Текст книги "Будни и праздники императорского двора"

Балы в Санкт-Петербурге делились на: 1) балы по «большому этикету», которые проводились при дворе, в посольствах, во дворцах аристократов (они посещались более или менее членами императорской фамилии); 2) балы в домах, посещаемых «особами, представленными ко двору» и дипломатами; 3) в собраниях и клубах, кто записан в члены или платит за вход; 4) в частных домах.

К царствованию Николая I сложилась своеобразная иерархия придворных балов по «большому этикету», проанализированная в дневнике М. А. Корфа.

К первой категории относились балы в Концертном зале Зимнего дворца. Они носили прежде всего протокольный характер. Фрейлина А. С. Шереметева, описывая такой бал в письме от 9 февраля 1834 г., сообщала домой: «Вечером был бал в Концертном зале, по случаю дня свадьбы принцессы Оранской. Самый скучный и глупый бал, который я когда-либо видела. Все были не в духе, государь также. Все это подействовало на общество, и бал кончился в полночь»[754]754
  [Шереметева Л. С.] Письма Анны Сергеевны Шереметевой. С. 31.


[Закрыть]. То есть очень рано.

В Концертном зале также традиционно проходил бал в день рождения великого князя Михаила Павловича – 28 января. «Эти балы, – писал М. А. Корф, – принадлежат к числу официальных: туда зовут не по милости или степени короткости, а по званиям и степеням. Из статских на списке балов Концертной залы состоят: первые и вторые чины двора, министры, члены Государств[енного] совета, статс-секретари и первоприсутствующие сенаторы департаментов] и общих собраний. Камергеры и камер-юнкеры приглашаются только по наряду, т. е. для дежурства при дамах царской семьи, а дежурство это состоит в том, что они должны отыскивать и звать приглашаемых для танцев кавалеров. На эти балы все являются в мундирах (сегодня даже в парадных); они начинаются парадными польскими, в которых Государь ходит с почетнейшими дамами, а имп[ератри]ца и вел[икие] княгини и княжны с почетнейшими кавалерами, и оканчиваются ужином с музыкою в большой аванзале. Особенную прелесть таких балов составляет то, что при них открыты внутренние комнаты Имп[ератри]цы: ее кабинет, почивальня, купальня и пр. – верх роскоши и вкуса»[755]755
  Корф М. Л. Дневник. Год 1843-й. С. 69.


[Закрыть]. Впрочем, в другие дни балы давались и в Михайловском дворце у великокняжеской четы. Долли Фикельмон в дневнике под датой 19 февраля 1835 г. отметила среди прочих балов: «большой бал у Великого Князя Михаила – величественная зала, прелестное убранство и хорошее освещение»[756]756
  Михайловский дворец, построенный К. И. Росси в 1819–1825 гг. в стиле классицизма. Прекрасная парадная лестница ведет в белоколонный бальный зал. После смерти Елены Павловны дворец перешел в ведение ее дочери великой княгини Екатерины Михайловны (1827–1894), в 1898-м в нем был открыт Русский музей императора Александра III – ныне Государственный Русский музей. Пушкин несколько раз бывал в Михайловском дворце. В частности, за несколько дней до смерти Пушкина
  B. И. Анненкова была с ним «на маленьком вечере» у Елены Павловны (ЧерейскийЛ. А. Пушкин и его современники. 2-е изд, доп. и перераб. Л., 1989. С. 150).


[Закрыть].

Упоминание купальни требует комментариев. В XIX в. «взятие ванны» могло сопровождаться приемом посетителей, поскольку было принято мыться в простыне (так же, как на минеральных водах). Как правило, это были роскошные комнаты, включенные в череду парадных дворцовых интерьеров. Неслучайно в возобновленном после пожара Зимнем дворце большое внимание уделялось парадным ванным комнатам. На половине императрицы архитектором А. П. Брюлловым была сооружена ванная (зал № 670) в стиле мавританской архитектуры. Образцом для проекта этой ванной комнаты послужил дворец Альгамбра в Испании[757]757
  Башуцкий Л. Возобновление Зимнего дворца в Санкт-Петербурге. СПб., 1839.
  C. 116–117.


[Закрыть]. В описании А. Башуцкого говорилось о небольшой комнате «около 13,5 аршин в длину и не более шести в ширину» (9,6 на 4,3 м). В ней, замечал он, сосредоточена «вся роскошь гренадских мавров», с мраморной углубленной ванной под самым зеркалом, где из кранов «бьет хрустальным ключом горячая или холодная вода сперва в огромную раковину, а из нее каскадами в ванную»[758]758
  Башуцкий Л. Возобновление Зимнего дворца в Санкт-Петербурге. СПб., 1839. С. 34.


[Закрыть]. Выше уже приводился эпизод, связанный с исполнением гимна А. Ф. Львова «Боже, Царя храни». Он происходил именно в этой купальне. Восточный интерьер ванной комнаты запечатлен на более поздней акварели Э. П. Гау 1870 г. На акварели видна роскошная комната, у одной из стен которой находится мраморная ванна с двумя кранами и изображены все упомянутые предметы интерьера[759]759
  Ванная в мавританском стиле в Зимнем дворце. Архитектор А. П. Брюллов. Акварель Э. П. Гау. 1870 г. // Демиденко Ю. Интерьер в России. Илл. 335 на с. 202.


[Закрыть]. Интересно, что ванна стоит на полу купальни и является ее композиционным центром.

Два официальных бала в Концертном зале были запечатлены в дневниках Долли Фикельмон. Первое описание относится к 1830 г.: «Вечером, 28 января на бал во дворец собралось триста человек. Это было прекрасное торжество. Все здешние придворные церемонии полны величия и блеска, которого не встретишь ни в одном другом дворе. Во всем красота и изящество. А свита фрейлин, сопровождающих очаровательную и прекрасную Императрицу, представляет бесподобную картину. Более строгий ум вряд ли одобрил столь независимое поведение молодых дам, их страсть к роскоши и обожанию, это постоянное их общение с молодыми придворными. По сути дела ни к чему дурному это не привело»[760]760
  Фикельмон Д. Дневник. С. 93.


[Закрыть].

В дневниках Долли Фикельмон нет сведений о балах в конце 1830 г. Но ее дополняет письмо фрейлины В. Н. Репниной родителям: «…В воскресенье большой бал при Дворе, в пятницу – Рождественский выход, и я не хочу до тех пор проводить время вне дома»[761]761
  Письмо В. Н. Репниной к В. А. Репниной-Волконской. С. 68.


[Закрыть].

Второе описание Долли Фикельмон датировано 31 января 1832 г.: «28-го по случаю именин Великого Князя Михаила – большой бал во Дворце, куда были приглашены и посланники. К концу бала, блистательного, но и изнурительного, мне казалось, что умру от усталости. Зала большая, по-царски величественная. Когда полонезы заводили нас в соседние залы, где находятся покои Императрицы, от стоявшего там сильного аромата цветов и духов становится дурно. На обеденном столе – в январе! – сотни гиацинтов и желтых нарциссов. Вид цветов меня всегда радует и печалит… представляется мне символом фальшивой и поверхностной цивилизации… Император казался мне более озабоченным и более строгим, чем обычно. Императрица – серьезней»[762]762
  Фикельмон Д. Дневник.


[Закрыть].

В Концертном зале могло поместиться где-то до 500 человек. Отмечая расширение круга петербургского бомонда, М. А. Корф в дневниковой записи 4 февраля 1843 г. заметил о списке участников этого престижного бала: «Года с три тому назад на его списке их было всего 440 человек, а в последний год звано уже было 520. Одни женятся или выходят замуж… другие выходят в люди и места, третьи втираются в аристократию через родство и связи…»[763]763
  Корф М. Л. Дневник. Год 1843-й. С. 75.


[Закрыть]

Следующий за Концертным залом зал Невской анфилады – Белый зал – в 1856 г., при императоре Александре II, получил название Николаевского[764]764
  Несин В. Зимний дворец в царствование последнего императора Николая II. С. 95.


[Закрыть], так как в нем был помещен большой конный портрет Николая I работы художника Франца Крюгера.

На «большой» бал в этот зал приглашалось до тысячи пятисот человек; съезд на бал назначался к девяти часам вечера; в девять с половиной из Малахитовой гостиной через Концертный зал входили парами под звуки полонеза члены царской семьи, трижды обходили зал, меняя каждый раз дам; после полонеза танцевали вальс, две кадрили, и в начале второго часа бал заканчивался мазуркой.

На больших новогодних балах (в начале января) присутствовало две-три тысячи человек, как правило, имевших формальное право быть представленными императору. Офицеры приглашались до VII класса, гражданские чины – до IV, супруги и дочери всех придворных чинов, супруги флигель-адъютантов, полковников, бывшие фрейлины с мужьями. Приглашенным лицам рассылались специальные повестки. Дамам предписывалось, как правило, быть в русском платье с декольте и шлейфами (придворным дамам из белого атласа с красным шлейфом, расшитым золотом), мужчинам – в парадной форме. Для каждой категории приглашенных предназначался один из подъездов Зимнего дворца. Для великих князей – Салтыковский, для придворных лиц, высочайших особ, послов и гражданских чинов – Иорданский, для военных – Комендантский. Приглашенные проходили мимо выстроенных шпалерами лейб-казаков в бешметах и «арапов» в больших тюрбанах. Посылались приглашения и в гвардейские полки на определенное число офицеров (участвовать в танцах в качестве кавалеров). При выходе из Малахитового зала их величеств оркестр играл полонез (польский), который с начала XIX в. заменил менуэт. Император мог начать танец, например, с супругой главы дипломатического корпуса, а великие князья – пригласить жен других дипломатов. Впереди шел обер-гофмаршал с жезлом в руках. После полонеза начинался вальс, который танцевался в два па. Впрочем, как правило, великие княгини в легких танцах не участвовали. Лакеи обносили приглашенных гостей прохладительным питьем и мороженым. После мазурки в особом зале начинался ужин с первыми чинами и почетными гостями. Для императорской четы накрывался стол на особом возвышении; гости рассаживались за круглыми столами, у каждого из которых оставался свободный стул, на который по очереди мог присесть император для беседы. На пороге Малахитового зала императорская чета прощалась со своей свитой. Балы поскромнее устраивались в Концертном и Эрмитажном залах, на них приглашалось соответственно 700 и 200 человек.

Великая княжна Ольга Николаевна с некоторой ностальгией вспоминала о балах 1838 г.: «Эта зима была последней светской зимой для моих родителей. Из любви к Саше и Мэри, которые не могли жить без развлечений, мы выезжали ежедневно, будь то театр или балы… В пять часов бывал парадный обед, после которого появлялись еще некоторые приглашенные… Мама тогда немного отдыхала, меняла туалет и появлялась, чтобы поздороваться с вновь прибывшими. После этого общество следовало из Белого зала в Длинную галерею, и празднество продолжалось с новым воодушевлением… В воскресенье перед постом на масленице, ровно в двенадцать часов ночи, трубач трубил отбой…»[765]765
  Ольга Николаевна. Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны. 1825–1846. С. 246–247.


[Закрыть] Вероятно, в этих воспоминаниях несколько разных пластов по времени, но в первую очередь «допожарные» воспоминания (после пожара в декабре 1837 г. Белой залы не было до апреля 1839 г.).

30 января 1833 г. Долли Фикельмон передала свои впечатления о большом бале: «Позавчера (28 января великому князю Михаилу Павловичу исполнилось 35 лет. – Л. В.) в Белой зале большой прием на 1400 человек. Императрица (Александра Федоровна) выглядела величественней и красивее, чем когда-либо, а Великая Княгиня Елена, которая так редко появляется на людях, была свежей, бело-розовой, несмотря на все свои болезни. Хотя и очень красивая и весьма гордая по характеру, она выглядит принцессой парвеню рядом с Императрицей, такой доброй и чуждой всякой гордыни!»[766]766
  Фикельмон Д. Дневник. С. 252–253.


[Закрыть]

Колпашников А. Я. Парадный обед в Грановитой палате в честь коронации Александра III. 19-го мая 1883. Гравюра

Великая княжна Ольга Николаевна навсегда сохранила свои впечатления 12-летней девочки, когда она впервые появилась в начале бала в Белом зале в день ангела Николая I 6 декабря 1834 г.

Реконструкция Белого зала в сгоревшем дворце вызывала определенные затруднения. Во время восстановления Зимнего дворца балы проходили в Эрмитаже, который удалось отстоять от огня. Описывая бал в день именин Николая I 6 декабря 1838 г., М. А. Корф заметил: «Бал был в Эрмитаже, и оттого звано было не более 500 человек, тогда как в этот день в Белой зале собиралось обыкновенно до 1000 и более человек»[767]767
  Корф М. А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 209.


[Закрыть]. Конечно же, балы в Эрмитаже проходили и до пожара. Два из них в 1830 и 1833 г. зафиксированы в дневнике Долли Фикельмон. 22 апреля 1830 г. она записала: «Вчера придворный бал по случаю именин Императрицы. Танцевали в одной из зал Эрмитажа. Никогда бы не могла предположить, что картинная галерея столь благоприятна для танцев и так выигрывает от хорошего освещения. Бал был дивным, ни малейшей неловкости, никакой скованности. Мы так непринужденно чувствовали себя, будто вовсе не при Дворе. Только блеск, исключительная элегантность во всем напоминало, что мы танцуем в императорском дворце. Великая княгиня была так свежа, с таким ослепительно белым лицом и так молода, что рядом с ней блеск Императрицы несколько меркнет, но при всем том у нее самая изысканная осанка, самое прелестное лицо, такая воздушная и грациозная походка! Она – сама сильфида. Розы и императорская корона ей одинаково к лицу… На этом бале присутствовали только послы со своими женами»[768]768
  Фикельмон Д. Дневник. М., 1909. С. 109–110.


[Закрыть]. В другой записи от 25 апреля 1833 г. она констатировала: «И все же 21-го, в день именин Императрицы, я должна была поехать на придворный бал, несмотря на мою физическую и душевную усталость… Так что этот бал в Эрмитаже – столь красивый, блистательный, великолепный – совсем не вдохновил меня на веселье»[769]769
  Там же. С. 269.


[Закрыть].

С отделкой Белого зала поспешили, и уже в дневниковой записи от 25 апреля 1839 г. М. А. Корф мог восторгаться состоявшимся там событием: «Вчерашний бал в Белой зале поистине грандиозен. Званых было с лишком 1500, и при всем том они терялись в огромных палатах, где можно было поместить столько же. Все это в блестящих мундирах при очаровательной Лядовской (капельмейстер А. Н. Лядов; не композитор А. К. Лядов. – А. В.) музыке было бесподобно и выразительно. Особенно хороша была ужинная зала с огромными померанцевыми деревьями и двумя хорами музыки. Одна беда в обновленном дворце та, что исчезло множество прежних закоулков, которые в большие праздники служили буфетами, и что негде больше разогревать кушанье, как на лестницах и коридорах, и хотя все это убрано и маскировано цветами, однако везде пробивается дух кушанья, и мелькают куртки и колпаки поварские. Государь на бале меня не видел, что в такой толпе и немудрено. Велик, князь Мих[аил] П[авлови]ч долго со мной разговаривал»[770]770
  Корф М. А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 344.


[Закрыть].

В дневнике от 5 июля 1839 г. М. А. Корф описал празднества по случаю венчания 2 июля великой княгини Марии Николаевны и герцога Лейхтенбергского: «В день свадьбы на Исаакиевской и Дворцовой площадях играли в пяти местах музыка, вещь совершенно новая и невиданная в Петербурге, где музыка под открытым небом слышна бывает только за городом или перед рядами войск. На бале Государь в сопровождении всего двора вывел молодую чету на дворцовый балкон к собравшемуся народу, и тут начались восторженные крики радости и "ура". Город в этот день и оба последующие был прекрасно иллюминирован, и такой иллюминации мы не запомним с коронации 1826 г. Вчера утром (4 июля. – А. В.) был общий baise-main (франц. целование руки. – А. В.) у новой великой княгини, а вечером огромный бал в танцевальной (прежде Белой) зале. Первая церемония была просто baise-main в полном смысле слова: в одну дверь входили, в[еликая] княгиня не говорила никому ни слова и очень натурально, потому что нас было тысячи полторы, и церемония без того продолжалась более двух часов. Между разными шутками во время ожидания Киселев очень остро сказал, что по церемониалу подходят к руке сперва дамы, потом Совет, а после мущины. Бал начался в 9-м часу и хоть при свечах, но с открытыми окнами и поднятыми шторами, так что с час времени дневной свет боролся с искусственным. До бала на большом дворцовом дворе играла музыка, и народ, которому открыт был этот двор, толпился тут до поздней ночи, любуясь в открытые окошки на бал и на царскую фамилию. Государь и наследник были в казачьих мундирах: все прочие в парадной форме и башмаках, кроме великого князя М[ихаи]ла Павл[овича], который при этих случаях давно уже бывает в ботфортах. Поведением герцога я не совсем доволен: он не довольно нежен с прелестной своею супругою и даже иногда отходил от нее на целых полчаса в толпу. Он называет ее Мери, она его Максом»[771]771
  Корф М. Л. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 400–401.


[Закрыть].

После венчания Марии Николаевны в столице состоялись и другие многочисленные балы. Через несколько дней, 9 июля 1839 г., М. А. Корф записал: «К числу самых изящных, истинно очаровательных праздников по случаю свадьбы принадлежат балы велик, кн. Михаила П[авлови]ча (6 июля) и принца Ольденбургского (8 июля). Первый был дан в городском его дворце, который сам по себе уже есть верх вкуса и великолепия, но на этот день изящным чувством и уменьем великой княгини получил такой фантастический блеск, что превосходил всякое описание. Довольно сказать, что к балу были свезены все цветы из павловских и ораниенбаумских оранжерей, на двухстах возах и пяти барках, которые вел особый пароход. Зато все во дворце цвело и благоухало, и такого изобилия редких и многоцветных растений мне не случалось видеть с Борромейских островов (вероятно, острова Борнео. – Л. В.). В бальной зале из купы цветов исторгался прекрасный фонтан, который вместе с тысячью огнями вторился в бесчисленных зеркалах. Вдоль всех главных зал тянулся лицом в сад обширный, собственно на этот случай приделанный балкон, убранный цветами, коврами и фантастическою иллюминациею a la Kia-King (популярный балет. – А. В.), с чудесным видом на Царицын луг и Неву.

Главная ужинная зала была также убрана с необыкновенным вкусом: царский стол под навесом больших деревьев и зеркал составлял обширный полукруг, вокруг которого вся внутренняя, обращенная к публике сторона была убрана в несколько рядов цветами. Везде и во всех концах дома раздавалась музыка, которая гремела и в саду, открытом на этот день для публики и всего народа. Всех гостей было до 800, и все в парадных мундирах. Праздник кроме всего стоит 50 т. р.

Бал принца (П. Г. Ольденбургского. – А. В.) на даче его на Каменном острову был в другом, более сельском виде. Все подъезды, все решетки, все наружные колонны были обвиты свежей зеленью с вензелями новобрачных. Танцевали в саду под открытым небом на огромном паркетном полу, окруженном со всех сторон возвышениями и ступенями с коврами. Когда уже совсем стемнелось, танцы перешли в залу, а сад и весь дом снаружи загорелись тысячью огнями. На Неве перед домом катались между тем шлюпки с музыкою и с русскими песельниками. Все это по самой уже новизне своей было очаровательно и представляло скорее какой-то итальянский, нежели наш северный, праздник. Гостей по тесноте места было здесь только триста, и притом все во фраках, как будто на даче, хотя Каменный остров числится уже нынче в городе. Государь и Государыня с бала вел. князя уехали во время ужина…»[772]772
  Корф М. А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 406^07.


[Закрыть]

Описал в своем дневнике бал в Михайловском дворце (называя его Михайловским замком) 6 июля 1839 г., данный по случаю бракосочетания старшей императорской дочери, с «фантастическою иллюминацию а 1а Kia-King», и маркиз де Кюстин: «Наружный фасад Михайловского замка, выходящий в сад, украшен по всей длине портиком в итальянском духе. Вчера, воспользовавшись 26-градусной жарой, меж столбов, на этой внешней галерее развесили связки лампионов необычного вида. Лампионы были бумажные и имели форму тюльпанов, лир, ваз… – зрелище изысканное и новое… Свет от связок лампионов живописнейшим образом отражался в колоннах дворца и падал даже на деревья в саду; там было людно. Несколько оркестров в глубине сада играли военную музыку, с восхитительной гармонией перекликаясь вдали. Купы деревьев, подсвеченные фонариками, выглядели прелестно – ничего нет волшебнее освещенной зелени в прекрасную ночь»[773]773
  Кюстин А. Россия в 1839 году: В 2 т. Т. 1. С. 196–197.


[Закрыть].

Череда великолепных балов прокатилась по Санкт-Петербургу в 1841 году в связи с бракосочетанием цесаревича Александра Николаевича и Марии Александровны. Во время двухнедельных торжеств «Состоялись многочисленные роскошные балы. По общему мнению, на бал, который давали новобрачные, было разослано сорок две тысячи приглашений»[774]774
  Уортман Р. Сценарии власти… С. 489.


[Закрыть].

Художник Орас Верне записал 18 мая 1843 г. (то есть 6 мая). «Вчерашний бал великолепен, – и кавалеры, и дамы являли собой нечто, усыпанное бриллиантами, не говоря уже о жемчуге и рубинах. Во время танцев или просто из-за тесноты в толпе украшения ломались, и приходилось все время наступать на жемчуг и рубины. Чтобы поверить этому, надобно видеть все собственными глазами. Но блистательнее всех, несомненно, была императорская фамилия; принцы и принцессы своей молодостью и красотой затмевали всех остальных. Кроме императрицы, которая, правда, несколько худощава, все они выглядят здоровыми и благополучными, что добавляет еще более великолепия их положению. Я очарован ими, как если бы и сам был придворным, но, Бог свидетель, такая роль не в моем вкусе»[775]775
  Верне, Орас. При дворе Николая I: Письма из Петербурга. 1842–1843. / Пер., вступ. ст. и коммент. Д. Соловьева. М., 2008. С. 70.


[Закрыть]. Возможно, другой бал мог бы состояться вечером 7 мая в Зимнем дворце в честь именин фельдмаршала И. Ф. Паскевича. Через неделю, 14 мая, императорская фамилия, по свидетельству М. А. Корфа, отъехала в Царское Село.

Разновидностью придворных балов были детские придворные балы и маскарады, которые проходили в дневное время и посещались также взрослыми, прежде всего родителями и родственниками. Они организовывались в Зимнем дворце, Дворянском собрании или у лиц, близких к императорской фамилии, например у графини Бобринской. Анна Владимировна (Анна Доротея) Бобринская (1769–1846) – дочь эстляндского барона, коменданта Ревеля Вольдемара Унгерн-Штернберга (род. 1739) и гр. Дарьи Андреевны (Доротеи, урожденной Тизенгаузен), супруга побочного сына Екатерины II гр. Алексея Григорьевича Бобринского (1762–1813), генерал-майора, которого Павел I в 1796 г., через шесть дней после вступления на престол возвел в графское достоинство. Хотя она не имела придворного звания, но «шла в уровень со статс-дамами».

У нее был великолепный дом (Галерная, 18–20; ныне реставрирован для одного из факультетов СПбГУ), где устраивались балы, которые посещали лица императорской фамилии. Как отмечает М. А. Корф, устраивала она и пикники для высшего света на Павловском вокзале, как, например, 14 апреля 1838 г.[776]776
  Корф М. А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 338.


[Закрыть] Имела она и собственные апартаменты в Зимнем дворце, причем Николай I ее часто навещал и называл «Ма Tante» («тетушка»), он приходился ей племянником по ее мужу Бобринскому, единоутробному брату Павла I. Долли Фикельмон отмечает два бала у графини Бобринской: «Детский бал у графини Бобринской» (3 августа 1830 г.) и «детский бал у Tante Бобринской» (30 января 1831 г.)[777]777
  Фикельмон Д. Дневник. С. 124, 150.


[Закрыть]

Поскольку у Долли Фикельмон была девочка Мария Терезия, или, как она ее называла, Элизалекс (1825 года рождения), то на страницах ее дневника встречаются упоминания и о других детских балах. 11 января 1832 г. она записала: «Гораздо больше удовольствия я получила позавчера, когда повезла Элизалекс на детский придворный бал. В одной из красивейших зал собралось двести детей, все как один очаровательные, празднично наряженные, хорошо держатся – пленительное зрелище… Маленькие Великие Княжны были восхитительны. Старшая – красавица (княжна Мария Николаевна. – А. В.), приветливая, веселая и живая. Красота княжны Ольги (княжна Ольга Николаевна. – А. В.) поразительна: прелестное лицо с правильными чертами и ангельским выражением, серьезное, одухотворенное, – просто маленькая дама. Престолонаследник великолепен (цесаревич Александр Николаевич. – А. В.), у него невероятная для тринадцатилетнего подростка осанка юноши. Он как картинка, у него уже грациозные и элегантные манеры. Поистине невозможно представить ничего более совершенного, чем эта императорская семья вкупе»[778]778
  Там же. С. 189–190.


[Закрыть].

Помимо новогоднего детского бала Долли Фикельмон возила на детский бал свою дочку 21 апреля 1832 г., в день тезоименитства императрицы[779]779
  Там же. С. 212.


[Закрыть], и 6 декабря по случаю тезоименитства императора. По поводу последнего бала Долли Фикельмон заметила: «Она была счастлива, весела, мила, естественна. Многие дети как будто уже понимают, какое влияние на их будущее может оказать проявленная к ним милость Императора и Императрицы… Но я ненавижу детские балы, ибо для маленьких детей они чреваты опасностью заболеть, а для детей постарше – это школа кокетства и суеты»[780]780
  Там же. С. 241.


[Закрыть]. На следующий год (4 февраля 1833 г.) отмечен придворный детский маскарад[781]781
  Там же. С. 256.


[Закрыть]. Детский праздник при дворе 10 сентября 1833 г. (в воскресенье) упоминает и фрейлина А. С. Шереметева: «Детский бал (с 6 до 12). Очень было красиво и напоминало мне прошлый год. Я в этот день в первый раз появилась при Дворе. Было очень много детей, и мы все принимали участие в танцах. Я танцевала мазурку с наследником. Императрица тоже танцевала»[782]782
  [Шереметева Л. С.] Письма Анны Сергеевны Шереметевой. С. 24.


[Закрыть]. Дело в том, что детские балы были и школой танцев, поэтому взрослые приглашали на кадриль или мазурку маленьких танцоров. Одна из мемуаристок – А. В. Щепкина – писала об этом: «Мне, десятилетней девочке, нравилось, когда меня приглашали на кадриль пожилые люди; помню, что самодовольно и важно выступала я в кадрили с городничим, пожилым господином в мундире, увешенном орденами. Взрослым приятно бывает доставить удовольствие ребенку и не стеснительно занять даму разговором»[783]783
  Цит. по: Захарова О. Светские церемониалы в России XVIII – начала XX в. С. 282.


[Закрыть].

Вспоминая события 1838 г., шестнадцатилетняя тогда великая княжна Ольга Николаевна записала: «Примерно двадцать балов, в том числе и dejeuners dansants (детские балы, буквально с франц. – завтраки с танцами), на которых появлялись мы, все семеро: Саша – в казачьем мундире, Мэри – в бальном туалете, Адини и я – с лиловыми бантами в волосах, она – в коротком платьице и кружевных штанишках, я – в длинном платье, с закрученными локонами, – состоялись этой зимой. Я уже была ростом с Мама. Костя (Константин Николаевич. – А. В.) появлялся в матросском костюме, два маленьких брата (Николай и Михаил) – в русских рубашках»[784]784
  Ольга Николаевна. Сон юности. Воспоминания великой княжны Ольги Николаевны. 1825–1846. С. 247.


[Закрыть].

К 1843 г. царские дети подросли. Рассказывая о посещении своей дочерью Марией детского бала в Александровском кадетском корпусе, барон М. А. Корф 8 февраля 1843 г. записал: «Вчера был опять детский бал у Александровых, и наша Маша опять танцевала с вел[иким] князем Михаилом Николаевичем, и уже не один танец, а целых три: кадриль, галоп, мазурку… На этом бале были только два младших князя; Константин Н[иколаевич] перешел уже нынче в разряд больших и появляется даже на публичных балах, например на последнем Патриотическом. Оба вел[иких] князя были нынче в курточках Александровского кадетского корпуса»[785]785
  Корф М. А. Дневник. Год 1843-й. / Предисл., подготовка к печати и комментарии И. В. Ружицкой. М.: Academia, 2004. С. 83.


[Закрыть]. На Святой неделе давались детские костюмированные балы.

К официальным придворным балам следует отнести балы, которые давал министр Императорского двора светлейший князь П. М. Волконский «во дворце Департамента уделов». Дом Департамента уделов был построен в 1807–1809 гг. на Дворцовой набережной по проекту А. Н. Воронихина[786]786
  Фасад, см.: Три века Санкт-Петербурга: Энциклопедия: В 3 т. Т. II. Кн. 1. СПб., 2003. С. 610.


[Закрыть]. Он не сохранился; в 1857–1861 гг. А. И. Штакеншнейдер перестроил освободившееся здание в Ново-Михайловский дворец (Дворцовая наб., д. 18). Балы во «Дворце уделов» часто упоминаются современниками, в частности, в дневнике Долли Фикельмон. Она же в записи 20 января 1830 г. объясняла их статус: «Бал у князя Пьера Волконского во дворце Департамента уделов. Он – министр Императорского Двора. Следовательно, в его распоряжении и все дворцовое обслуживание, и императорские оранжереи с прекрасными цветами. Бал получился чудесным, непринужденным, живым, прекрасно освещенным. Императрица очень веселая; ее брат, принц Альберт, – как школьник на каникулах; Император немного болен и серьезен. В тот день прибыла часть гвардии, переброшенная из Тульчина в Петербург. Великая княгиня опасается выкидыша. Говорят, что Великий князь (великий князь Михаил Павлович. – А. В.) относится к ней нежно и заботливо. Но эти два существа не очень подходят друг другу…»[787]787
  Фикельмон Д. Дневник. С. 89–90.


[Закрыть] В ее дневнике за 1832 г. читаем: «6 февраля. 5-го бал во Дворце уделов – без столпотворения, без духоты и очень оживленный»[788]788
  Там же. С. 197.


[Закрыть]. И на следующий год, 21 января: «.. Балы снова возобновились… Позавчерашний в Департаменте уделов был дивным»[789]789
  Там же. С. 247.


[Закрыть].