Текст книги "Этидорпа, или Край Земли"

Глава 28
Вызов. Мой не прошеный гость принимает его

Седовласый читатель, в ком теперь я стал глубоко заинтересован, больше не являющийся нежеланным странником, приостановил своё чтение, положил манускрипт и, взглянув в моё лицо, сказал:

«А Вы верите?»

«Нет» – быстро ответил я.

«В какой части повествования Вы сомневаетесь?»

«Во всём».

«Разве Вы не исследовали некоторые из заявлений, которые я раньше сделал?» – вопрошал он.

«Да, – сказал я – но Вы ничем не выразили такие абсурдные высказывания».

«Это не правда, не правда?» – спросил он.

«Вы просите меня верить в невозможность» – сказал я.

«Назовите хоть одно».

«Вы сами допускаете, – тепло сказал я – что Вы не верили, и трясли своей головой, когда Ваш гид утверждал, что дно океана может быть таким же пористым, как сито, и тем не менее удерживающим воду. Фонтан не может подниматься выше своего источника».

«Однако, он часто поднимается» – ответил он.

«Я Вам не верю, – упрямо сказал я – более того, я утверждаю, что Вы с тем же основанием могли бы просить меня верить, что я могу видеть свой собственный мозг, как и принять Ваше измышление в отношении порождения света на многие мили под поверхностью земли».

«Я могу сделать Ваш мозг видимым для Вас, если Вы отважитесь сопровождать меня. Я проведу Вас под низ земной поверхности и докажу моё утверждение» – сказал он.

«Пойдёмте». Он поднялся и схватил мою руку. Я заколебался.

«Признаётесь, что боитесь путешествовать?»

Я не ответил.

«Ну, поскольку Вы боитесь этого способа, я готов убедить Вас в достоверности фактов любым иным путём по Вашему выбору. Если Вы держите пари своим утверждением в том, что поток воды не может подняться над собой, я принимаю Ваш вызов. Но настаиваю на том, чтобы Вы не разглашали суть опыта до тех пор, пока не опубликуете мою историю, как Вам и было указано».

«Конечно, флюид можно толкнуть вверх, – саркастически произнёс я – однако, я обещаю хранить тайну, как Вы просите».

«Я говорю серьёзно, – сказал он – и я принял Ваш вызов. Вашими собственными глазами Вы увидите факты, Ваши собственные руки приготовят нужные условия. Достаточно несколько пинт песка и несколько фунтов соли. Завтра вечером я буду готов провести эксперимент».

«Согласен. Если Вы заставите поток воды бежать вверх, струиться выше своего источника, то я поверю в любые Ваши заявления, которые Вы потом сделаете».

«Тогда будьте готовы, – ответил он – достаньте указанные материалы». Сказав это, он поднял свою шляпу и резко вышел.

Я купил материалы на следующий день, достав серебряный песок в аптеке Гордона, на углу Восьмого и Западного переулков, и точно в назначенное время мы встретились в моей комнате.

Он принёс стеклянную банку цилиндрической формы высотой около восемнадцати дюймов и двух дюймов в диаметре (такую банку, как я знаю, называют гидрометрической) и длинный, тонкий стеклянный туб (трубу), внутренний диаметр которого был одна шестнадцатая дюйма.

«Вы обманули меня – сказал я. – Я знаю достаточно хорошо, что капиллярное притяжение вынесет жидкость над поверхностью. Вы продемонстрировали это совсем недавно к моему полному удовлетворению».

«Верно, но для опыта ещё нет – сказал он. – Я предполагаю заставить воду пройти через эту трубу и за её пределы, капиллярное движение ещё не изгонит жидкость из трубы, если устье будет над поверхностью подачи».

Он погрузил конец трубы в стакан с водой. Вода поднялась внутри трубы почти на дюйм выше поверхности воды в стакане.

«Капиллярное притяжение сделать ничего больше не может – сказал он. – Разломайте трубу над уровнем воды в одной восьмой дюйма (что намного выше капиллярной поверхности) – и вода не потечёт выше. Если получается циркуляция, то выходное отверстие трубы должно быть ниже поверхности жидкости».

Он отломал кусок трубы, и результат получился именно такой, как он и предсказал.

Затем он наполнил стеклянную банку водой до глубины около шести дюймов, и оторвав кусок очень тонкой кисеи в дюйм площадью, завернул ею конец стеклянной трубы, связал его и погрузил конец трубы в цилиндр.

«Кисея просто защищает от наполнения песком трубу» – объяснил он. Затем он насыпал в цилиндр песка, пока тот не достиг поверхности воды.

«Ваш аппарат достаточно прост» – заметил я, боюсь, что с тем же сарказмом.

«Природа действует с гораздо большей простотой – ответил он. – В её лаборатории нет сложных приборов. Я лишь её копирую».

Затем он растворил соль в порции воды, и налив её в мою чашу, сделал сильный раствор солёной воды и размешал его с песком. Получилась густая кашица. Эту смесь солёной воды и песка он налил в цилиндр почти до самого верха (см. рис. – B). Вскоре песок образовал слой морской воды над собой (см. рис. – A). Ранее я заметил, что верхний конец стеклянной трубы был изогнут, и к моему удивлению мне было показано, что сразу вода начала течь через трубу, падая довольно быстро в цилиндр. Нижний конец изогнутой части стеклянной трубы был как раз в половину дюйма над поверхностью жидкости в цилиндре.

Здесь я представляю рисунок аппарата.

Странный человек, или человеческое изображение, не знаю кто, сидел передо мной, и мы тихо наблюдали равномерное течение воды, поднимающейся над своей поверхностью и текущей в резервуар, из которого она постоянно выходила.

«Сдаётесь?» – спросил он.

«Дайте подумать» – попросил я.

«Пожалуйста» – ответил он.

«Как долго это будет продолжаться?» – спросил я.

«Пока очень солёная вода не вытечет из трубы».

Затем старик продолжил:

«Советую Вам повторить эти опыты после того, как я уйду. Для тех, кто интересуется наукой, наблюдения должны повторяться, а также, опыты проводиться разными людьми. Недостаточно, чтобы один человек наблюдал феномен, повторные эксперименты необходимы для того, чтобы преодолеть ошибки манипулирования и убеждения других в их правильности. Не только Вы, но и многие остальные, после появления этого манускрипта, должны будут провести подобные исследования, варьирующиеся в деталях, насколько ум может расширяться. Этот эксперимент является лишь зародышем мысли, которая будет раздвинута многими умами при других условиях. В опыте одного исследователя может произойти климатическое событие, которое никогда не повторится. Это возможно. Однако, следствия таких опытов, которые Вы сейчас наблюдаете, должны последовать за простыми результатами в руках других, и во имя науки необходимо, чтобы и другие удостоверились в Вашем опыте. В будущем будет необходимо поддержать Ваши утверждения, что Ваши воспринимающие способности сейчас в нормальном состоянии. Вы уверены, что Ваше понимание этих опытов подтверждается нормальным восприятием? Не можете ли Вы находиться в экзальтированном состоянии ума, которое препятствует чистому восприятию и принуждает Вас представлять и принимать за действительность то, что не существует? Видите ли Вы то, что Вы думаете, что Вы видите? После моего ухода и когда уйдёт моё влияние, которое оказывает моя личность и мой ум на Ваш ум, получатся ли эти следствия, как было показано на моих опытах при сходных условиях? За те годы, которые пройдут, прежде чем этот манускрипт станет известен публике, Вашим долгом будет удостовериться в Вашей нынешней способности ощущения. Вы должны сделать это, как только представится возможность. Опыты проводить с различными приспособлениями, чтобы не было сомнения в результате, когда другие повторят наши эксперименты. Завтра вечером Вы снова мне будете нужны, но поймите, что Вам нельзя говорить другим, ни об этом опыте, ни показывать принадлежности к нему».

«Я обещаю» – ответил я.

Он забрал манускрипт и ушёл, а я сидел в размышлении, наблюдая за таинственным фонтаном.

Как он и предсказывал, после долгого времени поток ослаб. Утром, когда я встал с постели, то увидел, что вода прекратила течь, и обнаружил её солёной на вкус.

На следующий вечер он явился, как обычно, и приготовился возобновить чтение, не упоминая об испытаниях моей веры. Тем не менее, я перебил его, сказав, что видел, как песок в цилиндре осел, и что, по моему мнению, этот эксперимент был не настолько достоверным, как кажется, а обманчивым, поскольку песок от своего большого веса сместил воду, которая убежала через трубу, имеющую наименьшее сопротивление.

«А – сказал он. – Так Вы отказываетесь верить Вашему собственному зрению и придумываете повод избежать достойного наказания. Всё же, я уступлю Вашему невысказанному желанию пролить больше света и повторю опыт, не применяя песок. Но говорю Вам, что Земля-мать при таком известном феномене, как артезианские колодцы, использует песок и глину, бассейны минеральных вод различных сил тяжести и протекающие потоки. Воды под низом земли находятся под давлением, вызванным такими естественными причинами, которые я представил Вам в миниатюре. Основное различие состоит в том, что запасы соли и свежей воды неистощимы при природных условиях, сходных с теми, что Вы видели. Потоки воды в земле, если надеть на них трубу, могут подниматься постоянно и вечно из резервуара более высокого, чем исток. К тому же существуют давления газов, растворов многих солей, иных, чем хлористая сода, имеющая тенденцию благоприятствовать феномену. Вы чрезмерно недоверчивы и требуете от меня большего, чем имеете на это право, после того, как поставили Вашу веру на эксперимент по Вашему выбору. Вы требуете от меня даже больше, чем природа зачастую делает в земной структуре. Но завтра ночью я покажу Вам, что этот невозможный опыт возможен».

Он резко оставил комнату. На следующий день он пришёл с парой галонных бидонов, один из которого был без дна. Я подумал, что смог заметить некоторое нетерпение в манере, с которой он наполнял водой целый бидон (Д) из рожка, и натянув полоску кисеи на устье другого бидона (Б), надел в него устье бидона с водой и сильно сжал его тесьмой, чтобы устья входили одно в другое плотно, таким образом, соединив их вместе. Верхний бидон (тот, у которого нет дна) был перевёрнут дном вверх. Затем своим ножом он сделал узкую щель в кисее, через которую продел узкую стеклянную трубку, как в нашем бывшем опыте. Потом натянул нитку вокруг открытого верха верхнего бидона, обмотал ею стеклянную трубку, зафиксировав её пересекающими нитями в центре.

«Просто, чтобы эта труба держалась» – заявил он.

Остаток соли из мешка, оставшегося от эксперимента предыдущего вечера, он растворил в воде и солёный раствор залил в верхний бидон, наполнив его до верха. Аккуратно продев стеклянную трубку вниз, он установил конец изгиба в верхней её части на расстоянии половины дюйма от поверхности солёной воды. Сразу же из него показался поток воды.

«Она поднимается над истоком без песка» – заметил он.

«Не могу отрицать это, ответил я, более того, я решил, что не буду подвергать сомнению любое последующее заявление, которые вы сделаете». Некоторое время мы сидели молча, а вода непрерывно выбегала из трубки. Я становился встревоженным, боясь моего оккультного гостя, принявшего мои вызовы и ответившего на них так быстро. Он казался больше, чем человек.

«Я смертен, но пребываю на более высоком плане, чем Вы – ответил он, читая мои мысли. – Разве этот опыт не естественен?».

Да – сказал я.

«Не сказал ли Шекспир: „есть многое в жизни, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам?“».

Да – сказал я.

А гость мой продолжил:

«Он мог бы добавить „…и всегда будет“».

«Люди науки объяснят этот феномен», – предположил я.

«Да, когда они исследуют факты, – ответил он, – это же очень просто. Как я раньше заметил, они теперь могут сказать, что Колумб достиг конца Земли. Однако, над этой проблемой до Колумба они, вероятно, бились бы ещё долго, находясь так же далеко от её истинного решения: как поддерживать каменные пласты с несвязанных артезианских колодцев на далёком морском побережье, где подземная пресная и морская вода сталкиваются в бегущих течениях и слоях. Конечно, объяснение простое. Солёная вода обладает большей силой тяжести, чем пресная, давление более тяжёлой жидкости заставляет более лёгкую подниматься в трубке. Как Вы увидите, это действие будет продолжаться до тех пор, пока при постепенном рассеивании солёной и пресной воды соль не распространится равномерно по всем сосудам и особая сила тяжести смешанной жидкости не станет одной и той же везде. Тогда поток прекратится. Однако в земле, где запасы неиссякаемы, фонтаны текут непрерывно».

Глава 29
Остерегайтесь биологии, науки жизни человека
(Старик рассказывает историю в качестве объективного урока)

«Но Вы не были достойны Вашего обещания, Вы избежали части сделки, – продолжал я, – хотя Вы и провели, безусловно, некоторые любопытные опыты в физике, которые представляются уникальными. Я всё же любитель в науке, а Ваши гидростатические иллюстрации могут быть повторениями исследований, которые уже записаны и были не замечены учёными лицами, к которым я до сих пор обращался».

«Человеческий ум это создание вопросов и сомнений, – заметил он, – ответите на один вопрос, и другие поднимаются. Его внутреннее „я“ никогда не удовлетворяется и Вам не следует обвинять себя за желание доказательств, к которым Вас принуждают все самосознательные условия Вашей прошлой жизни. Теперь, когда я убрал более заметные сомнения, Вы настаиваете на том, что пропущено, и обращаетесь ко мне за этим» – он колебался.

«Зачем?» – спросил я, заинтересовавшись, не уловил ли он интуитивно моё невысказанное предложение.

«Показать Вам Ваш собственный мозг» – ответил он.

«Эти именно то, что Вы обещали, и Вам следует придерживаться уговора. Вы согласились показать мне мой мозг, и кажется очевидным, что Вы преднамеренно избегали обещанного».

«То, что я дал обещание и отложил его исполнение, отрицать нельзя, но не из-за неспособности его выполнить. Я допускаю, что преднамеренно отложил его исполнение, надеясь на то, что Вы забудете это опрометчивое обещание. Лучше Вам освободить меня от него. Вы не знаете, о чём просите».

«Я считаю, что прошу больше того, что Вы можете сделать, ответил я, и что Вы знаете об этом».

«Позвольте рассказать Вам рассказ, сказал он, возможно, тогда Вы смягчитесь. Слушайте.

…Однажды человек увлёкся изучением анатомии. Это привело его к разорению. Он начал учёбу, чтобы научиться профессии. Он надеялся стать врачом. Materia medica, фармакология, химия сначала соблазняли его, но через некоторое время перестали интересовать. Он был угрюмым студентом во многом из того, что человек считает насущным в практике медицины. Он не годился для врача. Постепенно его увлекли две ветви – физиология и анатомия.

Внутри его умственной сущности развилось нечто латентное, о чём ни он сам, ни его друзья не подозревали. Это было нарастающее желание знания, касающегося человеческого тела. Это ненасытное и страстное желание анатомии росло в нём, и по мере его интереса к этому он пренебрёг другими разделами медицины. Постепенно он потерял из виду свою профессиональную цель, забросил химию, медицинскую науку, фармакологию. В конце концов, он патологически жил только теми вышеуказанными двумя ветвями науки. Его первое посещение анатомической комнаты было неприятным. Запах разлагающей плоти, вид изуродованных тел оттолкнул его. Когда впервые его тёплая рука прикоснулась к скользкому телу, он содрогнулся. А когда его пальцы вошли в соприкосновение со внутренностями трупа – бывшего ребёнка – он вскрикнул от ужаса. Анатомический демонстратор успокоил его, наконец, его вызвали в анатомическую часть. Сначала рефлекторное действие его чувствительного ума было ошеломляющим, затем его чувства исказились. Приятелям пришлось проводить его из комнаты. „Отмойте это, отмойте это!“ – повторял он, пытаясь отбросить от себя руку. „Противно, ужасно, отвратительно. Ребёнок всё ещё перед моими глазами“ – настаивал он. Вскоре у него начались лихорадка и бред. „Чья-то мать встретит меня на улице и проклянёт – кричал он. – Эта рука, красная от крови моей милой, она осквернила невинную смерть и изуродовала то, что для матери самое дорогое“. „Отнимите руку, отмойте её! – вопил он. – Мать проклинает меня, она требует возмещения. Лучше, чтобы умер человек, чем быть проклятым матерью, чьё дитя было осквернено. Так несчастный бессвязно говорил, всецело видя во сне ужасные образы. Но в конечном итоге он выздоровел и стал другим человеком. Он добровольно вернулся в анатомическую комнату и занялся грубой работой. Ничто из того, что было связано с расчленением трупов, не казалось ему отвратительным или нечистым. Он забросил остальные занятия и стал рабом навязчивой идеи. Ему едва хватало времени, чтобы поесть как следует. В действительности, он часто ел свой завтрак в анатомической комнате. Снова и снова кровь ребёнка была на его руках, и это не имело значения, он даже не трудился её смыть. „Печень человека не более священна, чем печень борова, – рассуждал он – человеческая плоть это тоже, что и другие формы животной пищи. Когда человек умирает, жизненное тепло убегает, сознание рассеивается и холодные мрачные останки остаются всего лишь животными. Сознание и жизнь являются всем тем, что есть человеческое: одно есть сила, а другое – материя. Когда человек умирает, и то и другое гибнет и рассеивается“. Его друзья замечали его увлечение анатомированием и снова вступали с ним в споры, пытаясь преодолеть его сильное увлечение, но он отвергал их. „Я познал своим видением, – сказал он, упоминая о своей лихорадке – что Папа Римский был прав, когда сказал, что 'надлежащее изучение человечества есть человек'. Меня не заботят ваши церковные предрассудки в отношении смерти. Эти басни являются изобретением назначенных церковников, тех, кто живёт в предрассудках невежества. Я неверующий и не верю в неощутимый дух. То, что можно увидеть, почувствовать и взвесить – есть; всё остальное – не существует. Жизнь это просто ощущение. Всё, что за пределами – химерично, оно меньше всего фантастично, во что верят только простофили и слабоумные, доверчивые орудия мошенников или создания слепых предрассудков“. Он принёс в свою комнату сочленённый обесцвеченный череп трупа и установил его за мраморной статуэткой Венеры Милосской, которую ценил, как фамильную драгоценность. „Оба состоят из извести, – цинично подметил он – они не лучше остальных“. Его друзья протестовали. „Ваше суеверное образование ошибочно, – отвечал он – вы мысленно наделяете эти предметы качеством, которого они не заслуживают. Мысль создаёт приятную эмоцию. Другое, равным образом такое же чистое, напоминает вам о могиле, которую вы боитесь и от которой дрожите. Эти ментальные пульсации искусственны, являясь пережитками заблуждений или созданиями вашего ума. Известь в черепе сейчас такая же неживая, как и в статуе. Ни один предмет не отвечает ни за свою форму, ни является нечистым. Для меня деликатное очертание, точное сочленение, совершенная адаптация к функции, которой он изначально наполнен, делают каждую кость этого черепа предметом красоты и восхищения. В целом, мне доставляет удовольствие думать об этой великолепной, восхитительно подогнанной части организма. Статуя, которой Вы восхищаетесь, во всех отношениях не может конкурировать с черепом. И я поставил их вместе, потому, что мне приятно продемонстрировать, что самое искусное создание человека гораздо ниже по уровню материального человека. Отбросьте ваши сентиментальные предрассудки и присоединяйтесь ко мне в восхищении этом предметом красоты“. И он повертел в руках череп, как если бы он был шедевром искусства. Так он и спорил, и в споре проходил от кости к кости, от органа к органу. Он наполнил свою комнату уродливыми фрагментами человеческого тела и окружил себя банками с сохранившимися анатомическими образцами. Друзья его уходили с отвращением, а он улыбался, радуясь тому, что остался наедине со своими жуткими предметами. Он был ослеплён одним из альковов науки“.

Старик сделал паузу.

„Мне продолжать?“ – спросил он.

„Да“ – сказал я, невольно отставив назад свой стул, ибо я снова начал бояться говорившего.

„Наконец, этот человек науки овладел всем известным в мире физиологии и анатомии. Он изучил наизусть формулировки из огромных книг, посвященных этим предметам. Человеческий скелет стал для него открытой книгой. Он знал соединения каждой мышцы, мог назвать кость едва заметной части. Микроскоп перестал быть интересным для него, он овладел тайнами патологии и физиологии. Затем, неосознанно в нём появилась другая тенденция. Новой мысли было предназначено овладеть его мозгом. „Что же воодушевляет скелет? Что лежит внутри, даёт ему жизнь?“ Он снова пришёл в восторг: „Мёртвое тело, которому я отдал часть жизни, не является сознающей частью человека, – говорил он сам себе – я должен найти в нём эту жизнь. Я был лишь палачом мёртвых. Моё знание поверхностно“.

Снова старик заколебался и вопросительно посмотрел на меня.

„Мне продолжать?“ – повторил он.

Мной овладел ужас, но всё-таки было интересно, и я решительно ответил: „Продолжайте“.

„Остерегайтесь науки человека“ – он с мольбой посмотрел на меня.

„Продолжайте“ – скомандовал я.

Он продолжил:

„С ловкостью безумца, этот человек глубоких познаний, которые привели его от невинности невежества к бессердечию продвинувшейся биологической науки, тайно задумал искать жизненные силы“. Я должен начать с ребёнка, ведь жизненная сущность сначала проявляется в детях“ – рассуждал он. Он переехал в малопосещаемую местность, освободил своих слуг и известил своих бывших друзей о нежелательности его посещения. Он решил, что не должно быть никаких помех в его работе. Однако, такая линия действия не была необходимой, ибо теперь у него не было ни друзей ни посетителей. Он занял работой плотников и ремесленников, усовершенствовал ряд механических символов, создав прекрасные образцы автоматических механизмов. Ни одного человеческого звука нельзя было услышать из внутренней комнаты того дома….»

[Из эпилога будет видно, что господин Друри согласился изменить часть книги. Я с радостью это сделал, убрав леденящие душу эпизоды. Используя слова профессора Венейбла, они «не согласуются с общим изяществом книги». Д. Ллойд]

«Стойте, старик, прекратите! – в ужасе закричал я. – Мне этого достаточно. Вы дурачитесь со мной, демон. Я не просил рассказывать истории ночных кошмаров, леденящие кровь повествования маниакальных исследований того, кто безрассудно гонится за своим отвратительным влечением и дискредитирует имя науки».

«Вы просили увидеть свой собственный мозг».

«А взамен получил ужасную историю» – сердито ответил я.

«Так извращенные люди, неправильно истолковывая цель науки, отвечают на вопль человечества – сказал он. – Одна за другой взлелеянные ценности христианства были выкрадены из веры. Что может заменить матери ребёнка, который был утерян?»

«Тот свет, – ответил я – предлагает утешение».

«Ба! – сказал он – Разве другой искатель на том же самом научном поприще не говорит матери, что там не остаётся ничего от личности, что она больше никогда не увидит своего ребёнка? Один учёный крадёт ребёнка, другой забирает его душу, третий уничтожает небеса. Они идут, подобно голоду и чуме, рука об руку, существуя во всём, что жаждущее человечество считает сокровенным, и не предлагают осязаемого возвращения за пределы материалистического настоящего. Та же самая наука, которая как будто многое делает для человечества, будет продолжать, так называемую, материалистическую цивилизацию до тех пор, пока, подобно тому, как дрожжевые ферменты размягчаются в своих выделениях, научная мысль не создаст условия для того, чтобы вычеркнуть себя из существования и разрушить цивилизацию, которую она создаёт. Наука бессердечна, несмотря на личную чистоту большинства её бесполезных приверженцев. Она – вор, и не обыкновенных богатств, а ценностей, которые нельзя заменить.

Прежде научных доказательств умирает любовь матери, и надежда на бессмертие погибает. Остерегайтесь материализма – конца науки человека. Остерегайтесь начала биологического исследования, ибо тот, кто начинает, не может предвидеть окончания. Откровенно Вам говорю: ни один человек, когда-либо занимавшийся частью научной мудрости, ставящей под сомнение жизненную сущность, не осознаёт возможного конца своих исследований. Коварный служитель становится тираническим мастером. По сравнению с ним взломщик невиновен, а конокрад безгрешен. Научная мысль начинается в мозгу человека, наука доказывает, что наступит конец всем вещам с концом материального мозга человека. Остерегайтесь Вашего собственного мозга».

«Я не боюсь, – ответил я – что это когда-либо приведёт меня к беспокойству верующих и их учений, и я не отступлю. Я требую того, чтобы увидеть мой мозг».

«Ваше требование сейчас будет исполнено. Вы предупреждены о следствии, которое может последовать после начала этого исследования. Вы ускоряете следствие. Моя ответственность прекращается. Ни один человек науки не осознавал результат, когда приступал к исследованию своего мульсирующего мозга, и следствие колебания науки, ибо человек пребывает в скрытом будущем. История, которую я рассказал, подлинная, так как тысячи доверчивых людей пришли к неверию, которое они пережили. Наивные последователи сокровенных учений могут также понять (кто осознаёт это), что их религия и надежда на небеса ускользают под непрерывными набегами бессердечного материалистического исследователя, окутывающего себя одеяниями науки».

Резко поднявшись, он схватил мою руку: «Вы увидите Ваш мозг, человек. Пошли.»