Текст книги "Будни и праздники императорского двора"

К середине 1830-х гг., когда дочери Нессельроде были выданы замуж, балы у вице-канцлера прекратились. Только концерт итальянского тенора Джованни Батисты Рубини смог привлечь в 1843 г. огромное число гостей. Барон М. А. Корф в связи с этим поместил в дневниковой записи 18 марта 1843 г. следующие рассуждения: «Дом Нессельродов лет уже шесть или семь не вмещал в себя такого многочисленного общества. Прежде, когда дочери их были еще девицами, они давали великолепные балы, на которых присутствовала и вся царская фамилия. Но теперь этого нет, хотя дом их – единственный в сем отношении в целом городе – открыт четыре [дня в] неделю всем знакомым или представленным к маленькому двору графини: я говорю графини, потому что граф у себя дома играет довольно второстепенную роль и в 12 часов непременно удаляется, кто бы тут ни был, а бывают все, имеющие только малейшее притязание к составу высшего общества»[825]825
  Корф М. Л. Дневник. Год 1843-й. С. 141.


[Закрыть]. О приеме у Нессельроде 10 сентября 1836 г. оставил воспоминания маркиз Лондондерри. «Ужин, – отметил он, – был прекрасно сервирован и проходил в самой благожелательной атмосфере»[826]826
  Цит по: Кулакова Е. Л. Россия в сочинениях маркиза Лондондерри. С. 240.


[Закрыть]. У Нессельроде подавали самые изысканные вина, включая произведенные в замке Иоганнисберг.

Отнесенные М. А. Корфом к первому разряду балы у Разумовской, так же как и вечера, пользовались известностью. Графиня и статс-дама Мария Григорьевна Разумовская (1772–1865), урожденная княжна Вяземская, во втором браке (с 1802 г.) была за генерал-лейтенантом графом Л. К. Разумовским (1757–1818), сыном гетмана Украины графа К. Г. Разумовского. В дневнике М. А. Корфа 25 ноября 1838 г., в связи с переносом балов из-за нездоровья императрицы, отмечается: «Оттого в пятницу и воскресенье вступили в обыкновенные свои права блестящие вечера графини Разумовской и графини Нессельроде»[827]827
  Корф М. Л. Дневник. Год 1843-й. С. 207.


[Закрыть]. М. А. Корф отметил ее бал 2 февраля 1839 года: «У Разумовской… съехались к завтраку во 2-м часу, потом танцевали при дневном свете, в пять часов обедали и потом опять танцевали до 10-ти. Горько было, я думаю, нашим поблекшим от беспрестанных балов и бессонных ночей красавицам показывать при солнечных лучах свои пожелтелые плечики и спины, которые вечером идут еще кое-как в парад. Государь был на завтраке… уехал. Вернулся и много танцевал»[828]828
  Корф М. А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 499.


[Закрыть].

О балах у Разумовских (1, 7 и 26 января 1837 г.) с восторгом отзывался маркиз Лондондерри.

Традиционно славились балы в доме графа Ивана Илларионовича Воронцова-Дашкова (1790–1854), дипломата, обер-церемониймейстера, члена Государственного совета (с 1834). Двойная фамилия возникла в 1807 г., когда роду Воронцовых была передана фамилия Дашковых из-за пресечения в ней мужского колена. Впоследствии сын Ивана Илларионовича генерал от кавалерии Илларион Иванович (1837–1916) был министром императорского двора при Александре III и в начале царствования Николая II (1881–1897). Долли Фикельмон записала в дневнике 19 февраля 1835 г.: «Великолепный бал у Воронцова, чей дом – самый красивый в Петербурге (ныне Дворцовая наб., 32. – А. В,). Большая заслуга в организации балов принадлежала графине Александре Кирилловне Воронцовой-Дашковой (1818–1856), дочери К. А. и М. Я. Нарышкиных, с мая 1834 жене графа И. И Воронцова-Дашкова (во втором браке за бароном де Пойл и).

Писатель граф В. А Соллогуб также отдал должное этим балам: «Самым блестящим, самым модным и привлекательным домом в Петербурге был в то время дом графа Ивана Воронцова-Дашкова благодаря очаровательности его молодой жены прелестной графини Александры Кирилловны… Каждую зиму Воронцовы давали бал, который двор удостаивал своим посещением. Весь цвет петербургского света приглашался на этот бал, составлявший всегда, так сказать, происшествие светской жизни столицы. В день, или, скорее, в вечер торжества дом-дворец… представлял великолепное зрелище; на каждой ступени роскошной лестницы стояло по два ливрейных лакея: внизу в белых кафтанах – ливрея Дашковых, на второй половине лестницы в красных кафтанах – ливрея Воронцовых. К десяти часам все съезжались и размещались в ожидании высоких гостей в двух первых залах. Когда приходила весть, что государь и императрица выехали из дворца, мажордом Воронцова – итальянец, кажется, звали его Риччи (его знал весь Петербург) – в черном бархатном фраке, коротких бархатных панталонах, чулках и башмаках, со шпагой сбоку и треуголкой под локтем, проворно спускался с лестницы и становился в сопровождении двух дворецких у подъезда; граф Воронцов помещался на первой ступени лестницы, графиня ожидала на первой площадке. Императрица, опираясь на локоть графа Воронцова, поднималась на лестницу. Государь следовал за нею… Ужин императрице сервировался на отдельном небольшом столе на посуде из чистого золота…»[829]829
  Цит. по: Фикельмон Д. Дневник. М., 1999. Примеч. С. 696–697.


[Закрыть]

Известно, что 23 января 1837 г. Николай I посетил бал у графа И. И. Воронцова-Дашкова. Тогда же, за 4 дня до дуэли, на нем был и А. С. Пушкин. В январе 1843 г. один из балов у Воронцовых-Дашковых отметил барон М. А. Корф[830]830
  Корф М. Л. Дневник. Год 1843-й. С. 37.


[Закрыть]. Он же в дневниковой записи 13 февраля того же года заметил: «Вчера был бал для имп[ератри]цы у графа Воронцова. Вот уже третий, на котором она присутствует в нынешнем карнавале»[831]831
  Там же. С. 87.


[Закрыть]. 30 декабря того же года у него состоялся новогодний бал, по поводу которого барон М. А. Корф записал: «Вчера был первый в нынешнюю зиму бал графа Воронцова, на котором предполагалось присутствие Государя, но, как за несколько лишь перед тем часов вернулся из Дармштадта наследник, то Государь не приехал… были великий князь Михаил Павлович и оба жениха»[832]832
  Там же. С. 423.


[Закрыть].

Сравнивая балы И. И. Воронцова-Дашкова с балами богача Б. Н. Юсупова, тот же В. А. Соллогуб писал: «Бал у князя Юсупова, который по своему огромному богатству занимал видное положение в свете, отличались великолепием, но не имели того оттенка щегольства и барства, которым отличались приемы Воронцова-Дашкова… Каждую зиму Воронцовы давали бал, который двор удостаивал своим посещением. Весь цвет петербургского света приглашался на этот бал, составлявший всегда событие в жизни столицы» [833]833
  Цит. по: Жерихина Е. И. Балы // Три века Санкт-Петербурга: Энциклопедия: В 3 т. Т. II. СПб., 2003. С. 232.


[Закрыть].

Дома (два дома) Белосельских-Белозерских были известными и популярными. Один из балов описан в дневниковой записи Долли Фикельмон 12 февраля 1832 г.: «Молодая княгиня Белосельская 9 февраля дала чудесный бал, который почтили своим присутствием Император с Императрицей. Часть дома только что заново обустроена, но большая зала и галерея для танцев остались такими, какими были сорок лет назад. Этот дворец так отличается от всего, с чем свыкся взор. Высокая и просторная галерея, покрытая позолотой, украшенная картинами, антиками, роскошной мебелью, полна старинного величия, какого не сыщешь в Петербурге, где все, как правило, новое, роскошное и имеет современный вид. Старый князь отличался изысканным вкусом… Почти все свое состояние он вкладывал в произведения искусства… Их вечер напомнил мне Италию, где все дышит стариной и каждая вещь возвращает в прошлое… Могу считать себя архиаристократкой!

Но Великие Князья большие враги либерализма, отнюдь не являются таковыми, ибо ничто не вызывает у них более неприятного чувства, чем подобный вид. Великий Князь Михаил нашел его смешным, и его даже не на шутку возмутило, что столовая княгини Белосельской украшена княжеским гербом»[834]834
  Фикельмон Д. Дневник. С. 198.


[Закрыть].

Публикаторы дневника Долли Фикельмон в примечании к этому сюжету допустили неточность, атрибутировав описываемый дом как дворец Белосельских-Белозерских на Невском проспекте (№ 41), который с 1884 г. назывался также Сергиевским после того, как перешел во владение великого князя Сергея Александровича (1857–1905), четвертого сына Александра II. Этот дом на углу Невского проспекта и набережной Фонтанки был построен по проекту архитектора Демерцова в 1800 г. и после пожара 1845 г. капитально перестроен А. И. Штакеншнейдером в 1845–1846 гг. На самом же деле в описании Долли Фикельмон речь идет совсем о другом, находящимся неподалеку, доме. После свадьбы Э. А. Белосельского-Белозерского с Еленой Павловной Бибиковой, падчерицей графа Бенкендорфа, для него был приобретен дом на другой стороне Фонтанки (адрес: наб. Фонтанки, д. 7 – Караванная ул., д. 4). Этот дом был частично перестроен в 1836 г. А. К. Кавосом, а в 1841 г. – А. И. Штакеншнейдером, несколько изменившим строго классицистический облик главных корпусов ренессансными мотивами[835]835
  Подробнее см.: Будрило А. В. Белосельских-Белозерских дома // Три века Санкт-Петербурга: Энциклопедия: В 3 т. Т. II. Кн. первая. A-В. СПб., 2003. С. 275–276.


[Закрыть].

Упомянутые М. А. Корфом под № 7 балы «для государя» у обер-шенка (1838) и сенатора графа Владислава (Сладислава) Ксаверьевича Браницкого (1782–1843), с «примесью полонизма», на некоторое время прервались в 1838–1839 гг. в связи с кончиной матери и его отъездом на зиму за границу[836]836
  Корф М. Л. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 169.


[Закрыть].

Следующий за ним по нумерации М. А. Корфа «почти совсем чистый» бал у генерала от кавалерии (1833), генерал-адъютанта графа Василия Васильевича Левашова (1783–1848), недолгое время перед кончиной от холеры председателя Государственного совета и Комитета министров (1847–1848), имел свою изюминку.

Дневник барона М. А. Корфа позволяет представить балы у Левашова. Один из них состоялся 1 декабря 1838 г.: «Трудно выдумать что-то новое. Но у графа Левашова есть нечто чудесное, принадлежащее, впрочем, не столько к балу, сколько к дому: это огромная, бесконечная оранжерея, примыкающая к бальным залам, с усыпанными красным песком дорожками, освещенная тысячью кинкеток, которых огонь отражается на апельсиновых и лимонных деревьях. Кому надоест шум и жара бала, тот может искать тут отдыха и уединения и, когда на дворе трещит мороз, наслаждаться всеми прелестями цветущего лета. На обоих балах был только великий князь Михаил Павл[ович]. Новость нынешней зимы состоит в еще в том, что на всех званых вечерах все кавалеры являются опять в белых галстуках»[837]837
  Там же. С. 207.


[Закрыть]. Упомянутые кинкетки – это усовершенствованный тип масляной лампы на основе лампы А. Аргана, но с ламповым стеклом, изобретенным молодым аптекарем Кинкэ, который поместил резервуар с маслом, соединенный трубкой с лампой, на уровне горелки. Кинкэ начал производство настенных и настольных ламп, ставших известными под обиходным названием «кенкетов» или «кинкеток». Не прошло и двух месяцев после описываемого бала, и М. А. Корф отметил еще один бал у Левашова, 24 января 1839 г., назначенный для царской фамилии[838]838
  Там же. С. 154.


[Закрыть]. Практически эти балы были ежегодными, и в дневнике М. А. Корфа за 1843 г. упоминается еще один бал у Левашова, состоявшийся 2 февраля. Это дало повод рассказать о некоторых изменениях в порядке этих балов. «Бал у графа Левашова был прелестным, как бывают все его балы, но только утомительно длинен. На другие балы съезжаются к 11-ти часам, и мы, не танцующие, разъезжаемся в час или немногим чем позже; а здесь, по случаю приезда имп[еатри]цы, все были званы к половине 9-го и съехались к 9-ти, а разъехались, так как этикет запрещает удаляться прежде имп[ератри]цы, все-таки в час.

…Прежний его список включал в себя 400 человек. А теперь он замарал из них 180… На бале у Левашова сверх имп[ератор]ской четы, были тоже обе великие княжны, цесаревна, наследник и вел[икий] князь Михаил Щавлович]. Все оставались до самого конца. Хозяин казался совершенно счастливым. Государь и наследник были оба в лейб-гусарском мундире, том самом, который носит и Левашов»[839]839
  Корф М. Л. Дневник. Год 1843-й. С. 75.


[Закрыть].

Последним в первом разряде М. А. Корф называет балы у Юсупова. Речь идет о действительном статском советнике и гофмейстере князе Борисе Николаевиче Юсупове (1794–1849), сыне Николая Борисовича Юсупова (1750–1831), дипломата и сенатора. Это его отец был верховным маршалом при коронации Николая I (третий раз возглавлял подобный церемониал) и давал роскошный бал в Архангельском 12 сентября 1826 г. для императорской четы.

Хорошо известный петербуржцам Юсуповский дворец (наб. Мойки, 94) был надстроен и расширен в 1760-х гг. (архитектор Ж. Б. Валлен-Деламот). В 1830-х гг. к дому был пристроен флигель с большим Белоколонным залом с коринфской колоннадой (архитектор А. А. Михайлов 2-й) и переделана анфилада парадных комнат (Красная и Синяя гостиные). Бал у Б. Н. Юсупова упомянут М. А. Корфом и в январе 1843 г.[840]840
  Там же. С. 37.


[Закрыть] На балах блистала его супруга Зинаида Ивановна Юсупова (1809–1893) (во втором браке за офицером Шарлем де Шаво, которому купила два титула: графа Шаво и маркиза де Сера). Долли Фикельмон в дневниковой записи 30 января 1835 г. особо отметила ее вынужденное отсутствие: «Этой зимой в свете меньше красивых женщин; многие в трауре, другие – после или накануне родов. Несчастный случай отнял у танцующих княгиню Юсупову, истинную сильфиду балов. Минувшей осенью, в Москве, она упала с дрожек и сломала себе бедро, теперь передвигается на костылях и, как считают, едва ли оправится полностью. Эта молодая женщина, впрочем, чересчур пустая и эфемерная, мужественно и не унывая переносит свое горестное состояние»[841]841
  Фикельмон Д. Дневник. С. 324.


[Закрыть].

Балы во дворце Юсуповых продолжались и после этого несчастного случая. На балу во дворце Б. Н. Юсупова, состоявшемся 26 февраля 1837 г., среди самых прелестных женщин выделялась супруга князя Павла Николаевича Демидова (брата Анатолия, имевшего титул князя Сан-Донато) Аврора Карловна. Одна из мемуаристок, тогда молодая дочь известного медальера и вице-президента Академии художеств графа Федора Толстого М. Ф. Толстая (Каменская), только начавшая выезжать на балы, пишет: «На этом бале она обратила на себя внимание всех оригинальностью своего наряда: неизвестно почему, вероятно, par esprit de contredictio (франц. из чувства противоречия. – А. В), при ее баснословном богатстве она явилась на этот блистательный бал в самом простеньком белом, креповом платьице, без всяких украшений и только на шею повесила себе на тоненькой черной бархотке a l'enfant) (франц. по-детски. – А. В.) бриллиантовый крест всего из пяти камней. По поводу этого креста тут же на бале ходил анекдот: рассказывали, что государь Николай Павлович, взглянув на ее простенький костюм, со смехом сказал ей: – «Aurora, comme c'est simple, et comme cela coute peu!» (франц. Аврора, как это просто и как это стоит дешево! – А. В)»[842]842
  Каменская М. Ф. Воспоминания // Каменская М. Ф. Воспоминания / Подгот. текста, сост., вступ. ст. и коммент. В. Боковой. М., 1991. С. 252. См. также примечание на с. 360.


[Закрыть]. Не понимавшей тогда, в чем дело, девушке объяснили, что за каждый камушек можно купить дом, то есть целый квартал висел на шее красавицы.

Среди балов «второго разряда» в списке М. А. Корфа (под № 10) единственно значится бал у сенатора Бутурлина «эксклюзивном, частию и по тесноте дома». Дмитрий Петрович Бутурлин (1790–1849) – бывший генерал, затем действительный тайный советник (1846), директор Императорской Публичной библиотеки (с 1843), со 2 апреля 1848 г. председатель секретного (Бутурлинского) Комитета для надзора за цензурой и печатью, член Государственного совета (декабрь 1840); сенатор; военный историк.

В. Садовников. Благотворительный базар в зале Юсуповского дворца. 1852–1854 гг.

В «большом свете» блистала его жена – «светская львица» и статс-дама (1854) Елизавета Михайловна, урожденная Комбурлей (1805–1859), одна из претенденток на роль фаворитки Николая I. Долли Фикельмон оставила следующую зарисовку бала у Бутурлиных в феврале 1835 г.: «В вихре всех этих празднеств – маленький бал у Бутурлиных, довольно унылый, не бал, а пустой звук, который, по-моему, может доставить удовольствие лишь влюбленным, а таких совсем немного среди здешнего общества»[843]843
  Фикельмон Д. Дневник. С. 326.


[Закрыть]. Писатель В. А. Соллогуб рассказал в своих воспоминаниях о бале у Бутурлиных зимой 1835–1836 гг. Тогда он разговаривал на нем с Н. Н. Пушкиной. Бал у сенатора Д. П. Бутурлина 28 ноября 1838 г. отметил барон М. А. Корф[844]844
  Корф М. Л. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 207.


[Закрыть]. Он же заметил характерную черту хозяина: «Бутурлин и его понедельники: доктринер – в понедельник никуда – ждет гостей. Хотя и одного»[845]845
  Там же. С. 261.


[Закрыть].

Николай Павлович частенько посещал балы в доме Бутурлиных, в частности, уже упоминался бал 15 января 1839 г., имя Елизаветы Михайловны упоминается и в переписке императора. В дневниковой записи 10 марта 1845 г. А. О. Россет-Смирнова, ревниво присматриваясь к окружающим императора дамам, вспомнила зимний сезон 1838 г., когда она только что вернулась после трехлетнего отсутствия из Парижа: «Однажды в конце бала, когда пара за парою быстро и весело скользили в мазурке, усталые, мы присели в уголке за камином с бар. Крюднер; она была в белом платье, зеленые листья обвивали ее белокурые локоны; она была блистательно хороша, но не весела. Наискось в дверях стоял царь с Е. М. Бутурлиной, которая беспечной своей веселостью более, чем простотой, всех привлекала, и, казалось, с ней живо говорил; она играла веером, смеялась иногда и показывала ряд прекрасных белых своих жемчугов… Я сказала m-me Krudner: «Вы ужинали, но последние почести сегодня для нее». – «Это странный человек, – сказала та, – нужно, однако, чтобы у этого был какой-нибудь результат, с ним никогда конца не бывает, у него на это нет мужества; он придает странное значение верности. Все эти маневры с ней ничего не доказывают»»[846]846
  Смирнова-Россет Л. О. Дневник. Воспоминания. С. 9.


[Закрыть].

К «третьему разряду» балов в списке М. А. Корфа отнесены балы под номерами с 11-го до 22-го.

Их открывает бал у государственного контролера (с 6.12.1830), действительного статского советника и камергера Алексея Захаровича Хитрово (1775/1776-1854). У него, как отмечал М. А. Корф, бывает великий князь Михаил Павлович.

В. Садовников. Зимний сад Юсуповского дворца. 1852 г.

Балы и танцевальные вечера у Хитрово отмечены и в дневнике Долли Фикельмон. Так, в апреле 1833 г.: «14-го бал у контролера Хитрово — прелестный, весьма оживленный для конца сезона»[847]847
  Фикельмон Д. Дневник. С. 269.


[Закрыть]. И в другой записи, датированной 16 мая 1834 г., отмечен «танцевальный вечер» «у контролера Хитрово, который умеет придавать элегантность своим вечерам, хотя ни он сам, ни его жена не блещут ею»[848]848
  Там же. С. 321.


[Закрыть].

Главное управление ревизии государственных счетов (в 1836 г. переименованное в Государственный контроль), учрежденное высочайшим манифестом 28 января 1811 г. как центральное ведомство финансового контроля Российской империи, в 1827 г. разместилось рядом с центральными площадями на наб. р. Мойки, 74. Дом, купленный у купца Шмидта, был перестроен для канцелярии Государственного контроля И. И. Шарлеманем. Во главе этого учреждения находился государственный контролер, пользовавшийся всеми правами министра. До этого учреждение снимало наемные квартиры. В числе его адресов – дом тайной советницы Е. М. Олениной, супруги директора Публичной библиотеки, на наб. Фонтанки, д. 101. В одном из помещений третьего этажа дома на Мойке А. 3. Хитрово в 1832 г. освятил домовую церковь во имя иконы Божией Матери Ахтырской. Перед этим она была перенесена из его дома на Большой Морской улице. Ведомство Государственного контроля использовало в разное время и другие дома[849]849
  Правительственные здания // Три века Санкт-Петербурга: Энциклопедия: В 3 т. С. 586.


[Закрыть].

Упоминающийся шталмейстер Федор Петрович Опочинин при всей его внешней скромности был вхож в царскую семью и часто упоминается в разных придворных мероприятиях.

В доме упомянутого ранее камер-юнкера Владимира Петровича Давыдова балы начались только с 1839 г.

На вечерах генерала от артиллерии Ивана Онуфреевича Сухозанета (1788–1861) в основном играли в карты. Он был директором Императорской Военной академии (1832–1854) и главным директором Пажеского и всех сухопутных корпусов (с сентября 1832 г.).

Под номером 15 М. А. Корфом были упомянуты прежде большие балы у министра народного просвещения (с 1 марта 1832 г. товарищ министра, с 21 марта 1833 г. управляющий министерством, министр с 1834 г. по 20 октября 1849 г.) Сергея Семеновича Уварова (1786–1855).

Отдельного комментария (в этом «разряде») заслуживают балы в доме Нарышкиных. Упомянутый Лев Кириллович Нарышкин (1809–1855) – сын обер-гофмаршала Кирилла Александровича (1786–1838), племянник известного обер-егермейстера Дмитрия Львовича Нарышкина (1758–1838), одного из богатейших вельмож екатерининской эпохи, женатого на «светской львице» польке Марии Антоновне М. А. Святополк-Четвертинской (фаворитке Александра I) и приобретшего репутацию рогоносца. Дворец Нарышкиных (наб. Фонтанки, 21) строили по частям. Левая часть предположительно сооружена Дж. Кваренги в 1790-х гг. в стиле классицизма для графа Н. И. Воронцова. В 1799 г. дом был куплен Д. Л. Нарышкиным. В 1821–1822 гг. справа к дому был пристроен флигель (предположительно К. И. Росси) в стиле классицизма. Балы и концерты в зале Нарышкина были известны на весь Петербург, их удостаивали посещением члены императорской фамилии. После кончины хозяина в 1838 г. дворец перешел к его племяннику Л. А. Нарышкину, а затем в 1844 г. к дочери последнего Софье Львовне (1829–1894) в качестве приданого к ее свадьбе с графом Петром Павловичем Шуваловым (1819–1900). Так дворец приобрел второе название – Шуваловский. Потом он принадлежал их сыну и его вдове[850]850
  Кружное Ю. Н. Нарышкины. Дома Нарышкиных // Три века Санкт-Петербурга: Энциклопедия: В 3 т. Т. 2. Кн. 4. М-О. С. 437.


[Закрыть].

В памяти современников остался роскошный бал в этом доме еще при Дмитрии Львовиче Нарышкине в 1834 г. в честь присяги и совершеннолетия цесаревича Александра Николаевича. Вот что записала в своем дневнике 29 апреля 1834 г. Долли Фикельмон: «Неделю спустя после церемонии присяги Наследника Дворянство устроило в его честь прекрасное и величавое торжество. Местом его проведения был избран дворец Нарышкина, у которого самая большая зала. Эта зала и еще одна – специально благоустроенные для ужина – были украшены роскошно и с большим вкусом. Присутствовало 1500 человек, все дамы были в стилизованных русских костюмах – золотое и серебряное шитье на них заменено цветами, что должно символизировать праздник весны. Так, к примеру, кокошники у замужних дам были убраны белыми цветами, а у девиц – розовыми… Чтобы праздник стал всеобщим – и народным, и вместе с тем аристократическим – набережная напротив дворца Нарышкина была богато и красиво иллюминирована, а Фонтанка усеяна лодками, красочно освещенными разноцветными шкаликами, с певцами, исполнявшими весь вечер самые лучшие народные песни. Погода стояла великолепная, и оба берега реки до самого рассвета были запружены народом. Одну из прелестнейшей вещей этого торжества представлял будуар, приготовленный для Императрицы графом Витгенштейном. Он утопал в роскошных, поистине сказочных цветах. В разгар всех этих развлечений юный Великий Князь был сражен большим горем – ему сообщили о смерти Мердера»[851]851
  Фикельмон Д. Дневник. С. 300.


[Закрыть].

Через два года после кончины К. А. Нарышкина М. А. Корф впервые говорит о бале у «молодого Нарышкина» – упоминавшегося Льва Кирилловича. Он продолжил традицию балов у Нарышкиных. Барон М. А. Корф записал в своем дневнике 22 октября 1838 г.: «Открытие балов в большом свете началось нынче с такого дома, где их прежде не бывало, именно с молодого Нарышкина, лица, самого по себе еще ничего не значащего в светской иерархии, но к которому все ездят потому, что он – сын обер-гофмейстера и женат на дочери обер-шталмейстера кн. Долгорукова, а притом богат, живет славно и дает вечера, когда нет их еще нигде в городе… Вчера собрали нас туда в первый раз, и были почти все, кто обыкновенно бывает на вечерах большого света, в том числе и весь дипломатический корпус. В понятиях этого "большого света" замараться было не об кого, потому что никакой "примески" тут не являлось»[852]852
  Корф М. А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 169.


[Закрыть].

У члена Государственного совета графа Александра Дмитриевича Гурьева (1786–1865), брата графини Нессельроде, в основном были не балы, а карточные игры, и, как исключение, в дневнике М. А. Корфа за 20 декабря 1839 г.: «Вчера был прекрасный бал у нашего графа Гурьева, вещь, не бывавшая уже многие годы. Мы собираемся там по вторникам одни, впрочем, мущины играют в вист (карты), но танцев и вообще собрания дам там не бывает почти никогда…»[853]853
  Там же. С. 489.


[Закрыть]

Последним в четвертом «разряде» указан единственный дом семьи Лазаревых, который бомонд посещал, но не приглашал с ответными визитами. Так, 2 января 1839 г. М. А. Корф записал: «На днях был великолепный бал у известных богачей Лазаревых, бал, на котором собрана была вся административная и дипломатическая знать и все пресловутости модного света, вообще едва ли не блистательнейший во всю нынешнюю зиму. Дом их введен в почет гр. Бенкендорфом, который имел некогда интригу с женой одного из них и для которого все к ним ездили, а теперь оно сохранилось уже по преданию и обычаю. Впрочем, балы Лазаревых почти то же, что обеды Гурьева: все у них, а они ни у кого или почти ни у кого»[854]854
  Там же. С. 224.


[Закрыть]. В конце года барон М. А. Корф отметил еще один их бал: «8 декабря. Вчера был большой и по обыкновению прекрасный бал у Лазаревых, на котором присутствовала вся знать, чтобы других посмотреть и себя показать, но, конечно уже не для хозяев, которым все изъявляли свою благодарность, тоже, по обыкновению, – насмешками..»[855]855
  Там же. С. 495.


[Закрыть] Тем не менее балы у Лазаревых продолжались. В дневнике за 1843 г. тот же Корф писал о предстоящем у Лазаревых бале 12 января 1843 г.[856]856
  Корф М. Л. Дневник. Год 1843-й. С. 36.


[Закрыть], а после бала отметил укрепление позиций Лазаревых в свете: «13 января. Вчера был прекрасный, по обыкновению, бал у Лазаревых… Великий князь Михаил Павлович бывает там всякий раз… Наследник (Александр Николаевич. – А. В.), которого хозяева зовут уже два года, приехал вчера впервые и пробыл два часа»[857]857
  Там же. С. 38.


[Закрыть].

Отметим дополнительно еще несколько престижных домов, где давались балы для «большого света». В первой трети XIX в. славились балы у Потоцких. Генерал-адъютант граф Станислав Станиславович Потоцкий (скончался в 1831 г.) – обер-церемониймейстер двора (с 1826 г.), сенатор. Его супруга Екатерина Ксаверьевна, урожденная графиня Браницкая (1792–1880), была в первом браке за Константином Сангушко. Долли Фикельмон описала один из этих балов, состоявшийся 12 января 1830 г.: «Большой бал у Станислава Потоцкого. Чудесные покои, элегантные, обставленные со вкусом. Готический обеденный зал в самом изысканном стиле; все богато, роскошно, все в изобилии, но сам бал получился невеселым. Было очень душно, и гости танцевали без особого желания. Император и императрица очаровательны; однако их присутствие не прибавляет веселья. Все взгляды, все внимание присутствующих направлены на них. Каждый стремится произвести впечатление, боится не понравиться, дамы чересчур кичатся своими драгоценностями, мужчины тушуются. На балах блистает красотой мадам Пашкова, урожденная Баранова. Высокая, прекрасно сложена, движения грациозны и благородны. Мадам Завадовская (Елена Михайловна Завадовская, жена графа В. П. Завадовского. – Л. В.) чрезмерно поглощена присутствием Императора, и это на многих производит тягостное впечатление. <…> В нынешний сезон фаворитами общества являются два молодых поляка. Князь Сапега, брат княгини Чарторыйской (Анна Чарторыйская, супруга Адама Чарторыйского. – Л. В.), хорошо разговаривает и танцует чудесно. У Ленского, его партнера по успеху, более тонкое и красивое лицо… Императрица часто танцует с ними. Супруга английского посла (Мэри Ребекка Хейтсбери. – Л. В.) довольно неприятна в обществе, она не смогла вписаться в него – ее находят скучной. Ко всему прочему, здешний свет не очень милосерден – как только было подмечено, что Двор пренебрегает ею, все дамы отвернулись от нее и избегают ее довольно смешным и шокирующим манером»[858]858
  Корф М. Л. Дневник. Год 1843-й. С. 88–89.


[Закрыть]. Через два года, когда графа Станислава Потоцкого уже не было в живых, Долли Фикельмон 6 февраля 1832 г. записала: «4-го Потоцкие устроили для нас чудесный маленький бал»[859]859
  Фикельмон Д. Дневник. С. 197.


[Закрыть].

В 1831–1832 гг. в дневнике Долли Фикельмон отмечены и три бала у Лавалей[860]860
  Там же. С. 96, 181, 242.


[Закрыть]. А 11 февраля 1843 г. барон М. А. Корф записал: «Вчера имп[ератри]ца с цесаревною и обеими вел[икими] княжнами в первый раз была на бале у Лавалей, которые от этого с ума сходят от радости. Бал был огромный и – прекрасный. Разослано было до 450-ти приглашений, и, хотя в бальной зале довольно теснились, однако в прочих комнатах, при обширности дома, циркулировали очень свободно. Ужинная зала и кабинет императрицы были убраны превосходно, а все прочие комнаты освежены и подновлены и частию вновь обмеблированы, так что бал этот, как считают, обошелся им до 30 т[ысяч] р[ублей] ассигнациями]. Приемы слепого хозяина были довольно забавны…»[861]861
  Корф М. Л. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 83–84.


[Закрыть] Слепой хозяин, встречая гостей, делал вид, что их узнает и под руку с императрицей ходил по залам с коллекциями античных древностей и по памяти рассказывал о них.

27 июля 1834 г. Алексей Федорович Орлов давал бал в своей новой загородной усадьбе в Стрельне, в связи с чем «принимал у себя весь Двор и избранную часть общества»[862]862
  Там же. С. 313.


[Закрыть].

Кроме частных великосветских балов были и балы общие для дворянства, которые проходили в здании Дворянского собрания (архитектор П. Жако по проекту К. И. Росси, 1834–1839), входящего в архитектурный ансамбль Михайловской площади (площадь Искусств), где ныне располагается Филармония. Так, за 1843 г. М. А. Корф трижды упомянул балы в Дворянском собрании, состоявшиеся 25 января, 18 февраля (бал и маскарад) и 20 декабря[863]863
  Корф М. Л. Дневник. Год 1843-й. С. 66, 92, 395.


[Закрыть]. 20 декабря 1843 г. он записал в своем дневнике: «Сегодня в зале дворянского собрания бал в пользу школ женского Патриотического общества, в присутствии всей царской фамилии»[864]864
  Там же. С. 395.


[Закрыть]. К середине XIX в. в Дворянском собрании ежегодно бывало шесть «непременных» балов и «экстраординарные» балы. Каждый постоянный член Дворянского собрания кроме своего бесплатного билета получал два «дамских билета». Другие посетители балов платили в сезон 1840 г. по 10 рублей (дамы – по 5). Билет на один бал стоил, соответственно, 3 и 1 руб. Программа балов была подобна программе балов по «большому этикету». Бронировались билеты для членов дипломатических миссий, гвардейских полков.

Судя по всему, зимний сезон именно 1843 г. был одним из самых насыщенных балами и празднествами. Барон М. А. Корф в дневниковой записи 18 февраля 1843 г. отметил: «Балы следуют за балами, пока великопостный колокол на призовет всех если не к покаянию и очищению душ, то, по крайней мере, к временному отдыху тел. 14-го в воскресенье бал у наследника, во вторник (16 февраля. – Л. В.) маскарад у Анатоля Демидова, в среду (17 февраля. – Л. В.) бал у Мятлевых и маскарад в Большом театре; наконец, сегодня, в четверг, (18 февраля. – А. В.) бал и маскарад в Дворянском собрании. Государь, наследник, великий князь Михаил Павлович присутствовали на всех этих вечерах, балах и маскарадах, появляясь нередко и в спектаклях, утренних или вечерних»[865]865
  Корф М. Л. Дневник. Год 1843-й. С. 92.


[Закрыть].

При Николае I время для балов сдвинулось на более позднее время (так же как и обедов). Часто они заканчивались под утро. Долли Фикельмон в записи 23 января 1833 г. добавила: «Позавчера я должна была присутствовать у Кочубеев на бале, который они давали для двора. Императрица продолжала танцевать даже после четырех часов утра! Она выглядела свежей, моложавой и красивой, какой я уже давно ее не видела»[866]866
  Фикельмон Д. Дневник. С. 249.


[Закрыть].

Впрочем, она же через два года уточнила в дневнике 30 января 1835 г.: «В нынешнем сезоне балы, на которых присутствует двор, начинаются в половине девятого и кончаются в три часа ночи. Хоть немного щадят силы Императрицы»[867]867
  Там же. С. 324.


[Закрыть]. Врачи рекомендовали Александре Федоровне поберечь свое здоровье, и балы стали оканчиваться раньше, или она покидала их не так поздно. Впрочем, это касалось и других участников ночной жизни. В дневниковой записи 11 января 1843 г. М. А. Корф, отметив прошедшие и намечающиеся пышные балы, продолжающиеся «до 3-го и 4-го часа», меланхолически завершил: «…Становится, право, страшно и грустно за здоровье молодых людей»[868]868
  Корф М. А. Дневник. Год 1843-й. С. 37.


[Закрыть]. Кстати, правила хорошего тона не позволяли гостям удаляться с балов раньше императорской четы.