Текст книги "Исцели меня. Невозможное"

Вам когда-нибудь казалось, что все наши проблемы от избытка эмоций, которые хлещут фонтаном, размывая границы здравомыслия? Самое страшное, что контролировать этот фонтан невозможно, а закрыть брешь возможно только успокоив сердце. Трое суток – это четыре тысячи триста двадцать минут, а если впереди ожидание неизвестности, то эта цифра увеличится примерно в пять раз. Достаточно времени, чтобы измучить себя бредовыми мыслями и бессмысленными желаниями.

Темное, сырое подземелье, в котором нет ни единой души, принуждает заглянуть в себя и призвать к ответу на главный вопрос: почему я не хочу вступить в Орден?

Молчаливые служанки, приносящие еду, конечно, не в счет. При их появлении я даже не встаю со своего твердого лежака и неподвижно смотрю в серый каменный потолок. Итак, трое суток я мучаюсь над одним вопросом: почему мне так противен Орден с его системой, законами и могущественными одаренными? Найти ответ в пылающем сердце очень сложно, но если попробовать разложить все по полочкам…

Я посмотрел на шрам-напоминалку. Глубокий рубец вместо креста напоминает удлиненный меч с короткой рукояткой. Поморщившись, я положил расслабленную ладонь на живот. Глупо было резать свое тело в надежде, что это остановит меня от вступления в Орден, убедит меня в ненависти и неприязни к нему.

Мою ненависть породил страх перед смертью, жестокий способ доставки меня в братство и лишение свободы. Потом появилась Агата. Он нежно и мягко начала знакомить меня с традициями и устоями братства. Конечно, как мужчина я смотрел только на нее – необычную, с тайным духовным миром, сильную и красивую. Я испугался свой любви, противился ей. Но меня неизбежно влекло к этой удивительной девушке. Я готов был прыгнуть в омут с головою, принимая Орден вместе с ней. Несмотря на ее расположение ко мне, она оттолкнула меня. Боже, я вовсе не бабник, но и девушек у меня было не мало. Три раза мне дали от ворот поворот, при этом назвав «бесчувственным инвалидом», «да я для тебя пустое место», «да пошел ты, кретин»… Не сказать, что я тогда сильно убивался по этим девушкам, так, легкое поскуливание в душе, словно зуд после прививки. Но Агата перевернула весь мой мир, порвала сердце, заставила совершать необъяснимые поступки. Я хочу жить, но не знаю как. Хочу бежать, но не знаю куда. Хочу кричать, но не знаю зачем.

Если отбросить чувства, то расклад получается очень простой. По какой-то причине я не нужен Агате, тогда я выбираю жизнь без Ордена. Почему? Есть простое понятие «назло». Оно не совсем рациональное, ведь если признаться честно, то братство не такое уж ужасное. В их системной жизни есть стремление к духовным идеалам, они защищают друг друга, уважают, и для меня оно может стать хорошим и комфортным домом с семьей, которой у меня нет. В своей жизни я работал на дядю, и если у тебя не гениальные мозги, которыми можно зарабатывать, то для него ты всего лишь маленькая строчка в табельной графе. Назло ей я не вступлю в братство.

Итак, передо мной выбор – Орден или смерть. Смерть не потому, что я горю желанием умереть, а потому, что выбора нет, ведь путь на свободу мне перекрыл Орден, потому что жить под одной крышей с Агатой не смогу. Хорошо бы переложить эти условия на старый, но верный язык программирования. Алгоритм прост: если Агата будет моей, я выбираю братство, если нет – то смерть. Конец задачи. Но в этом уравнении есть скрытая переменная, устранив которую можно развернуть ход решения. Эта переменная – причина, по которой она оттолкнула меня. На ум идет одно, что ее благословили с другим служителем Ордена, поэтому она почти жена. Либо с ее особым даром ей вообще нельзя вступать в контакт с мужчиной. На этом моменте у меня разыгралась фантазия, и в голову полезли всевозможные варианты. Нет, человеческую душу невозможно уместить в задачу, точно так же, как формуле нельзя придать чувства. Именно поэтому у нас роботы пока остаются роботами.

Раздался одиночный удар колокола. Вибрация от металла высоким гулом отразилась от каменных стен. От неожиданности я замер. Все мысли разом ушли, и разум стал кристально чист. Я ждал, когда раздастся следующий удар, но вокруг замерла тишина. Не слышно капели воды и скрежета голубиных когтей, все затаилось в ожидании чего-то зловещего. Я попытался расслабиться и подумать о счастливом моменте своей жизни. Весна, сочная трава и яблони, подобно невестам, в цвету. Это наш сад. Первый в году пикник под открытым небом. Ароматный запах жареного на шампурах мяса, душистый чай из самовара томится в чашках. Папа у мангала, занят любимым делом. Мама, укутавшись в шаль, любящим взглядом смотрит на него и терпеливо ждет, когда вся семья соберется за столом. Я беззаботно пытаюсь построить из веток дом для птицы и даже не подозреваю, что именно этот момент с самозабвением буду вспоминать.

Удар колокол повторился. На этот раз еще сильнее. В груди перехватило дух, и в голову уже ничего не идет, кроме мысли о предстоящем суде. Признаться, умеют они нагнать страху. Я не могу ни сидеть, ни стоять, только мерить длинными шагами мою маленькую убогую клетку. Все те, кто говорят: «Да я лучше умру, чем…» – все лгуны, в том числе и я. Потому что, приближаясь к смерти, ужасно хочется жить. Особенно когда ты очень молод, в жилах течет горячая кровь, а в мыслях селятся мечты и планы того, что бы ты успел сделать в своей жизни. К сожалению, я ничего не изобрел. Не побывал в Европе, не съездил на Восток. Не создал семьи, не родил сына – единственного наследника из рода Климентьевых, даже по-нормальному влюбиться не смог. Только познакомился с Морозовыми и написал рукопись, которая привела меня к печальному финалу.

Со следующим ударом тюремная дверь отворилась, отбрасывая на пол длинные тени. Я сразу узнал пришедших. Плечи Константина покрывает длинный, до пола, черный плащ, расшитый золотом. Вид его омраченный, взгляд задумчивый, поджатые губы скрылись за седыми усами, взгляд тусклый. За спиной Константина стоит Леонид. На его лице остались следы от побоев, но не такие явные, как мои. Сразу понятно, что над ним поработали лекари, исцеляли его чудо-пастой и остальными мазями. Меня порадовало то, что я сумел дать ему отпор. Конечно, не победил, но прищучил хорошо. Так, что ему понадобилась помощь.

Мое злорадство быстро остудил Константин. Бесшумно шагая по полу, он прошел внутрь тюрьмы и пристально посмотрел мне в глаза. Чувство стыда скользнуло в душе, и я почему-то мысленно стал оправдывать свой побег. Слова так и вырывались наружу, что я силой сжал губы, удерживая их.

– Кирилл, – с досадой произнес он мое имя. В его голосе слышалось глубокое разочарование.

– Сам Верховный пожаловал, – холодно произнес я, стараясь быть равнодушным, – для меня большая честь.

– За твой поступок тебя ждет суровое наказание, но ты можешь все исправить.

– Я себя виноватым ни перед кем не считаю. Мне жаль, что в вашем мире правда на той стороне, у кого сила.

– Агата, Зара, Юлия – служители тайного Ордена, и они нарушили закон ради тебя. Сейчас выясняется, кто еще причастен к твоему побегу.

Услышав их имена, я почувствовал, как по спине пробежал ледяной холодок.

– Вижу, ты проник вглубь всей ситуации.

– Что с ними будет?

– Наказание, лишение. Каждая из них по-разному ответит за предательство. Теперь подумай, так ли невинен твой поступок?

Я опустил голову. Вина моя, и мне оправдываться перед судом за этих девушек.

– Именно Верховный Служитель отвечает за все происшествия в Темплуме. Ты подставил всех, кто поверил тебе и дал каплю свободы.

– Почему вы подумали, что из волчонка можно вырастить преданного пса? Я хочу домой. Именно в ту комнату, откуда вы меня забрали. Вы лишили меня свободы, моей свободы!

– Никто в этом мире не свободен по-настоящему. Ты знаешь это, у всех нас есть лишь жалкая пародия на свободу, – он вздохнул и посмотрел в небо через маленькое окно моей камеры. Его задумчивый взгляд уходит далеко в мир проблем и тревог. – Повернись и просунь руки в решетку. Время пришло, – посмотрел он на меня, я покорно послушался.

Жесткий пластиковый ремешок туго впился в мои запястья. Я поморщился от боли. Дверь камеры со скрипом отворилась. Когда я обернулся, то увидел Леонида, покорно стоящего около Константина. Он с укором смотрел на меня, видя во мне предателя. После тех слов, что я ему сказал, думаю, он возненавидел меня. Иной раз колкие слова бьют сильнее кулаков.

Константин пошел первым. Леонид подтолкнул меня в плечо, принуждая следовать за Константином, а сам пошел позади меня, замыкая цепь. Из тюрьмы мы вышли на свет. У дверей стояло двое крепких парней. Их одежда говорила, что они принадлежат к отряду защитников братства. Темно-синий костюм, красные лампасы, рубины на рукавах. Я давно понял, что лампасы и цвет одежды определяет статус человека в братстве. У Константина белые широкие лампасы и бриллианты на рукавах, полагаю, он имеет один из высоких чинов в братстве. У Леонида и всех его людей синие костюмы с красными лампасами. У Агаты тонкие белые лампасы на платье, у Ксении – зеленые. Каждый цвет определяет свой статус. Довольно примитивный способ разделения чинов, а если посмотреть на все с другой стороны – не погоны же им носить! Бог с ними, с лампасами. Сейчас меня ведут на суд. Двое парней, стоящих у двери, присоединились к нам и встали с двух сторон от меня. Теперь я шел в «коробке», окруженный со всех сторон. Вдалеке слышен монотонный бой колокола, словно таймер, отсчитывающий время к нулю.

Мое представление о братстве складывалась из разных кусочков, которые мне показывала Агата. Я был с Александром на суде, прошел с ним лабиринт. Узнал о происхождении Ордена и о существовании Венаторов – свирепых охотников братства. Через знакомство с Зарой узнал, что дар может быть проклятьем. Последнее, что мне оставалась узнать о братстве, воочию увидеть его дом. Я шел без мешка на голове. Не скрывая любопытства, смотрел по сторонам и восхищался высокими сводами, могучими колоннами, живописными барельефами. Золотое свечение от окон и резного дерева пронизывает все вокруг и зависает в нереальности сказочного мира. Здесь есть величие, уважение, идущее из корней древности, есть и дух современности в незаметных проводах и пластиковых датчиках. Да, некоторые переходы темные и подобны тому, что я видел на выходе из Темплума, но они украшены подсвечниками и картинами.

У каждого перехода к нам присоединялись бойцы, окружая меня все плотнее и плотнее. Монолитным строем мелькают лампасы, и гремит солдатский шаг. Чем ближе мы к месту назначения, тем сильнее бьет колокол. Мы вышли на лестницу, минуя пролет за пролетом, поднимались вверх. Затаив дыхание, я желаю только одного – быстрого исхода.

Поднявшись на самый верх, бойцы одновременно разошлись в сторону, образуя живой коридор перед высокой дверью. Константин обернулся и посмотрел на меня.

– Хорошо держишься, мальчик мой, – добродушно похлопал он меня по плечу, – главное, будь честен перед судьями.

– Где Агата? Что будет с ней?

Мой вопрос вызвал улыбку на его лице. Он знал о наших чувствах и был не удивлен тому, что в последние часы своей жизни я интересуюсь ей.

– Агата очень ценная девушка. Не волнуйся за нее.

Дверь распахнулась, встречая меня богатым интерьером. С того момента, когда я был в этом зале с Александром, здесь ничего не изменилось. Лишь мои ощущение стали остры, в этом и отличие видений от реальности. Остановившись, я огляделся. Вытянутые тумбы одиноко стоят по кругу и ждут своих хозяев – моих палачей. Каменный пол холодный, обжигающий голые ступни. Стены расписаны реалистическими, в то же время мрачными сюжетами, словно кисть самого Леонардо касалась их. Леонид подтолкнул меня в спину, принуждая пройти в круг. Под ногами элементы природы, сочетаясь, соединяются в центре круга. Какой технологией выполнена эта картина, не знаю, но рисунок словно сам проступил сквозь камень и остался под блестящим прозрачным сланцем. Подняв голову вверх, нахожу взгляд Христа. Очень жаль, что в наше время почти никто не верит в Бога, а тех, кто верит, выставляют посмешищем. Ведь, освоив всевозможную технику, люди сами захотели быть богами. На самом деле глаза Бога терпеливо смотрят на нас, ожидая, когда мы наиграемся. Любовь к Богу, к его сыну Христу мне привила Настя. В своих рассказах она мне часто показывала трепетное отношение к нему, будто в ее жизни он живой человек. Глядя в нарисованные глаза иконы, я чувствую тепло, поддержку и сожаление.

Ударил колокол, пронзительный звон прошил меня насквозь. Ноги невольно подкосились, и я сам встал на колени, послушно опустив голову. Началось. Слышны тихие шаги, шелест плащей, шепот латинских фраз. Тумбы наполнились людьми в плащах. Вдоль зала прошли девушки, держа в руках свечи. Поднимаю взгляд, пытаясь найти хоть одно знакомое лицо, но Леонид резко опускает мою голову вниз. Недовольно фыркнув, я стряхнул его тяжелую ладонь с головы. Агаты среди девушек нет, Ксении тоже.

Я услышал громкий голос. Судя по басу и небольшой доле хрипоты, принадлежит он взрослому человеку. Он говорил долго, поднимая тон к призыву и с напором, укоряя в содеянном. Я не понимаю ни единого слова, потому что он говорит по латыни, но его речь оставляет во мне неоднозначные чувства. В первую очередь – чувство вины. Сама обстановка располагает покаяться во всех своих грехах и невольных грешках.

– Молодой человек, представьтесь, – прозвучал вежливый голос.

Я растерялся и не сразу понял, что это мне. Леонид, подпихнув меня ногой, заставил встать. Я встретился взглядом со своими судьями. Их лица освобождены от капюшонов, и все члены братства разных возрастов внимательно смотрят на меня, а я подумал о том, что, увидев эти лица в быту, не отличил бы от самого простого мирского человека.

– Представьтесь, – повторил старец.

– Я… я Климентьев Кирилл Сергеевич, – робко ответил я.

– Вы знаете, в чем вас обвиняет Орден? – спросил меня парень лет тридцати.

– Догадываюсь, – ухмыльнулся я.

– У нас это называется «proditio», – произнес старец и тут же добавил перевод: – «Измена», или «предательство».

Это фраза выдавила из меня истерическую ухмылку. Все мое нутро сопротивлялось их обвинениям. Подобно ребенку, я не знал, как доказать свою правоту, и начал так:

– Господа, чтобы изменить кому-то или чему-то, надо быть этому верным. А я клятв и присяг не принимал, как же вы меня хотите судить?

– Тебе доверили нашу сокровенную тайну, наши самые страшные страхи. Тебе дали выбор, пойдешь ли ты снами или нанесешь удар. Ты предпочел побег, значит, и ответственен за свой выбор.

– Никто меня не спрашивал, хочу ли я владеть такой информацией, – поднял я тон голоса, – и никто из вас не знает наверняка, как я могу ей распорядиться дальше…

Волнение всколыхнуло мирные лица судей, они переглянулись.

– Я бежал не потому, что хотел раскрыть секрет вашего Ордена. Бог с вами, живите, как хотите, только подальше от меня. Я хотел свободы, которой меня принудительно лишили, – произнес я, глядя на Константина, который тоже стоял на тумбе.

Вдруг зал наполнил душераздирающий вой, в котором я узнал знакомый голос. Оглянувшись, я замер. Холодная волна ледяного ужаса прокатилась во мне. В распахнутые двери пытались завести Зару. Слишком людное место вызвало в ней приступ боли. Она корчилась и вопила, пытаясь освободиться из рук бойцов. Сделав шаг вперед, я столкнулся с Леонидом.

– Больно! Больно! – кричала девочка, смотря по сторонам. Судьи, морщась, смотрели, как бедную девочку пытаются втащить в зал.

– Что же вы делаете? Вы же губите невинное дитя!

– Она помогла тебе сбежать и должна ответить перед судом, – холодно произнес старец.

Зара издавала страшные звуки. Вопль, хрип, шипение, стон, все перемешалось в едином безумии, разрывая мою голову. Ее страдание – это моя вина.

– Это я просил ее помочь, меня наказывайте! – крикнул я и посмотрел, как Зара бьется в судорогах, а две пары крепких рук пытаются ее удержать.

– Бо-о-ольно! – кричит Зара и, падая на пол, сжимается в комок, закрывая голову руками.

Шагнув вперед, я плечом оттолкнул руку Леонида, которой он пытался меня остановить. Опускаясь перед Зарой колени, я низко склонился к ее лицу.

– Прости, – шепнул я, – Зара, это я виноват.

– Кирилл, – простонала она, тяжело дыша, – их так много, много глаз смотрят на меня.

Зара теряла сознание, ей было трудно говорить. С высокого лба скатывались крупные капли пота. Она громко всхлипывала, нервно вздрагивая. Я попытался освободить руки, чтобы помочь страдающей девочке, но пластик, связывающий запястья, больно впился в тело. От злости я зарычал и посмотрел на Константина.

– Так ты любишь своих одаренных? Так ты их бережешь и защищаешь? Ты же знал, что Зара не может находиться в общественных местах, знал, что ей больно. Знал, что Агата собирала эту девочку по кусочкам, чтобы она начала доверять людям, начала жить.

Немое молчание. Бесчувственные лица судей сморят, как перед ними распыляется мальчишка, защищая девочку-калеку. От бессилия я сглотнул и посмотрел на Зару. Она продолжала стонать, пряча голову за руками.

– Вы все лгуны, – провел я взглядом по тумбам. – Это живой пример, насколько вы тщеславны и готовы использовать своих одаренных девушек и женщин, пуская их в расход, навязывая, внушая им, что они жертвы. Они действительно жертвы ваших корыстных целей. Лгуны. Никого вы не защищаете…

По кругу пошло волнение. Зара, вцепившись пальчиками мне в кофту, притянула к себе. Все ее тело дрожит. Глаза стали тусклыми, словно ее покидает жизнь. Сухие губы еле шевелятся, издавая тихий шепот:

– Бо-о-ольно, бо-о-ольно…

– Зара, ты можешь ответить на наши вопросы? – спросил Константин.

– Бо-о…

Зара не могла говорить. Она прижалась лбом к моей коленке и затихла. Я единственный человек, которому она доверяет, в ком ищет защиту от множества презрительных и любопытных глаз. Я отвечаю за эту девочку и решил поговорить откровенно с незнакомыми людьми, которые возомнили себя мудрыми судьями.

– Она не виновата… – начал я, лица судей обрели вид внимательных слушателей. – Я прикинулся жалким. Да, собственно, и прикидываться не пришлось. Я и есть жалкое существо в неизвестной паутинной сети. Очень хотелось домой. Вернее, в стены, которые я называю домом. В место, где меня не хотят изменить, подавить, навязать правила и законы. Я просто хотел свободы и забыть про ваш Орден, как про дурной сон. Забыть…

Я сделал паузу, потому что им незачем знать о том, кого на самом деле я хочу забыть. Они внимательно смотрят на меня, в их глазах (к великому ужасу) я увидел то самое сочувствие, что я вызвал в Заре. Все же я жалкий персонаж.

– Зара хотела отплатить той же доброй услугой, что когда-то я сделал для нее. Судить за то, что ребенок пошел на поводу у взрослого – это грех. Поверьте, она не виновата. Накажите меня!

Зара тихо сопела, слушая меня. Сейчас она под моей защитой. Под защитой убогого слабака, который себе никогда не простит, если из-за его бессмысленного поступка пострадает ребенок.

– И ты берешь вину на себя? – спросил старец, на лице которого не дрогнула ни единая морщинка.

– За всех, кто невольно причастен к моему побегу, за тех, кто знал, но промолчал. И на то была причина, потому что они поверили в то, что я просто хочу домой.

Судьи обменялись короткими одобрительными кивками и посмотрели на Зару.

– Уведите девочку, – распорядился старец.

Один из бойцов подошел к Заре и дотронулся до ее локтя. Она вздрогнула и шумно запыхтела. Парень одернул руку и посмотрел на меня, словно желая что-то спросить.

– Они убьют тебя, Кирилл, – шепнула она. К ней подошел второй из бойцов и грубым захватом попытался взять Зару.

– Нет, нет, нет, нет!.. – завопила Зара, страшно извиваясь у него в руках.

– Я сам, отпусти ее! – закричал я. Парень послушно положил Зару на пол. На коленях я дополз до нее и склонился. Все вокруг замерли, наблюдая за каждым моим движением.

– Зара, посмотри на меня, посмотри на меня, – призываю ее. Сквозь запутанные волосы она поймала меня туманным взглядом.

– Зара, – повторил я ее имя. На ее измученном лице появилась улыбка. – Нарисуй мне лето, яркое солнце, зеленую траву, славную аллею, которую ты придумала…

– И речку? – спросила она, и слеза скользнула по щеке.

– И речку, – повторил я, – эти люди отведут тебя в комнату, где краски и холсты. Прошу, нарисуй мне лето…

– Они тебя убьют, – с недоверием покосилась она на Константина, – я же чувствую…

– Они дадут мне свободу, – улыбнулся я, – обещаю…

– Я нарисую тебе лето, – вздохнула она и закрыла глаза.

Я посмотрел на бойцов, которые должны сопровождать Зару. Они крепкие, сильные парни, но Зара своим припадком испугала их, как сопливых юнцов. Одному из них я кивнул головой, и он подошел к Заре. Она позволила к себе прикоснуться. Морщась, сдерживала боль и молчала. Боясь сделать резкое движение, парень осторожно взял Зару на руки.

– Смерть – это тоже свобода, – тихо сказала она, когда парень пронес ее мимо меня.

Она так и не открыла глаза. Я видел, как из-под пушистых ресниц текли слезы. Эта девочка слишком мудра, чтобы поверить в мою маленькую хитрость. Никто не даст мне свободы, и, возможно, это наша последняя с ней встреча. Мы оба бессильны перед судьбой.

Леонид до боли сжал мне плечо и принудил встать на колени перед судьями. Я не сильно этому сопротивлялся, для меня главное, что Зара оказалась в безопасности, а остальное будь как будет.

– А я вам говорил, что в этом парне чести больше, чем ума. Он обладает большей человечностью, а наивность уйдет с годами, – громко произнес Константин. Достаточно громко, чтобы я услышал и понял его.

Сказанные Константином слова поразили меня до глубины души. На Заре он устроил мое показательное выступление. Грязно использовал бедную девочку, чтобы показать судьям мои человеческие качества. За тумбами идет бурное обсуждение моего поступка. Сверля Константина ненавидящим взглядом, я погружаюсь в мрачные размышления. Старец что-то говорил, но за частым туканьем в голове я не слышу и не хочу слышать его. Если бы Константин знал, как я его сейчас ненавижу. За его серьезным взрослым лицом скрывается хитрый лис, который посмеивается и потирает руки. Он упорно желает посвятить меня в Орден и подговаривает других принять меня.

– …Орден Силентиум удостоил тебя стать членом нашего братства, – вдруг услышал я голос старца. В глазах Константина блеснула радость.

«Меня удостоили чести!!!» – просмаковал я в своих мыслях и разразился хохотом. На удивление, моя реакция не удивила судей. Они терпеливо ждали моего ответа. С усилием подавив смех, я спросил:

– Почему вы решили, что я буду верен Ордену?

– Потому что не верные покоятся с миром в земле, – ответил старец. На его лице скользнула зловещая улыбка. – Я повторяю свой вопрос. Ты присоединишься к нашему братству?

– Нет, – громко ответил я.

– Могу я услышать причину твоего отказа? – спросил Константин.

Голос его дрогнул. Он явно ожидал от меня другого ответа, и мой отказ вызвал в нем тревогу. Хотелось бы мне высказать этому упырю все о его играх, лжи и о том дерьме, о котором я еще не знаю, но обязательно узнал бы, вступив в их братство. Рот на замок. Будет еще время, я лично отвечу ему, почему не хочу вступать в братство. Прочитаю перед ним свою предсмертную молитву так, что буду ему каждую ночь, как живой, сниться.

– Что ж, в таком случае, – начал деловито старец, – вас, молодой человек, ждет приговор, сразу после того, как мы допросим еще одного причастника к твоему побегу.

Массивные двери приоткрылась, и в зал зашла Агата. Во мне все сжалось. Она не смотрит на меня и покорно проходит в суд. Белоснежное платье сливается с бледным обескровленным лицом, губы стали серыми, щеки запавшими, словно после долгой болезни. Я видел ее несколько дней назад, она была прекрасной. В ней билась жизнь, она с надеждой смотрела в мои глаза. Переживания и страх за меня превратили ее в призрак, пустую оболочку моей любимой Агаты. Я сделаю шаг навстречу ей, но Леонид пресек мою попытку, загораживая собой путь. Ухмыльнувшись, я обхожу его. Он ударяет мне в спину и резко заламывает мою руку. Неожиданная боль заставила меня опуститься на колено. Тут наши с Агатой взгляды пересеклись. Холодное янтарное равнодушие, словно я чужой человек. Прохожий с улицы. Что это – актерская игра или суровая действительность? Меня повергло разочарование, и я склонил голову.

– Уважаемые Верховные Пречистые Служители! – начала громко говорить Агата. – Вы все довольно хорошо меня знаете. Знаете мои заслуги… мои победы… мою помощь вам. Знаете, что я никогда не прошу о помощи и вообще мало о чем прошу…

Я посмотрел на Агату. Крепко сжатые кулаки, рука дрожит от напряжения, тело вытянуто в струну, на лице каменная маска, взгляд полный решительности. Вот он, миг. Осознание того, что она хочет сделать, дошло до меня очень быстро. И в этот миг, равный моему вдоху, ее открытому рту, чтобы озвучить свою просьбу, я принимаю свое решение.

– Я согласен! – громко крикнул я и поднялся на ноги. Судьи перевели взгляд на меня. В их лицах вспыхивало недоумение, удивление, растерянность, но больше всех была шокирована Агата. Она посмотрела на меня. Ее лицо отразилось болью и бессилием. Между нами чуть больше метра, но мы ни на сантиметр не можем приблизиться друг к другу. Я знаю, что она хотела подарить мне свободу и отдать свою жизнь в «жертвы во имя братства», как это сделал Александр. Если бы не судьи и метр, разделяющий нас, она кинулась бы на меня с кулаками, кричала и обзывала глупцом. Лишь долг и преданность братству удерживают ее чувства под замком, и лишь я об этом знаю.

– Что ты сказал? – спросил старец.

– Я согласен вступить в братство, – твердо повторил я.

– В чем причина столь резкой перемены, позволь спросить?

– Дело в том, что до меня трудно доходит с первого раза. Я вспылил из-за Зары, но, немного подумав, решил принять ваше предложение.

– Ты точно хочешь стать… – начал Константин.

– Я клянусь своей жизнью, памятью своих родителей и тех людей, которые мне дороги, что посвящу себя полностью братству, – громко произношу я, чувствуя, как Агата испепеляет меня взглядом.

– Мы принимаем твою клятву, юноша, – произнес старец и, повернувшись к Константину, добавил: – Распорядитесь о посвящении.

Сам не веря в свои слова, штопором ухожу в мысли. Как? Что теперь будет? На сколько градусов развернется моя жизнь? На этот раз это мое добровольное решение. Посмотрев на Агату, я увидел, что она стала еще бледнее. Хмурый взгляд уходит прямо на судей.

– Благочестивая, бесспорно, достойная всяких похвал Агата, – начал старец, даря ей добрую улыбку, – о какой просьбе ты говорила?

– Уехать, – нерешительно произнесла она, – сменить Темплум. Этот я исчерпала и желаю принимать новые познания…

– Как бы нам ни хотелось исполнить твою просьбу, но принимай ученика обратно, – он показал протянутой ладонью на меня, – ты просила за него, стала его наставницей. Ему многому надо научиться, и нет прекраснее учителя, чем ты.

Агата обернулась. Мы смотрим друг на друга. Все случилось совсем не так, как мы планировали, и этот приговор строг и несправедлив для нас обоих. Ее лицо вспыхнуло жаром, щеки опалило краской. Меня же, напротив, обдало ледяным холодом.

– Может, рассмотрим предложение Агаты? – обратился Константин к старцу, пытаясь спасти положение, но тот грубо ответил по латыни, что не нуждалось в переводе. Вряд ли старец знал о наших чувствах, иначе не допустил бы друг до друга и на пушечный выстрел.

– Мы тебя приветствуем, новый ученик, – произнес старец и, сжав ладонь в кулак, поцеловал золотой перстень. Так по кругу начал делать каждый судья, в том числе Константин. Не знаю, что это значит, но производит колоссальный эффект воодушевления и единения. Последний поцеловала свой кулак Агата, затем низко поклонилась.

– Все инструкции ты получишь после посвящения в наш Орден, до этого ты пребываешь в статусе ученика. Это тебя не освобождает от правил и законов, которые ты изучишь в период обучения. После посвящения ты сможешь выбрать службу, покинуть стены Темплума либо остаться. Связать свою жизнь с одной из наших одаренных девушек либо построить свою семейную жизнь за пределами Ордена, но сохраняя тайну от семьи. Ты имеешь право пользоваться одной финансовой ячейкой, которая будет увеличиваться в зависимости от твоих достижений, должностей и миссий. Подробный расклад ты получишь в ходе обучения. Сейчас я прошу тебя удалиться из зала суда.

Судьи остались на Совет. По словам Константина, они очень редко встречаются таким большим составом и никак не могут упустить возможность обсудить дела братства. Агата пробилась к старцу и начала с ним беседу, вероятно, пытаясь его переубедить. Леонид грубо подтолкнул меня в спину, указывая на выход. Я отвлекся и потерял Агату из виду. Леонид, вероятно, по старой привычке, обращался со мной как с пленником и принуждал выйти из зала суда.

Выйдя тюрьмы, пережив страх смерти и став частью Ордена, я пытался упаковать мысли и понять, где оступился. Леонид был настолько сконцентрирован, что казалось, его лицо порвет от мыслей. Сложно сказать, рад ли он обрести брата в моем лице или, наоборот, думает, каким образом от меня избавиться. Я же понимал, что моя жизнь круто развернулась на сто восемьдесят градусов и пошла в противоположном направлении. Не об этом я мечтал всю жизнь.

Мы зашли в библиотеку. Очень символично, если учесть, что мой первый визит в Орден начался с этой комнаты.

– Значит, в самый последний момент передумал. Я так и думал, что ты будешь наш, – заявил Леонид.

– Настанет момент, и я стану лучшим из вас, – процедил я сквозь зубы, он ухмыльнулся, пройдя мимо меня.

– Будем надеяться на это. Лучшие только укрепляют наше братство, – совершенно спокойно произнес он.

В зал влетела Агата. Вид ее был деловито суров. Не обращая внимания на Леонида, она сразу направилась ко мне.

– Глупец! – крикнула она, ткнув пальцем мне в грудь. – Почему ты такой глупец? Я могла бы освободить тебя…

Я любуюсь ее сердитым лицом, через которое пробивается страх и переживания за меня, при этом я очень счастлив вновь оказаться рядом с ней. Посмотрев на меня, она кинула строгий взгляд на Леонида.

– Освободи ему руки!

Леонид замешкался, смотря то на нее, то на меня.

– Освободи!!! – с напором крикнула Агата. Из манжеты рубахи он достал ножик с тонким лезвием в виде пера и чиркнул по пластику. Я размял затекшие запястья. Леонид под сверлящим взглядом Агаты отошел в сторону к двери.

– Они послушали бы меня и отпустили тебя, – тихо произнесла она. Вся строгость спала, и я увидел все ее муки переживания, которые она сдерживала все это время.