же Долли Фикельмон: «8 февраля. В воскресенье по поводу окончания масленицы сумасшедший день у Кочубея – с двух часов дня до часу пополуночи. Послеобеденное время провели прелестно, а вечером просто безумствовали! Появление Императрицы в зале напомнило сказку о феях. Она была еще красивее, чем всегда, истинная роза, и солнечный луч, танцуя, струился над ней, а рядом, опираясь на трость, шагала старая мадам Загряжская, всем видом напоминая тысячелетнюю фею, по крайней мере, Бабу Ягу. Вот и кончился сезон безумного и шумного веселья.

Я сама удивляюсь, с каким нежеланием воспроизвожу события этого периода, но это оттого, что здешнее общество безынтересно; на балах все взоры обращены на Императора и Императрицу, все мысли заняты не празднеством, а их особами, все женщины стараются понравиться Государю, все мужчины – Государыне!.. К счастью, они оба довольно интересны для наблюдения. Я использую любую возможность для своего рода изучения характера Императора. В нем подмечаются поразительные контрасты! Я охотнее поверила бы в какую-нибудь небылицу, чем в возможность сочетания подобного простодушия в манере поведения с таким высокомерием характера! Что же касается Императрицы, я все нежнее привязываюсь к ее душе, такой молодой, чистой, столь беззлобной и женственной! Я ее очень люблю и восхищаюсь ею как одним из прекраснейших небесных созданий!»[818]818
  Фикельмон Д. Дневник. С. 259–260.


[Закрыть]

Дом Кочубея находился на Фонтанке у Цепного моста. На следующий год (1834) В. П. Кочубей скончался. Его дом был куплен у вдовы за 600 тыс. руб. ассигнациями (в нем жил А. X. Бенкендорф), но вдова князя Мария Васильевна иногда продолжала давать балы на съемной квартире. Об одном из них остались заметки М. А. Корфа в дневниковой записи 24 декабря 1838 г.: «20-го числа был дан давно обещанный бал у княгини Кочубей для царской фамилии. Тут присутствовали Государь с государынею, великий князь (великий князь Михаил Павлович. – А. В.) с своею княгинею (великая княгиня Елена Павловна. – А. В.) и нареченная невеста (великая княгиня Мария Николаевна. – А. В.). Княгиня Кочубей живет в квартире, которую занимал покойный гр. Новосильцев, и мне пришлось ужинать в той самой зале, где едва восемь месяцев тому назад лежало его тело на парадном катафалке»[819]819
  Корф М. Л. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 212.


[Закрыть]. Упоминающийся граф (1833) Николай Николаевич Новосильцов (Новосильцев) (1762/1768-1838) – бывший член Негласного комитета (1801–1803), один из «молодых друзей» Александра I, товарищ министра юстиции, главный делегат при правительственном совете в Царстве Польском, председатель Государственного совета и Комитета министров (1832–1836).

Последние годы Новосильцов мало напоминал прежнего «молодого друга» великого князя Александра Павловича. Один из его биографов писал: «… Рано состарившийся от излишеств "Венеры и Бахуса" первый сановник "николаевской России" из своей квартиры в доме принца Ольденбургского на Марсовом поле ежедневно отправлялся в Английский клуб. Это было все, что осталось от его былой англомании и либерализма»[820]820
  ШлионскийЛ. М. Новосильцов Николай Николаевич // Три века Санкт-Петербурга: Энциклопедия: В 3 т. Т. II. Кн. 4. М-О. СПб., 2005. С. 610


[Закрыть]. Таким образом, княгиня Кочубей давала теперь балы в доме герцога Ольденбургского.

Весьма престижными считались балы у Нессельроде. Министр иностранных дел граф Карл (Карл-Роберт) Васильевич Нессельроде (1780–1862), несколько десятилетий возглавлявший внешнеполитическое ведомство, вице-канцлер (1828) и канцлер (1845). Впрочем, балами больше занималась его жена статс-дама Мария Дмитриевна Нессельроде, урожденная графиня Гурьева (1786–1849), дочь министра финансов при Александре I, славившегося своим хлебосольством. Об одном из их балов Долли Фикельмон записала 11 января 1830 г.: «Большой бал у Нессельроде, Императрица – прекраснее, чем когда-либо, и обе с Великой княгиней выглядели дивно – молодые, красивые, веселые, смеющиеся. Император был великолепным. Их Величества держатся на балах, которые посещают, естественно и непринужденно. Императрица с неподражаемой грацией танцует без устали»[821]821
  Фикельмон Д. Дневник.


[Закрыть].

В описании другого бала у Нессельроде 19 февраля 1832 г. Долли Фикельмон рассказывает про бальные страсти, связанные с известным флиртом Николая I с княжной Софьей (Софией) Александровной Урусовой (1804–1889). Это была фрейлина Александры Федоровны (с 1828), фаворитка Николая I с января 1835 г., в дальнейшем – жена князя Леона Людвиговича Радзивилла, поручика Гродненского гусарского полка, флигель-адъютанта, впоследствии генерал-майора.

В тот день Долли Фикельмон записала: «Бал у Нессельроде для Двора. Немногочисленное общество, но вобравшее в себя все самое красивое и элегантное. Этот бал мог бы получиться чудесным, но Императрица была печальной… Бледно-розовое, гладкое и всегда бесстрастное лицо княжны Урусовой оживляется, на нем появляется выражение неописуемой радости лишь тогда, когда она находится рядом со своим Государем-повелителем… Бесспорно, она красива, но насколько благороднее, грациознее красота Императрицы! Дважды во время пупурри[822]822
  Значение не совсем понятно. В классическом варианте попурри (франц. potpourri, букв. – смешанное блюдо) – музыкальная инструментальная пьеса, составленная из популярных мотивов других сочинений. Термин известен с начала XVIII в. Впервые был использован французским издателем музыки Кристофом Баллардом (1641–1715) для выпуска собрания сочинений в 1711 г.


[Закрыть] княжне Софии случалось выбирать меня и Императрицу. И каждый раз я видела, как Государыня краснела, чуть ли не до белков глаз от досады, которую еще не научилась скрывать. Не знаю, как сложится в дальнейшем, и, несомненно, Урусовой даже удастся привлечь на свою сторону часть общества; ей будут льстить, заискивать перед ней, но пока. Я должна отдать справедливость обществу – оно целиком и полностью продемонстрировало живое возмущение этими первыми публичными проявлениями фаворитизма, за что я действительно признательна ему. Во время бала ни одна женщина не подошла к Урусовой, никто не оказывал ей внимания. Ощущалась как бы нарочитая антипатия к ней и, напротив, – все наперебой стремились засвидетельствовать Императрице свое подчеркнутое уважение, почтение и восхищение… Это буржуазное счастье на троне – такое редкое и трогательное зрелище! Будет жаль, если все это погибнет»[823]823
  Фикельмон Д. Дневник. С. 205.


[Закрыть]. На следующий год, 28 января 1833 г., Долли Фикельмон записала кратко: «Позавчера бал у Нессельроде, чрезмерная духота, мало красивых туалетов, но все же танцевали довольно весело»[824]824
  Там же. С. 251.


[Закрыть].