Текст книги "Будни и праздники императорского двора"

Ежедневные воинские церемонии дополнялись парадами по торжественным случаям, в том числе в дни памятных годовщин. Так, вскоре после воцарения, 19 марта 1826 г. Николай I устроил парад по случаю годовщины вступления русских войск в Париж. Парад сопровождался раздачей серебряных медалей, отчеканенных в соответствии с манифестом Александра I еще в 1814 г., но по каким-то причинам так и не выданных ранее[1026]1026
  Шилъдер Н. К. Император Николай Первый. Кн. 1. М., 1997. С. 411.


[Закрыть].

Большой парад на Марсовом поле был устроен 6 октября 1831 г. по случаю окончания польской кампании – подавления польского восстания 1830–1831 гг. Позднее, в 1836 г., художником Г. Г. Чернецовым было создано монументальное полотно «Парад на Царицыном лугу». На нем было изображено около 200 известных петербуржцев, включая А. С. Пушкина.

Поводом для парадов было также открытие монументов и памятников. Особенно значимым событием было официальное открытие Александровской колонны 30 августа 1834 г. Церемония началась в 11 часов утра тремя пушечными выстрелами. На Дворцовую, Адмиралтейскую и Петровскую площади с барабанным боем и музыкой полковых оркестров вступили войска. Император Николай I объехал строй. После чего состоялось богослужение. Завеса, прикрывавшая пьедестал памятника, была снята. В ту же минуту Николай скомандовал «на караул!», и вся многотысячная масса войска отдала честь монументу с криками «ура!» под барабанный бой и музыку. После салюта из 248 орудий начался церемониальный марш 120-тысячного войска, который продолжался три часа.

Цесаревич Александр принял активное участие в этом параде. Он надел гусарский мундир, так как Александр I назначил его шефом этого полка. Следуя инструкции отца, он проехал по площади, отдавая распоряжения, а потом находился в царской свите[1027]1027
  Уортман Р. Сценарии власти… С. 464.


[Закрыть]. Позднее о страсти Александра Николаевича к плац-парадам с укоризной писал в 1839 г. В. А. Жуковский: «Царская игрушка, которая неприлична царю»[1028]1028
  Жуковский В. Л. Дневники. СПб., 1901. С. 509.


[Закрыть].

Смотр кавалерии 12 октября и гвардейской пехоты 17 октября 1836 г. на Марсовом поле нашли отражение в записках маркиза Лондондерри. Майский парад 1841 г. был призван поразить и порадовать великую княгиню Марию Александровну, вступившую 16 (28) апреля 1841 г. в брак с цесаревичем Александром. Тогда 40 конных полков встали в ряд перед палаткой Мари.

Один из последних больших парадов в Петербурге состоялся 22 октября 1853 г. Тогда войскам был прочитан манифест по поводу объявления войны Турции[1029]1029
  Тютчева Л. Ф. Дневники. С. 53.


[Закрыть].

В Рождество, 25 декабря, начиная с 1814 г. отмечался праздник «Воспоминания избавления Церкви и державы Российския от нашествия французов и с ними двадесяти язык». На этот праздник приглашались лица, имеющие серебряную медаль за кампанию 1812 г. или медаль за взятие Парижа, придворные кавалеры и дамы. Рождественский парад проходил в Военной галерее Зимнего дворца. Эта процедура, начинавшаяся в 11 часов, включала в себя традиционные элементы: «большой выход», литургию в Большой церкви Зимнего дворца, богослужение в Военной галерее, возвращение во внутренние апартаменты. Праздник сочетал церковные и военные элементы. В рождественском параде, сопровождавшемся военной музыкой, участвовали сводные команды от всех гвардейских полков, сначала участников войн 1812–1814 гг., впоследствии и других заслуженных ветеранов.

Характерна дневниковая запись М. А. Корфа 26 декабря 1843 г., когда церемониал праздника был несколько нарушен и процедура сокращена в связи с недомоганием Александры Федоровны: «Вчерашний выход во дворце был обыкновенный на этот день, т. е. с обеднею, [с] поэтическим молебном "в воспоминание избавления церкви и державы российския от нашествия французов и с ними двадесяти язык", с войсками во всех залах дворца, с освящением знамен при звуках вокального "Спаси, Господи, люди твоя" и инструментального "Боже, царя храни", с строгою полицейскою распорядительностию вел[икого] кн[язя] Михаила П[авлови]ча и, наконец, с нестерпимою, во всех залах дворца, вонью от массы расположенных в них солдат. Но как имп[ератри]ца, по случаю легкого нездоровья, а вероятно, более для избежания этой вони и шума, не явилась, то настоящего выходу не было: все были введены прямо в церковь до пришествия Государя и оттуда же прямо потом разошлись»[1030]1030
  Корф М. А. Дневник. Год 1843-й. С. 407.


[Закрыть].

В годы Крымской войны военные мероприятия приобрели трагически-возвышенный оттенок. Князь В. П. Мещерский сохранил свои впечатления о двух таких смотрах на страницах воспоминаний за 1854 г.: «К концу весны много говорили о новом Стрелковом Императорской Фамилии полке. Он составлен был по желанию Императора Николая из крестьян удельного ведомства. В начале лета этот замечательный полк выступил на царский смотр в Царском Селе. Красота этого зрелища была замечательна. Люди были на подбор: один стройнее, красивее и ловчее другого. Первоначальная форма его была самая красивая сравнительно со всеми потом последовавшими изменениями. Полком командовал на этом первом смотру министр уделов, старик-красавец граф Лев Перовский (точнее – будущий граф, он получил этот титул после кончины Николая I в 1856 г. – А. В.) с Андреевской лентой через плечо. Государь Николай Павлович, Наследник и все остальные великие князья были в той же стрелковой форме. Особенно красив был в этом мундире Император Николай. Крики «ура», огласившие после смотра Софийское поле, длились несколько минут.

А. А. Васильевский. Цесаревич Александр Николаевич среди кадет в Петергофе.

Литография. 1830-е гг.

К концу лета, на том же Софийском поле, помню еще более потрясающее зрелище. Лагерь военно-учебных заведений был в Царском Селе. Вечером в один из июльских дней было назначено окончание лагеря и производство выпускных в офицеры. Наследник Александр Николаевич, в мундире военно-учебных заведений и в каске с знаменитым сиянием, окружавшим орел, без султана вел кадетов на Софийское поле. Настроение молодежи было выше воинственного. Пошли раскаты бесконечно-громкого «ура».

Когда кончился смотр, Император подозвал к себе всех новых офицеров и сказал им прощальное слово. Каждое слово громко звучало в воздухе, потому что молчание царило торжественное. Вид этих сотен юных молодцов, окружавших императора, притаивших дыхание, с каким-то обожанием глядевших на своего Государя и жадно внимавших Его словам, сознание, что глаза их горят потому, что в эту минуту, лучшую минуту их жизни, силы и расцвета, у каждого в душе – мысль о славной смерти за свою родину, за своего Царя, и что в этой мысли о смерти за родину этих веселых, вдохновенных и влюбленных в Государя своего молодых лиц, – все это придавало зрелищу что-то не выразимое никаким словом. После первых слов приветствия молодежи прозвучали слова о трудном положении России, потом звучный голос Государя заговорил об его вере в русскую армию, и затем в конце речи прозвучали торжественные звуки прощания. Прощайте, дети мои, приведет ли нам Бог увидаться, не знаю, но моя мысль и мое отцовское благословение с вами; кто будет в бою, пусть помнит об этом: за честь России не страшно умереть. Бог с вами, дети мои, прощайте! Вот приблизительно слова, сказанные Императором. Голос в нем не дрогнул, но на глазах Императора блеснули слезы, все стоявшие вблизи их увидели; заплакали тогда многие юноши, но то были чудные слезы молодых героев, детей, прощающихся со своим обожаемым отцом, и едва смолк голос Государя и его правая рука поднялась, чтобы благословить семью новых офицеров, как сквозь слезы все эти лица засияли, все крикнули "ура!", какого я никогда после не слыхал, птенцы бросились к Императору; они подскакивали до его груди и целовали ее, они покрывали поцелуями его руку, кто хватал его саблю, кто бросался к лошади, желая на ней поднять и понести Государя, и глядя на эту улыбку, добрую, ласковую и глубоко задушевную, с которой глядел Император на свою семью офицеров, разумеется, нельзя было забыть, как не забыли и того, что мы, стар и млад, глядевши на эту картину, плакали навзрыд»[1031]1031
  Мещерский В. 17. Воспоминания. 2-е изд. М., 2003. С. 22–23.


[Закрыть].

Маневры

Ежегодно помимо парадов проводились учебные маневры. Они проходили в Петергофе, Царском Селе, Гатчине, но особенно масштабные – в Красном Селе.

Пригородная Красносельская мыза еще с XVIII в. снабжала императорский двор огурцами, капустой, свеклой, петрушкой, сельдереем, редькой, грушами, вишней и яблоками. Но ее историческое предназначение состояло в другом. В июне 1765 г. в районе Красного Села впервые были проведены военные маневры, на которых присутствовал и А. В. Суворов. При Александре I красносельские маневры стали традицией. Этому способствовала близость к Санкт-Петербургу (35 верст) и Царскому Селу (12 верст). К югу от Красного Села находились Дудергофские высоты, расположенные на северо-восточной окраине Ижорской возвышенности, в бассейне р. Дудергофка, и к юго-западу высоты переходили в Таицкие моренные гряды. Высоты представляли собой систему вытянутых в широтном направлении гряд. Это были наиболее высокие точки в окрестностях Петербурга: Ореховая гора, или гора Петра I (176 м), Кирхгоф (155 м), Воронья гора (147 м). С Вороньей горы открывался обзор до 30–40 км в ясную погоду. Несколько иронично Ф. Б. Гагерн, описывая свое пребывание в России в 1839 г., назвал Дудергоф «местным Монбланом»[1032]1032
  Гагерн Ф. Дневник путешествия по России в 1839 году. С. 683. Гагерн Ф. Б. Дневник путешествия по России в 1839 г.: В отрывках. Сообщ. и пер. с нем. Н. К. Шильдер // PC. 1886. Т. 51. № 7. С. 21–54; т. 65. № 2. С. 321–330; 1891. Т. 69. № 1. С. 1–38.


[Закрыть].

В конце XVIII в. Красное Село было имением императрицы Марии Федоровны. В Дудергофе был ее дворец, разрушенный во время Великой Отечественной войны. По указу Павла I в старинной Свято-Троицкой церкви Красного Села (1733–1735) 15 мая 1800 г. была помещена икона Св. Симеона с Предвечным младенцем в драгоценном окладе. В настоящее время образ находится в Александро-Невской Красносельской церкви. В начале царствования Николая I, в 1825–1830 гг., Свято-Троицкая церковь была отремонтирована под руководством придворного архитектора 3. Ф. Дильдина (Дыльдина)[1033]1033
  Берташ А. В. Соборная церковь Пресвятой Троицы в Красном Селе // Памятники истории и культуры. Исследования и материалы. Вып. 5. СПб., 2000. С. 83.


[Закрыть]. Мызой Красное Село и красносельскими строениями ведало Павловское городское правление[1034]1034
  Там же. С. 88.


[Закрыть]. В 1819 г. Мария Федоровна «уступила» Красносельскую мызу Удельному ведомству. По указу Александра I от 1 января 1820 г. мыза, в которой числилось 3760 ревизских душ крестьян, за 3 млн руб. была приобретена в Департамент уделов. Одной из причин была любовь Александра I к конным скачкам, лучшим местом для которых он считал Красное Село[1035]1035
  История уделов за столетие их существования. 1797–1897. Т. 1. СПб., 1902. С. 210.


[Закрыть]. Первые же маневры состоялись уже в 1819 г. По долгу службы на них присутствовал и великий князь Николай Павлович. «В июне, – вспоминала великая княгиня Александра Федоровна, – бригада моего мужа, состоявшая из полков Измайловского и Егерского, выступила в лагерь, в Красное Село. Я последовала туда за моим Великим князем. Maman, которой принадлежала прелестная красносельская дача, поместила меня в маленьком домике, который некогда занимала при жизни Императора Павла, во время военных маневров. Этот маленький домик понравился мне, я поселилась в нем на три недели, которые пролетели для меня слишком скоро, – так понравилась мне эта военная жизнь»[1036]1036
  Алекасандра Федоровна. Из альбомов императрицы Александры Федоровны. С. 159–160.


[Закрыть].

Именно в то лето, 13 (25) июля 1819 г., после смотра 2-й бригады 1-й гвардейской пехотной дивизии, которой командовал Николай Павлович, состоялся конфиденциальный разговор Александра I с братом о судьбах престолонаследия. К тому времени у великокняжеской четы уже был сын Александр, а Александра Федоровна вновь ждала ребенка. Отметив «семейное блаженство» Николая, которого не знал ни он сам, ни их брат Константин, Александр Павлович в присутствии Александры Федоровны, по свидетельству Николая I, заявил: «Константин решительно не хочет ему наследовать на престоле, тем более, что они оба видят в нас знак благодати Божьей, дарованного нам сына. Что поэтому мы должны знать наперед, что мы призываемся на сие достоинство»[1037]1037
  Записка Николая I // 14 декабря 1825 года и его истолкователи. М., 1994. С. 317.


[Закрыть]. Соответствующие документы были, подготовлены Александром I только в 1823 г. Но даже спросить о подробностях документов относительно престолонаследия Николай Павлович не решался. Мария Федоровна, хорошо знавшая подозрительный характер старшего сына, не советовала Николаю первым начинать этот разговор[1038]1038
  Зайончковский А. М. Восточная война 1853–1856 гг. в связи с современной ей политической обстановкой. СПб., 1908. С. 37.


[Закрыть]. Пребывание летом 1819 г. в «Петербургской Швейцарии» – Дудергофских горах – оставило у Александры Федоровны неизгладимые воспоминания. «Я проводила утро, – писала она, – у себя или в прогулках, остальную часть дня просиживала в палатке моего мужа; близость хорошенькой Дудергофской горы с ее дикой долиной немало способствовала нашим удовольствиям, в сущности, довольно невинным»[1039]1039
  Александра Федоровна. Из альбомов императрицы Александры Федоровны. С. 160.


[Закрыть].

В 1820 г. во время очередных маневров великокняжеская семья находилась в Красном Селе. Александра Федоровна вспоминала: «Дурная погода во время пребывания в Красносельском лагере так же дурно повлияла на меня: я приехала в Петергоф 25 июня с опухшими ногами и с страшной мигренью, которая продолжалась три дня и сопровождалась приливами к голове, вследствие чего я не могла появляться ни на обедах, ни на маленьких балах. Император однажды вечером навестил меня и поцеловал мою ногу, когда я лежала в кровати, и это весьма меня рассмешило. Две ночи спустя я была при смерти; судороги, случившиеся со мною 27 июня, в то время, как я впала в бесчувствие, были, по-видимому, причиною смерти ребенка, который родился в Павловске 10 июля»[1040]1040
  Александра Федоровна. Из альбомов императрицы Александры Федоровны. С. 163–164.


[Закрыть]. Николай Павлович заботливо ухаживал за женой. Александра Федоровна вспоминала: «В то время производили фурор романы Вальтера Скотта, и Никс читал их мне. Я была очень слаба, очень бледна и интересна (как рассказывали). Когда я появилась вновь при Дворе, со стороны некоторых, а именно Орлова и Бенкендорфа, я была встречена косыми взглядами и минами. Чтобы утешить меня в горе, что я произвела на свет мертвого ребенка, мне пообещали зимой поездку в Берлин»[1041]1041
  Там же. С. 164.


[Закрыть].

Начиная с маневров 1823 г. военные лагеря обустраиваются более основательно. Были выбраны места для Главного и Большого (по обе стороны Царскосельской дороги) лагерей, со следующего года – Авангардного (на левом берегу Долгого озера). Работы завершились в начале царствования Николая I в 1827 г.

Первые крупные военные маневры в царствование Николая I были приурочены к коронации в Москве. В одном из сентябрьских писем Франсуа Ансело передает свои общие впечатления: «Балы, празднества, пышные собрания занимают теперь все наши вечера. Однако военные смотры, маневры и миниатюрные сражения, которые каждый день разыгрываются перед императором в окрестностях Москвы, составляют не менее интересную часть пышных зрелищ…»[1042]1042
  Ансело Ф. Шесть месяцев в России. С. 144.


[Закрыть] И далее замечает: «… Российская кавалерия великолепна; артиллерия маневрирует с несравненной скоростью…»[1043]1043
  Там же. С. 149.


[Закрыть]

С 1832 г. выходы войск в летние Красносельские лагеря становятся ежегодными. Красное Село превращается летнюю военную столицу. С конца мая по середину августа здесь концентрировалось до 40 тыс. чел.; позднее, в период 1845–1853 гг., – до 120 тыс.[1044]1044
  Шульц О. А. История развития гидросистемы Красносельского района // Памятники истории и культуры Санкт-Петербурга: Исследования и материалы. Вып. 4. СПб., 1997. С. 203.


[Закрыть] Александра Федоровна не забыла свои первые впечатления о Красном Селе и Дудергофе. По справке, выданной конторой Николаевского (Аничкова) дворца после смерти Николая I, за Александрой Федоровной среди ее прочих имений числились Дудергофские горы с шестью деревнями (от 20 февраля 1826 г.). Уже в 1826 г. на любимых Александрой Федоровной Дудергофских горах началось строительство Швейцарского домика. Адъютант шведского принца Оскара-Фридриха (будущего короля Оскара II) Вольфганг Венцель Гаффнер, посетивший эти места в 1846 г., писал: «После полудня мы были приглашены на чай к императрице на ее швейцарскую виллу в Дудергофе. Вилла эта расположена на холме, который находится рядом с лагерем. Сама вилла находится в долине. Войдя туда, чувствуешь себя как бы чудом перенесенным в одну из красивейших долин Норвегии или Швейцарии с их хижинами, козами, коровами, пастухами»[1045]1045
  Гаффнер В. В. Три недели в России. С. 280.


[Закрыть].

При Николае I характер военных сборов в Красном Селе изменился. По свидетельству Ф. Гагерна, Николай I заявил по поводу красносельских лагерей: «Я ввел лагеря и большие полевые маневры; при императоре Александре видели только парады»[1046]1046
  Гагерн Ф. Дневник путешествия по России в 1839 году. С. 681.


[Закрыть]. При Николае Павловиче маневры проводились ежегодно, а расположение лагерей примерно на равном расстоянии от Петербурга, Стрельны и Царского Села способствовало частым поездкам царской семьи. Летние сборы продолжались около трех месяцев. Их посещали крупнейшие государственные деятели и коронованные гости. По делам службы в них бывали М. Ю. Лермонтов и П. А. Федотов.

В красносельские лагеря направлялись и кадеты, в рядах которых были сыновья императора. Бывший кадет 1-го кадетского корпуса А. К. Антонов вспоминал: «В 1827 году 18-го июня, во время выступления корпуса в лагерь под Красное Село, государь император поставил в ряды кадетов стрелкового взвода наследника цесаревича и великого князя Александра Николаевича в мундире рядового лейб-гвардии Павловского полка. Форму же кадета Первого корпуса великий князь надел во время лагеря… В эти два лагеря и последующие августейший кадет, вместе с прочими кадетами корпуса, принимал участие в различных фронтовых занятиях, находился в строю во время парадов, разводов и маневров, а в свободное время принимал участие и в общих играх. Сверх того и кадеты бывали часто приглашаемы (группами, а иногда и целыми ротами) во дворец также для совместных игр, на балы, различные увеселения и к высочайшему столу»[1047]1047
  Антонов А. К 175-летней годовщине Первого кадетского корпуса // PC. 1907. Т. 129. № 3. С. 442.


[Закрыть].

Наследник цесаревич Александр Николаевич последовательно проходил военную подготовку, постепенно повышаясь в офицерских чинах. Так, 1 июля 1832 г., в день рождения императрицы, он был произведен в ротмистры. Впрочем, наследник, а позднее другие его братья находились в строю обычно только днем. Ночевать они отправлялись к месту пребывания своих домашних.

Долли Фикельмон записала в дневнике 25 июля 1834 г.: «Большие маневры в Красном Селе начались 20-го. В субботу, 21-го я присоединилась к Фикельмону в Гатчине. Вечернее собрание в Арсенале, где в прошлом году мы были так веселы и оживленны, ныне мне показалось совсем иным. Либо присутствие прусского Двора сдерживало здешних придворных, либо Император и военные были в этот день слишком усталыми… В воскресенье по случаю двойного тезоименитства – Прусского короля и юной Великой Княжны Марии (Великая княжна Мария Николаевна. – А. В.) – мы должны были присутствовать на обедне в парадных туалетах – платья с короткими рукавами, украшения, цветы и пр.»[1048]1048
  Фикельмон Д. Дневник. С. 310.


[Закрыть] На одном из эскизов картины для альбома Александры Федоровны 1831 г. на фоне Красносельского лагеря были изображены императрица верхом в сопровождении фрейлин Ярцевой, впоследствии княгини Суворовой, M-lle княжны Н. А. Урусовой, А. О. Россет-Смирновой и камер-фрау Александры Эйлер[1049]1049
  Записки А. О. Смирновой. С. 49.


[Закрыть]. Поездки из Петергофа в Красное Село для придворных дам требовали определенных усилий. Фрейлина А. О. Россет-Смирнова вспоминала: «Мы были в лагере и пережили массу треволнений. Мы все поехали в шарабане вслед за императрицей. Коляски с горничными и нашими платьями должны были прибыть после… Я иду отыскивать горничных императрицы и узнаю, что и их нет, за исключением m-rs Ellis (мистрис Эллис. – А. В.) и Клюгель. Но ни платьев, ни парикмахера… M-rs Ellis, невозмутимо спокойная, пила чай, поставив перед собой шкатулку с драгоценностями… Императрица посмеялась над этим, но сказала, что это не должно повториться, потому что в кучерах и экипажах нет недостатка»[1050]1050
  Там же. С. 49–50.


[Закрыть].

Впрочем, бывали и более неприятные происшествия. О трагическом случае в 1839 г. с А. X. Бенкендорфом рассказал барон М. А. Корф: «Он упал с лошади или, лучше, вместе с лошадью, которая опрокинулась на него и распорола ему копытами брюхо. Надобно было всаживать кишки в свои места и потом зашивать брюхо. Жизнь его, как сказывают, не в опасности, но ему придется пролежать несколько месяцев. Два года тому назад он выдержал уже одну смертельную болезнь»[1051]1051
  Корф М. Л. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 411.


[Закрыть]. Об этих маневрах упомянул в своих записках и маркиз де Кюстин: «Нынче утром, возвращаясь обратно в Петербург, я поехал обратно через Красное Село, где разбит весьма любопытный на взгляд военный лагерь. Одни говорят, что здесь в палатках либо по окрестным деревням размещается сорок тысяч человек императорской гвардии, другие говорят – семьдесят тысяч»[1052]1052
  Кюстин Л. Россия в 1839 году: В 2 т. Т. 1. С. 178.


[Закрыть].

Во время маневров 1843 г., 29 июня, произошел скандал с установкой царской палатки. Об этом событии также рассказал барон М. А. Корф: «На обязанности обер-шталмейстера лежит между прочим и устройство имп[ератор]ской палатки в Красносельском лагере. Нынче Государь, приехав туда, нашел, что она разбита не в том месте, как всегда прежде, и притом очень небрежно. Тотчас же был вытребован шатерничий, но оказалось, что прежний умер скоропостижно, а разбивал палатку другой. Государь тотчас посадил его под арест, а Чернышеву велел написать Долгорукову строгий выговор. Но через несколько минут после того Государь заметил, что неисправность палатки простирается от внешнего ее устройства и на внутренние: например, что не только ковры, но и сукно на его письменном столе все в пятнах. Тогда, взволнованный этим непростительным упущением, он велел отправить самое сукно к Долгорукову, а в выговоре, написанном Чернышевым, прибавил своеручно несколько таких резких слов, которые тотчас заставили Д[олгоруко]ва прислать просьбу об отставке. Указ подписан 24-го, но, чтобы отдалить сближение с 25-м, помечен 22-м.

Долгорукова не любили и не уважали в публике, но и он, и вся фамилия его так давно при дворе и пользовалась там всегда таким почетом [мать его, бывшая некогда любовницею австрийского посла у нас Кобенцеля, теперь одна из старших статс-дам; сестра его, вдова действительного] т[айного] с[оветни]ка кн[язя] Салтыкова, о которой злая хроника говорит, что она, жив с мужем многие годы, никогда не переставала быть девицею, тоже статс-дама], что падение его поразило все высшее общество и отозвалось и в целом городе, где он был почти всем известен. Управляв 18 лет своею частию, родясь, выростя и состарясь исключительно при дворе, не знаю, что теперь из себя станет делать Долгоруков, в котором всегда очень много было придворного тщеславия и очень мало внутренних ресурсов. Это все равно, что если бы у меня отняли перо и карандаш»[1053]1053
  Корф М. А. Дневники 1838 и 1839 гг. С. 249.


[Закрыть].

Как известно, Николай Павлович был человеком привычки. Он привыкал к людям, лошадям, окружающим вещам, мундирам… Это относилось и к традиционно устанавливаемой для него палатке. Во время лагерных сборов, независимо от места их проведения, Николай Павлович ночевал чаще в Петергофе, но с утра направлялся в Красное Село, чтобы вернуться к обеду в Петергоф. Но могла быть и вечерняя поездка с ночевкой в упоминавшейся походной палатке.

Большие маневры прошли в Красном Селе летом 1846 г. Барон М. А. Корф записал: «14-го июня Гвардейский корпус вступил с обыкновенными маленькими маневрами в Красносельский лагерь. А вчера вечером выступили из города военно-учебные заведения и с ними, в рядах Пажеского корпуса, вел[икий] кн[язь] Константин Н[иколаеви]ч. Жаль было смотреть на бедных детей, плывущих по потокам грязи и орошаемых непрерывным дождем. Они ночевали в Стрельне и сегодня вечером вступят в Петергоф»[1054]1054
  Корф М. Л. Дневник. Год 1843-й. С. 246.


[Закрыть].

Кульминационное событие произошло 19 июля. Адъютант шведского принца Оскара-Фридриха (будущего короля Оскара II) Венцель Гаффнер записал: «В тот же день в шесть часов вечера император в сопровождении своей свиты отправился в лагерь гвардии в Красное Село, чтобы присутствовать вечером на заре с церемонией, а на другой день смотреть стрельбу… Здесь были собраны все оркестры музыки, и от пятнадцати до восемнадцати тысяч человек образовали открытый с одной стороны четырехугольник. Этот гигантский оркестр играл марши. В девять часов вечера взвились три ракеты. То был сигнал артиллерии стрелять. После третьей ракеты было сделано сто двадцать выстрелов. Забили все барабаны, а за ними заиграла и музыка. Тамбурмажор скомандовал: "Шапки долой!" и прочитал краткую молитву, во время которой император стоял с открытой головой, спиной к войскам…»[1055]1055
  Гаффнер В. В. Три недели в России. С. 273.


[Закрыть]

Учения и смотры продолжались и на следующий день: «20-го июля, в 7 часов утра мы сели на лошадей, чтобы ехать смотреть стрельбу артиллерии, что продолжалось до одиннадцати часов… Церемония представления ординарцев. Среди них было много казаков и черкесов, которых император пропускал различными аллюрами»[1056]1056
  Там же. С. 280.


[Закрыть].

Вновь В. В. Гаффнер провел в Красном Селе три дня с 28 по 30 июля 1846 г., возвращаясь для ночевки в Петергоф. Вместе со свитой императора он наблюдал артиллерийскую стрельбу, маневры пехотных дивизий и учения кавалерии. После маневров он купался с великими князьями в небольшой купальне и обедал у камергера. В последний день состоялся заключительный смотр: «Вечером была заря с церемонией. На этот раз при церемонии присутствовала императрица и в. к. Ольга (Ольга Николаевна. – А. В.). После церемонии дамы удалились на террасу перед палаткой императора..»[1057]1057
  Гаффнер В. В. Три недели в России. С. 281.


[Закрыть] По приказу Николая Павловича войска приветствовали императрицу криками «ура»: «После этого император вывел вперед великую княгиню Ольгу и поставил ее в ряд с солдатами, чтобы сравнить ее рост с ростом солдат. Хотя она и немалого роста, но могла уставиться у солдат под руку. Такое патриархальное обращение привлекает к императору сердца солдат. Вот почему он очень любим ими»[1058]1058
  Там же.


[Закрыть].

К летним маневрам привлекались и кадетские корпуса. С начала 1830-х гг. кадетские лагеря устраивались в Петергофе. Но цесаревич Александр Николаевич не забыл своего красносельского прошлого. Находясь за границей, в письме к отцу из Ганновера от 13 (25) июля 1839 г. он писал: «11/23-го числа, в день именин нашей милой Олли (Ольги Николаевны. – А. В.), который мы, бывало, проводили в лагере в Красном Селе, мои все пришли меня поздравить»[1059]1059
  Переписка цесаревича Александра Николаевича с императором Николаем I. 1838–1839. С. 63.


[Закрыть]. Николай Павлович действительно был в это время в Красносельских лагерях. Его присутствие на маневрах гвардии 8 и 14 августа 1839 года зафиксировал Ф. Гагерн[1060]1060
  Гагерн Ф. Дневник путешествия по России в 1839 году. С. 684–685, 688.


[Закрыть].

Упоминание кадетов довольно часто в описаниях летних маневров, тем более что среди них почти постоянно находились младшие сыновья императора. Описывая расположение войск в Петергофе в 1839 г., маркиз де Кюстин был вынужден признать: «…В солдатских бивуаках царит единообразие во всем. Уланы раскинули бивуак посреди луга, вокруг пруда в окрестностях дворца, поблизости от них разместился полк конных гвардейцев императрицы, а дальше черкесы, чьи казармы находятся на краю деревни, и, наконец, кадеты, которые частью расквартированы по домам, а частью стоят лагерем в поле». Далее он воспроизводит знаменитое высказывание покойного великого князя Константина Павловича: «Не люблю войну, от нее солдаты портятся, одежда пачкается, а дисциплина падает»[1061]1061
  Кюстин Л. Россия в 1839 году: В 2 т. Т. 1. С. 260.


[Закрыть].

В 1839 г. о кадетах в Петергофе написал, в частности, маркиз де Кюстин: «С величайшим удивлением я обнаружил, что весь двор уже на ногах и приступил к исполнению своих обязанностей; женщин украшали свежие утренние туалеты, мужчины вновь облачились в костюмы соответственно своим должностям. Все в условленном месте ожидали императора… Едва я успел пробраться сквозь толпу, как появилась императрица; я еще не занял своего места, а император уже обходил ряды своих малолетних офицеров, императрица же, столь утомленная вчерашней церемонией, ожидала его в коляске посреди площади… Император громко приказывал ученикам исполнить то или иное упражнение; после нескольких отменных маневров Его Величество выказал удовлетворение: повелев одному из самых юных кадетов выйти из строя и, взяв его за руку, он самолично подвел его к императрице, представил ей, а потом поднял ребенка на высоту своей головы, то есть над головами всех окружающих, и прилюдно поцеловал… После этого… император и императрица возвратились в Петергофский дворец»[1062]1062
  Кюстин Л. Россия в 1839 году: В 2 т. Т. 1. С. 276.


[Закрыть].

Во время петергофских лагерей современники обращали особое внимание на кадетов. Ведь среди них часто находись императорские сыновья. На одной из акварелей 1831 г. Александра Брюллова наследник Александр Николаевич стоит в центре группы кадетов в Петергофе. У ног его, под стволом пушки, сидит его младший брат Константин Николаевич, которому не было четырех лет, а воспитатель мальчиков Мердер полулежит рядом. Николай I любил ставить мальчиков в строй и проявлял отцовский интерес к обучению кадетов и воспитанников военных училищ, проверял их умение маршировать. Но особенно гордился своими сыновьями. Под руководством старых солдат мальчики учились правильно одеваться, маршировать и строить укрепления.

Кадеты и воспитанники военных училищ часто видели членов императорской фамилии. Они развлекали императора и императрицу играми во время пребывания близ Петергофа в ежегодных летних лагерях, обменивались с Александрой Федоровной шутками и получали фрукты и пироги от молодых великих князей.

Один из бывших кадетов (Л. Ушаков), вспоминая, как Николая и Михаила привозили в карете на отрядные ученья и как тогда они ходили рядовыми во фронте 1-го кадетского корпуса, приводил следующий эпизод: «По окончании ученья, государь повел нас с заднего плаца на штурм лагеря, направив колонну 1-го корпуса, в которой шли великие князья, в лагерный клоак, который они и перешли по пояс»[1063]1063
  Ушаков А. Корпусное воспитание при императоре Николае I // Голос минувшего. 1915. № 6. С.131.


[Закрыть]. Младшие сыновья повзрослели только к началу Крымской войны. Когда 11 декабря 1854 г. они вернулись из поездки в Севастополь, то А. Ф. Тютчева дала им следующую характеристику: «Михаил очень скромен по отношению к себе; его брат Николай менее умен; в нем есть некоторое мальчишество, он немного вульгарен, но оба они добрые малые, полны сердечности и патриотизма. Это любимцы императрицы, которая оживает, глядя на них»[1064]1064
  Тютчева Л. Ф. Дневники. С. 79–80.


[Закрыть]. Впоследствии великая княгиня Мария Николаевна (Ольга Николаевна была бездетна) в воспитании детей придерживалась тех же спартанских принципов, что и ее отец, считая обязательными для сыновей физическую подготовку и фрунтовую выучку[1065]1065
  Белякова 3. Мариинский дворец. С. 102.


[Закрыть].

Кульминационным моментом был штурм фонтанов в Петергофе. Обычно Николай Павлович старался подавать пример кадетам. Приведем одну из зарисовок баронессы М. П. Фредерикс, относящуюся к 30-м гг.: «В те годы нас очень занимало и забавляло, когда летом кадеты штурмовали в Петергофе фонтан Самсон. Несколько рот кадетов разных корпусов собирались на площадке внизу, у главного бассейна Самсона; по команде государя они должны были влезть на одну из каскад, текущих с террасы Большого дворца, по сильно бившей воде. Императрица находилась на вершине каскада, на террасе, и кадеты, которым первым удавалось взобраться на этот каскад, что было весьма нелегко, получали маленький приз из рук ее величества; призы эти состояли из разных вещиц, из собираемых камней, отделывавшихся на Петергофской гранильной фабрике… В конце штурма приходил наверх и государь, никогда не пропускавший окатить и себя водой из фонтана, чтобы не одни кадеты были вымочены в своей одежде. Он всегда старался давать собой пример»[1066]1066
  Из воспоминаний баронессы М. П. Фредерикс // ИВ. 1898. Т. 71. № 1. С. 69–70.


[Закрыть].