Текст книги "Этидорпа, или Край Земли"

Глава 17
Грибной лес. Очарование

Вдоль пространства, через которое мы теперь проходили, я видел сквозь мягкий свет огромные столбы, покрытые шапками, напоминающими зонтики. Некоторые из них напоминали мне грибные поганки верхней земли, но потрясающих размеров. Однако, вместо серых и мрачных оттенков, к которым я привык, это объекты имели разные тона и сочетали сверкание первоначальных призматических цветов с ясностью чистого снега. Они стояли одиноко, подобно часовым, к тому же они занимали ряды, выровнявшись настолько точно, как ряд волос, создавая колонные авеню. В других случаях они были притиснуты друг к другу, чтобы на многие акрах площади создавать множества, и их стволы становились шестигранными. Такие колоннообразные стволы были выше меня ростом, часто спиралевидные, кроме того, они были украшены фигурами в форме алмазов и других геометрических форм, рельефно, прекрасно – точно разрисованные рукой мастера богатством и деликатностью смешанных цветов на колоннах из чистого алебастра. Немало стволов было украшено малиновым, голубым или зелёным цветом в сочетании с другими настолько аккуратно, насколько украшены редчайшие кружева белым эмалевидным интригующим узором, далеко превосходя по красоте исполнения самую восхитительную вышивку, которую я когда-либо видел. Не могло быть и сомнения в том, что я находился в лесу колоссальных грибов, виды которых были столь многочисленны, что превосходили те, которые находились среди хрестоматийной растительности верхней земли. Широкие шляпы этих больших талогенов (thallogens) были так же разнообразны, как и стволы, которые я описал, и даже больше того. Они расходились далеко над нашей дорогой, подобно прекрасным зонтикам, как будто их декоративно украшали мастера, у которых великие художники верхней земли могли бы смиренно поучиться искусству смешивания тонов. Их нижние поверхности имели различные узоры и так много форм, что это могло быть мыслимо только при сочетаниях круга и гиперболы. Стройные и живописные, молчаливые и неподвижные, как сфинкс, они засеяли огромную каверну группами или поодиночке, напоминая мне о выросшем из детства бурном воображении сказочной страны.

Я остановился возле них и смотрел с восхищением на громадное, и всё же грациозное зрелище. Я положил руку на ствол растения и обнаружил, что он внушительный и мягкий, но вместо влажного, холодного и липкого ощущения отталкивающей поганки верхней земли я открыл, к своему удивлению, что он был приятно тёплым и мягким, как вельвет.

«Понюхайте Вашу руку» – сказал мой спутник.

Я так и сделал, и вдохнул аромат, напоминающий клубнику. Мой спутник наблюдал (я научился определять эмоции по выражению его лица) мой удивлённый вид с равнодушием.

«Попробуйте другой» – сказал он.

Когда я потёр руку о другой ствол, то ощутил запах ананаса.

«Невероятно», – поразился я.

«Ничего подобного. Разве продукция земной поверхности должна обладать монополией всех природных методов, вкусов и запахов?»

«Но поганки – это отвратительные структуры низкой организации. Они не являются ни животными, ни настоящими овощами и занимают положение ниже настоящих растений» – сказал я.

«Вы познакомились с этим порядком растительности при самых неблагоприятных условиях – эти растения дегенерируют из своих родственных элементов, и становятся тогда ненормальными, зачастую эволюционируя в ядовитые грибы на ваших полях и в лесах. Здесь они растут до совершенства. Это их избранная среда. Они впитывают из чистой атмосферы комбинированную пищу растений и животных и в течение своего существования не встречают обжигающего восхода солнца. Они процветают в месте совершенного спокойствия без сотрясений, не испытывая перемены и малой доли температуры, и существуют века. Многим из этих образцов, вероятно, тысячи лет, а они всё ещё растут, к чему им вечно умирать? Они никогда не были потревожены дыханием движущегося воздуха, они точно сбалансированы на своих стволах, похожих на пьедестал, окруженные атмосферой мёртвого азота, испарений других газов, берущих корни в слоях карбоната и минералов. В их распоряжении имеются неистощимые запасы питания».

«Я всё же не понимаю, почему они вырастают до таких громадных размеров».

«Растения адаптируются к окружающим условиям. – заметил он. – Дуб по своему подлинному росту высокий и стройный, перенесите его к арктическому кругу – и он станет сучковатым, заскорузлым и уменьшится до размеров кустарника. Касторовое растение имеет в тропиках высоту в двадцать – тридцать футов, а в умеренной зоне оно – травянистое растение, и дальше на север его уже не существует. Индейская кукуруза в Кентукки роскошна, высока и великолепна, каждый стебель обеспечен корнями до второго и третьего соединений, в то же время на северных землях она едва достигает до плеча человека, и чтобы избежать ранних северных заморозков, она приходит к созреванию до того, как большинство её южных разновидностей начинают покрываться кисточками. Общий дурман, посаженный ранней весной в богатой почве, вырастает пышно, широко расходится и приносит изобилие плодов; посаженный же в середине лета он цветет, но достигает высоты всего лишь несколько футов, и между двумя листопадами ускоренно порождает одиночные семенные коробочки на верхушке короткого ствола, чтобы семена созрели прежде, чем появятся заморозки. Можно было бы привести примеры этих и других похожих случаев в отношении разницы некоторых видов растительности из Ваших прошлых мест, которую претерпевают они при изменении климатических условий, и она менее заметна, чем между растениями грибов, растущих здесь и на земной поверхности. Такие образцы грибов, что растут в Ваших бывших местах, убежали из подземных регионов, и они находятся настолько же не на своём месте, насколько некоторые виды тропических растений, посаженных в краю вечного снега. Более того, обычные грибы на земле, как правило, прорастают после захода солнца, и часто умирают, когда солнце поднимается, хотя здесь они могут расти вечно. Эти извилистые каверны содержат в себе тысячи миль поверхности, покрытой культурами, которые ещё выполнят великую миссию в экономии природы. Им предназначено накормить шествующие множества, когда придёт день и человеческие народы опустошат поверхность земли и пройдут, как единый народ, через эти каверны на пути к непорочному существованию, которое надлежит найти во внутренней сфере».

«Я не могу опровергнуть Ваше утверждение, – снова повторил я – но и принять тоже. Тем не менее, мне всё-таки кажется неестественным найти столь восхитительный вкус и изящный запах, связанные с предметами, ассоциирующимися в моей памяти, как безвкусные и настолько неприятные, как поганки и рядовые грибы, которых на земле я терпеть не мог».

Глава 18
Пища человека

«На это я должен заметить, – ответил мой безглазый мудрец – что Вы говорите без надлежащего рассмотрения предыдущего опыта. Вы знаете или должны знать и о другом, как я отметил, различии в пищевых продуктах верхней земли, созданных при помощи климата, почвы и культивирования. Как Вам известно, картофель, наряду с пшеницей, рисом и кукурузой, обеспечивает людей крахмалистой пищей, происходя от дикого сорняка в Южной Америке и Мексике, где он всё ещё существует в качестве маленького шаровидного клубня, а его ближайшие собратья, с ботанической точки зрения, являются ядовитыми. Сочное яблоко достигло своего настоящего великолепия через медленные стадии от сучковатого, дикого вяжущего плода, к которому оно снова возвращается, если избегает культивации. Огурец – близкий кузен вяжущего, лекарственного, горького яблока (colocynth) – иногда обладает еще свойствами, получающимися от неудачного скрещивания, поскольку слишком часто служит примером для людей, недостаточно глубоко снимающих с него кожуру, чтобы устранить горький слабительный принцип, существующий на его поверхности. Апельсины, горькие в диких условиях, главным образом применяются как лекарственные посредники. Спаржа была однажды сорным растением. Её родными местами были соляные отложения моря, и если этот сорняк стал пищей, то и для любых других диких сорняков, возможно, то же самое. Гречиха является собственно сорной травой, а не злаком, и птицы поняли, что зерна многих сорных трав иногда предпочтительнее пшеницы. Дикий пастернак – яд, а культивированный пастернак быстро возвращается в своё природное состояние, если дать ему убежать и странствовать снова. Корень тапиоки содержит летучий яд, и он смертелен, но когда тот же самый корень приготовить надлежащим образом, то он становится приятной пищей – тапиокой. Африканский орех anacardium содержит питательное ядро, употребляемое в пищу местными жителями, тем не менее, капля сока его маслянистой кожуры, на коже человека вызывает вздутие волдырей и порождает ужасное заражение. Только те, кто знает, как отделять ядра, могут осмеливаться принимать его в пищу. Ягода berberis vulgaris – приятный на вкус кисловатый плод, а сук, на котором она растёт, необычайно горький. Такие примеры можно приводить до бесконечности, но я в достаточной мере рассказал об этом для того, чтобы проиллюстрировать, что ни различие в размерах и структуре видов в грибном лесу, через который мы проходим, ни условия тел, которые Вы сравнивали с известными Вам, не нуждаются в возбуждении Вашего удивления. Культивируйте картофель в Вашей бывшей местности так, чтобы он – его клубни – был выставлен на солнечный свет – и он станет зелёным, кислым и сильно вирулентным. Возделывайте споры грибов, растущих в земле, на её поверхности – и хотя теперь все их части съедобны, они будут дегенерировать и даже станут ядовитыми. При таких неблагоприятных для них условиях они теряют свой вкус и адаптируются к новым и неестественным условиям. Все они дегенерировали. Здесь же они живут на воде, чистом азоте и его разновидностях, забирая для своих корней углерод из распадающегося известняка, присоединяя его к субстанции и развивая богатый и изысканный вкус, далеко превосходящий вкус пищи на земной поверхности. На поверхности земли, после того как они становятся ненормальными, они живут лишь на мёртвой и безжизненной органической материи, теряя свою силу ассимиляции элементарной материи. Они тогда имеют сходство с природой животных, вдыхая кислород, а выдыхая окись водорода, как и животные, являясь противоположностью существования других растений. Здесь они дышат кислородом, азотом и испарениями воды, но выдыхают некоторые из соединений углерода с кислородом, развивая, таким образом, деликатные эфирные эссенции, вместо ядовитого газа – углеродной кислоты. Здесь их субстанция собрана из всех элементов, необходимых для поддержания животной жизни: азота – чтобы создать мышцы, углерода и водорода – для жира, извести – для костей. Этот грибоподобный лес мог бы накормить многих. Возможно, что в будущем времени, когда человек опустошит мрачную земную поверхность, поскольку однажды он будет вынужден сделать так, как и случилось на холодных планетах, которые сейчас не заселены на внешней поверхности, народы пройдут сквозь все эти пространства на своем пути из угрюмой внешней жизни к прелестям целебной внутренней сферы. Тогда здесь пробьет час необходимости, что, безусловно, наступит при неумолимых климатических изменениях, которые будут контролировать судьбу внешней земной жизни. Эти постоянно растущие склады, приспособленные для того, чтобы прокормить человечество, будут обнаружены в аккумулированном состоянии, чтобы служить питанием. Эту пищу Вы уже ели, ведь её разновидность (чем я Вас снабжал) была отобрана из различных частей этих питательных продуктов, которым придан вкус и запах. Они готовы к употреблению, находясь непосредственно между животными и растениями, замещая их обоих».

Мой наставник положил свои руки мне на плечи, и в тишине я пристально всматривался в его лицо. Затем он продолжил в мягкой, пленительной и очаровательной манере:

«Неужели Вы не видите, что пища не есть материя? Материальной частью хлеба является углерод, вода, газ и земля; материальной частью жира – уголь и газ; материальной частью мяса – вода и газ (этим термином были обозначены явно кислород и азот. Наставник настаивал на том, что и другие газы составляют часть атмосферы. Он подразумевал неизвестные газы, как часть пищи. Д. Л.). Материальных составляющих всей пищи очень много, они везде в изобилии, и, тем не менее, среди неограниченных неорганизованных материалов, создающих пищу, человек будет голодать.

Дайте здоровому человеку диету, состоящую из угля, воды, известняковых солей и воздуха и скажите ему: поскольку у хлеба нет иной субстанции, чем эта, вот вам ваш хлеб – материальная пища, живите на ней. Если человек съест это, он умрёт от вздутия желудка. То же самое будет и с любой другой пищей – дайте человеку неорганизованные материальные компоненты пищи в неограниченных количествах, и получите голод. Нет! Материя не пища, а носитель пищи».

«Что же такое пища?»

«Солнечный свет. Пшеничное зерно является пищей благодаря солнечному свету, попавшему в него. Мясо животных – живущих созданий – является просто носителем солнечной энергии. Уберите солнечный свет, и Вы разрушите пищу, хотя материальное останется. Растущее растение замыкает солнечный свет в своих клетках, а животные его снова оттуда извлекают. Отсюда следует, что после того, как солнечный свет в любой пище освобождается в процессе преобразования тканей животного, хотя остаётся материальная часть пищи, это уже не пища. Она становится ядом, и затем, если он не выведен в надлежащее время из животного, яд разрушит жизнь. Тогда эта материальная часть становится вредной, но, всё-таки, остаётся материальной частью.

Фермер рассеивает в почву зёрна, солнечный свет выращивает их, напитывая растущее растение, и в течение сезона он замыкается в тканях, связывая материалы такой ткани, находящиеся в иных состояниях мёртвыми, в единую органическую структуру. Животные поедают такие структуры, разлагая их на высшие и низшие компоненты. При этом они живут на накопленном солнечном свете, а выделения бесполезной материи, выводятся из пищи. Фермер распределяет эти исключённые субстанции по земле снова, чтобы они вновь приняли свет в растущий организм растения, но оно не будет служить питанием для животного до тех пор, пока энергия солнечного света снова не попадёт в его клетки».

«А навоз является пищей?» – внезапно спросил он.

«Нет».

«Разве навоз не материя?»

«Материя».

«А может ли он стать снова пищей в качестве части другого растения, когда пробьёт сезон?»

«Да, может».

«В чём же ещё, кроме энергии (солнечного света), есть отличие от пищи?»

«Есть необходимость в воде» – сказал я.

«И, закрытая в каждой молекуле воды, существует сокровищница солнечного света. Освободите резко солнечную энергию из океанических газов, находящуюся в них в подчинённом положении, и земля исчезнет от взрыва, который отразится по всей вселенной. Вода, которую Вы правильно считаете необходимостью человеческой жизни, является самой водой по милости того же Солнца, ибо без его тепла вода превратилась бы в лёд, высохла в пыль. Именно Солнце, дающее жизнь и движение созданиям, одушевляет безжизненные субстанции, и тот, кто в этом сомневается, не доверяет Создателю. Пища и питье являются лишь носителями частиц ассимилируемой солнечной энергии. Когда служители огня преклонялись перед своим богом – перед Солнцем, они боготворили пищевой резервуар человека. Когда они вытягивали трепещущие внутренности из тела приносимой жертвы, они возвращали своему богу искру солнечного света – так или иначе, это было должным. Таким образом, они признавали источник жизни, и всё же они поступали плохо, ведь их бог не требовал преждевременной жертвы, и скоро случится неизбежное. Так как вся органическая жизнь исходит из Солнца-Бога, то солнечная искра должна прилететь обратно к Создателю».

«Но они же безбожники, есть Бог за пределами их узкого понимания бога».

«Поскольку Бог существует и по эту сторону, то оставьте Вашу идею Бога. Вероятно, для существ более высоких мировоззрений, мы можем представляться безбожниками, но даже если это и так, долг требует, чтобы мы почитали Бога в пределах нашей сферы разума. Давайте же дальше не отклоняться, сейчас вопросом является пища, а не высший Создатель. И я говорю Вам, что пища человека и его органическая жизнь есть солнечный свет».

Он замолчал, и я стал размышлять над его словами. Всё, что он говорил, казалось настолько логичным, что я не мог отрицать его убедительности, и, тем не менее, это представляло собой совершенно не похожее на то, что я изучал в свете моего прошлого знания. Я не вполне понимал все эти полунаучные выражения, но, по крайней мере, был уверен в том, что не мог ни опровергнуть, ни подтвердить его утверждения. Мои мысли бесцельно блуждали, и я задавался вопросом, мог ли человек побороть себя, чтобы удовлетворительно жить в таких ситуациях, которые я сейчас переживаю. В компании моего знающего и философского хранителя, фантастически созданного, я продвигался дальше.

Глава 19
Далёкий крик. Я восстаю против продолжения путешествия

По мере того, как мы шагали в размышлениях, я становился более чувствительным и впечатлительным оттого, что наше продвижение вниз приобрело быстрый уклон. Солевые отложения, грибы и сталагмиты быстро исчезли из вида, и перед моими глазами стала появляться бесконечная разновидность каменных фигур и споровых растений. Они носили очертания деревьев, кустарников или животных, застывших и молчаливых, как статуи. По крайней мере, в моём искажённом состоянии сознания я мог определить сходство с такими знакомыми для меня предметами. Пол каверны становился всё более крутым, как было видно по сталактитам, которые, зависая то там, то здесь с невидимого потолка, имели с полом явный угол, соответствуя со сходным углом сталагмитов внизу. Подобно сопровождающему и окружающему ореолу, вечно живущий свет земли, окутывал нас, открываясь впереди, когда мы продвигались, и исчезая позади. Звук наших шагов издавал особое неописуемое глухое эхо, а голоса наши звучали, как голоса духов, и не по земному, как будто их происхождение было вне наших тел и на расстоянии. Странный резонанс напомнил мне отражённые шумы в бочке или цистерне. Я был удручён неописуемым чувством тайны и страха, которое росло глубже и интенсивнее до тех пор, пока я не мог больше выносить умственное напряжение.

«Постойте, постойте» – закричал я, или попытался закричать, и, внезапно, остановился. Но хотя я и громко крикнул, ни одного звука не вышло из моих губ. Затем издалека – мог ли я поверить моим ощущениям? – издалека, как эхо, крик вернулся обратно с интонацией моего голоса – «постойте, постойте».

«Говорите тише, – сказал мой спутник – говорите очень тихо, ибо при том усилии, которое Вы сейчас сделали, Ваш голос проецируется далеко за пределы Вашего тела. Чем больше напряжение, тем дальше за пределы оно распространяется».

Я схватил его руку и сказал медленно и решительно в подавленном тоне:

«Я прошёл достаточно далеко в тайные каверны земли, не зная цели нашего путешествия. Ознакомьте меня сейчас же с целью нашего таинственного путешествия, я требую. И снимите, наконец, это чувство неопределённости, иначе я дальше не пойду».

«Вы должны идти со мной к Сфере Покоя, – ответил он – не испытывая опасности. За пределами её лежит Неведомая Страна, в которой я никогда не отважился побывать».

«Вы говорите загадками. Что такое Сфера Покоя? Где она?»

«Ваши глаза не видели ничего подобного, человеческая философия о ней не имеет ни малейшего представления, и я не могу описать её – сказал он. – Она находится в теле земли, и мы встретимся с ней примерно в тысяче миль за пределами северного полюса».

«Но я в Кентукки, – ответил я. – Вы считаете, что я предполагаю идти к северному полюсу? Эта недостижимая цель находится в тысяче миль отсюда?»

«Верно, – ответил он – если Вы будете измерять расстояние на земной поверхности. Вы не могли бы пройти её и за годы. Но сейчас, Вы находитесь в 25 милях ниже поверхности и должны понимать, что вместо того, чтобы становиться слабым по мере нашего продвижения, Вы увеличиваете свою силу. Я бы также обратил Ваше внимание на то, что Вы не голодны и не испытываете жажду».

«Давайте продолжим, – сказал я – восставать бесполезно. Я всецело в Вашей власти». И мы возобновили наш поход и быстро прошли вперёд среди тишины, которая была болезненна для меня выше всякого описания. Внезапно, мы вошли в хрустальную пещеру, каждая часть которой искрилась блеском и была белая, как снег. Сталактиты, сталагмиты и грибы исчезли. Я поднял осколок яркого материала, попробовал его на вкус и обнаружил, что он напоминает чистую соль. Чудовищные кубические кристаллы в фут и более диаметром стояли рельефно. Как скопившиеся массы, груды их были навалены повсюду, создавая части колонного утёса, хотя другие груды кристаллов были небольшие, имея сходство с кучами массивных белых песчаников.

«Это не соль?» – спросил я.

«Да, мы сейчас на высохшем дне подземного озера».

«Высохшем дне? – воскликнул я. – Масса воды, заключённая в земле, не может испариться».

«Она и не испарилась. В один отдалённый период времени, вода была извлечена из соли и, очевидно, ушла, на поверхность земли в качестве свежего водяного источника».

«Вы противоречите всем законам гидростатики, насколько я знаю этот предмет, – отреагировал я – когда говорите об извлечении воды из растительной субстанции, являющейся частью жидкости, оставляющей поэтому твёрдые среды».

«Тем не менее, это постоянное действие природы, – сказал он – как же ещё Вы можете рационально объяснить то, что великие соляные залежи и другие отложения солевых материалов существуют герметически закрытые под низом земной поверхности?»

«Признаться, я не уделял этому предмету достаточно много времени. Я просто принимаю обычное объяснение того следствия, что соляные моря потеряли много воды посредством её испарения, а в последствии, при каких-то потрясениях природы, солевые формирования были покрыты землей, которая, вероятно, массировано ушла при судорогах землетрясений под поверхность».

«Такие объяснения являются примерами некоторых ошибочных взглядов научных писателей, – ответил он – они правы лишь до некоторой степени. Огромные отложения соли глубоко под землёй обычно являются скоплениями, оставленными там водой, которая вышла из озёр солёной воды, из которых освобождённая вода ушла зачастую, как чистая родниковая вода, на поверхность земли. Она не убегает при испарении, по меньшей мере, не до того, как достигает поверхности земли».

Интерлюдия. История прерывается