Текст книги "Поражение Федры"

Медея

Я тосковала по своим ночным прогулкам по дворцу, но Агнета вынудила меня пообещать, что я обожду с ними до возвращения Тесея и мало-мальского порядка. Так что я неприкаянно бродила по комнатам, сходя с ума от скуки и не находя, чем бы полезным заняться.

И тут ко мне подошла Кассандра.

– Госпожа, – обратилась она ко мне услужливо, что для нее редкость, – у меня для вас новости. Молодые люди завтра отправятся на охоту и вернутся лишь через неделю.

Я сердито уставилась на нее. Я столь долго находилась в подавленном состоянии, что раздражение прорывалось даже в простом разговоре.

– Зачем ты мне это говоришь?

– Мы подумали, что вы не захотите упустить эту возможность. Прогуляться, – сказала Агнета.

За что тоже удостоилась гневного взгляда.

– Мне не нужно чье-либо разрешение, чтобы пройтись по дворцу. Я не боюсь толпы юнцов.

Служанки кивнули и отвели взгляды, занявшись своими делами: вышивкой или чем там, не знаю. В глаза они мне не смотрели, и я смягчилась.

– Да, неплохо было бы прогуляться завтрашней ночью. И эту ночь я выбрала сама, независимо от вас. Поняли, девушки?

Они безмолвствовали.

– Поняли? – уже громче повторила я и услышала согласное бормотание.

* * *

Следующей ночью я снова гуляла по коридорам дворца и чувствовала себя куда как лучше. Несмотря на жару, я по-прежнему скрывалась под черной накидкой.

Когда путь привел меня к покоям Федры, в голову пришла мысль: а почему бы не сбежать на Крит? Я слышала, царь Минос не из сострадательных людей, но царица Пасифая – моя тетя, хотя мы никогда и не встречались. Я могу принести вести об их дочери, которые они, безусловно, будут рады получить. А уж там я расстараюсь, чтобы прийтись по душе царю и царице и остаться на Крите подольше. Какую из служанок мне туда взять? Без сомнения, Агнету. Кассандра полезна, но она афинянка по рождению и воспитанию. Вряд ли она захочет покинуть двор, в котором так хорошо научилась выживать.

Мысли метались с одного на другое, но не затрагивали Ясона. Я не позволяла себе думать о нем с того дня, как оставила Коринфский дворец, превратившись в кочующую царицу без крова. Его рыдания, сопровождаемые крокодиловыми слезами, до сих пор звенят в моих ушах. Они обнаружили мое исчезновение, когда я была уже на корабле. Вся знать высыпала на берег поносить меня. Они все купились на ложь Ясона – или им удобно было поверить ему. Отец его новоявленной невесты стоял рядом с ним, махая своим скрюченным посохом, посылая проклятия мне вослед и призывая на меня кару богов.

– Бездушная женщина, – по-моему, кричал он. – Ты не мать!

А из него какой отец? Это его дочь оставалась с Ясоном. Мои дети, по крайней мере, освободились от него.

Я ускользнула из дворца ночью, а утром – чудесным ясным утром – мой корабль отплыл, и яркие лучи солнца слепили злобных очевидцев, оставшихся за моей спиной. От облегчения я откинула голову, и солнечный свет, казалось, исходил от меня самой. Я купалась и грелась в нем – правда, недолго. Стоявшим на берегу тоже чудилось, будто яркий свет излучает уходящий корабль, это и породило слухи, что мой побег устроил бог Гелиос.

Я мысленно вернулась в тот день, но не к Ясону, а к маленькому телу, которое он держал в мускулистых руках. Сердце сжалось. Он даже после смерти владел телом дочери и способен помнить моих детей, чего я не могу себе позволить. Иначе сойду с ума.

Вместо этого я стала рассуждать о том, что понадобится мне в путешествии, как раздобыть корабль и решить другие практические проблемы. Но яркие мысли-бабочки не годилось обдумывать во тьме дворца, по пути к критской принцессе, у которой я намеревалась разжиться самыми свежими новостями, чтобы потом преподнести их ее родителям.

Мы не виделись с Федрой несколько лунных циклов, и я смутно представляла ее нынешнее положение. Я могла бы присочинить, как она поживает, но, боюсь, у Миноса тут свои информаторы, и если мои сведения разойдутся с его, то мне это выйдет боком.

Дойдя до покоев принцессы, я остановилась. Я ожидала застать ее спящей, но из-под двери лился свет лампы, сияющий во тьме ночи, и из комнат доносились голоса: женский, мелодичный и юный, и мужской, грубоватый и старческий. Я осмелилась подкрасться к двери и прижаться к ней ухом.

– Вы хорошо обдумали мое предложение, ваше величество? – спросил мужчина.

– Да, – ответила Федра. – И…

– Подождите, – прервал их третий голос, зрелой женщины, – наверное, служанки принцессы.

Мне вспомнилась хмурая, недовольная женщина. Я думала, только мои служанки столь непочтительны.

– Кандакия, – озвучила мою догадку принцесса, – сейчас не время…

– Есть корабль, – снова поспешно перебила свою госпожу служанка, желая поскорее высказаться. – Мы можем обсудить детали позже, но, ваше высочество, у нас есть возможность уплыть. Возможность вернуться на Крит, к вашим родителям.

Не допустила ли она ошибку, обратившись к Федре «ваше высочество»?

Я заметила щелку в двери и прильнула к ней глазом. Она дала удивительно хороший обзор. Я увидела мужчину – старого паука Трифона. Служанка не была видна. А потом из кресла поднялась Федра, и по ее округлившемуся животу и оставшимися тонкими рукам я поняла, что она носит ребенка. Недаром служанка хочет увезти ее из Афин. «Что же я раньше сюда не вернулась?» – упрекнула я себя.

– Не «ваше высочество», а «ваше величество», – подтвердила мои опасения Федра. – Я царица этого дворца, даже если со мной тут не обращаются должным образом. Единственная царица этого дворца. А ты предлагаешь мне сбежать отсюда, как какой-то преступнице. – Ее голос возвысился, речь изменилась. – На мне нет никакой вины. Я не прелюбодейка. Я осталась верна своему мужу.

«Продолжай, – подумала я, – окажи мне услугу».

Принцесса, распалившись, ударилась в красноречие:

– Надо мной жестоко надругался мой собственный пасынок. Обещаю тебе: я добьюсь правосудия. Боги видели, что случилось, и не оставят это безнаказанным. Сначала Тесей убил моего брата. Теперь его сын обесчестил меня. Господин Трифон говорит, что я могу добиться наказания виновного в суде. Я верю, что такова воля богов.

Трифон зааплодировал ее пламенной речи.

– Значит, ваше величество, вы намерены обратиться в суд присяжных, чтобы Ипполита осудили за изнасилование?

Ее голос прозвенел колокольчиком, чисто и страстно:

– Да.

Я тихонько вернулась к себе, страшно довольная ночным приключением. Лучшей ночи для прогулки выбрать было невозможно. Теперь нужно решить, как использовать новообретенную информацию. Для кого она будет иметь большую ценность: для Тесея или для Миноса? Либо мне повременить и подержать ее при себе?

Акт III. Суд

Федра говорит и говорит, и Ипполит не выдерживает. Он вскакивает на ноги, отталкивает удерживающую руку отца.

– Она лжет, – кричит он визгливо, точно мальчишка.

Но его крик заглушают друзья, тоже уже стоящие на ногах.

– Лгунья!

– Шлюха!

– Колдунья!

Федра вздрагивает от каждого из этих слов, словно от ударов камней. Юноши подставляют пальцы к голове, изображая рога, и притворно бодают друг друга, громко хохоча. У Ипполита отлегает от сердца. Она всего лишь смертная женщина, слабая, несовершенная. Ему нечего бояться.

Он охает от пронзившей плечо боли. Пальцы Тесея впиваются в его плоть, дыхание опаляет ухо.

– Сядь.

И тогда Ипполит остолбенело не двигается.

– Послушай меня, – говорит отец. – Немедленно сядь.

Ночной хор

Царь возвращается. Царь возвращается.

Его корабль уже виднеется на горизонте. Считают, что он будет здесь через пару дней.

Как он поступит, увидев, что здесь происходит? Он хотел, чтобы его дворец сравнился с критским, а вернется к грязной яме с бешеными медведями.

Мы даже толком не убирали. Старались как можно меньше оставаться на виду.

По коридорам до сих пор шныряют дикие животные.

Ипполит устроил во дворце бесчинства.

А кто-нибудь видел царицу? Ну, после… после того.

Нет. Но, судя по еде, которую готовит для нее служанка, и белью, которое та стирает, царя, возможно, по возвращении ждет сюрприз. И сюрпризу этому шесть лунных циклов.

Но его не было семь лунных циклов. Сюрприз будет неприятным.

Все это плохо закончится.

Федра

Мы с Трифоном подготовились к возвращению Тесея. Тот собрал собратьев-афинян в трапезной, чтобы гордо рассказать о своем триумфе. Я ждала за дверями, пока он не начнет говорить, затем толкнула одну створку и вошла в зал умышленно неспешно, не отрывая взгляда от Тесея. Трифон деликатно умалчивал при дворе о моем состоянии, но мой большой выпирающий живот теперь красноречиво говорил сам за себя.

По указке Трифона я, облаченная в белый хитон и с заплетенными волосами, напоминала саму богиню Афину. Он бы мне и сову вручил, если бы смог найти. Свободный хитон облегал округлый торчащий живот, и собравшиеся в зале мужчины смотрели, открыв рты, как я медленно иду к Тесею. Они не видели меня несколько месяцев и не были готовы к такому. Не удержавшись, я украдкой кинула взгляд на Ипполита, хотя Трифон предупредил меня этого не делать. Принц спал с лица.

Малыш внутри шевелился, пиная меня ножкой. Я ежедневно пыталась разделить в сознании дитя и его зачатие, но увидела сейчас перед собой Ипполита, который все еще ходит, дышит и живет как ни в чем не бывало, и захотела вырвать ребенка из своего чрева. Я оступилась. Никто не бросился мне помочь, и я продолжила свой путь к царю. Снова взглянула на Ипполита, и он отвернулся с непроницаемым лицом.

Наверное, все ожидали, что я паду пред Тесеем на колени, обниму его ноги руками и буду молить о прощении. Сам Тесей точно ждал именно этого и даже простер руку к моей голове. Но я резко остановилась в недосягаемости от его ладони, царственно выпрямила спину и произнесла:

– Мой господин, я рада твоему возвращению. В этом дворце подло преступили законы ксении и попрали родственные связи. Твой сын надругался надо мной, и я ношу его дитя.

За спиной послышались шепотки. Я выступила с серьезным обвинением. Более того, во дворце было немало суеверных людей, и сейчас многие из них заговорили о скудном урожае этого года. Трифон предполагал, что так и будет. В ином случае он сам начал бы перешептываться об этом. Еще он говорил, что я услышу слово «Фивы». Этот город поразила чума, и, по расхожему мнению, виной тому юный царь, женившийся на своей матери. И то и другое нам на руку, и мы это используем.

– Ложь! – закричал Ипполит.

Дернулся сбежать, но один из друзей схватил его за руку.

– Ложь! – глухо подхватил он за принцем.

Он знал, что сделал Ипполит. Все они знали. И бездействовали.

Тогда вперед вышел Трифон.

– Тесей, это серьезное обвинение, – вкрадчиво проговорил он. – Мальчику нужно дать возможность доказать его невиновность, не правда ли?

Лицо Тесея побелело, даже несмотря на загар. И нет, я не тешу себя иллюзией, что его волнение связано с защитой моей добродетели. Просто, всегда просчитывая все на два шага вперед, Тесей мгновенно увидел путь, к которому подвел его Трифон. Его сына, его любимого сына, ждет суд, и в рамках новой политической системы он не может сделать ничего, чтобы спасти Ипполита.

Как сладка справедливость!

Ипполит выдернул руку из хватки друга.

Тот прошипел, как ему казалось, тихим голосом:

– Не беги. Они решат, что ты виноват.

Ипполит уставился на мой живот. Сделал нетвердый шаг к отцу.

– Папа, я этого не делал.

Это прозвучало настолько по-детски, что я вспомнила: ему всего шестнадцать. Но это не помешало ему причинить мне боль.

– Молчи, Ипполит, – велел Тесей. – Мы поговорим наедине. Трифон, он еще ребенок. Неужто эта судебная морока обязательна?

– Конечно, нет. Ты царь. Можешь единолично принять решение.

Ипполита уже заметно трясло, голова втянулась в широкие плечи. Он протянул ко мне руку и тут же опустил под яростным взглядом отца.

– Ипполит, тебе разве не нужно?.. – Тесей осекся, и я еле сдержала усмешку. Даже отец неспособен придумать для сына поручение, которое тому нужно выполнить. – Заняться лошадьми? – закончил он. – А ты, Федра, выглядишь усталой. Тебе следует прилечь.

Трифон предупредил, что, скорее всего, Тесей меня отошлет. Но, направившись утиной походкой к двери, я вдруг осознала, что окажусь в пустых коридорах вдвоем с Ипполитом. Вспомнилось, как его кулаки, сейчас сжатые по-мальчишески, били по моему лицу, и я встревоженно обернулась. Однако моей безмолвной мольбы присутствующие мужчины не услышали.

Помощь пришла с неожиданной стороны. Приоткрылась дверь, и в зал просунула голову служанка.

– Мы пришли за принцессой, – едва слышно сказала она.

Девушка смотрела в пол, но я узнала ее: это она помогла мне вернуться к себе после надругательства Ипполита.

Мужчины не обратили на нее внимания, и она отворила дверь пошире, показав мне стоявших в коридоре служанок. Я пошла к ним. Дверь закрылась за мной, и собравшиеся в зале принялись обсуждать случившееся так, словно оно не имело ко мне никакого отношения.

Женщины образовали вокруг меня живую стену. Я взглянула на служанку, шедшую рядом. Кандакия. Она улыбнулась мне, но не потянулась взять за руку. Мы молча шли в покои, и служанки подстраивались под мой медленный шаг. Время от времени я удивленно обводила их взглядом. Должно быть, эти женщины или кто-то из них – мой ночной хор. При этом, хоть это и прозвучит грубо, они далеко не красавицы. У большинства отсутствует часть зубов, несколько женщин полные, а одна так ужасно худа, что ее не заметишь, встань она боком. Припомнилось, как звали Ариадну – Ариадна Прекрасноволосая – и сколько поклонников у нее было. Возможно, мужчины ищут в женщинах не только красоту. Вероятно, жажда обладать моим телом была вызвана в меньшей степени моей внешностью и в большей – желанием подчинить меня, присвоить себе.

– Спасибо, – шепнула я женщинам, дойдя до своих комнат.

Они кивнули и тихо удалились.

– Это ты договорилась с ними? – спросила я Кандакию позже, когда она расчесывала мои волосы, готовя меня ко сну.

Кандакия покачала головой.

– Нет, меня лишь попросили участвовать в этом, – ответила она, не прерываясь, а потом, несколько раз проведя гребнем по моим волосам, остановилась: – И вряд ли это устроил Трифон.

Согласна.

* * *

Трифон, как и обещал мне, убедил Тесея устроить суд присяжных. Семь дней спустя я сидела на камнях на берегу, глядя на опущенные в морскую воду ноги. За мной, находясь на почтительном расстоянии, наблюдал охранник. Его решил приставить ко мне Трифон, подав свою идею Тесею так, словно тот сам до этого додумался. Мне было все равно, я впервые чувствовала себя в достаточной безопасности, чтобы покинуть дворец.

Меня без конца терзали сомнения. Почему я не послушалась Кандакию и не вернулась на Крит? Сейчас могла бы сидеть на критском пляже под защитой трех охранников, знакомых мне с детства, снова трапезничать в главном зале. Вокруг кружили бы юные аристократы, просившие моей руки в былые дни. Они спрашивали бы: «Они там совсем примитивные, в Афинах?» И я бы отвечала: «Вы даже вообразить не можете, до какой степени!»

На этом мое воображение обычно стопорилось. Ведь если я вновь окружена друзьями – юношами и девушками Кносса – и привычной обстановкой, в которой родилась и выросла, тогда и Минос тоже должен быть жив и жаждать наших встреч и рассказов о том, какова жизнь за пределами лабиринта. Я знала, что боги покарают Тесея, но думала, что я тут лишь для засвидетельствования оного. Я не сознавала, что моя собственная плоть станет полем битвы, на котором месть и свершится.

Теперь мы ждем, когда созовут мужей Афин для судебного заседания. Готовим с Трифоном мою историю. Трифон отказался представлять мою сторону, сославшись на пожилой возраст и недостаточное красноречие. Честь защищать меня досталась молодому мужчине по имени Критон. Мы встречались с ним, и он понравился мне меньше Трифона, но я верила, что Трифон желает мне добра, а значит, Критон сделает на суде все возможное. Просто он показался мне чересчур амбициозным, а я не хочу, чтобы мое дело использовали в политических целях. Я поделилась этими мыслями с Трифоном, чем вызвала у него добрую улыбку.

– Но, госпожа, главное ведь – ваша победа. Разве важно, что благодаря ей приобретут другие?

– Полагаю, что нет, – признала я. – Но цели Критона по сравнению с моей слишком низменны.

– Вы слишком чисты и благородны, принцесса, – мягко пожурил Трифон. – Он расстарается вовсю, понимая, что ваш успех ему выгоден. Чего еще желать? Лучше такой, как он, нежели простой благодетель, ничего не выигрывающий от вашей победы.

– Например, вы? – лукаво заметила я, и он рассмеялся.

– Например, я. Потому я и не могу представлять вас в суде. Мне не хватит духу бороться. Критону хватит.

Тогда я признала поражение. Сейчас же, с холодным разумом (и холодными ногами), я думала о том, что мне следовало яснее выразить свое беспокойство. Если Критона заботит только собственное политическое продвижение, то при должной мотивации он не задумываясь примет другую сторону.

Стоило ли ввязываться во все это с Трифоном? За прошедшие недели я стала слишком зависима от него, делюсь с ним всеми своими мыслями. Кандакия же, наоборот, ненавидит его и никогда не остается в покоях при нем.

– Прошу простить ее поведение, – однажды извинилась я перед Трифоном. Он тогда пришел неожиданно. Кандакия вскочила и, пробормотав что-то об ужине, умчалась на кухню. – Она очень груба, я знаю, но другой служанки у меня тут нет.

– Не переживайте, принцесса, – отозвался он. – Я понимаю, почему она так себя ведет. Кандакия полагала, что обеспечила себе безопасный путь домой. Она не ожидала от вас подобной смелости. Эта женщина стара и тоскует по дому. И винит меня в том, что сейчас она тут, а не там. По крайней мере, она груба со мной, а не с вами.

Мне показалось криводушным то, что Трифон назвал Кандакию старой, когда сам годится ей в отцы, но я промолчала. В конце концов, она только что непочтительно выскочила за дверь, выказав свою неприязнь, – на Крите такое поведение немыслимо для служанки. Мама приказала бы ее высечь. А я даже не знаю, к кому обращаться за подобным наказанием.

За спиной, привлекая мое внимание, покашлял охранник. Вздохнув, я нехотя вытащила ноги из воды и вытерла их принесенной тряпицей. Тесей согласился на мои дневные прогулки, и я выходила на пляж, когда солнце восходило над самым высоким деревом, и уходила, когда оно опускалось до его нижних ветвей. При желании я могла гулять и подольше, но тогда я уже была бы на пляже не одна, а мужчины вели себя в моем присутствии столь невообразимо непристойно, что проще уйти. Трифон пытался вразумить Тесея, убеждал его ограничить передвижения Ипполита, ведь это он обвинялся в преступлении, а не я. Но, когда дело касалось его возлюбленного сына, Тесея было не пронять. В моих покоях жарко и душно, но я стараюсь не покидать их, не считая драгоценных часов, которые могу в одиночестве провести на пляже.

Я надела сандалии и завязала на щиколотках ремешки. Затем пошла по пляжу ко дворцу.

Ночной хор

Какой еще суд? Кем себя возомнила принцесса, подняв весь этот шум?

Она лишь взбесила их, и теперь они отыгрываются на нас. Ипполит превратился в чудовище. Он носится с дружками по дворцу, доказывая каждому встречному свою невиновность, а потом они возвращаются в комнаты, видят нас и насильничают снова и снова.

Я жалела ее, но из-за нее наша жизнь стала совсем невыносимой.

Она что, не могла смолчать?

А вы ей верите? Я слышала, она с самого начала положила на него глаз.

Мы все видели, как она таскалась за ним по дворцу.

Она носит его ребенка. Может, она выдумала все, чтобы убедить Тесея, что в его отсутствие была ему верна.

Принцессы тут устраивают суды, а кому-то все еще приходится застилать этим животным постели и ложиться в них.

Медея

С возвращения Тесея я гуляю по дворцу каждую ночь. Разговоры вокруг только о суде. Кто лжет: Ипполит или Федра? Федра – критская шлюха, извращенная, как и ее мать? Или Ипполит – жестокий насильник, как и его отец? Все ведь знали – а если не знали, то их сейчас просветили, – что Ипполит – сын царицы амазонок, которую Тесей взял силой. У каждого свое мнение. В ночь перед судом Агнета ждала, когда я вернусь в свои комнаты.

– Вы только и делаете, что подслушиваете под дверями, – обвинила она меня.

– А ты только и делаешь, что дерзишь, – парировала я. – Разве так ты должна говорить со своей госпожой?

Ее тощие плечики поднялись и опустились, точно маленькие костлявые зверьки.

– Так прогоните меня.

– Тебя следует побить, – обронила я, но вместо этого уселась за стол. Надругательство над принцессой надломило Агнету. Ничего не стоит полностью ее сломить. – Ну подслушиваю я. Что с того? Ты хоть представляешь, что творится во дворце?

Она присоединилась ко мне за столом и подвинула подготовленный для меня кубок с вином.

– Я знаю, что творится во дворце. Но не понимаю, какое отношение это имеет к нам.

– Я сама пока не разобралась в этом до конца, – признала я. – Но собираю сведения, которые нам помогут.

Агнета фыркнула.

– Нам поможет отъезд. Госпожа, вашу голову подадут на блюде, если узнают, что вы еще здесь.

– Кому? Тесею? Он сейчас отвлечен непокорством жены. – Я пригубила вино. – Недурственное, благодарю.

– Надеюсь, оно поможет вам уснуть. Жена Тесея – ваша кузина. И ей покровительствуют боги. Вам – нет. На вашем примере он преподаст урок другим. Он прикажет публично вас высечь. Тесей всегда ненавидел вас, и сейчас вы даете ему повод выместить на вас свою ярость. Госпожа, нам нужно уезжать.

Такая юная и отчаянная. Мне стало жаль ее. Но жалость, вызванная привязанностью, не любовь. И я понимала разницу.

– Агнета, дорогая моя, – мягко начала я, – если ты так боишься, я могу устроить твой отъезд. Ты вольна отправиться…

Она отвернулась от меня, что и к лучшему. Я понятия не имела, куда ей плыть. Не знала, как вернуть ее семье.

– Перечисленные тобой наказания… Агнета, неужели ты думаешь, что мне не все равно? – сказала я другое.

– Мне не все равно, – отозвалась она, продолжая сидеть отвернувшись.

– И я благодарна тебе за это. Но с тех пор как мои дети… как мои дети… – слова не давались мне, и я их пропустила: – Мне все равно, что будет со мной. Жизнь для меня – сущая мука. Только смерть имеет значение, что будет до нее – нет. Нынешняя дворцовая интрижка лишь слегка отвлекает меня от этих мыслей.

Агнета медленно повернулась ко мне.

– Это больше чем интрижка. Будет суд.

– А ты полагаешь, восторжествует справедливость? – поинтересовалась я, искренно желая знать ее мнение.

– Конечно, госпожа! Это демократия в действии, – с благоговением в голосе, пылко ответила она. – Власть народа!

Интересно, с кем она успела пообщаться?

– Власть мужчин, – поправила ее я. – Причем свободных. И потом…

На память пришел подслушанный ночью разговор двух присяжных, неспешно возвращавшихся в свои комнаты. От них пахло выпивкой. Я почувствовала всплеск иррациональной ненависти. Они тут свободно и беспечно разгуливают, в то время как я вынуждена таиться как вор.

– Что для тебя завтрашний суд? – спросил один.

Голос я не узнала и в скудном свете не могла разглядеть лицо.

– Хорошая возможность, ничего более, – ответил другой.

Я застыла. Если не ошибаюсь, это голос Трифона.

– Меня удивило, как сильно ты настаивал на суде. Я думал, мы с тобой единогласны в том, что права народа – сказочка, скормленная царю няней в его младенчестве.

– Ты не ошибался, Скирон. Так думают все, кто в своем уме. Ты видел молодых шутов, вьющихся вокруг принца? Разве они должны иметь право голоса в управлении нашим царством?

– И все же Тесей неплохо потрудился, склонив на нашу сторону жителей Аттики. Без своих страстных речей за демократию он бы этого не добился. Я мысленно вздохнула. Самые скучные для меня дворцовые сплетни – о политике.

– Да, он усмирил склочные массы и крестьян. Но когда мы сформируем войска, всем должно быть ясно как день: царь Афин – это царь и есть. Думаешь, Минос позволит крестьянам голосовать по важным вопросам? Думаешь, мы победим критян, если будем тратить время на совещания с сельскими дурнями?

Его собеседник рассмеялся.

– Значит, мы с тобой мыслим одинаково. В таком случае почему ты так настаиваешь на суде?

Ответ последовал не сразу, словно мужчина собирался с мыслями.

– Царица должна выиграть суд, – наконец произнес он. – Не только потому, что она говорит правду, а она не лжет. Скирон, ты прекрасно знаешь, что Ипполит – мерзавец и принцессе ни к чему лгать. Но как Тесей будет жить с сознанием, что его любимого сына и наследника приговорили к смертной казни? Какой у него будет выбор, кроме как отменить свою судебную систему и вернуть себе власть?

Мужчины удалялись, и их голоса становились тише, но я расслышала полный восхищения ответ Скирона:

– Это гениально, Трифон! Я распространю об этом слух. Царица должна победить.

Я не стала рассказывать это Агнете, заметив:

– Правосудие порой сродни женщине, с которой дурно обращаются. Не всегда все так, как должно быть.

Агнета, наверное, решила, что я вновь говорю о своих детях, поскольку ничего не ответила, поднялась, забрала у меня опустевший кубок и на секунду положила ладонь на мое плечо. Подобную вольность я не спустила бы с рук никому другому, даже юной принцессе. Но Агнета особенная. У нее нет никого, кроме меня.